Текст книги "Свободное падение"

– Смотри, у них и рейтинг повыше.

– Люкс рекомендовал «Парадизо», – ответила Херши, решительно направившись к ярко-красному зданию.

Я вздохнула и пошла за ней.

У двери негромко звякнул колокольчик. Мы вошли. Интерьер кафе был самым заурядным. Нижний этаж с кофейными агрегатами, барной стойкой и несколькими столиками. Оттуда лестница вела фактически на чердак, переделанный под зал. Здесь можно было не только наслаждаться кофе или чем-нибудь покрепче, но и любоваться панорамой реки. В кафе было полно народу. Странно для заведения с таким низким рейтингом. Я не увидела ни одного свободного места. Вскоре я поняла секрет популярности «Парадизо». Возле кассового аппарата красовался плакатик, для пущей сохранности покрытый пленкой: «ЕСЛИ МЫ ВАМ НРАВИМСЯ, НАПИШИТЕ ПРО НАС КАКУЮ-НИБУДЬ ГАДОСТЬ НА ФОРУМЕ, ПОКАЖИТЕ НАМ, И МЫ УГОСТИМ ВАС ЗА СВОЙ СЧЕТ!»

– Вы не попались на эту уловку, – послышался мужской голос. – Вы просто любите дерьмовый кофе.

Я подняла голову. За барной стойкой стоял парень, почти наш ровесник. Я бы даже назвала его крутым, если бы не густая татуировка. Она покрывала его руки и проглядывала в клинообразном вырезе белой футболки. В общем-то, я не против татуировки. У Бека за левым ухом вытатуирован корейский иероглиф «ханча». Но у этого парня татуировка была вызовом остальному миру. Противопоставлением себя другим. Она заявляла: «Смотрите на узоры моего тела. Я принадлежу к контркультуре и потому круче всех вас». Впечатление не исправляла даже его стрижка ирокез.

– Меня сюда привели против моей воли, – сказала я.

Парень улыбнулся и уставился на меня. Глаза у него были темно-карими, почти черными, а зрачки блестели, как стенка, которую только что покрасили.

– Попробую угадать. Вы обе первогодки из Академии? – В его словах сквозила какая-то снисходительность, точно наша принадлежность к Тэдему была дурным тоном.

– Меня зовут Херши, а ее – Рори, – представилась Херши, подходя к стойке. – Может, как-нибудь покажешь нам местные достопримечательности? – (Парень не отвечал.) – Техника «кул инк», – воркующим тоном продолжала Херши, дотронувшись до его руки.

Там красовались строчки какого-то текста, и у каждой – свой почерк. Может, строчки стихов. Или цитаты из книг. Шрифт был довольно мелким, но я не стала наклоняться и разглядывать. Очень надо!

– А тебя как зовут? – спросила Херши.

– Норт, – ответил парень, по-прежнему глядя только на меня.

Его глаза быстро двигались взад-вперед. Так бывает всегда, если мы разглядываем что-то, заинтересовавшее нас. В данном случае – кого-то. Меня это разглядывание вогнало в краску. Я кашлянула и демонстративно уставилась на черную доску, где мелом было написано меню. Херши вытащила свой унисмарт.

– Ты никак позволяешь этой штуке навязывать тебе, что пить и есть? – спросил Норт. Только теперь его взгляд переместился с меня на Херши.

– Ничего подобного! – дерзко ответила она.

Херши пролистала весь список рекомендаций Люкса и остановилась на самой последней.

– Я буду пить кофе с кокосовым молоком, – заявила она. – Люкс гарантирует мне полное отвращение.

Я знала особенность Херши: поступать наперекор рекомендациям Люкса.

– Люблю экспериментировать, – добавила она и улыбнулась.

Норт с трудом сдерживал смех.

– Ну а ты? – с издевкой спросил он меня. – Ты тоже любишь экспериментировать?

Я покраснела и мысленно отругала себя за это – как девица из старинного романа!

– Я буду пить ванильный капучино, – сказала я, по привычке взглянув на дисплей унисмарта.

Я и так знала, чту мне порекомендует Люкс. Он довольно консервативен.

– Прежде всего, это самый скверный заказ, с каким я сталкивался, – заявил Норт. – Мы сами обжариваем зерна и никогда не смешиваем разные сорта. Если хочешь выпить настоящий кофе, не губи его ванилью. А если ты любишь сладкие напитки, рекомендую чай маття[7]7
  Чай маття — японский порошковый зеленый чай; традиционно используется в классической японской чайной церемонии. – Прим. ред.


[Закрыть] с молоком и специями. Гораздо лучше ванильного капучино.

– Я буду пить ванильный капучино, – повторила я. – Чай мне не нравится.

– Как скажешь, – пожал плечами Норт, принимая наши заказы.

Мы расплатились с помощью унисмартов и перешли к другому краю барной стойки.

– Я обязательно с ним закручу, – довольно громко прошептала Херши.

– Фу, – поморщилась я, но про себя мне стало завидно.

Нет, я вовсе не горела желанием закрутить с этим нагловатым, разрисованным бариста. Я завидовала той легкости, с какой Херши заводила романчики. Украдкой я посмотрела на Норта. Он кипятил молоко для наших заказов. Его кофе-машина выглядела словно музейный экспонат. Вряд ли существовал более шумный и менее продуктивный способ приготовить чашку капучино.

– Прошу вас. Кофе с кокосовым молоком. Ванильный капучино, – сказал Норт, подавая нам одноразовые чашечки.

Лицо бариста оставалось спокойным, но я чувствовала, что он с трудом сдерживает улыбку. Я вежливо улыбнулась и взяла чашку, на боку которой черным маркером он вывел «ВК». В этом кафе даже не было печатных стикеров. Казалось, мы провалились в далекое прошлое. Херши отхлебнула кофе и вздрогнула.

– Уф… Потрясающе! – оценила она, улыбаясь Норту. – Превосходный кофе.

– Рад был испортить тебе аппетит, – ответил он и посмотрел на меня. – А тебе нравится?

– Уверена, что да.

Я сделала глоток – и сразу поняла, что Норт поступил по-своему. Мой рот обожгла смесь кайенского перца и имбиря. Норт приготовил мне чай маття. Я сказала ему правду: я действительно не любила чай. И терпеть не могла имбирь. Однако этот чай не был похож ни на один из тех, которые я пила до сих пор. В сочетании со всеми другими компонентами имбирь ощущался просто как деликатес. Я сделала второй глоток и только тут заметила, что Норт следит за мной. Было слишком поздно делать вид, что вкус напитка мне отвратителен. И тем не менее я не желала признавать его правоту. «Ну, что я тебе говорил?» – было написано у него на физиономии.

– И как? – допытывался Норт.

– На редкость паршивый капучино, – невозмутимо ответила я.

Норт рассмеялся. Он был очень доволен своей уловкой.

– И то, что я пью это пойло, еще не доказывает правильность твоей точки зрения.

– Моей точки зрения? Какой? – удивился Норт.

Я выпучила глаза: он что, из меня дуру делает?

– А такой, что я не должна позволять унисмарту выбирать за меня. Думаешь, я не уловила подтекст? Ты не особо его и скрывал.

– Я бы не посмел так себя вести с девчонкой из Академии.

Или он снова издевался надо мной, или говорил искренне. Мне показалось, то и другое разом.

– Даже без Люкса я бы ни за что не заказала вот это. – Я демонстративно отодвинула от себя недопитую чашку. – Здесь четыре компонента. Два из них я просто ненавижу.

– Вообще-то, здесь семь компонентов. И что такого, если два из них вызывают у тебя неприязнь? Я, например, терпеть не могу русскую приправу к рубеновскому сэндвичу, но это не мешает мне наслаждаться самим сэндвичем. Кстати, у нас их здорово готовят.

– Разве мы теперь говорим о сэндвичах?

Норт нажал кнопку на кофемашине, и из сопла вырвалась короткая струя горячего воздуха, сбив челку мне на глаза. Я раздраженно поправила волосы. В этом парне было что-то, лишавшее меня уверенности. А я очень не люблю ее лишаться. Я ждала, когда Норт скажет еще что-нибудь, но он молчал, смотрел на меня и слегка подмигивал.

– Ну и какова же мораль сей басни? – не выдержала я.

– Не заказывать то, чего нет в меню.

Я ждала… Сама не знаю, чего еще я от него ждала. Однако Норт ушел к кассовому аппарату.

– Нафлиртовалась?

Я так и подпрыгнула. Надо же, я совсем забыла о присутствии Херши.

– А я совсем и не флиртовала с ним, – возразила я.

Норт не слышал ехидного вопроса Херши. Он обслуживал другого посетителя.

– Тебе лучше знать, – усмехнулась Херши. – Можем возвращаться? Хочу успеть переодеться.

Я собралась напомнить, что поход сюда был ее затеей, но Херши уже стремительно шла к двери.

Глава 4

Для нашего первого собрания Херши выбрала белое мини-платье со слегка сероватым оттенком и сандалии бронзового цвета. Волосы она стянула в длинный конский хвост. Рядом с ней я в своем темно-синем сарафане и эспадрильях казалась девчонкой, которой не исполнилось и двенадцати. Меня захлестывало внутреннее раздражение и недовольство собой. Я ощущала его почти физически. Наверняка в Тэдеме нашлись бы более подходящие соседки по комнате. Так надо же, этот чертов компьютер поселил меня вместе с Херши!

В аудиторию мы пришли за несколько минут до начала. Пока Херши получала беджи с нашими именами, я стояла у входа и «проникалась атмосферой». Конечно, никакие картинки не давали истинного представления о размерах зала. Его расписной потолок был похож на летнее небо. Он уходил высоко вверх, оканчиваясь остроконечным куполом. На сверкающем мраморном полу я увидела уже знакомую эмблему Тэдема.

Я даже не заметила, как возле меня оказался долговязый светловолосый парень в шортах из легкой ткани сирсакер и синем блейзере. На ногах у него были пенни-лоферы. Их действительно украшали искусно пришитые мелкие монетки.

– Привет, – сказал он, протягивая руку. – Меня зовут Лиам.

У нас в Сиэтле его бы сочли чудиком, если не сказать маргиналом. А здесь, похоже, парень был весьма популярен. Может, из-за его манеры держаться и уверенной улыбки. Во всяком случае, с ним то и дело здоровались, называли по имени и хлопали по спине.

– А меня – Рори, – ответила я, ошеломленная вниманием к своей персоне и рукопожатием.

В Сиэтле никто из сверстников не пожимал мне руку. Но там не было и таких залов. Ладонь Лиама оказалась грубой и мозолистой, однако ногти были не только аккуратно подстрижены, но и подпилены, словно парень побывал у маникюрши. Это совсем не вязалось с его обликом. Одевался Лиам, как матрос с парусного судна. На лбу, у самой кромки волос, я заметила шрам, а под правым глазом – свежую ссадину. Должно быть, спортивные травмы. Об увлечении Лиама спортом свидетельствовали значки на блейзере. Парень занимался водным поло и регби.

– Ну и как тебе Тэдем? – спросил он. – Немного сюрное местечко, правда?

– Ага, – согласилась я, вдруг почувствовав себя в своей тарелке.

– Привыкнуть к нему легче, чем ты думаешь, – улыбаясь, продолжал Лиам. – Я вырос в южной части Бостона. Оттуда до Тэдема – меньше ста миль. А словно в другой мир попадаешь.

Южная часть Бостона? Я ждала, что он назовет Нантакет, Мартас-Винъярд или еще какое-то место, где растут и воспитываются богатенькие отпрыски.

– Так, значит, ты не из этих…

– Ты хотела сказать – из «наследственных учеников»? Нет ничего дальше, чем я и «наследственные». Никто из моих предков здесь не учился. А из твоих?

– Мама училась, – ответила я, чувствуя себя обманщицей.

Нет, она действительно здесь училась, но все было совсем не так, как подумал Лиам. С Тэдемом меня связывала женщина, которую я видела только на снимках. И которая по неизвестным для меня причинам ушла отсюда незадолго до выпуска. Более того, эта женщина не хотела, чтобы я знала о ее учебе в Тэдеме.

Бесшумно подошла Херши и взяла меня за руку.

– И как зовут твоего друга? – спросила она, оглядывая парня с ног до головы.

– Меня зовут Лиам, – ответил он, протянув Херши руку и проехавшись взглядом по ее ногам.

– Херши, – представилась она, не соизволив ответить рукопожатием. – Рори, идем, пока все места не заняли. Я не хочу сидеть в последнем ряду.

– Если хотите, можете сесть в моем ряду, – предложил Лиам. – Почти у самой сцены.

– Отлично. – Херши наградила его фальшивой улыбкой. – Тогда идем.

– Ты успела что-нибудь о нем узнать? – шепотом спросила она, когда мы входили в зал. – Он такой же зануда, как его шмотки?

– А по-моему, симпатичный парень, – возразила я.

– Могу провести вас вокруг зала, – предложил Лиам.

Ротонда впечатляла уже снаружи, но сам зал, называемый просто аудиторией… это было что-то бесподобное. Семиугольное помещение заливал яркий свет хрустальных люстр, а вдоль мраморных стен тянулись нескончаемые ряды золотистых труб. Я читала, что их тут четырнадцать тысяч. Четырнадцать тысяч труб Тэдемского органа – одного из крупнейших в мире. Из всех органов такого класса только он оставался действующим.

Я запрокидывала голову, впитывая великолепие зала. Лиам вел нас по дальнему левому проходу. Кресла второго ряда были отгорожены оранжевой лентой. «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ ЧЛЕНОВ УЧЕНИЧЕСКОГО СОВЕТА» – возвещала табличка. Лиам приподнял ленту, пропуская нас с Херши.

– А ты уверен, что нам позволят здесь сидеть? – спросила я.

– Одно из преимуществ президента класса, – ответил Лиам, сминая табличку.

Первый ряд занимали преподаватели Тэдема. Когда мы рассаживались, на нас оглянулась женщина из первого ряда. У нее была безупречно гладкая черная кожа и прическа в стиле афро. Такие прически по-настоящему идут лишь очень привлекательным женщинам. Я залюбовалась ею. Резко очерченные скулы, глубоко посаженные черные глаза. Женщина не мигая смотрела на меня. Я улыбнулась. Ответной улыбки не последовало.

– Старик пунктуален, – сказал Лиам.

На сцену поднимался декан Этуотер. Не дожидаясь, пока зал утихнет, он начал говорить:

– Вы оказались здесь, поскольку обладаете двумя качествами. Их нет у ваших сверстников, с которыми вы учились в ваших родных местах. – Органные трубы создавали странное эхо. – Древние греки называли эти качества «ethos» и «egkrateia». – Оба слова Этуотер произнес с нарочитой тщательностью и слишком уж по-гречески. – Вы, конечно же, помните значение этих слов: характер и сила воли. Здесь оба качества вам пригодятся, дабы усердным трудом обрести еще одно, более благородное. «Sophia». Мудрость. – Декан взялся за край кафедры и подался вперед. – Но одним усердием мудрости не обрести. Она не для робких и колеблющихся. Не все вы дойдете до выпуска. Не всем из вас программа Тэдема окажется по силам.

Меня охватило беспокойство. Я опустила глаза. Мне казалось, что я нахожусь в стремительно падающем самолете. Значит, моей маме программа Тэдема оказалась не по силам. Вдруг и я пойду по ее стопам? Я была дочерью недоучившейся школьницы и генерального подрядчика. Возможно, я ошибалась, считая, что учеба в Академии окажется мне по зубам?

– Знаю, о чем вы сейчас думаете, – словно прочитав мои мысли, продолжал декан Этуотер. Я подняла голову, но он смотрел не на меня, а куда-то в центр зала. – Сейчас вы терзаете свои мозги вопросом: гожусь ли я для учебы здесь? Вы сомневаетесь, правильно ли мы поступили, приняв вас. Вдруг приемная комиссия допустила ошибку?

Собравшиеся ответили нервозным хихиканьем. Декан Этуотер тоже улыбнулся. По-доброму, без малейшей иронии.

– Позвольте заверить вас, дорогие учащиеся, – теперь он смотрел прямо на меня, – ваше присутствие в стенах Тэдема не является случайностью.

Эти слова должны были бы меня успокоить, но я почему-то продолжала ерзать на стуле.

– А теперь старшеклассники немного поскучают, пока я объясняю нашим новичкам, как проходит обучение в Академии. Вас разобьют на двенадцать групп, и у каждой будет свой куратор из числа наших преподавателей. С ним вы каждый день будете заниматься… развитием навыков решения проблем. Это интенсивный курс. Подробнее о нем вы узнаете завтра. Вся необходимая информация, а также задания и их результаты появятся в вашем Тэдемском приложении, на вкладке «Задания».

В зале возник шум. Новички дружно полезли в карманы и сумочки за своими унисмартами. Этуотер понимающе улыбнулся:

– Я сказал «появятся», а не «уже появились». Не торопитесь, друзья мои. А теперь, прежде чем все мы отправимся на торжественный обед, позвольте вам представить президента ученического совета Лиама Стоуна.

Под аплодисменты и свист Лиам поднялся на сцену и встал рядом с Этуотером. Декан передал ему микрофон.

– Приветствую вас от имени нашего ученического совета. – Усиленный микрофоном, голос Лиама заполнил всю аудиторию. – Рад сообщить вам дату нашего традиционного бала-маскарада. В этом году он состоится седьмого сентября. Пометьте эту дату на своих календарях. – (Собравшиеся одобрительно загалдели.) – Краткое объяснение для новичков. Наши балы-маскарады больше похожи на сугубо официальные благотворительные балы. Помимо учащихся, на них съезжаются выпускники прошлых лет. По давней традиции, у нас есть договоренность с магазином, который снабдит вас смокингами и бальными платьями. Вы также получите маски. Хотя, как старшекурсник, могу вам сказать, что «маски» – неправильное слово. – Лиам засмеялся. – Они больше похожи на громадные головы из папье-маше. Многим из них более трехсот лет, а стуят они столько, что у ваших родителей вряд ли хватит денег. Иными словами, мальчики и девочки, наш бал-маскарад – действо весьма серьезное. Так что заранее прошу обойтись без приколов, оттягов и прочего идиотизма.

Декан Этуотер усмехнулся.

– Ты хочешь еще что-нибудь добавить? – спросил он у Лиама.

– Нет, сэр.

– В таком случае все отправляемся на торжественный обед! – объявил Этуотер, хлопая в ладоши.

В ту ночь я заснула почти мгновенно. Во-первых, сказалось утомление от перелета и дороги в Тэдем. А во-вторых, я объелась омаром и стейком, отчего вся кровь устремилась из головы к желудку, напрочь лишив меня способности думать. Я засыпала, сжимая между пальцами мамин кулон. Интересно, а девятнадцать лет назад на торжественном обеде тоже подавали жаркое из омаров? И были ли у моей мамы ощущения, что она здесь лишняя? Я не помнила, как заснула, а когда вдруг проснулась среди ночи, моя рука по-прежнему была прижата к ключице. Стало тяжело дышать. Меня разбудил кошмарный сон: я бежала куда-то… или от кого-то. Все подробности мгновенно выветрились из головы.

Глаза быстро привыкли к темноте. Я повернула голову к кровати Херши, боясь, что могла разбудить ее своими криками. Кажется, нет. Я сунула руку под подушку, вытащила унисмарт и посмотрела время. Самое начало четвертого. Хотелось пить. На цыпочках я прошла в ванную, освещая путь дисплеем унисмарта. Оказалось, я напрасно осторожничаю: кровать Херши была пуста.

Я тут же отправила ей эсэмэску: «Ты где?»

Через полсекунды вспыхнул дисплей ее «Джемини». Унисмарт Херши лежал на ночном столике. Я взяла его и удалила сообщение.

Я снова легла. Куда же могла уйти Херши? Глупо, конечно, но меня захлестнула досада. Почему она не пригласила меня? Возможно, я бы и не пошла, и тем не менее… Так прошел час. Херши не возвращалась. Я всерьез заволновалась. На ум пришла известная фраза: «Разве я сторож брату моему?»[8]8
  Цитата из Ветхого Завета: ответ Каина на вопрос Бога о том, где его брат. – Прим. ред.


[Закрыть] Вот и я не сторожиха моей соседке по комнате. С этой мыслью я снова заснула.

Вторично я проснулась от другого кошмара, связанного не со сном, а с песней «This Is August Jones». Припев оттуда служил Херши в качестве сигнала будильника. Сейчас Херши пыталась ощупью отключить сигнал.

– Прости, – пробормотала она и, повернувшись на другой бок, опять уснула.

А вот проклятый припев продолжал бить мне по мозгам. Конечно, хорошо, что ночью с Херши ничего не произошло и ее «хладный труп» не валялся сейчас где-нибудь в лесу. Но это еще не повод терзать мои перепонки отвратительной попсой! Я посмотрела на дисплей своего унисмарта. Было без четверти шесть.

– Херши! – рявкнула я.

– Сейчас.

Она снова нашарила унисмарт и целых тридцать секунд отключала сигнал. Я повернулась на другой бок. Когда мы ложились спать, Херши умылась. Сейчас я заметила следы туши для ресниц.

– Это что… без четверти шесть? – Херши усиленно терла глаза. – Наверное, я забыла, что унисмарт сам переходит на нужное поясное время. – (Я расхохоталась.) – Когда я ставила время, то была уставшей и ничего не соображала, – раздраженно бросила она.

Я ждала, что она похвастается своими ночными приключениями или хотя бы признает, что уходила. Но Херши повернулась на другой бок.

– Как спалось на новом месте? – спросила я, давая ей еще один шанс.

Херши не воспользовалась и им.

– Великолепно, – ответила она.

Дисплей ее «Джемини» снова осветился. Херши полезла на Форум.

Я смотрела на ее спину и думала о том, какие еще секреты моя соседка по комнате скрывает от меня и почему.

Глава 5

Наша группа собралась у дверей класса. Первого моего класса в Тэдеме. Рядом с дверью красовалась предупреждающая табличка: «ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ ЭЛЕКТРОННЫЕ УСТРОЙСТВА ВЫ ДОЛЖНЫ ОСТАВИТЬ ЗА ДВЕРЬЮ КЛАССА». Такое я видела впервые. Странное требование. Какой шестнадцатилетний захочет расстаться со своим унисмартом, положив его в специальный ящик, прикрепленный под табличкой? Вот тебе и свобода, о которой вещала Херши! Но мои одноклассники сейчас не пялились в дисплеи унисмартов, а вытягивали шеи, заглядывая в приоткрытую дверь класса. Я подошла ближе и тоже заглянула.

Такого крутого хай-тека я еще не видела. Каждая стена класса представляла собой экран, а вместо столов там были двенадцать кабинок яйцевидной формы. Чем-то они напоминали спальные отсеки в люкс-классе самолетов. Но те делались из серого пластика, а эти были из блестящего прозрачного материала. У меня даже возникло ощущение, что стенки слегка мокрые.

– Что есть звонок, что нет, а опоздания – явление вечное, – послышался голос преподавательницы.

Эту женщину я видела вчера на собрании. Декан Этуотер не представлял нам преподавателей, и потому, когда я открыла расписание и увидела в числе прочих «доктор Э. Тарсус», я почему-то представила себе пожилого мужчину, седого, в очках с толстыми стеклами. В действительности оказалось все наоборот. Начнем с того, что доктор Тарсус оказалась… женщиной. Она стояла неподвижно, всем своим обликом напоминая орла. Широкие плечи походили на крылья, да и вся поза была птичьей. Но стоило ей направиться к передней стене, и орел превратился в большую дикую кошку из джунглей. Теперь ее острые плечи уже не казались крыльями, а бедра, проступавшие под одеждой, дополняли кошачий облик.

Доктор Тарсус вела Платоновский практикум – так официально назывался курс по развитию навыков решения проблем, о котором вчера говорил декан Этуотер. Во всем расписании этот практикум был единственным ежедневным курсом. Кроме того, доктор Тарсус являлась моим куратором, и потому мне хотелось составить как можно более полное представление об этой женщине.

Войдя в класс, мы встали у кабинок, не зная, входить ли внутрь или дожидаться разрешения. Тем временем доктор Тарсус подошла к передней стене и указательным пальцем стала на ней писать. Стена мгновенно преобразилась, став похожей на старинную классную доску. Палец преподавательницы стал куском мела. Конечно же, превращение было условным – интерактивная поверхность способна превратиться во что угодно. Но иллюзия была настолько полной, что на мгновение я поверила в реальность этой «доски». «Начало – самая важная часть любого дела», – безупречным почерком писала доктор Тарсус. Ниже она добавила, откуда взяты эти слова. Оказалось, из второй книги «Республики» Платона.

– Занимайте кабинки и садитесь, – сказала доктор Тарсус, поворачиваясь к нам.

Я вошла в одну из тех, что находились в середине класса, и села на металлический стул.

– В центре экрана вы должны видеть квадратик, – продолжала она.

Мой стул выдвинулся на несколько дюймов вперед, а спинка изогнулась, создавая максимальное удобство для спины.

– Коснитесь большим пальцем этого квадратика. Тем самым вы активируете терминалы.

Экран, о котором говорила Тарсус, имел эллипсоидную форму и отдаленно напоминал нос самолета. Едва я приложила большой палец к квадратику, дверь кабинки плотно закрылась, запечатав меня внутри. Через несколько секунд стенки стали абсолютно прозрачными. Я видела другие кабинки и сидящих в них одноклассников. Сама доктор Тарсус сидела в центре класса, на высоком стуле. Убедившись, что мы готовы ее слушать, она встала и начала занятие:

– Вчера декан Этуотер очень кратко рассказал вам об этом курсе. Могу лишь повторить его слова: курс поистине уникальный. Вы приехали сюда, чтобы получить основательные знания по литературе, истории, математике, психологии и естественным наукам. Получить ответы на многочисленные «кто?», «что?», «где?» и «почему?» по каждому разделу знаний. Так вы думали, считая дни до поездки сюда. Но, помимо этих знаний, вам предстоит приобрести и другое знание. Оно намного ценнее всех перечисленных, и овладеть им намного труднее. – Доктор Тарсус сделала выразительную паузу. – Греки называли это знание «phronesis». Благоразумием. Мудростью в действии. Способностью хорошо жить.

Часть меня сразу же уцепилась за слова преподавательницы. Мудрость в действии. Это то, что мне нужно. Я хочу научиться действовать мудро. Хочу приобрести уверенность, что каждый мой выбор – наилучший и мне не нужно перепроверять себя, спрашивая у Люкса. Если я что-то выбирала сама, то обязательно застревала в обдумывании вариантов, так и не выбрав ни один. Я не могла решить, каким спортом мне лучше заняться, действительно ли я хочу копаться в земле и выращивать цветы. Об искусстве вообще не говорю – там у меня мгновенно распухала голова. Поэтому я полагалась на Люкса и в мелочах, и в серьезных делах. Я жаждала уверенности, ощущения того, что нахожусь на правильном пути, который не заведет меня в тупик.

Я знала, как бы Бек отнесся к такому курсу. Он бы сказал, что благоразумный гений – это оксюморон. По его мнению, величайшие спортсмены, талантливейшие художники и блистательные мыслители полагались на свой разум, силы и чутье. Насчет чутья я была не согласна, а вот стать сильнее и разумнее мне очень хотелось. Натренировать разум так, чтобы его не крутило, как стрелку взбесившегося компаса. Разве не на это нацелен курс доктора Тарсус?

Не торопись менять правду на ложь.

Я замерла. Внутри все похолодело. Когда такое происходит однократно, особо не дергаешься. Находишь объяснение. Но не прошло и суток, как этот чертов внутренний голос снова пробудился. В стенах Тэдема он показался еще страннее, чем на борту самолета. Сегодня он звучал даже громче. У меня от ужаса свело живот. Почему это происходит?

Я мысленно приказала себе успокоиться. Сомнение – еще не повод паниковать. Вот если ты не сможешь полностью выключить его и оно будет постоянно капать на мозги… тогда тебе кранты. Такое было в Средние века с одной французской девицей. Ее голос Сомнения привел на костер. Но она слышала внутренний голос постоянно. Во сне и наяву. А я? Всего два раза. Подумаешь, событие! Если я буду действовать так, как меня учили, постепенно Сомнение снова затихнет.

Доктор Тарсус продолжала рассказывать. Я мысленно начала повторять ее слова. Надежный способ заглушить Сомнение.

– Древнегреческие философы, и прежде всего Аристотель, понимали: «phronesis» в пустоте не обретешь. Мудрость в действии постигается не количеством прочитанных книг. Нет, это нелегкий процесс, связанный с накоплением собственного опыта. А опыт без действий немыслим.

Доктор Тарсус достала миниатюрный пульт и нажала несколько кнопок. Стенки наших кабинок мгновенно потеряли прозрачность. Только сейчас я сообразила, что они полностью звуконепроницаемые. Голос преподавательницы звучал из маленьких динамиков у меня над головой.

– Опыт вы приобретете с помощью имитационного моделирования, которым мы и будем заниматься.

Мой экран ожил. Я сосредоточилась на появившемся изображении. Это было подножие холма Ноб-Хилл в Сан-Франциско. Сама я там никогда не бывала, но сразу узнала холм, который часто показывали в фильмах и по телевизору. Улица, круто поднимающаяся вверх, рельсы знаменитого кабельного трамвая. Изображение сместилось. Оказалось, это была не фотография, а стоп-кадр видео. Таким это место видели пассажиры, стоявшие на остановке. Вероятно, у оператора были очки с видеокамерой либо камера крепилась у него между глаз. Я видела все, на что он смотрел. Оператор вертел головой по сторонам, поглядывал на свой унисмарт, а один раз нагнулся, чтобы завязать шнурок на кроссовке – на ногах у него были мужские конверсы «Одна звезда».

– Наше имитационное моделирование будет различаться по формату, но порядок работы в классе останется одним и тем же, – продолжала доктор Тарсус. – Оборудование ваших кабинок призвано облегчить наши дискуссии. Сейчас вы все меня слышите, но я могу выслушивать вас поочередно. Динамики одновременно являются и микрофонами. Ответы каждого из вас будут записываться и последовательно передаваться мне, а я – выслушивать их и, если понадобится, давать свой комментарий. Таким образом, вам не надо терять время и ждать, когда вас вызовут. Вы не рискуете перебивать друг друга. Если вам есть что сказать, говорите незамедлительно. Если же вдруг наша дискуссия начнет терять динамику, я сама начну задавать вопросы конкретным учащимся. Ответы остальных будут записываться и ждать, пока вызванный ученик не ответит на мой вопрос.

Доктор Тарсус сделала паузу. Наверное, по-учительски обводила глазами класс. Интересно, а с внешней стороны стенки наших кабинок остались прозрачными? На всякий случай я нацепила вежливую улыбку.

– У вас есть вопросы? – спросила она.

Я покачала головой и снова вперилась в экран. Теперь в кадре была семья: родители и двое детей. Третий сидел в коляске, колесо которой застряло в трамвайной колее.

– Что ж, тогда начинаем, – объявила доктор Тарсус.

Включилась аудиодорожка, и моя кабинка наполнилась множеством звуков. Разговоры прохожих, шум проезжающих машин. Где-то неподалеку ухал отбойный молоток, вскрывавший асфальт. В коляске громко плакал ребенок. Родителям не удалось вытащить застрявшее колесо. Помимо этого, им было не вытащить из коляски и ребенка. Он был пристегнут, и ремешки, удерживавшие его, запутались в узел. Рядом со мной стоял грузный мужчина в длинных шортах и футболке, теребя пояс. Вдали послышался звонок кабельного трамвая. Доктор Тарсус назвала это имитационным моделированием. Значит, подумала я, в этой сцене одинаково важны все детали. Вот только что мы будем моделировать?

Трамвайный звонок раздался снова, на этот раз громче. Трамвай, которого я пока не видела, приближался к остановке. Я инстинктивно повернулась в направлении звука, и картинка на экране сразу же изменилась. Я удивленно заморгала. Неужели я управляла камерой? Я повернула голову в противоположном направлении, и камера послушно показала мне то, что там находилось. Может, в спинку стула были встроены сенсорные датчики? А нет ли таких датчиков на полу? Я подвигала ногами, проверяя, не заставит ли это оператора уйти. И тут я в третий раз услышала звонок – настолько громкий, словно он звенел внутри моей головы. Кабельный трамвай успел подняться по невидимому склону холма и пересечь вершину. Теперь он начал спуск. Трамвай двигался прямо к застрявшей коляске с малышом.

Изображение на экране замерло, а в динамиках снова зазвучал голос доктора Тарсус:

– Выслушайте ряд фактов. Колесо коляски настолько плотно застряло в колее, что для его извлечения понадобится полностью разломать коляску. На это, при наличии соответствующих инструментов, понадобится четыре с половиной минуты. Ситуация усугубляется тем, что у спускающегося кабельного трамвая отказали тормоза. Если вагон не остановить, он через сорок две секунды врежется в коляску. К моменту столкновения его скорость достигнет шестидесяти миль в час. Ребенок в коляске плотно пристегнут к сиденью ремнями, которые запутались, образовав узел. – Голос доктора Тарсус звучал сухо, даже с оттенком скуки, будто она читала прогноз погоды. – Если трамвай врежется в коляску, угол столкновения будет таким, что вагон сойдет с рельс. При этом погибнут не менее пяти человек, включая двоих детей и двоих прохожих. Ребенок в коляске и его родители, не желающие покидать опасное место, также будут убиты. Погибнут и двое других детей, на которых обрушится коляска. Единственный способ предотвратить такой исход – вызвать крушение раньше, чем скорость трамвая достигнет сорока миль в час. В настоящий момент трамвай движется со скоростью тридцать миль.