Текст книги "Испанская дочь"

Глава 11

Совершенно очевидно, я мало что знала о мужчинах и их привычках, поскольку никогда в жизни не слышала, чтобы священники ходили по кабакам. Или, быть может, это мой братец так сильно отличался от других людей божьих. Однако в этот вечер мне представлялась редкостная возможность проникнуть в мужской разум без каких-либо препон. К моему удивлению, мне все больше хотелось получше познакомиться с этим загадочным для меня миром мужчин.

Вслед за Мартином и Альберто я вошла в тускло освещенный зал, и низкий раскатистый смех, сопровождаемый звяканьем бутылок и стаканов, сразу сделался громче. Мы прошли мимо длинной барной стойки с высокими табуретами и суетящимися за ней двумя барменами в белых отутюженных фартуках.

Устроились мы за одним из столиков в самой глубине заведения. Когда мы пропустили по первому aguardiente[30]30
  Агуардьенте (исп.: «огненная вода») – в Испании, Португалии и некоторых испаноязычных странах общее название для алкоголя крепостью от 29 до 60 градусов (как правило, без выдержки в бочках).


[Закрыть], я начала изучающе присматриваться к своим спутникам. Между ними царил явственный дух товарищества, который дома оставался незаметным, – причем такой, какого я никогда не наблюдала между дамами. Общаясь в жизни с разными женщинами – с матерью, с подругами, с помощницей по «шоколаднице», – я всегда вынуждена была тщательно выбирать слова, чтобы не задеть каким-то образом их чувства. Однако между этими двумя приятелями царила исключительная простота общения. Мартин объяснил мне, что они знают друг друга, можно сказать, всю жизнь, несмотря на то что Альберто на три года его моложе.

– Как ни пытался я спасти этого парня от жизни в целибате, но он меня не послушал, – посетовал Мартин, закатывая до локтя рукава. – А теперь вот расплачивается – запястье небось вечерами ноет.

Я не сразу уловила смысл сказанного, но когда намек до меня дошел, то испустила одобрительный смешок. Не сказала бы, чтобы подобный юмор был по мне, но им обоим, похоже, моя реакция понравилась.

Мартин взъерошил пальцами волосы, от души смеясь, Альберто между тем уставился на него с веселой улыбкой. Наполнив стопку себе, Мартин попытался и мне добавить puro, как он называл крепкий самогон, но я решительно замотала головой.

– Ты чего? – фыркнул Мартин. – Опасаешься этого вот сутанщика? – кивнул он на Альберто. – Так он тебе ничего такого не припомнит. Он не из тех, что ходят повсюду, выискивая у людей грехи.

Ну что же, если я хотела убедить этих мужчин, что я одна из них, то и вести себя мне полагалось, как они. Если уж даже святой отец не брезговал попойкой, то лучше было и мне тоже к ней присоединиться, хотя я и не питала особого пристрастия к алкоголю.

О боже! Неужто к концу этого эксперимента я превращусь в заядлого выпивоху?

– Ну хорошо, еще одну, – согласилась я. – Я пытаюсь завязывать с этим делом.

Мартин наполнил мне стопку.

– Зачем? Ты ж теперь свободный мужчина.

Поразительное бессердечие у человека! У Альберто даже расширились глаза. Должно быть, примерно то же изобразилось и у меня на лице, потому что Мартин как будто растерялся.

– Прости, hermano[31]31
  Здесь: дружище (исп.).


[Закрыть], – тут же сказал он мне. – Само как-то сорвалось.

И Мартин опустил голову.

Альберто подался вперед, сплетя на столе свои худощавые пальцы.

– Извините его, дон Кристобаль. Мартину не слишком-то повезло с женщинами, вот ему и кажется, что все мужчины испытывают к ним примерно те же чувства, что и он. – Потом он повернулся к Мартину: – Если не будешь следить за своими словами, дон Кристобаль сочтет тебя таким же женоненавистником, каким был Аристотель.

– Причем вообще тут Аристотель? – буркнул Мартин.

– Между прочим, я только сегодня читал, что он говорил, будто женщины стоят на более низкой биологической ступени, нежели мужчины. И вообще греки, как ты знаешь, весьма негативно изображали женщин, начиная с Пандоры.

– Ну, я, положим, не грек и не являюсь женоненавистником, церковник. Как раз наоборот.

Я, между тем, не очень склонна была верить Мартину. С моими сестрами он держался довольно холодно, да и в его тоне, с которым он сейчас выдал эту реплику, как-то не чувствовалось уважения к женщине. И вообще, мне показалось, что Мартин из тех мужчин, которым не слишком бы понравилось работать под началом у женщины.

Альберто далее пустился рассуждать о греческой мифологии и отличительных особенностях мировосприятия греков. Я же, слушая его, продолжала наблюдать за своими спутниками, жалея, что не могу проникнуть в их мысли и чувства. Альберто, казалось, не способен был убить даже муху – а уж тем более старшую сестру, – и все ж таки в нем ощущалось нечто непривычное, непонятное. Те священнослужители, с которыми мне доводилось встречаться прежде, никогда не были такими добродушными и легкими в общении. В них всегда сидел какой-то мрачный дух, этакое непреходящее состояние меланхолии. Между тем Альберто как будто даже сам себя не воспринимал слишком серьезно. Что же побудило его посвятить свою жизнь церкви? В Испании я знала пару семей, которые принудительно отправили своих сыновей еще в нежном возрасте в семинарию. Некоторые родители прямо-таки мечтали, чтобы их сын или дочь пошли монашеской стезей. Быть может, в случае с моим братом было примерно то же самое?

Как бы там ни было, у Альберто определенно не было явного мотива, чтобы меня убить. Он добровольно отказался от своей доли наследства (так, по крайней мере, сообщил мне Аквилино). А после того, как он отрекся от состояния, для него не было никакого смысла подсылать ко мне убийцу. Если только он не притворялся скромным и непритязательным, на самом деле вынашивая коварный план прибрать и свою долю, и мою.

Но это было маловероятно.

Затем я переключила внимание на Мартина Сабатера. Тот сидел со встрепанными волосами, с распущенным галстуком, под глазами пролегли лиловые круги. Он уже давно снял пиджак, и в этой влажной духоте как будто чувствовал себя вполне вольготно. Вот у этого-то точно душа – потемки! Он невоздержно пил, он сквернословил (с тех пор, как мы сели за столик, я уже несколько раз слышала от него смачные ругательства) и, похоже, не питал ни малейшего уважения к женщинам. Вдобавок ко всему, при нем был пистолет.

Вот только какая ему выгода от моей смерти? Он все равно даже не упомянут в завещании. Если только у него нет договоренности с какой-нибудь из моих сестер. Но я не припоминала, чтобы он с кем-то из них вел себя как-то по-особенному. Ни подозрительных взглядов, ни перешептываний. Даже наоборот. Анхелика как будто его недолюбливала, а Каталина и вовсе держалась с ним безразлично. И все же, если здесь и находился кто-то, способный сознательно причинить другим несчастье, то это был именно он, отцовский управляющий.

– Так что вы об этом думаете, дон Кристобаль? – спросил Мартин.

Оба выжидающе глядели на меня.

– Простите, о чем вы?

– Альберто захотел вот узнать, как вы считаете: доброта – это врожденное или приобретенное качество?

Я задумалась над этим. Если речь шла о Кристобале или о моей матери – то, разумеется, врожденное. Насчет себя же я вовсе не была так уверена. Тот факт, что именно я уговорила своего мужа все бросить и последовать за моей и только моей мечтой и что сейчас я обманывала всех этих людей – и совершенно невинных, и кого-то виноватого, – все это говорило отнюдь не в пользу моих врожденных добродетелей.

– И то и другое. А вы как считаете? – обратилась я к Мартину.

– Я думаю, что вопрос этот слишком уж банальный – без обид, hermano, – бросил он Альберто. – Добро само по себе субъективно. То, что вы считаете добром, для меня может таковым и не быть. И как соотносится эта отдельно взятая доброта с общественными нормами и с законами, навязанными нам правительством или духовенством? И не является ли доброта самопожертвованием? Потому что всегда может возникнуть конфликт между тем, чего хотите вы, и тем, чего хотят другие. Но отчего желания и потребности других людей становятся вдруг более весомыми, чем ваши? Что будет, если к другим вы будете добры, а к себе – нет? И ведь тут важна еще и мотивация, верно? Что, если вы будете поступать как добрый человек, а в душе у вас будет единственное желание – истребить весь мир? Что, если вы делаете нечто хорошее только для того, чтобы другие сочли вас добрым? Так что вопрос тут на самом деле таков: что именно позволяет считать человека добрым – его действия или побуждения? – Мартин разлил остатки из бутылки нам на двоих с Альберто. – Что скажешь, падре?

– Действия.

– Но разве твой бог не должен знать, что происходит в душе у каждого человека? – спросил Мартин.

– Ну, так и что? – горячо возразила я. – Если у тебя дьявольские помыслы, но ты поступаешь с ними вразрез – то с чего вдруг тебя за это наказывать?

– Никто и не говорит о наказании. Я говорю лишь о теории морали.

Сцепив руки за головой, Альберто наблюдал за нашим спором, сложив губы в лукавой улыбке. Его хитровато-довольная мина сразу дала мне понять, что в детстве он был тем еще озорным мальчишкой.

– Так вот, – продолжала я, немного обдумав слова Мартина, – я считаю, что добро и зло присутствуют в каждом человеке. Все мы живем с этой постоянной борьбой внутри нас. И то, чему мы больше отдаем предпочтение, то, видимо, нас и определяет. – Мы с Мартином на долгое мгновение поглядели друг другу в глаза. Я была сильно удивлена, что у такого человека, как Мартин, которого я считаные секунды назад сочла грубияном и дремучим женоненавистником, окажется столько живого ума и красноречия, чтобы с таким накалом обсуждать столь непростой философский вопрос.

– Ну что ж, – молвил Альберто, поднимаясь из-за стола, – боюсь, мне пора уже возвращаться к собственной ежедневной битве с демонами. Дон Кристобаль, знакомство с вами доставило мне исключительное удовольствие. – Он протянул мне руку.

Интересно, что я должна была с ней сделать – поцеловать или пожать? Я все же выбрала последнее.

– Взаимно.

– Ты чего это?! Подбрасываешь нам такую каверзную тему – и тут же делаешь ноги?! – возмутился Мартин. – Не уходи, hermano. Еще же совсем рано. Я через минут пятнадцать тебя отвезу, обещаю!

– Не беспокойся, Мартин. Сегодня чудесный вечер, и я с удовольствием пройдусь. – Затем Альберто повернулся ко мне: – Когда встретимся в следующий раз, я хочу побольше узнать о своей сестре Пурификасьон.

По необъяснимым для меня причинам, от этих слов Альберто мне вдруг захотелось расплакаться. После гибели Кристобаля я сделалась слишком уж чувствительной. Или, быть может, все дело было в aguardiente?

Провожая взглядом уходящего из кабака брата, я уже хотела справиться у Мартина, живет ли Альберто где-то здесь, в городке (это могло бы решить насущную для меня проблему, где провести ночь и как пораньше утром попасть в банк), когда к нам подошли две женщины. «Ну что теперь?» – раздраженно мелькнуло в голове. Я так вымоталась за день! Единственное, чего мне сейчас хотелось – это где-нибудь уснуть. Однако в мужчинах, судя по всему, заключено куда больше энергии, чем в нас. Мартин сразу раскрыл объятия одной из подошедших – долговязой красотке в лавандовом платье со свесившейся с плеча бретелькой и буйными черными волосами, которая с готовностью уселась ему на колени.

– Господи всемогущий! – воскликнула она. – Я думала, этот святоша никогда отсюда не уйдет!

Мартин шепнул ей пару слов на ухо. Поглядев на меня, женщина повернулась к своей подруге и что-то той быстро сказала.

О нет! Что ж теперь будет?

Нервно сглотнув, я взглянула на женщину, стоявшую всего в шаге от меня. Она с блудливой улыбкой рассматривала меня, покручивая возле уха завитки распущенных волос. Эта дамочка была явно потяжелее своей подруги, покороче, и на лице у нее было, наверное, не меньше фунта пудры.

– Желаете, составлю вам компанию? – спросила она.

– Благодарю, мне хорошо и так. – Я с тоской поглядела на входную дверь. Быть может, я еще успею догнать брата и найду себе пристанище в здешнем монастыре или у него дома?

Несмотря на мой ответ, дамочка уселась мне на колени. ¡Madre mía! Она оказалась такой увесистой, что у меня чуть ноги не переломились.

– Mi amor, какой смысл сидеть в одиночестве? – И женщина, назвавшаяся Кармелой, взяла мое лицо в ладони: – Какой ты милашка! Гляди-ка, какая изящная бородка!

«Милашка» и «изящная» вовсе не показались мне подобающими мужчине комплиментами. Я надеялась лишь, что Мартин этого не слышит. Я отстранилась назад как можно дальше, однако деваться мне было уже некуда.

– Но что же ты такой весь напряженный? С тобой рядом друзья…

Между ее локонами я разглядела, что Мартин страстно целуется со своей красоткой.

Ради всего святого! Как бы мне вежливо избавиться от проститутки? Как женщина я никогда не сталкивалась с подобной проблемой.

– Извини, Кармела, – решительно сказала я. – Уже поздно, и мне бы надо… Стой! Что ты делаешь?

Но женщина уже вовсю меня целовала. Да-да, она скользила губами по моей шее.

– Как же хорошо от тебя пахнет, – пробормотала она. – Как от настоящего мужчины.

«Как от настоящего мужчины? Точно! Спасибо, что напомнила!»

Настоящий мужчина не стал бы в ужасе отталкивать от себя женщину. Так что, как бы мне ни хотелось вырваться из ее любвеобильных когтей, мне следовало блюсти свой образ. Нельзя было допустить, чтобы Мартин что-то заподозрил.

Ее рука между тем уже пробралась по моему бедру к паху. Я придушенно вскрикнула. К счастью, Мартин был настолько поглощен жаром сладострастья, что меня не услышал.

– И где же он? – прошептала Кармела.

Как могла я объяснить ей, что «он» – не более чем слегка набитый носок, который, похоже, съехал с нужного места.

– Погоди-ка, – заговорила я, – а здесь есть какое-нибудь более уединенное местечко, куда бы мы могли с тобой пойти?

Она удивленно отстранилась:

– Я уж думала, ты не захочешь.

Подобрав юбку своего пурпурно-красного платья, она соскочила с моих колен и подала мне руку. Сделав паузу между поцелуями, Мартин понимающе мне подмигнул.

Надевая на ходу свой котелок, я вслед за Кармелой вышла из заведения. С каким же облегчением я вновь вдохнула свежего воздуха! Очутившись на площади, я стала осматривать вблизи каждый уголок в надежде куда-то незаметно улизнуть, но все вокруг было так хорошо освещено, что скрыться оказалось не так просто.

Ночной Винсес предстал передо мной совсем не таким, как при свете дня. Нас окружала буквально льющаяся через край энергия. Возможно, причиной тому были электрические фонари, ярко подсвечивающие дорогу и дома. Или музыка, что доносилась от далекой гармоники, сопровождаемой веселым ритмом барабанов. Или поющие где-то хором голоса. Мне до сих пор не верилось, что в таком затерянном уголке мира, в этой далекой дыре, вообще есть электричество. Мы с Кристобалем не один день пытались угадать, что ждет нас в этом маленьком захолустном городке. И в нашем воображаемом списке, возглавляемом босоногими крестьянами да осликами, не было и в помине каких-либо благ современной цивилизации. Конечно, París Chiquito нельзя было назвать особо современным или богатым городом, и все же при его строительстве тщательно продумывались все детали. Днем, пока мы ехали по городу, Альберто с Мартином поведали мне, что местные плотники призвали все свои творческие способности, чтобы создать из дерева ту же городскую эстетику, что в Европе достигалась за счет гранита, мрамора и прочего камня.

Вскоре мы с Кармелой свернули на узкую мощеную улочку – и тут же вся магия городской площади, все ее великолепие и впечатляющая архитектура исчезли. Их сразу сменили мрачные остовы того, что некогда, вероятно, являлось благоденствующим кварталом. Ухватив меня за руку, Кармела уверенно затащила меня в одно из обшарпанных зданий и потянула по узкой лестнице вверх.

– Послушай, Кармела… – начала было я, когда она стала отпирать одну из дверей на лестничной площадке.

Но женщина не слушала. Она толкнула дверь, и мы оказались в маленьком и сильно захламленном помещении. Я нерешительно остановилась возле туалетного столика, заваленного коробочками с пудрой, серьгами, склянками с касторкой и мятным маслом. С овального зеркала свисали ожерелья и бусы, торчали воткнутые сбоку перья. Кругом по кровати и по полу были разбросаны платья.

– Извини за бардак, – сказала Кармела и, собрав с кровати платья, сунула их наспех в большой шкаф.

Пока она прибиралась, я между туфлями и валяющимися на полу кашне осторожно прошла к окну и чуть сдвинула в сторону занавеску. По другую сторону переулка стояло, загораживая городской вид, здание с облупившейся краской и разбитыми окнами. На дороге было пусто, если не считать тощего кота, что безразлично, точно загипнотизированный, продвигался по улице. Где-то поблизости играла музыка, но трудно было сказать, доносилась она из этого здания или из двухэтажного строения в конце квартала.

Закончив озирать ближние окрестности, я отвернулась от окна. Кармела уже ждала меня на постели.

Полностью нагая.

– Ну, иди сюда, papi, – похлопала она ладонью рядом с собой.

Когда женщина шевельнула рукой, одна из ее голых тяжелых грудей распласталась на простыне, точно груда сырого теста. Я отвела взгляд и быстро пересекла комнату.

– Кармела, cariño[32]32
  Дорогуша (исп.).


[Закрыть]… Я сюда пришел не для этого.

– Только не говори, что ты из тех мужчин, что… – Она села на кровати. – Я так и думала, что будет что-то такое… Но не беспокойся, я могу тебе еще кого-либо найти. Только это будет стоить вдвое дороже.

– Нет-нет, мне никто не нужен. – Я присела на край кровати, старательно избегая глядеть на ее рыхлое обрюзгшее тело. – Тут есть где-нибудь рядом гостиница, где бы я мог остановиться?

Я потянулась к заднему карману за бумажником. Вытащив несколько купюр, положила возле ее руки.

Она поглядела на деньги.

– У вас какие-то неприятности, мистер? Вы от кого-то скрываетесь?

– Нет, вовсе нет. Дело все в том, что я недавно потерял жену. И сильно сомневаюсь, что смогу прикоснуться еще хоть к одной женщине. Вообще когда-либо.

С ее лица сошла улыбка.

– Но ты не против, если мы оставим это между нами? – продолжала я. – Я не хочу, чтобы обо мне здесь начали судачить. Знаешь, как оно бывает в маленьких городках. А я очень дорожу своей репутацией.

– Вы, должно быть, ее сильно любили.

Я покивала, не глядя на Кармелу.

– Оставь это себе за беспокойство, – вложила я ей купюры в ладонь. – А теперь скажи мне, mi alma[33]33
  Душа моя (исп.).


[Закрыть], где у вас тут ближайший отель?

Глава 12

Ближайший отель, если его можно было так назвать, находился почти напротив борделя, и был он немногим лучше, чем жилище Кармелы. Я едва смогла хоть ненадолго уснуть на скрипучей старой кровати с застиранными простынями. Единственным плюсом от этой бессонницы было то, что темные круги у меня под глазами проступили сильнее, отчего мое лицо сделалось менее женственным. А я ныне радовалась всему, что как-то способствовало моим целям.

Портье мне подробно объяснил, как дойти до Banco Agrícola y Ganadero[34]34
  Сельскохозяйственный и животноводческий банк (исп.).


[Закрыть], и я покинула гостиницу, как только взошло солнце.

– Дон Кристобаль!

«¡Por los clavos de Cristo!»[35]35
  Вот же гвозди Христовы! (исп.)


[Закрыть]

Я оглянулась через плечо. Заправляя в брюки полосатую рубашку, в мою сторону торопливо шагал Мартин.

– Вот вы где! – похлопал он меня по спине. – А я все гадал: куда ж вы запропали? Ну как вы, насладились вчера обществом Кармелы?

Мартин улыбался, точно ребенок, разворачивающий подарок. Я уж готова была ему напомнить, что я в трауре и что у меня вообще не было желания прикасаться к Кармеле (ни вчера, ни когда-либо еще), – но почему я должна ему что-то объяснять?! Это лишь даст ему повод усомниться в моей мужественности – если он и так уже чего-то не заподозрил.

Я лишь небрежно кивнула и зашагала дальше.

Его отношение ко мне как будто несколько изменилось. Теперь он держался намного расслабленнее, даже дружелюбнее. Судя по всему, меня без возражений приняли в мужской клан после совместной попойки и похода к проституткам. Как все же различаются всеобщие ожидания в отношении мужчин и женщин! Случись женщине провести ночь вне дома, в каком-нибудь отеле наподобие того, где ночевала я, то в обществе ее бы застыдили. А вот мужчина такими похождениями снискал бы всяческую похвалу и одобрение товарищей.

Мартин сунул руки в карманы.

– А то я уж было подумал, что вы, знаете ли…

– Что я что?

Он надолго умолк, но я прекрасно поняла, что он имел в виду. Уже второй человек здесь нашел меня женоподобным мужчиной, который балует себя запретными удовольствиями с другими представителями своего пола.

Я недовольно нахмурилась.

– Неважно, забудьте, – сказал он наконец. – Так что, вы готовы ехать назад, на асьенду?

– Езжайте без меня, дон Мартин. Мне еще надо зайти в банк поменять немного денег.

Не дожидаясь ответа, я перешла улицу и, следуя указаниям гостиничного портье, направилась в сторону банка, что находился в пяти кварталах отсюда.

Странно, но как женщина я всегда считалась немного мужеподобной. Мама никогда не могла понять, почему я так не похожа на других девушек моего возраста и не интересуюсь всем тем, что занимает их. Она несколько месяцев серчала на меня после того, как мы с Кристобалем открыли шоколадное кафе. Она всегда говорила, что женщины должны проводить свои дни дома, у семейного очага, а не где-то на работе, и сетовала, почему бы мне не быть хоть чуточку поженственней.

Но вот теперь – когда я переоделась мужчиной, – вся имевшаяся во мне женственность, которая всегда так тушевалась в моей обычной жизни, стала упрямо проступать наружу.

В банке я попросила позвать ко мне управляющего. Очень скоро в зал вышел лысеющий мужчина в массивных очках и протянул мне потную ладонь. Я сказала, что мне надо обсудить с ним один деликатный вопрос, и, немного поколебавшись, он провел меня в свой кабинет. Мне он показался довольно нервным господином – из тех людей, что как будто постоянно не могут найти, чем занять руки. То он перекатывал по столу перьевую ручку, то перекладывал бумаги из одной стопки в другую.

Я представилась ему зятем дона Арманда Лафона. Как оказалось, новости по Винсесу распространяются быстрее, чем я думала, и управляющий уже обо мне слышал. Он пробормотал полагающиеся соболезнования в связи со смертью жены.

– Ч-ч-чем могу быть вам п-полезен, сеньор Б-Бальбоа? – Его глаза за линзами очков казались преогромными.

– Уверен, что наш разговор останется между нами, сеньор Агирре, – сказала я, про себя восхищаясь, как умело научилась пользоваться своим нижним голосовым регистром.

– К-к-конечно.

Как вообще этот нервный, неуверенный в себе, заикающийся малорослик сумел вскарабкаться на столь высокую должность в банковской компании?

Я достала из кармана чек и положила перед ним на стол. На мгновение меня охватили сомнения. А вдруг этот человек в дружбе с тем негодяем, что пытался меня убить?

Он молча воззрился на чек.

– Мистер Агирре, этот чек я обнаружил среди вещей моей жены. Я знаю, что он выписан более поздним числом и датирован маем, и я не собираюсь его обналичивать. Но мне хотелось бы знать, чья на нем подпись.

Агирре выудил из верхнего ящика стола лупу и внимательно изучил подпись.

– Мистер Бальбоа, это п-подпись мистера Лафона.

– Мистера Лафона? То есть Арманда Лафона?

– Именно так.

– Вы уверены?

– Сэр, его п-подпись я узнаю где угодно. Он б-более двадцати лет являлся одним из н-н-наиболее важных наших клиентов.

Получалась какая-то бессмыслица.

– А мог ли кто-то еще за него подписаться на этом чеке?

– Н-н-насколько мне известно, у дона Мартина Сабатера имеется д-доверенность от мистера Лафона на тот случай, если сам он не сможет п-принимать деловые решения. Однако мистер Сабатер вправе п-подписывать бумаги от собственного имени.

То есть ему нет надобности имитировать отцовскую подпись. Только если он не желает, чтобы кто-то узнал, что именно он подписывал чек. И все же это не наводит на него больше подозрений, нежели на моих сестер. Единственное, что удалось доказать, – это что либо кто-то подделал подпись моего отца, либо отец сам подписал пустой чек, а этот человек его попросту выкрал. То есть в любом случае за этим стоит кто-то еще, потому что мой отец никак не мог подослать ко мне убийцу, сделав меня сперва своей главной наследницей.

Разочарованная, я поблагодарила мистера Агирре и покинула банк. Итак, тот, кто спланировал мое убийство, был или опытным мошенником, или ловким вором – вот какие выводы удалось мне вынести из этого визита. И что теперь? Я что, стану устраивать каллиграфическую проверку всем возможным подозреваемым, чтобы узнать, кто мог подделать подпись моего отца?