Текст книги "Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969"

ГЛАВА ВТОРАЯ
Межвоенный период: мемуары и полумемуары

Два десятилетия между мировыми войнами стали периодом потрясений и изменений в социальных структурах и культурных ценностях Запада, а также в жизни женщин. Особенно в Великобритании, где Первая мировая война дала женщинам возможность попробовать себя в профессиях, которые ранее были доступны исключительно мужчинам. Хотя эти достижения оказались недолговечными, женщины начали добиваться личных свобод, чего нельзя было представить до войны. Женская мода ознаменовала меняющуюся концепцию женственности: юбки укоротились, волосы острижены. В Англии, США, Германии и многих других странах женщины наконец получили право голоса. Во Франции, напротив, межвоенные годы не стали прогрессивной эпохой: французское правительство проводило политику, направленную на увеличение рождаемости, запрещая аборты и контрацептивы, а в 1922 году Сенат отказался предоставить женщинам право голоса. Французские женщины получили право голосовать лишь в 1944 году.

Эмансипация, по-видимому, способствовала самовыражению: именно в англоязычных странах, а не во Франции, в межвоенные годы произошел всплеск публикаций женских повествований о детстве. Изменилась и сама манера письма. В частности, начиная с 1930‑х годов, некоторые англоязычные авторы стали писать о своей ранней жизни с беспрецедентной откровенностью. Напротив, не так много французских женщин публиковали детские автобиографии в этот период, а те, кто делал это, не могли сравниться с прорывом англоязычных писательниц в стиле и откровенности. Автобиографическое письмо французских женщин на самом деле заметно регрессировало. Анализируя спад популярности автобиографического письма среди француженок в межвоенный период, Дженнифер Э. Миллиган ссылается на неблагоприятный политический климат во Франции той эпохи. Она считает, что одной из «стратегий самозащиты» женщин, пишущих автобиографии, была «фокусировка на относительно безобидном периоде жизни» (то есть детстве)11
  Milligan J. The Forgotten Generation: French Women Writers of the Inter-War Period. Oxford, 1996. P. 87.


[Закрыть]. Это могло бы рифмоваться с обращением женщин к теме детства в довоенный период. Однако в своем обширном исследовании представлений о детстве во Франции Жан-Филипп Вошель отмечает, что в межвоенный период сочинения о детстве оставались «мужским делом»22
  Vauchel J.-Ph. La Représentation de l’enfance dans la littérature narrative de la France de l’entre-deux-guerres. PhD diss. University of Lille III, 2000. P. 29.


[Закрыть].

Между тем женщины из других частей Европы – Германии, скандинавских стран и России – публиковали детские автобиографии. Статистика, основанная на библиографии Ричарда Коу, показывает, что в межвоенные годы более одной из трех опубликованных детских автобиографий были написаны женщинами (до Первой мировой войны это соотношение было примерно один к шести) и на протяжении рассматриваемого двадцатилетнего периода процентное отношение авторов-женщин к авторам-мужчинам неуклонно росло.

В межвоенные годы в женских автобиографиях детства начинают кристаллизоваться различные типы: мемуары и полумемуары; автопортреты, включающие некоторое количество историй развития и работ в стиле романа воспитания; и произведения, призванные показать точку зрения ребенка.

Женщины, которые брались за перо в межвоенные годы, были, как и прежде, в основном профессиональными писательницами. Возраст их был самый разнообразный: старшая – Корнелия Грей Лунт – родилась в 1843 году, а младшая – Франческа Аллинсон – в 1902‑м. Таким образом, авторы этого периода охватывают три поколения. Тем не менее все женщины, пишущие в это время, сформировались по большей части до Первой мировой войны. Некоторые изменения в воспитании детей произошли перед началом Первой мировой войны. В частности, теория эволюции Дарвина получала все большее признание, и это ослабило религиозное обучение детей. После войны изменений было больше. Старшие из авторов вспоминают, что в их детстве родителей было положено уважать и слушаться практически беспрекословно. Даже родившаяся в 1890 году Мэри Баттс, вспоминавшая после Первой мировой войны свое детство эпохи изменений в воспитании детей, писала: «Мои родители имели власть надо мной; разговаривая со старшими, я делала реверанс. От меня действительно ожидали, что я буду равняться на своих родителей»33
  Butts M. The Crystal Cabinet: My Childhood at Salterns. Boston, 1988. P. 45.


[Закрыть]. Писательницы постарше вспоминают дни, когда девочек учили домашним ремеслам, в частности шитью и вязанию. К этим навыкам относились серьезно, в Германии для этого были специальные школы. Ина Зайдель, родившаяся в 1885 году в семье врача, после окончания школы для девочек шесть месяцев проходила строгое обучение домоводству, в частности кулинарии. Французские родители Луизы Вайс, родившейся в 1893 году, отправили семнадцатилетнюю дочь в немецкую школу домашнего хозяйства, которую та возненавидела всей душой.

Большинство детских автобиографий, написанных женщинами в межвоенные годы, делятся на два типа: посвященные прошлому мемуары и автобиографии, в которых отражены новое, психологически ориентированное понимание детства и новое женское самовосприятие, а на первый план выдвинута субъективность девочки. Первый тип рассказывает «историю», второй – «мою историю». Со временем субъективные элементы начинают попадать и в мемуары. В целом, однако, воспоминания-мемуары доминируют до 1930‑х годов. Поворотным моментом стала середина 1930‑х годов: женщины все чаще начали рассказывать собственные истории, писать автобиографии, а не скромные мемуары. Интерес к психологии, особенно к психологии детей, возрос. Созвучно этому интересу некоторые авторы размышляли о работе памяти. Кроме того, некоторые писательницы следовали третьему типу автобиографического письма о детстве – типу, в котором превалирует детский взгляд на мир.

Большинство детских автобиографий, написанных в первое послевоенное десятилетие 1920‑х, посвящены минувшим годам. Когда в прошлое безвозвратно отошел викторианский образ жизни, повествование о том, какой была жизнь до того, что Стефан Цвейг назвал великим переломом, казалось достойным делом. В десятилетие после Первой мировой войны тоска по старым добрым временам, по чувству стабильности, простой жизни и четким правилам находила свою аудиторию. Это годы, когда ностальгические нотки, которые, начиная с Уильяма Вордсворта, были так свойственны мужским воспоминаниям о детстве, все громче звучали в текстах, написанных женщинами. Часто ностальгия смешивается с иронией: как причудливы были обычаи тогда, как отличались девичьи ожидания, как неинтересно сегодняшней молодежи слушать об этом. В отличие от довоенных писательниц женщины уже не стесняются писать. Извинения за литературный труд исчезают или принимают иронический тон. Если кто-то и обосновывает решение написать о своем детстве, достаточно апеллировать к важности этого периода. Произведения, прославляющие прошлое, в первую очередь посвящены не самостановлению или психологии субъекта автобиографии. Некоторые граничат с семейными историями. В таких случаях работа может быть наполнена фотографиями.

Интерес к воспоминаниям о детстве минувшей эпохи не ограничивался Великобританией. Американские и канадские женщины рассказывали истории о детстве в семьях поселенцев XIX века. Немецкие женщины публиковали мемуары о лучших днях довоенной поры. Ярчайшим примером мемуарного стиля является «Морбакка» шведской писательницы Сельмы Лагерлёф (1922): Лагерлёф пишет о своем детстве в третьем лице, а «Сельма» – лишь одна из детей. В книге «Малютка Эра в старой России» (1934), также написанной от третьего лица, Ирина Скарятина рассказывает о том, каким было детство в аристократической семье в дореволюционной России. В этой работе мало от автобиографии.

Межвоенные годы и особенно 1930‑е были ключевыми в истории женской автобиографии детства. Многие из работ, написанных в тот период, заслуживают пристального внимания независимо от их типа.

Мемуары

В 1920‑е – начале 1930‑х годов появилось множество мемуаров. Такие работы представляют культурно-исторический интерес. Они еще больше привлекали читателей, если рассказывали о высшем свете, знаменитых семьях или интересных местах. Они скорее льстили, чем оскорбляли членов семьи. Поэтому для написания требовалась скорее энергия, чем особая смелость. Однако, как мы увидим, с годами женщины все чаще вкладывали в свои мемуары нечто свое, а некоторые пытались совместить мемуары с автобиографией-исповедью, начиная с одной и переключаясь на другую или как-то иначе сочетая их.

Воспоминания из стран-победительниц

В Англии детские воспоминания создали две женщины из прославленных семей: Джульетта Соскис в «Главах из детства» (1921) написала сатирический текст о том, каково это – расти в артистической семье (она была внучкой Форда Мэдокса Брауна, сестрой Форда Мэдокса Форда и племянницей Кристины Россетти), но создала исключительно позитивный портрет ее матери Кэтрин Мэдокс Браун; внучка Эдварда Берн-Джонса Анджела Тиркелл опубликовала «Три дома» (Three Houses, 1931) – книгу воспоминаний о том, как все было, когда она была ребенком, написанную в основном в стиле «мы». «Детство в XIX веке» Мэри МакКарти (1924), на котором мы остановимся позже, и «Уилтшерское детство» Иды Гэнди (1929) – тщательно выстроенное повествование от лица «мы» об идиллическом детстве автора вместе с ее братьями и сестрами в Уилтширском приходе. Все эти женщины опубликовали книги, когда им было за сорок. Изданию таких мемуаров, когда авторы были еще относительно молоды, ничто не препятствовало, поскольку подобные работы не были скандальными и были выдержаны в рамках приличий.

Из этих работ наиболее пристального внимания достойны воспоминания Мэри МакКарти о викторианской эпохе. Интерес вызывает необычный угол, под которым автор рассматривает довоенные представления о женской скромности, а также описание образования для девочек в ту эпоху, когда его начальный этап только стал обязательным. Родившаяся в 1882 году, МакКарти, дочь литератора, проректора Итона, пишет ностальгический, но в то же время ироничный и остроумный рассказ о том, как она в 1880‑х годах росла в большой викторианской семье среднего класса, в комфорте, но не богатстве. Близость Итона к Виндзорскому замку дает МакКарти хороший повод вспомнить королеву Викторию, и, в соответствии с тематикой, книга заканчивается рассказом о похоронах Виктории в 1901 году.

МакКарти следует традиции самоуничижения, но делает это безо всякого смирения. Она остроумно извиняется за свой авторский «эгоизм»: «Да, мемуары – это ловушка для эгоиста: я съела сыр, я попалась – жалкая мышь, дрожащая от ощущения собственной важности, которую надлежит немедленно утопить»44
  MacCarthy M. A Nineteenth-Century Childhood. London, 1924. P. 2.


[Закрыть]. На самом деле, хотя эти коротенькие воспоминания не лишены субъективности, детское «я» здесь реагирует на события вполне предсказуемо и, таким образом, скорее служит связующим звеном для рассказанных анекдотов и описаний, чем по-настоящему психологическим субъектом. Рассказ имеет традиционную хронологическую структуру. МакКарти начинает книгу со своих предков и старших членов семьи, а заканчивает собственным восемнадцатилетием.

Воспоминания МакКарти затрагивают вопрос женского образования в последнее десятилетие XIX века. Родители Мэри внимательны к ее образованию: на несколько лет ее отправляют в большую школу-интернат для девочек при англиканской церкви, существование в которой МакКарти сравнивает с жизнью бандар-логов Редьярда Киплинга55
  Ibid. P. 48.


[Закрыть], затем ее обучают на дому, а когда она становится старше, ее отправляют в «достойную школу»66
  Ibid. P. 82.


[Закрыть]. Но образование для девочек и мальчиков сильно разнилось. МакКарти отмечает, что, когда она росла, от девочек не ожидали ничего особенного:

Наши родители, казалось, не ждали от нас ничего, кроме того, чтобы мы порхали по их дому и довольные садились каждый день за круглый обеденный стол. Они понятия не имели о том, чтобы обучить нас чему-то конкретному для какой-либо профессии77
  Ibid. P. 83.


[Закрыть].

Росшие в тени Итона, Мэри и ее сестры обожали здешних мальчиков, но не могли принимать «никакого реального участия в жизни школы»88
  Ibid. P. 65–66.


[Закрыть] или пользоваться возможностями, предоставляемыми Итоном.

Через восемь лет после выхода мемуаров МакКарти в 1932 году Аннабель Хут Джексон опубликовала воспоминания с несколько обманчивым названием «Викторианское детство» – работу более личную с характерным для 1930‑х годов поворотом к субъективности. Джексон, светская дама, одна из восьми детей сэра Маунтстюарта Гранта Даффа, шотландского политика и губернатора Мадраса (1881–1886), мало рассказывает о жизни в викторианские времена. Хотя ей удалось передать ощущение, каково это – быть девочкой в большой викторианской семье ее класса. Аннабель воспитывали няньки и гувернантки и мучили старшие братья, когда приезжали домой из школы-интерната. Родившаяся до того, как в 1880 году начальное образование стало обязательным, она сама вплоть до двенадцати лет не посещала школу. Джексон пишет якобы для своих детей, внуков и правнуков – ее оправдание, чтобы включить в повествование многочисленные подробности о визитах и друзьях семьи. Писательница, которой на момент создания мемуаров было за шестьдесят, пишет куда смелее, чем МакКарти и другие мемуаристки предыдущего десятилетия. Она делает текст более откровенным, не только пересказывая свои сны (ссылаясь на Фрейда и Юнга), но и каждый раз вспоминая свои эмоции: как она не любила братьев, как обожала Индию и, что самое удивительное, как влюбилась в капитана британской армии, который ответил ей взаимностью, когда ей было всего одиннадцать лет. Она подчеркивает, что это была «страсть без малейшего намека на похоть», тем не менее он держал ее «в объятиях и слепо целовал»99
  Jackson A. H. A Victorian Childhood. London, 1932. P. 83.


[Закрыть]. Отношения закончились тем, что офицера перевели в другой полк, и Джексон с теплом вспоминает о нем, подчеркивая, что ей повезло, что она была влюблена и любима в таком раннем возрасте. Писательница акцентирует, однако, что получила строгое воспитание. Она противопоставляет воспитание детей на момент написания воспоминаний гораздо более строгим стандартам своей юности. Несмотря на то что Джексон пишет о том, как была несчастна в школе-интернате на первых порах, она отправила дочь в ту же школу. Она утверждает, что в школьные годы была «яростной феминисткой»1010
  Ibid.


[Закрыть].

В отличие от работ МакКарти и Джексон «Джипинг-стрит: Детство в лондонских трущобах» Кэтлин Вудворд (1928) – это мемуары представительницы рабочего класса и как таковые являются аномалией среди детских автобиографий британских женщин того времени. Вудворд пишет короткий удручающий рассказ о детстве в лондонских трущобах, фокусируясь в основном на матери и других женщинах из своего окружения. Она опубликовала сочинение, когда ей было немногим больше тридцати. Непонятно, насколько много вымысла в ее истории (в Лондоне нет Джипинг-стрит).

Последующие работы-воспоминания 1920‑х – начала 1930‑х годов приходят из разных мест. «Таласса: история детства подле западной волны» Мэри Фрэнсис МакХью (1931) – еще одни ностальгические воспоминания, инициировавшие целый поток текстов англо-ирландских женщин, пишущих о своем детстве после того, как Ирландия получила независимость от Великобритании в 1922 году. Англо-ирландцы (ольстерцы) – бывший правящий класс в Ирландии, потерявший привилегированный статус, многие из них эмигрировали. Творение МакХью – это прежде всего социальная история в форме мемуаров, поэтическое и ностальгическое воспоминание о местах и людях, которых автор знала в детстве в ирландском графстве Клэр, и вряд эту работу вообще можно отнести к автобиографиям. МакХью, родилась в 1900 году, позже переехала в Лондон. Она пишет, что во времена ее детства их часть Ирландии была «еще регионом XVIII века, мало интересующимся коммерческой цивилизацией большого мира»1111
  McHugh M. F. Thalassa: A Story of Childhood by the Western Wave. London, 1931. P. 201.


[Закрыть]. Но, как сообщает автор, к моменту написания «весь этот мир, прекрасный простой мир моего детства, растворился в прошлом»1212
  Ibid. P. 213.


[Закрыть].

В США и Канаде появляются истории первопроходцев. Две американские работы из 1920‑х годов, содержащие достаточно личного, чтобы считаться полумемуарами, – это «Дни пребывания: книга калифорнийских воспоминаний» Сары Биксби-Смит (1925), где рассказывается о том, как ее семья обустраивала овечью ферму в Калифорнии, и «Воспоминания о старых эмигрантских днях в Канзасе» Аделы Орпен (1926) о ее «мальчишеской» жизни с отцом на границе Канзаса в опасные дни Гражданской войны. Эта работа представляет особый интерес, поскольку семидесятилетняя писательница рассуждает в ней о гендере. Ее отец воспитывал ее, единственного выжившего ребенка, как мальчика: она ездила верхом, пасла скот и умела пользоваться инструментами – несмотря на усилия ее отчаявшейся тетушки вырастить ее как девочку. В этой мальчишеской жизни она чувствовала себя как рыба в воде: «Я ненавидела быть маленькой девочкой. Все девчачьи обязанности меня раздражали… Работа мальчика мне идеально подходила»1313
  Orpen A. Memories of the Old Emigrant Days in Kansas, 1862–1865, Also of a Visit to Paris in 1867. Edinburgh, 1926. P. 57.


[Закрыть]. Воспитание превратило ее в искусного, уверенного в себе «ковбоя», лишенного женской кротости, – явление, которое, как гордо заявляет Орпен, профессор из Антиохии посчитал достойным изучения, когда ее отец, она и тетушка вернулись к «цивилизации». В следующем десятилетии американка Мари Марчанд Росс опубликовала «Дитя Икарии» (1938) – историю семьи французских иммигрантов и утопической общины икарийцев в Айове, в которой она выросла. Тогда же в Канаде Нелли МакКланг опубликовала «Вырубку на Западе» (1935) – значимую работу времен первопроходцев, которую я рассмотрю ниже в качестве одного из полумемуаров, появившихся в 1935 году.

В межвоенные годы женщины, не являвшиеся профессиональными писательницами, создавали мемуары для семьи или друзей. Пример таких воспоминаний – «Зарисовки о детстве и девичестве: Чикаго, 1847–1864» (1925) Корнелии Грей Лунт, напечатанные в частном порядке и адресованные молодым родственникам. Лунт осторожно объясняет, что племянница подарила ей пустой блокнот, попросив рассказать о ее жизни. В результате получилась работа, чем-то похожая на произведение Несбит, так как Лунт пишет о своих «воспоминаниях» отдельные рассказы. Правда, в отличие от Несбит, довольно длинные. Аннабель Джексон также писала с прицелом на младших членов семьи, а вот Элеонора Акланд, обсуждаемая ниже в разделе «1935», писала «прощальный подарок» для друзей. Признаком нового женского самосознания является тот факт, что эти женщины не считали должным оправдываться за публикацию, подразумевая, что их работа представляет достаточный интерес для потомков и общественности.

Необычная история всегда служила достаточным обоснованием для написания мемуаров. В 1929 году молодая калифорнийская актриса по имени Джоан Лоуэлл воспользовалась этим открытием и опубликовала вопиющую мистификацию о том, как росла на корабле со своим отцом и командой, состоящей исключительно из мужчин («Колыбель бездны», 1929). В течение месяца книга пользовалась успехом. Книгу отметил клуб Book of the Month, и Лоуэлл продала права на фильм, прежде чем ее соседи разоблачили ее перед прессой.

Гораздо более известными, чем предыдущие, и самыми ностальгическими из всех стали мемуары «Дом Клодин»1414
  Richardson J. Colette. London, 1983. P. 90.


[Закрыть] (1922) французской писательницы Сидони-Габриель Колетт. Эта увлекательная небольшая работа не является историей детства Колетт. Она состоит из коротких фрагментов, чем-то похожих на «Мои школьные дни» Несбит. Фоном для этих эпизодов становятся детские годы автора. Главный герой – ребенок в возрасте от шести-семи до шестнадцати лет. Ярко выраженным ностальгическим тоном и идиллической деревенской обстановкой произведение Колетт напоминает роман Пьера Лоти «Роман о ребенке». С воспоминаниями о французском деревенском детстве – c его цветами, кошками, собаками и сельскими жителями – оно даже слегка вторит описаниям Комбре**
  Так в романе «В поисках утраченного времени» Пруст называет родную коммуну Илье, которую позже в знак уважения к писателю переименовали в Илье-Комбре. – Примеч. пер.


[Закрыть] Марселя Пруста. Родившаяся в 1873 году Колетт была на два года младше Пруста. Хотя Колетт не фокусируется на себе-ребенке, ее книга умудряется быть очень личной. В тексте явственно ощущается присутствие взрослой персоны, оно пронизывает рассказы о детской невинности и счастье намеками на знания и беды последующих лет. Это добавляет остроты тому, что ребенок-субъект часто кажется читателю провидицей, представляющей, какой она будет, когда вырастет, как она может быть похищена любовником, как это случилось с ее матерью, на что будут похожи роды. Главный механизм этой бессюжетной книги – диалог между невинностью и опытом, и Колетт усиливает эффект, удваивая состав персонажей: мы видим ее и как девочку со своей матерью, и как мать другой девочки.

Прежде всего, «Дом Клодин» – это памятник любви Колетт к ее матери Сидо. Колетт написала эту книгу по наущению Бертрана – своего молодого любовника и пасынка – через десять лет после смерти Сидо, когда Бертран заметил, что Колетт продолжала с ностальгией говорить о своем детстве. Они вместе посетили дом, в Сен-Совёр-ан-Пюизе в Йонне, где писательница выросла1515
  Vivian Hughes M. A London Family, 1870–1900. A Trilogy. London, 1946. P. 3.


[Закрыть]. В книге Сидо изображена как мать, которая всегда продолжает любить и заботиться о детях, даже когда они уже выпорхнули из-под ее крыла. Колетт показывает, как эта нежная и заботливая женщина, несчастная в браке с мужчиной, который влюбился в нее и забрал из семьи, когда ей было всего восемнадцать лет, облегчает будущее своей дочери. Во-первых, не позволяя взрослой жизни слишком рано узурпировать жизнь девочки, а во-вторых, заверяя дочь, что судьба, которая ожидает ее как женщину, не будет плохой. Позитивный образ матери не чужд предыдущим автобиографическим произведениям французских женщин – свою мать любила Жорж Санд. Но также эта особенность напоминает произведения Лоти и Пруста. Колетт постоянно намекает, что жизнь под опекой матери контрастирует с более печальными событиями, которые произойдут с ней позже. Ее решение называть себя Клодин намекает на ее взрослую жизнь. Между 1900 и 1903 годами по приказу своего первого мужа Вилли написала пресловутую (благодаря своей непристойности) серию романов «Клодин», в которых Клодин – имя вымышленного альтер эго Колетт.

В 1930‑х годах ностальгия по довоенному миру детства отступила. Интерес авторов сместился к описанию точной исторической картины прошлого. К середине 1930‑х в стиле воспоминаний проявились и другие изменения: все чаще в них стали попадать личные истории. Работа, которая резко обращается к фактам, не давая, однако, подробностей личной истории автора, – это «Лондонское дитя семидесятых» Мэри Вивиан Хьюз (1934), золотая жила социальной истории, иллюстрированная множеством фотографий. Хьюз, педагог, жена адвоката и мать четверых детей, опубликовала первый том трехчастных мемуаров, когда ей было глубоко за шестьдесят. Рожденная в 1866 году, она была значительно старше предыдущих авторов воспоминаний о викторианском детстве. Она оглядывается на свое детство, пришедшееся на 1870‑е годы. Это означает, что Хьюз выросла до закона 1880 года, который утвердил обязательное начальное образование для всех детей в возрасте от пяти до десяти лет. Как и Аннабель Джексон, она принадлежала к поколению женщин, выросших в семье и избежавших обучения в школе в раннем возрасте. Первый том ее мемуаров начинается с воспоминаний, относящихся к 1870 году, и доходит до 1879 года, когда, как она пишет, ее «счастливое детство внезапно закончилось» со смертью отца. В предисловии она сообщает: «Мы были обыкновенной викторианской семьей из пригорода, не выделялись и не были знакомы с выдающимися людьми. Мне пришло в голову описать нашу жизнь только потому, что, оглядываясь назад и сравнивая нашу судьбу с судьбой сегодняшних детей, мне кажется, что нам повезло».

В отличие от аристократки Джексон, Хьюз выросла в семье среднего класса. На протяжении всего повествования она делает оптимистичные, одобрительные замечания. В начале первой главы она пишет: «Я надеюсь показать, что детство детей викторианской эпохи не было таким скучным, как это принято считать»1616
  Ibid.


[Закрыть]. Молли была младшей из пяти детей, у нее было четыре старших брата, и она считала себя «рожденной под счастливой звездой»1717
  Ibid.


[Закрыть]. Хьюз подчеркивает, что компания других детей обеспечивала счастливое детство. Ее отношения со старшими братьями заметно контрастирует с мнением Джексон, винившей школу-интернат в том, что братья издевались над ней.

Хьюз пишет мемуары от лица «мы». Читатели практически ничего не узнают о личности и индивидуальности маленькой Молли. Вместо этого мы узнаем, как проходило детство группы детей в ее семье. Хьюз фокусируется на внешнем, наполняя его необычайным количеством ярких деталей. Читатель действительно переносится в другое время, время, когда за день происходило так немного событий, что девочка записывала в своем дневнике факт отхода ко сну, когда Лондон был тихим местом, когда ванны наполняли дождевой водой, когда соблюдение воскресенья было скучной рутиной. В целом мы понимаем, что ее семья наслаждалась жизнью и прекрасно проводила время. Ностальгия проступает через описание событий.

Семья кажется необычайно сплоченной. Также, по мнению автора, совершенно нормальным было то, что Молли, как девочка, воспитывалась иначе, чем ее братья. Она преимущественно находилась дома под крылом матери, которая была в восторге от того, что после четырех мальчиков родила девочку. Она была особенной, другой, в некотором роде любимицей семьи. В отличие от братьев она не училась в школе, пока ей не исполнилось одиннадцать лет. «Девизом моего отца было, что мальчики должны повсюду бывать и все знать, а девочка должна сидеть дома и не знать ничего»1818
  Ibid. P. 33.


[Закрыть]. Но она не жалуется. Мать Молли учит ее дома, а заодно посвящает в домашние дела. Молли почти всегда избегает телесных наказаний, которые постоянно применялись к мальчикам. Будучи девочкой, она была вполне довольна своим воспитанием, и, в отличие от критики и осуждения, высказанных Аннабель Джексон, Хьюз-рассказчица не имеет ничего против.

В предисловии Хьюз заявляет: «Ни один из персонажей этой книги не является вымышленным. События, хоть и не драматические, но, по крайней мере, подлинные». Читатели, которые любят правдивые рассказы, должны, однако, знать, что, по словам Адама Гопника, который написал предисловие для переиздания книги в 2008 году, Хьюз изменила весьма важный факт: она подменила истинную причину смерти своего отца несчастным случаем на дороге. На самом деле, пишет Гопник, ее отец, работавший на фондовой бирже, покончил с собой после того, как был уличен в финансовых махинациях1919
  Hughes M. A London Child of the 1870s, with a new preface by Adam Gopnik. London, 2008. P. x.


[Закрыть]. Гопник не приводит ссылки на источник. Если история о самоубийстве – правда, то рассказ о нем, несомненно, нарушил бы веселый тон, которого Хьюз намеренно придерживалась.