Текст книги "Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969"

Женская автобиография в 1900‑х

Если в XIX веке западный мир начинал все больше интересоваться детством, то немецкоязычные страны оказались в авангарде этого процесса. На рубеже XVIII–XIX веков швейцарец Иоганн Генрих Песталоцци под влиянием Руссо и идей романтизма совершил революцию в начальном образовании. Он ставил целью развивать врожденные способности ребенка и делал упор на совместной деятельности. Одновременно немецкие писатели-романтики, такие как Жан-Поль и Новалис, идеализировали детскую невинность и близость к природе. Детство превозносили как золотой век или рай9191
  Mall-Grob B. Fiktion des Anfangs: Literarische Kindheitsmodelle bei Jean Paul und Adalbert Stifter. Stuttgart, 1999. P. 61.


[Закрыть]. В 1837 году уроженец княжества Шварцбург-Рудольштадт Фридрих Вильгельм Август Фребель, вдохновленный идеями Песталоцци, основал первый детский сад. В конце XVIII – начале XIX века Пруссия начала проводить образовательные реформы9292
  Schleunes K. Enlightenment, Reform, Reaction: The Schooling Revolution in Prussia // Central European History. 1979. Vol. 12. № 4. P. 317.


[Закрыть], а к 1830‑м годам прусская система образования считалась самой прогрессивной в мире. После объединения Германии в 1871 году начальное образование стало бесплатным и обязательным по всей Германии, как это было раньше в Пруссии. Для сравнения: бесплатным и обязательным в Великобритании и Франции начальное образование стало между 1880 и 1882 годами. В 1870 году немец Вильям Прейер начал вести научные наблюдения за своим маленьким сыном, результатом которых стала его основополагающая работа «Душа ребенка» (1882). Прейера часто называют родоначальником современной психологии развития.

Учитывая то значение, которое стали придавать детству и раннему образованию в немецкоязычных странах, неудивительно, что в последние десятилетия XIX века немецкие писательницы начали публиковать автобиографические рассказы о детстве. Как и в Англии, сначала эти рассказы принимали форму детских книг, семейных хроник и мемуаров, а не автобиографий. Сами названия отражают отсутствие намерения рассказывать о своей личности. Мы видим, например, «Из юности» Изабеллы Браун (1871); «Из моего детства» Хелен Адельман (1892); «Что я пережила в детстве» Тони Шумахер (1901); «Кадры одной юной жизни» Чаритас Бишофф (1905) и «Из моего детства: воспоминания о юности» Маргарет Ленк (1910). Слово aus [из] предполагает выдержки – фрагменты, а не окончательный или исчерпывающий отчет. В сочетании с такими словами, как Jugendzeit [юность], Kinderzeit [детство], Jugendleben [юная жизнь] и Jugenderinnerungen [воспоминания о юности], это создает у читателя ожидание мемуаров о детстве и/или юности, а не автобиографии. Однако в действительности названия произведений более единообразны, чем сами произведения.

Так, детская писательница Изабелла Браун в книге «Из юности» явно обращается к молодой аудитории. Она превращает эпизоды из своего детства и юности до окончания школы в истории, иногда написанные в стиле «мы», знакомом нам по Хоувит. Браун не только не фокусируется на себе, но и почти никак не характеризует себя. Тем не менее ее истории полны сильных эмоций, поскольку они вместе с братом и сестрой совершают драматические, зачастую озорные подвиги и страдают от поучительных последствий своих проделок. В одном эпизоде Браун настолько погружается в рассказ о своей внутренней жизни, что вспоминает о том, что ей мерещилось в лихорадке. Для родителей она находит добрые слова и заботится о том, чтобы каждая из ее историй имела счастливый конец, как и подобает детской книге. Как рассказчица она оглядывается на свое детство через сорок лет и пользуется случаем, чтобы поблагодарить многих людей (например, своих учителей) за вклад в ее развитие. Ее текст содержит некоторые интересные свидетельства о гендерных ролях времен ее юности. Будучи девочкой, она обязана заниматься вязанием; для нее приемлемо проявлять любопытство, потому что так уж устроены девочки; и она пользуется меньшей свободой, чем ее брат. Она не жалуется, а просто констатирует эти факты.

«Из моего детства» Хелен Адельман – это мемуары, состоящие из коротких эпизодов. То, что в ряде этих эпизодов речь идет о наивных детских убеждениях (рождественских подарках, пасхальном кролике и о том, откуда берутся дети), лишь подчеркивает, что книга ориентирована на взрослую аудиторию, на читателей, которые могут улыбнуться вместе с автором и которые, кроме того, знают, кто она. Адельман была уважаемой общественной фигурой, в 1876 году она основала Verein Deutscher Lehrerinnen (Ассоциацию немецких гувернанток) в Англии. Будучи педагогом, Адельман, как и многие немецкие женщины своего времени, несколько лет работала в Англии гувернанткой. Ее собственный опыт был хорошим, но она видела, как агенты бесстыдно эксплуатировали многих ее соотечественниц, и она основала свою ассоциацию, чтобы помочь коллегам. Энергичная идеалистка, на родине она поддерживала немецкое женское движение. Ее мемуары отражают, с каким энтузиазмом она рассказывает об аспектах своего деревенского детства. Каждому из них она посвящает небольшой эпизод: Рождество, коза, гуси, священник, урожай и так далее. Некоторые фрагменты касаются ее собственных злоключений, но это не автобиография: она не рисует автопортрет и даже не рассказывает свою историю в хронологическом порядке. В кратком предисловии она сообщает, что напишет о своих впечатлениях от восстаний 1848–1849 годов**
  Мартовская революция – революционные события в Германии, главной внутренней причиной которых стал вопрос об объединении Германии. – Примеч. пер.


[Закрыть], которые могли бы представлять для читателей особый интерес.

Книга Тони Шумахер «Что я пережила в детстве» – это семейная история. Шумахер была одной из самых известных детских писательниц своего времени, но это не детская книга. Ее название также вводит в заблуждение. Во введении Шумахер объясняет, что она не считает собственный детский опыт достаточным для привлечения широкой читательской аудитории. Так, в первой половине этих объемных воспоминаний она рассказывает историю своей известной и прославленной семьи. Во второй половине она обращается к своим детским воспоминаниям. Однако она следует завету своего двоюродного дедушки Юстина Кернера, согласно которому собственная судьба – это просто нить, на которую можно нанизать жизни других, которые важнее. Так что вторая часть ее книги – это тоже прежде всего семейная и социальная история. Ее книга поистине так богата рассказами о других людях, что она снабжает ее указателем. Что же о ней самой? Шумахер создает продуманную комбинацию мемуаров и личных эпизодов, чередуя то, что она называет «главные события» – история ее семьи военной аристократии – и «личное» (дела «нас, детей», семерых братьев и сестер, из которых она была младшей). Она приводит некоторые собственные мысли, чувства и злоключения. Несмотря на вводную главу о «первых воспоминаниях» и заключительный рассказ о необходимости медицинского лечения, чтобы исправить ее плохую «подростковую» осанку, изобилующие подробностями рассказы о местах, обычаях и людях значительно перевешивают саморепрезентацию.

«Кадры одной юной жизни» Чаритас Бишофф, в отличие от работ Браун, Адельман и Шумахер, являются подлинной автобиографией детства и юности. Название этой книги тоже обманчиво, потому что это не сборник Augenblicksbilder [кадров] или коротких рассказов, а непрерывная история о ранней жизни Бишофф. Необыкновенная история Бишофф оправдывает ее написание, и она искусно рассказывает ее, обрамляя эпизоды о своем раннем детстве другой линией – повествованием о путешествии на поезде, которое она предприняла сорок лет спустя вместе со своей дочерью в поисках мест и людей из ее детства в сельской Саксонии. Бишофф была единственным ребенком в семье ботаников, зарабатывавших на жизнь, собирая растения, минералы и насекомых, из которых формировались коллекции на продажу. Она немало страдала от того, что родители имели обыкновение оставлять ее с другими людьми на продолжительные периоды времени, пока они путешествовали. В конце концов семья распалась из‑за отсутствия денег, и она, юная девушка-подросток, оказалась у людей, которые усердно принялись за ее воспитание. В конце концов ее мать, к которой Бишофф была очень привязана, нашла новый дом и вызвала дочь к себе в Гамбург (в этот момент рассказчица останавливает повествование о поездке с собственной дочерью), но только для того, чтобы оставить девочку на попечении богатой, образованной и доброжелательной семьи, а самой на десять лет уехать в Австралию заниматься ботаникой. В этой последней части книги создается впечатление, что за Чаритас все решают и никто не утруждает себя рассказать ей, каков план и что будет дальше. Автор не жалуется открыто ни на что из этого, но она много рассказывает о собственных переживаниях того времени и реконструирует свои мысли, иногда в виде несобственно-прямой речи. Книга Бишофф, хоть и соответствует определению автобиографии, не является ни самосозерцательной, ни самоаналитической. Автор описывает свою внешность, но не дает психологического автопортрета.

«Из моего детства: воспоминания о юности» педагога Маргарет Ленк также можно отнести к автобиографиям. Как характерно для произведений, изданных до Первой мировой войны, Ленк предваряет книгу кратким извинением: «Если в этой книге я, повинуясь желанию друзей, оглядываюсь на свои детские годы, то не для того, чтобы выставить на первый план свою маленькую, очень незначительную персону, а для того, чтобы запечатлеть обстоятельства, во многом отличные от сегодняшних»9393
  Lenk M. Aus meiner Kindheit: Jugenderinnerungen. Zwickau, 1910. S. 3.


[Закрыть]. Это своеобразное дипломатическое возражение уже знакомо по произведениям Люси Ларком и других англоязычных писательниц. Автор хочет заверить читателя, что книга ее – не автобиография, а просто воспоминания, что она написала ее по настоянию друзей, и цель ее – дать представление о минувших временах. Детство Ленк было гораздо менее примечательным, чем у Бишофф, хотя в возрасте семи лет она стала свидетельницей революционных событий 1848 года в Дрездене. Несмотря на извинения, Ленк фокусируется на себе, описывая свое детство в большой учительской семье вплоть до окончания школы примерно в четырнадцать лет. Ее книга несколько более личная, чем работа Бишофф: Ленк вспоминает, что́ она ненавидела и любила, как ей было стыдно и какой несобранной она была. Она неоднократно пишет, что в семье ее называли бесполезной для дома, и как это приводило ее в отчаяние и даже к мыслям о смерти. Кроме того, она, как и Люси Ларком, подчеркивает свой поэтический дар – талант, которым, по ее словам, она, всегда скромная, совсем не гордилась. Она признается, что ненавидела все, что полагалось делать девочкам, особенно рукоделие и вязание, и имела только один практический талант: она хорошо управлялась с маленькими детьми9494
  Ibid. S. 75.


[Закрыть]. Детская писательница (хотя эта книга и не адресована детям) Ленк пишет забавно, занимательно и ностальгически, рисуя картину прошлого в розовых тонах – идеализированного прошлого, которое в целом было лучше, чем настоящее. Ее коротенькая книга, сочетающая черты автобиографии и мемуаров, с ее решительно скромной самопрезентацией, рассказами о семье и социальных ожиданиях для девочек, с ее оптимистичным тоном имеет явственные сходные черты с гораздо более длинной и более известной работой «Земля обетованная» Антин.

О популярности воспоминаний о детстве в Германии в начале XX века свидетельствует издание в 1911 году в Лейпциге антологии писателей-мужчин под названием «Когда наши великие поэты были маленькими мальчиками» (1911). В 1912 году тот же издатель выпустил параллельный том, посвященный женщинам-писательницам, под названием «Когда наши великие поэтессы были маленькими девочками». Некоторые из семи представленных там писательниц пишут удивительно раскрепощенно для своей эпохи. В частности, Хедвиг Дом (1831–1919), чья работа стала жемчужиной антологии, пишет, что была «страстно несчастным» ребенком среди восемнадцати братьев и сестер и что мать не любила ее – история перекликается с книгой ирландской писательницы Ханны Линч9595
  Dohm H. Kindheitserinnerungen einer alten Berlinerin // Als unsere großen Dichterinnen noch kleine Mädchen waren / Ed. I. Boy. Leipzig, 1912. S. 42.


[Закрыть].

Постоянная тема в опубликованных до Первой мировой войны рассказах о детстве немецких женщин – вязание. Девочек учили вязать в возрасте четырех-пяти лет, а затем отправляли в школы вязания для совершенствования навыков. После этого они были обязаны вязать носки для членов своих семей на протяжении всего детства. Трудно найти писательницу, родившуюся до 1860 года, которая бы не жаловалась на то, что в детстве ей приходилось вязать, в частности, носки. Об этом пишут Браун, Адельман, Шумахер и Ленк, как и авторы, представленные в антологии9696
  Als unsre großen Dichter noch kleine Jungen waren. Leipzig, 1911.


[Закрыть]: Гермина Виллингер и Луиза Весткирх. Родившаяся в 1856 году Клара Блютген (подробнее о ней в главе 2) посвящает вязальным школам для девочек главу своей книги, к моменту написания которой (1919) эти школы уже давно устарели с появлением вязальных машин, в том числе машин для изготовления носков. Тем не менее присоединяются к хору и некоторые более молодые немецкие писательницы: Анна Шибер, родившаяся в 1867 году (см. главу 3), жалуется на то, что ей пришлось посещать школу вязания, а родившаяся в 1891 году Софи Ройшле (см. главу 2) отмечает, что она должна была уметь вязать всего на трех спицах, тогда как ее матери пришлось освоить семь9797
  Reuschle S. Kinderzeit. Leipzig, 1921. S. 90.


[Закрыть].

В Австрии в предвоенный период вышли две автобиографии детства женщин с противоположных концов социального спектра. Мария фон Эбнер-Эшенбах – представительница австрийского дворянства и наиболее известная немецкоязычная писательница своего времени – опубликовала детскую автобиографию «Мои детские годы» (Meine Kinderjahre) в 1906 году в возрасте семидесяти шести лет. Родоначальница женского рабочего движения Австрии, лидер Социал-демократической рабочей партии Австрии Адельхайд Попп анонимно опубликовала свою «История юности рабочей женщины» (Die Jugendgeschichte einer Arbeiterin) в 1909 году в возрасте сорока лет, но с третьего издания, по просьбе Августа Бебеля, она публиковалась под собственным именем. Обе писательницы отдают предпочтение контексту, а не себе. Проблемы женщин, описанные в обеих работах, носят второстепенный и предсказуемый характер.

Книга Эбнер-Эшенбах – это прежде всего мемуары. В своем небольшом тексте писательница, которой на момент написания было семьдесят пять лет, вспоминает череду горничных, гувернанток, учителей музыки и танцев, сменяющих друг друга, пока она и ее четверо братьев и сестер попеременно живут то в загородном поместье семьи в Моравии летом, то в Вене зимой. Она признает, что не помнит всего так, как оно было, и что ее воображение дорисовывает картины. Она подробно описывает события детства, которые считает формирующими, а также вспоминает некоторые из своих детских мыслей: в возрасте семи-восьми лет она не верила в реальный мир и придумала собственный, полный хороших детей, где она сама играла роли этих детей одного за другим, а заодно и роли славных взрослых. Она даже посылала письма в этот мир. Автор не углубляется в описание самой себя, хотя упорно самокритично возвращается к тому, как в детстве переоценила свой певческий талант, к своим амбициям и тому, как это все не одобряли члены ее семьи. На самом деле она даже выражает благодарность тем, кто препятствовал ее порывам: «чем тверже и неподатливей была почва, в которой пыталось укорениться деревце моего искусства, тем крепче оно стояло»9898
  Ebner-Eschenbach M. von. Autobiographische Schriften. Tübingen, 1989. Vol. 1. S. 92.


[Закрыть]. Эбнер-Эшенбах также описывает ужасный религиозный кризис, приключившийся, когда ей подарили книгу по астрономии. Она доводит историю до момента смерти бабушки (девочке исполнилось тринадцать), когда, пытаясь каталогизировать бабушкину библиотеку, она прочитала биографию Готхольда Эфраима Лессинга и осознала, что у нее нет ни его гениальности, ни, в силу своего пола, его преимущества в виде классического образования.

Еще более короткая автобиография Попп – это политически мотивированная работа, призванная разоблачить бедственное положение рабочего класса в Австрии XIX века и отстоять социализм как решение. Попп выбирает эпизоды, долженствующие проиллюстрировать, насколько тяжелым было ее детство. Ее неграмотная мать, родившая пятнадцать детей, должна была поддерживать пятерых выживших, после смерти мужа опираясь на их помощь. Семья отчаянно бедствовала. Несмотря на то что восьмилетнее обучение было обязательным, Адельхайд посещала школу всего три года, потому что потом ей пришлось помогать матери, выполняя различные домашние обязанности, штучные заказы, а позже работая на фабрике. Это короткое произведение, автобиография детства и юности, доходит до момента, когда автор открыла для себя социалистические идеи и покинула фабрику, чтобы работать на благо социализма, особенно ради улучшения положения женщин из рабочего класса. Попп продолжает историю рассказом о замужестве и смерти ее мужа-единомышленника.

По оценке одного исследователя русской литературы, волну детских автобиографий, написанных в основном дворянством, в России в конце XIX века вызвала «псевдоавтобиография» Льва Толстого «Детство» (1852)9999
  Wachtel A. B. The Battle for Childhood: Creation of a Russian Myth. Stanford, 1990. P. 15, 82, 86.


[Закрыть]. Среди авторов таких работ две женщины, чьи автобиографии переведены на английский язык. Математик и писательница Софья Ковалевская (1850–1891) опубликовала в 1889 году «Воспоминания детства», переведенные на английский как A Russian Childhood. За год до этого она впервые издала этот текст на шведском языке (она была назначена профессором математики в Стокгольме) как роман от третьего лица под названием Ur ryska lifvet. Systrarna Rajevski [«Из русской жизни. Сестры Раевские»], чтобы ради приличия замаскировать автобиографический характер работы100100
  Kovalevskaya S. A Russian Childhood. New York, 1978. P. 33, 37.


[Закрыть]. Княжна Елизавета Львова (1854 – после 1910) – второстепенная писательница, в 1901 году напечатавшая небольшую книгу «Давно минувшее. Отрывки из воспоминаний детства». В отличие от немецких и австрийских обе русские автобиографии детства, подобно французским, глубоко личные. Более того, обе они описывают несчастливое детство. По словам Эндрю Вахтеля, это не было нормой для русских автобиографий детства той эпохи101101
  Wachtel A. B. The Battle. P. 88–90.


[Закрыть]. Ковалевская происходила из видной помещичьей семьи, но родилась в поколении, когда молодые люди в России бунтовали против своих родителей. Бунтарками были и Ковалевская с ее старшей сестрой. Обе планировали заключить фиктивные браки, чтобы избавиться от власти семьи. Ковалевской это удалось. Ее детская автобиография – это ее личная история. Она начинает с самых ранних воспоминаний, размышляя о возможностях своей памяти в манере, напоминающей рассуждения Бернетт (хотя Ковалевская опубликовала свою работу за четыре года до Бернетт). Она связывает память с осознанием себя и в связи с этим описывает отчетливое раннее воспоминание о том, как в возрасте двух-трех лет няня предложила ей назвать свое имя и фамилию. Она доводит историю до встречи с Федором Достоевским, состоявшейся, когда ей было пятнадцать лет. Ковалевская открыто пишет, что она, средняя из троих детей, не чувствовала любви со стороны родителей, и особенно матери, в отличие от сестры и брата: «Вообще во всех моих воспоминаниях детства черной нитью проходит убеждение, что я не была любима в семье»102102
  Kovalevskaya S. A Russian Childhood. P. 208.


[Закрыть]. В результате, на протяжении всего детства и раннего подросткового возраста она жаждала любви и внимания. Автор признается в чрезвычайно болезненном воспоминании: ее маленькая подружка села на колени любимого дяди, тем самым узурпировав ее с дядей особые отношения, и Ковалевская до крови укусила предательницу за руку. На тот момент ей было около девяти лет. По степени откровенности эта детская автобиография превосходит даже сравнительно ранние автобиографии детства француженок.

Львова так же откровенна. В свободной цепочке воспоминаний, порядок которых, по-видимому, продиктован памятью, она сосредоточивается на своей психической жизни – эмоциях, фантазиях и детском понимании вещей – примерно до семи лет. Некоторые детали очень своеобразны. Например, подобно Хант и Эбнер-Эшенбах, она создала для себя воображаемый мир. Но ее воображаемый мир вряд ли носил компенсаторный характер: она представляла себя бедной вдовой с шестью детьми! Львова была младшим ребенком в семье и часто оставалась одна, что, возможно, способствовало таким фантазиям. Кроме того, хотя она признается в сильных чувствах, прежде всего в любви к няне и кормилице, она также признается в том, что никогда не могла показать свои чувства близким: «Чем глубже и сильнее они были, тем старательнее я их скрывала»103103
  L’vova E. «From the Distant Past: Fragments from Childhood Memories» // Russia through Women’s Eyes: Autobiographies from Tsarist Russia / Ed. T. W. Clyman, J. Vowles. New Haven, 1996. P. 301.


[Закрыть].

В целом, учитывая, что в период до Первой мировой войны женщин по всей Европе призывали быть скромными и осмотрительными, неудивительно, что те публиковали автобиографии, даже автобиографии детства, значительно реже, чем мужчины. И это несмотря на то, что откровения о таком «невинном» периоде жизни считались относительно совместимыми с женскими добродетелями. Первоначально можно выделить две разновидности: вдохновленную Руссо традицию автобиографий-исповедей во Франции и традицию семейных воспоминаний-мемуаров в Англии, где писательницы больше фокусировались на рассказе о семье и обстоятельствах, чем на себе. В рамках этих двух контекстов точечно появлялись разнообразные типы письма. Французские писательницы по большей части писали ретроспективные автобиографии от первого лица, но мы видим также и сборник поэтических воспоминаний (Доде). Русские произведения (Ковалевская, Львова) следуют французской традиции. В англоязычных странах до рубежа XIX–XX веков доминируют книги детских писательниц, иногда адресованных юной аудитории. Эти и последующие произведения включают в себя различные романные формы автобиографического материала, в том числе шутливые повествования от третьего лица (Бернетт), и печальные и, по-видимому, частично вымышленные рассказы о детских злоключениях (Линч), и поэтические попытки воссоздать детский взгляд на мир (Арден). Первые немецкие работы следуют похожим паттернам: писательницы, которые часто являются авторами детских книг или педагогами, пишут мемуары, а не сфокусированные на себе автобиографии. Более личные произведения начинают появляться в XX веке.

Для женщины писать о себе грозило обвинением в претенциозности. И писательницы применяли различные стратегии, чтобы сделать свои истории приемлемыми. Многие прибегают к беллетризации. Хоувит, Бернетт, Несбит, Хьюз, Кэмпбелл, Гилдер и Бишофф решили превратить свои жизни в увлекательные истории. Еще одним способом избежать осуждения была публикация своего произведения под видом «романа» (Ковалевская, Деларю-Мардрюс) или использование элементов вымысла, не уточняя статус произведения (Фарнхэм, Линч). Некоторые женщины – Линч, Гилдер и Арден – изменяли имена. Заглавия также не обязательно свидетельствуют о содержании работ: смелое слово «автобиография» в названии зачастую значит не более, чем «история жизни, рассказанная от первого лица», и не обязательно такая книга содержала подлинную историю жизни автора. Однако «роман» мог претендовать на престиж, которым пользовались художественные произведения в ту эпоху (Оду).

Беллетризация была не единственной стратегией: в других случаях авторы подчеркивали, что работа была написана по велению других (Ларком, Бартон, Ленк), также очень часто они избегали фокусировать рассказ на себе, отдавая предпочтение описаниям семьи, окружающих людей, мест и обычаев.

Когда доходит до самопрезентации, большинство писательниц подчеркивает уникальность своей личности. Однако среди англоязычных авторов (Ларком, Бернетт, Несбит) существует тенденция самоуничижительно настаивать на том, что они были лишь обычными детьми. Как правило, писательницы не считают себя типичными представительницами той или иной социальной группы, или ее голосом, да и вообще редко относят себя к какой-либо группе. Исключением стала Попп, написавшая автобиографию исходя из исключительно политических соображений. Среди авторов доминируют профессиональные писательницы и литераторы. Большинство из них происходит из среднего или высшего класса. Вынужденно заниматься физическим трудом и иметь при этом способности и возможность написать книгу было нечастым сочетанием, хотя Ларком, Оду и Попп это удалось. Ни одна из авторов не обращается к феминистической повестке, хотя многие из них возмущаются ограничениями, с которыми они столкнулись, будучи девочками. Линч подходит к ней ближе остальных, высказывая идею о том, что весь женский пол находится в невыгодном положении (по крайней мере в Ирландии). Оду рисует женский мир, в котором женщины не испытывают ни солидарности, ни особой симпатии друг к другу. Ларком замечательна тем, что призывает к женской солидарности, хотя и в нефеминистских терминах по сегодняшним меркам.

Тема сексуального насилия полностью отсутствует в женских автобиографиях детства, написанных до Первой мировой войны. Несомненно, не потому, что его не было, а потому, что тема сексуального насилия была сильно табуирована. Сексуальность, о которой в XVIII веке пишут даже женщины104104
  Lejeune Ph. L’autobiographie et l’aveu sexuel // Revue de la littérauture comparée. 2008. January–March. P. 44; Coudreuse А. La mémoire littéraire dans quelques Mémoires de la Révolution // Itinéraires. 2011. № 2. P. 23–27.


[Закрыть], в XIX веке оказалась под запретом как в Англии, так и во Франции**
  Валери Сандерс отмечает, что женщины, писавшие автобиографии в XVIII веке, часто звучали очень похоже на Молль Фландерс Даниэля Дефо, однако «викторианские женщины не теряли времени, окуривая традиции XVIII века». Филипп Лежен (Lejeune Ph. L’autobiographie et l’aveu sexuel // Revue de la littérauture comparée. 2008. January–March. P. 37–51, 44) говорит о «триумфе пуританства» во Франции c конца XVIII до начала XX века. Мадам Ролан в письме 1793 года откровенно, хотя и эвфемистически, говорит, что она подверглась сексуальному насилию со стороны студента своего отца еще до ее первого причастия (т. е. до одиннадцати лет), а также упоминает о пробуждении ее сексуальных чувств в четырнадцать лет; но ее первый редактор опустил эти отдельные отрывки, хотя она намеревалась опубликовать свои мемуары. Цензурированные отрывки впервые появились в изданиях 1864 года. См.: Coudreuse А. La mémoire littéraire dans quelques Mémoires de la Révolution // Itinéraires. 2011. № 2. 23–27.


[Закрыть].

Гендерные различия между автобиографическими произведениями женщин и мужчин в эпоху до Первой мировой войны заметны намного больше, чем в любой последующий период. По сути, дамы той эпохи не должны были высказываться как мужчины. Таким образом, за редким исключением, женщины не писали автобиографий в духе романов воспитания («как я стал тем, кем я стал»), столь любимом их коллегами-мужчинами. Очевидная причина заключается в том, что женщины в ту эпоху, как правило, не становились общественными фигурами, а если и становились, то считали, что им следует блюсти скромность и преуменьшать свои карьерные успехи. Кроме того, за редкими исключениями, женщинам не свойственен ностальгический тон, который подхватили авторы мужских рассказов о детстве.

Ранние женские автобиографии детства отличаются своей оригинальностью, если не смелостью. Никто не обязывал этих женщин писать свои истории. Они писали добровольно и, за неимением примеров жанра, креативно. Интерес к детскому мышлению, к «внутренней жизни детства», как назвала его Уна Хант, к воссозданию утраченных внутренних образов и даже отказ от авторского видения ради детского взгляда на мир, как в «Детстве» Джоан Арден, – выдающиеся нововведения, которые, по моему мнению, характерны для женского письма на рубеже XIX–XX веков.

Еще одно отличие женских автобиографических текстов о детстве от мужских – это количество внимания, которое писательницы уделяют матерям и другим женским фигурам. Писатели-мужчины, такие как Уильям Вордсворт, Пьер Лоти и Марсель Пруст, пишут о своих матерях с любовью, редкие (как, например, Жюль Валлес) – негативно. Тем не менее матери и материнские фигуры – няньки, бабушки и монахини – получают куда больше внимания в женских автобиографиях детства, чем в мужских. Эта разница сохраняется и после начала Первой мировой войны, и будет отмечать женскую автобиографию детства в целом. Нитью, пронизывающей женские – но не мужские – тексты описанной эпохи и вне ее, становится внимание к тому, чего стоит быть девочкой, к разнице в воспитании, образовании, привилегий, свобод и т. д. для мальчиков и девочек. Девочки обращают на это внимание, осознавая, что их возможности более ограничены. Они охотно сравнивают свои судьбы с судьбами мальчиков, тогда как мальчикам до удела девочек дела нет.

Сегодня и когда писали наши героини люди испытывают давление в том, что определенные вещи должны быть сказаны определенным образом. Детям это дается с болью. Взрослые могут усваивать требования и табу, формирующие их речь, до такой степени, что уже не осознают их. Чем дальше эпоха от нашей, тем больше изменений претерпели нормы речи, и, как следствие, тем легче нам заметить давление над авторами. С сегодняшней точки зрения, женщины, писавшие о себе в довоенную эпоху, кажутся нам необычайно сдержанными. Тем не менее, читая их детские автобиографии, под покрывалами благоразумия мы находим немало сведений о том, как воспитывались девочки и с какими проблемами сталкивались, даже несмотря на то, что авторы строк, возможно, не собирались поведать потомкам именно об этих вопросах. Мы видим, что воспитание сильно зависело от пола. Как правило, девочки находились под контролем и опекой женщин: матерей, монахинь. Эти отношения часто нельзя назвать хорошими. Быть девочкой тогда означало, что для того, чтобы кем-то стать, необходимо было добиться освобождения от контроля родителей. Образование, которое получали девочки, было в целом довольно базовым, с акцентом на овладение домашними ремеслами. Выдающимся примером того, как девочек в раннем возрасте обучали домашним обязанностям, являются немецкие школы вязания в XIX веке. Помимо дифференцированного подхода к воспитанию полов, существовали огромные различия между жизнью девочек из богатых семей, в которых были слуги и няни, и девочек из бедных, которым самим суждено было работать прислугой или на других (весьма ограниченных) работах.