Текст книги "В погоне за золотом Измира"

Глава тринадцатая

Улица обезумела. Отдельные выстрелы слились в канонаду. К северу уже горели дома. Мимо пронеслась патрульная машина. Мужчины открыли по ней огонь. Одна пуля пробила заднее колесо. Водитель не справился с управлением, машина врезалась в витрину. Полицейские выскочили из кабины с револьверами наизготовку. Их перестреляли, как куропаток.

Девушка все еще стояла рядом со мной.

– Они сумасшедшие, – вырвалось у меня. – Их всех убьют.

– Они умрут с честью.

– Они же не выдержат удара армии.

– Но Америка нам поможет.

Я вытаращился на нее.

– Ты же сказал, что Америка нам поможет. Ты сказал Тодору...

– Я сказал, что поддерживаю исповедуемые им идеи. Ничего больше.

– Но ты же с ЦРУ, не так ли?

– Я убегаю от ЦРУ.

– Тогда кто же поможет моему народу?

– Не знаю.

В двух кварталах от нас из-за угла выехал грузовик с обтянутым брезентом кузовом и остановился. Из кузова выскочили солдаты. Некоторые с автоматами. Открыли огонь по толпе македонцев. Я увидел, как какую-то женщину перерезало надвое автоматной очередью. Она упала на землю, не выпуская из рук ребенка. Следующей очередью ему разнесло голову.

С диким воплем молодая женщина бросила в солдат бутылку с бензином. Брезент вспыхнул. Солдаты бросились врассыпную, один за другим падая под меткими выстрелами с крыш.

Из северной части города доносился вой сирен. Бунт захватывал все новые кварталы. Девушка по-прежнему стояла рядом, что-то говорила, но я ее не слушал.

– Революция...

А я-то уверял Старкевича, что никакой революции не будет. Ни в его любимой Хорватии, ни где-то еще. Я же, в конце концов, не революционер, не агент-провокатор. Я всего лишь охотник за сокровищами, отправившийся на поиски золотого клада. Но именно я положил начало этой вспышке страстей, революции. Коктейль Молотова, баррикады, грохот выстрелов, крики раненых – все это происходило наяву, в реальной жизни, а не на экране кинотеатра.

Мне не оставалось ничего другого, как достойно играть свою роль.

Я ее и сыграл.

Полицейский фургон уткнулся в баррикаду, перегородившую нашу улицу с юга. Трое полицейских стреляли в нас. Двое – из винтовок, один – из «Стена»[14]14
  «Стен» (Sten) – английский автомат времен Второй мировой войны, остававшийся на вооружении армии Великобритании до конца шестидесятых годов.


[Закрыть]. Я подхватил с земли булыжник и швырнул в них. Булыжник не долетел до баррикады.

Они стреляли и стреляли. Я побежал к баррикаде.

Компанию мне составил юноша с пистолетом в руке. Новые выстрелы. Юноша упал, схватившись за бедро. Между пальцами показалась кровь.

Я подобрал его пистолет. Побежал дальше. «Стен» нацелился на меня. Не думая, я выкинул вперед руку и выстрелил. К моему изумлению, на шее полицейского образовалась огромная дыра. Кровь потоком хлынула на кровати и прочий домашний скарб, из которого соорудили баррикаду. Другой полицейский выстрелил в меня. Пуля вырвала клок из рукава пиджака. Я уложил его выстрелом в грудь. Третий полицейский прицелился мне в голову, нажал на спусковой крючок. Но патрон заклинило. Я сбил его с ног, пнул в лицо. Он потянулся за другой винтовкой, так что пришлось разнести ему голову.

Позади раздались восторженные крики. Восставшие подожгли административное здание в центре города. Я подхватил с земли автомат первого полицейского и вместе с толпой направился к центру города. Многие дома горели. Активные действия переместились к зданию полицейского участка, где забаррикадировались уцелевшие солдаты и полицейские. Они стреляли по толпе из окон, бросали гранаты. Я увидел, как девушка, которая пустила меня в дом Тодора, поднесла факел к входной двери. Дерево вспыхнуло. В окна второго этажа полетели бутылки с коктейлем Молотова. Заплясали языки пламени. Толпа подалась назад, предоставив всю черную работу огню.

Те, кто выскакивал из горящего здания, падали под пулями. Повстанцы перебили человек двадцать, сколько народу осталось внутри – мы не узнали.

На городской площади Тодор объявил об образовании независимой и суверенной Республики Македония. В его речи слишком уж часто упоминались такие фразы, как «историческая дата» и «разорванные цепи сербской оккупации». Но в целом речь мне понравилась. Один раз он запнулся, чтобы перевести дух. Народ же подумал, что он уже все сказал, и разразился аплодисментами и радостными воплями. Тодор, однако, поднял руку, шум стих, и он договорил до конца. Уж тут ладоней и голосовых связок никто не пожалел, и на какое-то мгновение даже я подумал, что революция победит.

* * *

Независимая и суверенная Республика Македония, к сожалению не признанная другими независимыми и суверенными государствами Земли, просуществовала четыре часа двадцать три минуты и еще сколько-то секунд. Эти часы и минуты навсегда останутся в моей памяти едва ли не как самое счастливое время в моей жизни. По крайней мере, пять раз мне казалось, что революция победит и Республика Македония – это надолго, хотя я и сомневался в правоте Тодора, от избытка чувств объявившего, что свободная Македония продержится, как и Третий рейх, тысячу лет.

Эти четыре часа прошли как в лихорадке. Покончив с полицейским участком, мы приступили к очистке города от прислужников оккупантов. Мэра, к примеру, вытащили сначала из постели, потом из дома и повесили на ближайшем от его крыльца дереве. Затем полностью разгромили маленький сербский квартал. К счастью, мне не довелось участвовать ни в экзекуции мэра, ни в погроме. На этом этапе революции я совещался с Тодором и Анналией. Так звали сестру Тодора, блондинку с огромными глазами и фигурой, напоминающей песочные часы. Мы трое (Тройка? Триумвират? Хунта?) планировали, каким курсом пойдет наша революция.

– Нечего тебе возвращаться в Америку, – убеждал меня Тодор. – Оставайся в Македонии. Будешь у меня премьер-министром.

– Тодор...

– И станешь моим шурином. Женишься на Анналии. Она тебе нравится?

– Тодор, что мы будем делать, если они пошлют против нас танки?

– Какие танки?

– Они использовали танки в Будапеште. В пятьдесят шестом. Что смогут твои люди противопоставить танкам?

Он задумался.

– А что противопоставили им в Будапеште?

– Бутылки с горючей смесью: коктейль Молотова.

Он просиял.

– И мы сделаем то же самое.

– В Будапеште ничего не вышло. Революция потерпела поражение.

– Жаль.

– Повстанцев уничтожали сотнями. Их лидеров казнили.

Пока он переваривал эту мрачную информацию, в комнату ворвался человек, принесший куда более приятные новости. В поддержку Тетово поднялась вся Македония. Столица республики, Скопье, горела. Куманово перешло под контроль повстанцев без единого выстрела. Шли упорные слухи о боях на юге, в Битоле и Прилепе.

Я тут же угодил в медвежьи объятия Тодора.

– Видишь? Поднялся не один город, как твой Будапешт. Наша страна желает занять достойное место среди других стран. Весь народ поднялся как один человек, чтобы сбросить цепи и завоевать свободу. И мы победим!

Анналия и я покинули его. Мы метались по городу, организуя его защиту. Если восстание охватило и другие города, у нас появлялось дополнительное время для подготовки к отражению атаки верных Белграду войск. Улицы ощетинились баррикадами. Особое внимание мы уделили шоссе, вливающемуся в Тетово с севера, и дорогам поуже с обеих его сторон. Я не сомневался, что первой атаки надо ждать именно с этого направления. При должной подготовке мы могли выстоять.

О том, что будет потом, когда на город бросят танки и авиацию, думать не хотелось.

– Ференц!

– Что?

– Ты считаешь, у нас есть шанс?

Я посмотрел на нее. Решил, что она хочет, чтобы я солгал. И заверил ее, что у нас очень неплохие шансы, если каждый, кто сможет взять в руки оружие, будет сражаться до последнего вздоха.

– Ференц!

– Что?

– Скажи мне правду.

– Шансов у нас нет, Анналия.

– Я тоже так думаю. Нас всех убьют?

– Вряд ли. Резня сейчас не в чести. Русских очень ругали после венгерских событий. Скорее всего, они расстреляют лидеров.

– Таких, как Тодор?..

Я промолчал.

– Будет ужасно, если мы потерпим поражение, а они оставят его в живых.

– Что-то я тебя не понимаю.

Анналия улыбнулась.

– Мой брат хочет быть героем. Он уже герой. Он сражался как герой и будет сражаться как герой, когда к городу подтянутся войска. Следовательно, и умереть он должен как герой. Ты это понимаешь?

– Да.

– Где будет самая жестокая схватка?

– В центре.

– Ты уверен?

Я кивнул.

Другие улицы слишком узки для тяжелой техники. Даже из стратегических соображений они постараются захватить центр, чтобы вытеснить повстанцев на окраины и из города.

– Тогда Тодор будет там. Я молю Бога, чтобы он умер, прежде чем узнает о нашем поражении.

На северном шоссе я выставил наблюдателей в миле от города. Независимой и суверенной республике только стукнуло два часа, когда они примчались в город, чтобы сообщить о подходе войск. Я спросил, есть ли в составе колонны бронетехника, но они ничего не заметили. Потому что старались как можно скорее известить нас о приближении противника. Вот и забыли уточнить, какие идут войска и сколько их.

Как выяснилось, силы против нас бросили небольшие. Вероятно, основной удар принимала на себя столица, Скопье, а какой-нибудь майор решил выяснить, а что творится в Тетово. Они послали четыре грузовика пехоты и два легких орудия – явно недостаточную для штурма города группировку. Мы укрылись за баррикадами, оружия у нас хватало, сражались мы как загнанные в угол крысы. Войска ударили по центру, и я отдал приказ нашим людям на восточном и западном флангах обойти их с тыла.

Наш замысел удался. Легкие орудия не смогли причинить нам большого урона. Наши снайперы перестреляли оба расчета, едва те успели произвести по четыре-пять выстрелов. Так что баррикады уцелели. Бутылки с горючей смесью полетели в грузовики, прежде чем пехота успела выгрузиться. Без потерь мы не обошлись: десяток убитых, столько же раненых. Но мы полностью уничтожили передовой отряд.

Полчаса спустя они пошли в новую атаку, их численность увеличилась впятеро, и они смели нашу баррикаду.

Глава четырнадцатая

От Тетово до болгарской границы сто двадцать пять миль. Границу я пересек за час до рассвета в багажнике маленького серого двухдверного «Седана», изготовленного в Чехословакии в 1959 году. Переднее сиденье занимали два члена ВРО из Скопье. Они часто ездили в Болгарию и полагали, что никаких проблем не возникнет. Болгары, какой бы ни была официальная позиция государства, сочувствовали македонским сепаратистам. Водитель, широкоплечий, коренастый мужчина с головой, вросшей в плечи, убеждал меня, что на границе нас ждет лишь не слишком уж тщательный обыск.

Его пассажир в этом сомневался. Восстание, хотя уже ставшее достоянием истории, еще держало всех на ушах, так что пограничники, полагал он, обязательно потребуют открыть багажник. Он хотел, чтобы я ехал под задним сиденьем. Но туда я просто не втиснулся, так что улегся в багажнике со «Стеном» в руках, готовый открыть огонь в ту самую секунду, когда поднимется крышка.

Когда мы остановились, пограничник постучал по крышке, попытался поднять ее. Водитель дал ему ключ, но мы сломали один зуб, так что он не пожелал поворачиваться в замке. Я слышал, как заспорили пограничники. Один настаивал на том, чтобы выбить замок выстрелом или вскрыть багажник ломом. Второй, постарше и уже, как мне показалось, порядком уставший, говорил, что знает водителя и уверен, что багажник пуст. Поэтому, мол, незачем портить автомобиль. Какое-то время дело шло к тому, что верх возьмет молодой. Я уже положил палец на спусковой крючок. Но в конце концов они нас пропустили.

Мы остановились в нескольких милях от границы. Водитель достал запасной ключ и выпустил меня из багажника. «Стен» я оставил на месте. Мы выпили бренди, фляжку они отдали мне. Я завернул крышку и сунул фляжку в кожаный рюкзак.

– Ты знаешь, куда идти, брат?

– Да.

– Хорошо. Об Анналии не беспокойся. Она в полной безопасности, и мы позаботимся о том, чтобы ей и дальше ничего не грозило.

– Хорошо.

– И не вини себя за случившееся. Есть же у тебя такие мысли? Ты думаешь, что твое прибытие послужило катализатором?

– Возможно.

– Восстание все равно бы произошло. Пар требовал выхода. Тодор знал, что ты не привез помощи из Америки. Он просто использовал тебя. Твое появление стало сигналом, кометой с небес.

Оно зажгло людей и придало им смелости. Но восстание началось бы и без тебя, хотя в этом случае мы не сумели бы добиться таких успехов.

– Успехов? Но мы... наши люди... их же изрубили в капусту.

– Ты ожидал, что мы победим?

– Нет. Разумеется, нет.

– Ты не принимаешь нас за дураков, которые рассчитывали на победу?

– Но...

– Репрессий мы не ждем. Белградское правительство далеко не глупое. Мы даже кое-что приобретем. Возможно, нашей автономии передадут дополнительные права, из Македонии уедут наиболее одиозные министры-сербы. Это один плюс. А другой состоит в том, что люди поднялись с оружием в руках, чтобы сражаться и умереть за родину. Наше движение питается кровью. Без крови оно хиреет и может сойти на нет. То была ночь нашего триумфа, брат. Мы храбро боролись, и ты стоял с нами плечом к плечу. В Болгарии ты в безопасности?

– Да.

– Ты знаешь страну?

– Дорогу я найду.

– Хорошо. Ты уверен, что не хочешь взять с собой «Стен»?

– Если меня арестуют, едва ли я смогу объяснить, как он ко мне попал.

– Это так. Но если тебя загонят в угол, он придется весьма кстати. Бой был жаркий, и мы вышли из него с честью.

– Это точно.

* * *

И я зашагал на восток, навстречу поднимающемуся солнцу. Ночь выдалась холодной, но лучи солнца быстро прогрели воздух, чистый и свежий. Вокруг зеленели холмы и поля, совсем как в Ирландии. Я не торопился и не опасался брошенных на меня взглядов. Одеждой я ничем не отличался от крестьян, работающих на полях или, как и я, шагающих вдоль дороги. Я знал, что в Югославии меня объявили в розыск. В последние минуты в Тетово, когда Анналия и я прятались в бомбоубежище, ожидая машины, которая вывезла бы нас из города, армейские громкоговорители требовали от местных жителей выдать американского шпиона. Югославы очень хотели арестовать меня, скорее всего, предполагали, что я бежал в Болгарию, но я сомневался, что они вышли на мой след. А попусту волноваться в такое прекрасное утро не хотелось.

Мне уже с трудом верилось, что революция действительно имела место и я принимал в ней непосредственное участие. За прошедшие годы я всякий раз жадно вчитывался в сообщения о восстаниях и переворотах, баррикадах, стрельбах снайперов с крыш, самодельных бомбах, жестокости и героизме, улицах, залитых кровью. Я читал показания очевидцев. Я понимал те ощущения, которые они хотели передать словами. Но чтение – оно всего лишь чтение.

Одна моя знакомая женщина как-то поехала в Калифорнию и по пути завернула к Большому каньону. Потом она рассказывала мне: «Господи, Ивен, ты в это не поверишь, я словно смотрела кино». Возможно, именно так мы воспринимаем окружающий нас мир. Жизнь становится особенно зримой, когда имитирует искусство. Восстание в Тетово напоминало роман или фильм, и у меня уже складывалось впечатление, что я где-то читал о нем или видел на экране. До этой ночи я стрелял только в тире на Таймс-сквер. А тут – в людей и видел, как они умирали. Но от охватившего меня изумления не осталось и следа. И едва верилось, что такое произошло со мной наяву.

Атакующий кулак правительственных войск пробил нашу оборону. Тодор и еще несколько десятков человек погибли. Какой-то период времени вылетел у меня из памяти. Мы отступали, стреляли, снова отступали. Желания бежать у меня не возникало. Я считал себя обязанным бороться до последнего вздоха. Но Анналия решила, что я должен бежать, и буквально вытащила меня из боя. Сначала упрятала меня и мой кожаный рюкзак в подвале-бомбоубежище, потом вывезла меня из Тетово.

– Ты хотела, чтобы твой брат погиб, – заметил я. – Так почему тебе нужно, чтобы я спасся?

– По той же причине.

– Не понял.

– Тодор должен умереть в бою. А ты должен спастись. Мы не хотим, чтобы ты попал в плен к врагу. Ты – наш американец, загадочный, романтичный. Правительственные войска, зная, что ты с нами, не сумеют тебя схватить. И наши люди будут жить надеждой, что придет день, когда ты вернешься и вновь поведешь их за собой. Тебя надо спасти!

Она сопровождала меня до фермы к юго-востоку от Тетово, но отказалась ехать со мной в Болгарию. Заявила, что ей ничего не грозит и она не может оставить свой народ. Ее место, мол, здесь. На ферме, когда остальные пили на кухне горький кофе, она попросила меня подняться с ней наверх, где пожелала отдаться мне. Настояла на том, чтобы я овладел ею.

Пожалуй, в нашем совокуплении не было ни любви, ни животной страсти. И еще меня удивил крик, сорвавшийся с ее губ в тот момент, когда она, по моему разумению, должна была испытывать наивысшее наслаждение: «Сына! Дай мне сына для Македонии!»

Надеюсь, я не подкачал.

* * *

Мне потребовалось время, чтобы добраться до Софии, но там я нашел и кров, и хлеб. Меня приютил священник Греческой ортодоксальной церкви, который жил на улице Кожевников, что меня в немалой степени позабавило[15]15
  На английском название улицы и фамилия главного героя совпадают (tanner – кожевник).


[Закрыть]. На это совпадение я указывать ему не стал, потому что не представлялся. Меня направил к нему член ВРО, который также состоял и в Обществе левой руки. Я и раньше слышал об этой организации, но практически ничего о ней не знал. Как выяснилось, возникло оно несколько столетий тому назад, чтобы сохранить христианство в Оттоманской империи. В конце девятнадцатого столетия Общество не брезговало и террористическими актами, если они приносили прибыль. Я где-то прочитал, что Общество давно распалось, но подобная информация часто оказывается ложной. Как и некролог Марка Твена, слухи о кончине экстремистских организаций частенько оказываются сильно преувеличенными.

Однако тот факт, что я мало чего знал об Обществе левой руки, значительно затруднял нам общение. Политические взгляды отца Грегора оставались для меня загадкой, поэтому я предпочел не делиться с ним и своими. Мой приятель из ВРО предупредил, что я пробуду у священника восемь часов, после чего другой его друг отвезет меня на юг, к турецкой границе.

Первые часы прошли достаточно легко и быстро.

Домоправительница отца Грегора поджарила отличный шашлык, из подвала появилась бутылка «токая». Потом мы сидели в гостиной отца Грегора и играли в шахматы. Силы оказались неравными, и после трех моих поражений игру мы закончили. Действительно, я не мог оказать ни малейшего сопротивления.

Уложив фигуры в коробку, отец Грегор спросил, говорю ли я по-английски.

– Я бы с удовольствием поговорил по-английски. В разговорном языке практика необходима, а в Софии мне говорить на английском не с кем.

– Я знаю английский, отец Грегор, и буду рад говорить с вами на этом языке.

– Вот и хорошо. Еще вина? – он наполнил наши бокалы. – Через час у меня будет праздник. Наверное, мне следовало сказать, что через час вы разделите со мной мой ежедневный праздник, если будет на то ваше желание. В девять часов начинается передача радиостанции «Свободная Европа». Вы часто ее слушаете?

– Нет.

– А я вот никогда не пропускаю. А по завершении этой программы начинается передача «Радио Москвы», специально для Болгарии. Я ее постоянный слушатель. А «Радио Москвы» вы слушаете?

– Нечасто.

– Ага. Тогда, думаю, вам понравится. Так интересно сравнивать эти две радиопрограммы. Из одного мира словно переносишься в другой, и ни один из этих миров не имеет практически ничего общего с тем образом мира, каким он видится из Софии. Вы здесь впервые?

– Да.

– Жаль, что вы не можете задержаться. В городе есть своя прелесть, знаете ли. Почему-то Болгарию воспринимают страной грубых крестьян, которые доят коз, едят йогурт и живут по сотне, а то и больше лет. Никто не обращает внимание на удивительную архитектуру Софии и на кипящую в городе деловую жизнь. Я родился на ферме в десяти милях от Софии и прожил здесь почти всю жизнь. Но немного попутешествовал. Во время войны. Человек должен повидать другие края. Расширить кругозор. Вы понимаете мой английский?

– Да. Вы очень хорошо говорите.

– Какое-то время я пробыл в Лондоне. А также в Париже и Антверпене. А потом вернулся в Софию. Многих моих друзей мое решение удивило. Они не понимали, что заставляет меня вернуться в этот, по их мнению, скучный захолустный город. Наверное, вы тоже задаетесь этим вопросом?

Я пробормотал что-то невразумительное.

– С возрастом понимаешь, что один город не так уж и отличается от любого другого. А тут мой дом, тут похоронены мои предки, так что куда мне еще возвращаться, как не сюда? Как я понимаю, ваш путь лежит в Турцию?

– Да.

– В какое-то определенное место?

– В Анкару.

– О да. Я побывал там много лет тому назад, но ничего не помню об этом городе. Собственно, я оказался там в таком же положении, что и вы – здесь. В город я приехал, а осмотреть достопримечательности не успел. Грустно, знаете ли. Побывать в городе и ничего там не увидеть. А туристы, с другой стороны, могут осмотреть достопримечательности, но отстраненно, поскольку достопримечательности эти не имеют никакого отношения к их обыденной жизни. Вы согласны?

Я согласился. И вспомнил о своем путешествии по Андорре, в телеге под соломой.

К тому времени, когда началась программа радиостанции «Свободная Европа», я не узнал ничего нового об Обществе левой руки. Мы сидели в библиотеке, среди стеллажей с книгами, выстроившихся вдоль всех четырех стен, и он настраивал древний коротковолновый приемник. Я подумал о рекламных роликах американского телевидения, крестьянских семьях, застывших в темноте, одним ухом ловящих голос свободы, а другим прислушивающихся к шорохам за дверью, в ожидании резкого стука, появления агентов секретной полиции, избиений, вырванных признаний, пули в затылок. Но мы сидели в удобных креслах, с бокалами вина, так что даже сама мысль о секретной полиции казалась абсурдной.

По ходу программы отец Грегор то и дело хохотал.

Мужчина он был высокий, крупный, и от его смеха дрожали стены.

– Чудесно, – вырывалось у него. – Изумительно, – и библиотеку сотрясал очередной взрыв хохота.

Но меня куда больше заинтересовали два информационных сообщения.

В первом речь шла о восстании в Македонии.

– Не отчаивайтесь, болгарские борцы за свободу, – вещал молодой женский голос. – Каблуку коммунизма не затоптать ростков стремления к независимости. Прошлой ночью македонские патриоты восстали против правительства так называемой Народной Республики Югославии. Вооруженные лишь палками да камнями, мужчины, женщины и дети встали на ноги и сбросили цепи, вступили в неравный бой, чтобы освободиться от оков экономического рабства, – голос упал на октаву. – И вновь грубая сила тирана задула искру революции. Вновь будапештское чудовище пожрало надежду народа. Вновь пролилась кровь на улицах страны, стонущей в объятиях русского медведя, – голос окреп. – Европейцы, свободные европейцы, равняйтесь на македонских героев! Почва свободы унавожена их кровью. Они погибли не напрасно! Ваш день, день всего человечества обязательно придет!

Отец Грегор смеялся и смеялся.

Позднее в той же программе я услышал собственные имя и фамилию и едва не выронил бокал из рук. На этот раз говорил мужчина.

– Очередная русская провокация угрожает миру, – объявил он. – На этот раз в ход пошел шпионаж, грязный прием, изобретенный и взятый на вооружение Москвой. Банде преступников, руководимой Ивеном Майклом Таннером, американским гражданином, польстившимся на золото коммунистов, удалось выкрасть все схемы береговой и противовоздушной обороны Великобритании. Мы думали, что все ключевые секреты этой благородной европейской страны находятся за «железным занавесом» на пути к Москве.

Однако надежда еще не потеряна. Как выяснилось, Таннер направляется в маленький городок на северо-востоке Турции, где должен встретиться с резидентом советской разведки. Удастся ли его перехватить? Свободные люди, миролюбивые люди на всей земле молятся за то, чтобы это произошло...

Комментатор продолжал вещать о русском шпионаже, но я его уже не слушал. У меня разболелась голова, вспотели ладони. Я украдкой глянул на отца Грегора. Тот не обращал на меня внимания, поглощенный передачей. И продолжал смеяться.

Схемы береговой и противовоздушной обороны... как их могли украсть в Ирландии? А если их украли в Англии, почему этот высокий мужчина перебежал с ними в Ирландию? На кого он работал? И почему? Кто...

Комментатор переключился на другую тему, а мне удалось частично ответить на свои вопросы. Скорее всего, схемы украли ирландцы, а высокий мужчина обокрал их в Дублине. Вот почему не британская разведка, а ирландская полиция вышла на его след, попыталась арестовать, а в конце концов убила.

Кем он был, на кого работал – эти вопросы по-прежнему оставались без ответа. Впрочем, ответы эти особого значения не имели. В отличие от содержимого моего кожаного рюкзака. Меня не волновало, откуда взялись эти схемы, кому предназначались. Тревожило другое: теперь весь мир знал, что они у меня, а направляюсь я в Балыкезир.

Но как они могли об этом прознать? Возможности были. Допросить Китти, Доланов, Эстебана, хотя ему я вроде бы о Балыкезире не говорил. Опять же, в своей квартире я оставил карту Турции, на которой обвел Балыкезир синими чернилами. Я не сомневался, что мою квартиру обыскали с добрый десяток раз и уж кто-то да обратил внимание на синий кружок. Китти, наверное, говорить с ними не стала, из Доланов они точно ничего не вытрясли, Эстебан, разумеется, разболтал все.

«Радио Москвы» добавило мне забот. Правда, о краже британских секретов не упоминалось ни единым словом. Но события, в эпицентре которых я оказался, не прошли незамеченными и для этой радиостанции.

«Выполняя намеченный план нагнетания напряженности, агенты Центрального разведывательного управления попытались нарушить созидательную жизнь в одном из самых миролюбивых социалистических государств Восточной Европы. На этот раз их жертвой стала братская Югославия. Играя на межнациональных противоречиях и временных экономических трудностях, группа агентов ЦРУ, руководимая Ивеном Майклом Таннером, предприняла попытку фашистского переворота в Республике Македония, закончившуюся полным провалом. Тайком переправив через границу тонны оружия, подготовленные Вашингтоном, террористы сумели захватить несколько македонских деревень. Но усилиями местного населения и присланных ему на помощь армейских подразделений вылазка фашистских выродков была подавлена, волна насилия остановлена. И теперь простые люди вновь могут спокойно трудиться на полях и заводах».

Я налил в бокал вина. Похоже, в Балыкезире меня ждал торжественный прием. Англичане, ирландцы, русские, турки, американцы... и, разумеется, таинственная организация, агенты которой выкрали документы.

Вот когда я задумался, а не следовало ли мне остаться дома? Писать диссертации, а не разыскивать золотые клады.

– Может, зря я так восторгаюсь этими программами, – отец Грегор отпил кофе. – Но очень уж они забавные. К примеру, события прошлой ночи в Македонии. Вы заметили, сколь разнятся точки зрения радиостанций? Интересно, какая из них ближе к истине.

Радио давно молчало. Я не мог сосредоточиться на разговоре с отцом Грегором. Мысли мои занимали две проблемы. В Турцию, похоже, попасть невозможно. Также невозможно и выбраться из Турции.

– Я обратил внимание, что и та, и другая радиостанции упомянули одного человека. Но в разных ипостасях. Некоего мистера Таннера.

– Вы правы.

– Смех да и только.

– Я...

Он улыбнулся.

– А может, покончим с этим маскарадом? Если только я не сильно ошибаюсь, а такое возможно, мне представляется, что вы и есть тот самый Ивен Майкл Таннер, которого они упоминали. Это так?

Я промолчал.

Его глаза весело сверкнули.

– Жизнь многообразна, мистер Таннер. Вскоре после войны меня поставили перед выбором. То ли и дальше ездить по свету, то ли вернуться в Софию, можно сказать, уйти на покой. Я выбрал второй путь. Как я и отмечал, многим мое решение показалось странным. Мне вот вспомнилась одна американская песня. О том, как трудно удержать на ферме парней, побывавших во Франции. Есть такая песня?

– Вроде бы.

– Вот и хорошо. Но я принял решение. Причины, полагаю, значения уже не имеют. Будем считать, что руководствовался я инстинктом самосохранения и здоровым прагматизмом. Хотя вы, полагаю, заметили, что жизнь не обходит меня стороной. Друзья обо мне помнят. Еще глоток кофе.

– Если вас это интересует, я сразу заподозрил, кто вы. Мне сказали, что вы – член ВРО, так что я подумал о Македонии. Потом узнал, что вы принимали участие в восстании. И мы говорили по-английски. Я вас проверял, знаете ли. На болгарском вы говорите лучше, чем я на английском. Практически без акцента. А вот по-английски вы говорите с американским акцентом. И я пришел к вполне логичному выводу, что вы – американец. А по ходу радиопередачи наблюдал за вашей реакцией на сообщения о ваших деяниях. Наверное, из меня получился бы неплохой детектив, но вас, насколько я понимаю, сие не интересует. Короче, я знаю, кто вы. Вы действительно направляетесь в Анкару? Или «Свободная Европа» не ошиблась?

– Я направляюсь в маленький городок. Как они и сказали.

– Ага. У вас там есть друзья?

– Нет.

– Вы там никого не знаете?

– Никого.

Он почесал подбородок.

– Как я понимаю, вы едете туда по важному делу.

– Да.

– Могу я задать вам деликатный вопрос?

– Разумеется.

– Вы можете не отвечать на него. Естественно, можете и солгать. Эта поездка в Турцию сулит вам финансовую выгоду?

Я замялся. Он терпеливо ждал. Наконец, я признался, что рассчитываю получить выгоду.

– Речь идет о значительной сумме?

– Более чем.

– Я так и думал. Полагаю, вы предпочтете не называть мне города, в который направляетесь? Почему нет? Оно уже известно всему миру.

– Балыкезир.

– Не слышал о таком. На северо-востоке?

– Да.

Он взял с полки атлас, пролистал, нашел карту Турции, изучающе посмотрел на нее, потом поднял голову, кивнул.

– Балыкезир.

– Совершенно верно.

Отец Грегор поднялся, прошел к окну. Заговорил, стоя ко мне спиной.

– На вашем месте, мистер Таннер, я бы использовал нашу встречу на все сто процентов. Вы, без сомнения, знаете, что я состою в Обществе левой руки. Я могу рассчитывать на помощь других членов Общества. Если у меня возникнет необходимость переправить что-либо в Турцию, они мне помогут. Если вывезти что-то из Турции – помогут и с этим.

Я молча пил кофе. Уже остывший.

– Разумеется, в Обществе подчиняются своим законам. В этом случае мне пришлось бы отдать Левой руке десятую часть прибыли. Десятую часть того, что мне достанется.

– Понятно.

– Сколько вы рассчитываете заработать?

– Много, если сведения, которыми я располагаю, соответствуют действительности.