Текст книги "За десятью миллионами к рыжему опоссуму"

Аборигены разрисованы краской войны. Их более трехсот, и они продвигаются вперед с криками, потрясая копьями, Хотя нам и запрещено открывать огонь по людям, тем не менее надо продемонстрировать атакующим, что, несмотря на малую численность, мы достаточно грозный противник.

Им, вероятно, неизвестен радиус действия огнестрельного оружия, а тем паче эффект разрывных пуль. Что ж, аборигенов ожидает сюрприз. Робартс, увидевший аборигенов на расстоянии 400 метров , прижал к плечу карабин и прицелился в молодое деревце, которое возвышается среди толпы. И вот страшная пуля перебивает белый ствол на высоте человеческого роста. При виде этого чуда удивление аборигенов быстро переходит в смятение, заставляя проявлять большую осмотрительность. Они бросаются на землю и втыкают рядом с собой копья, украшенные разноцветными тряпочками. Разумная тактика, применяемая всеми народами мира, когда под удары врага подставляется лишь незначительная часть тела.

– Ага, храбрецы! – гордо восклицает меткий стрелок, перезаряжая карабин. Пока вы удивлены. Теперь мы вам покажем еще несколько образчиков нашей сноровки. Если у вас хватит духу продолжить начатое, можно будет избрать и другую цель.

– У меня есть идея, – заявляет, в свою очередь, майор. – А что, если нам дать залп по группе молодых деревьев?

– Прекрасно! – одобрили это предложение хором братья и их дядя.

– Тогда к делу! Присмотреться и каждому выбрать себе цель, – говорит Сириль. – Стреляйте как на деревенском празднике, когда каждый мечтает попасть в фаянсовую тарелочку, Раздается дюжина выстрелов, и деревья валятся в разные стороны, словно подкошенные. В мгновение ока чернокожее войско подскакивает, как на пружинах, и скрывается из виду.

– Должен признаться, что у них занятная манера убегать, а, Френсис? обращаюсь я к канадцу. – Хотелось бы знать, что у них сейчас на уме?

– Хм! Их сейчас довольно много, – озабоченно отвечает канадец. – Боюсь, как бы они вскоре опять не перешли в наступление.

Проходит полчаса.

– А что я вам говорил! – восклицает Фрэнсис. – Поглядите! Видите, они ползут по траве, словно пиявки? Бог мой! Да они, кажется, хитрее, чем я полагал. Вот-вот, мсье, видите там, справа, возле огромного папоротника, кучка малорослых пальм? Их только что не было. Этот прием аборигенов нам известен давно.

Мы направляем в эту сторону бинокли, и они позволяют нам наблюдать довольно любопытные маневры, которые аборигены выполняют нарочито медленно. Да, Фрэнсис не ошибся, В лесу, состоящем лишь из больших деревьев, как по волшебству появляются многочисленные кусты, которые двигаются почти незаметно, образуя полукруг, в центре которого находимся мы. Конечно, для нас это новый источник опасностей, но при всем том это поразительное зрелище нас живо волнует.

– Не думаете ли вы, дорогой друг, – говорит майор сэру Риду с озабоченным видом, – что следовало бы немедленно пустить пули в каждый из этих странствующих кустов и изгнать из прикрытия негодяев, которые там спрятались?

– Я полагаю, что надо попробовать послать парламентеров,

– А вы не думаете, что это рискованно?

– Пока нет. Пусть три человека пойдут им навстречу, медленно, благоразумно, Том будет их сопровождать, и он попробует обратиться к аборигенам, когда будет в пределах слышимости. Здешние диалекты не так уж сильно отличаются один от другого, и я надеюсь, что его поймут.

– Но если все-таки аборигены нападут на парламентеров?

– А на что мы здесь? Мы прикроем их. У нас есть пулемет. Не сбрасывайте со счета и револьверы, которые будут у них в руках.

– У вас на все есть ответ, дорогой друг.

Без промедления трое мужчин в кожаных жилетах рыжеватого цвета направляются в сторону аборигенов вместе с Томом, на котором, как всегда, красная рубашка.

Около тридцати аборигенов спокойно садятся на землю, втыкая рядом копья, и наша четверка направляется к ним, не упуская из виду кусты, медленное движение которых внезапно прекращается. Проходит пять долгих минут, и поразительное дело! – расстояние, отделяющее парламентеров от аборигенов, не уменьшилось ни на фут. Кажется, что аборигены не обращают никакого внимания на белых: одни сидят к ним спиной, другие лицом или боком. И в нашем лагере это вызывает не меньшее удивление, чем то, которое испытали аборигены при виде падающих деревьев.

Дикость какая-то! Поселенцы продолжают идти, однако расстояние между ними и врагами остается абсолютно неизменным. И наконец до нас доходит, что аборигены располагаются не на прежних местах: сейчас они позади покалеченных деревьев, тогда как только что были шагах в шестидесяти впереди. Мы не суеверны и не верим в колдовство, а потому наводим на них свои бинокли. И сразу видна тактика аборигенов. Она необычайна, и для того, чтобы осуществить ее, нужны обезьянья сила и ловкость.

Опираясь на кулаки, аборигены незаметно приподнимаются и медленно, плавно, чуть-чуть передвигаются, сохраняя без изменения первоначальное положение тела.

Иллюзия неподвижности усиливается еще и тем, что копья, которые мы считали воткнутыми в землю, передвигались вместе с аборигенами. Эта поразительная хитрость, которая состоит в том, что каждый из них предельно напрягает мускулы и держит древко копья между пальцами ног, сохраняя его вертикальное положение.

– Они заманивают наших парламентеров в ловушку; всех нужно немедленно вернуть! – кричит скваттер и пронзительно свистит в свисток.

Как только привыкшие к этому сигналу охотники останавливаются, мы, замирая от удивления, видим, что позади них поднимается, наверное, двадцать огромных листьев, и под каждым из них согнулся каннибал, раскрашенный в цвет войны.

Поселенцы ошеломлены, словно наступили на клубок змей. Их удивление настолько велико, что им и в голову не приходит стрелять в аборигенов, удирающих с быстротой оленей.

Еще немного, и нашим поселенцам пришел бы конец.

Какая же ловкость требовалась аборигенам, чтобы так замаскироваться листьями, что, даже глядя в превосходные бинокли, мы их не видели! Они обманули и зоркий глаз поселенцев, отлично ориентирующихся в лесах.

Легион черных демонов исчез. Наши поселенцы возвращаются, обескураженные всем этим, но все же счастливые, что избежали страшной опасности.

Итак, поскольку примириться не удалось, будем применять силу.

Наступает ночь, усиливающая неведомые опасности, которые нас окружают, Никто не может предугадать, что скрывается за плотной завесой тьмы. За каждым деревом, каждым кустом может таиться засада. Все словно сговорилось против нас… Прежде всего нам надо разжечь костры, чтобы хоть что-то видеть, дабы отразить возможную атаку. Вскоре зажигается костер, и его пламя словно становится сигналом: со всех сторон вспыхивают огни. Их более двухсот, и они освещают огромное пространство. Раздается так хорошо нам знакомый клич, которым аборигены сзывают своих соплеменников.

В нашем лагере, мрачном и молчаливом, каждый удваивает бдительность. Мы пытаемся разглядеть аборигенов, расположившихся перед нами. Немеют руки, сжимающие оружие. Каждый из нас обратился в слух, но ни один крик не нарушает тишины. И эта тишина еще более тревожна, чем галдеж, поднимаемый аборигенами, когда они готовятся к нападению.

Мой пес заунывно воет уже несколько минут. Как видно, его охватил страх, и он льнет к моим ногам.

И вот жалобное завывание пса внезапно перекрывают оглушительные вопли, поднимающиеся со всех сторон. Целая армия каннибалов врывается в лагерь, как поток, и, прежде чем мы успеваем что-либо предпринять, нас хватают безжалостные руки и связывают. Неожиданность нападения и огромное число врагов лишили нас возможности оказать сопротивление.

Прежнее молчание и неподвижность аборигенов сменяются шумными возгласами и бесконечными прыжками.

Кооо-мооо-хооо-эээ! Сигнал к сбору звучит непрерывно, призывая соплеменников прибыть, чтобы отпраздновать поражение белых. Некоторые аборигены бросаются во тьму и приносят охапки смолистых веток, которые вспыхивают, освещая сцену скорби: мы стали печальными жертвами. Скрутив путами из волокон формиума, нас положили, как дрова, вокруг лодки. По крайней мере две сотни аборигенов пляшут и поют, едят продукты, что нам так дорого достались. Число аборигенов растет непрерывно. Прибывают все новые и новые люди. Они выглядят гораздо менее свирепыми, чем те, с которыми нам приходилось иметь дело раньше, и слабая надежда зарождается в наших сердцах. Мы пришли сюда не как враги, и, быть может, удастся объяснить, что наше путешествие носит сугубо мирный характер и преследует единственную цель – найти племя нга-ко-тко.

Рассматривание предметов, находящихся в лодке, сопровождается радостными возгласами этих неискушенных детей природы при каждой новой находке.

Один из аборигенов, видимо, главный, держит в руках приоткрытый чемодан, Он перебирает его содержимое, напоминая любопытную обезьяну, и разбрасывает вещи, которые там обнаруживает, во все стороны. Вот он вытаскивает маленький серый бумажный пакет, и, кажется, этот пакет его заинтересовал. Абориген медленно раскрывает его, вынимает предмет, который я не могу издалека рассмотреть и вид которого производит на аборигена необычайное впечатление.

Я вдруг вспоминаю о подарке доктора Стивенсона.

Из груди аборигена вырывается гортанный звук, и он простирается на земле в позе величайшего смирения.

Пляски и пение прекращаются как по мановению волшебной палочки, и все аборигены собираются у лодки. На их лицах выражение, близкое к страху.

– Коббонг! Коббонг! – шепчут они тихо.

В это время появляется новая группа аборигенов, во главе которой идет атлетически сложенный молодой человек лет двадцати пяти; нагота его прикрыта несколько больше, чем у соплеменников. Он носит эмблемы помощника вождя. Кожа его более светлая, у него длинная борода. Приблизившись к таинственному талисману, заставившему всех склонить головы, он, в свою очередь, издает радостный крик, напоминающий рычание, и произносит несколько слов на местном наречии.

Путы с нас снимают гораздо скорее, чем завязали. Нам дружески пожимают руки. Тем временем помощник вождя говорит на ломаном английском языке:

– Великая эмблема нга-ко-тко спасла вас, джентльмены. Я – сын Рыжего Опоссума.

Глава XII

Финал наших странствий напоминает триумфальное шествие. Аборигены так неистово проявляют свою благосклонность к нам, что она становится просто утомительной. Поминутно нас угощают то ягодами, то вкусными кореньями, то изысканной дичью, причем в таком количестве, которое, хотя и свидетельствует о наилучших намерениях, но явно превышает вместимость наших желудков.

После того как вода в ручье спала, удалось найти колеса нашей повозки-лодки и снова поставить их на место. Пять лошадей, единственные, что уцелели от всего эскадрона, впряжены в повозку.

Все аборигены беспрекословно подчиняются авторитету Джо-второго. Сын Рыжего Опоссума – очень красивый метис. Его кожа цвета кофе с молоком, рыжеватая борода, правильные черты лица и ум, светящийся в глазах, выдают его европейское происхождение. Он сносно говорит по-английски, и это унижает нашего старого аборигена. Том чувствует, что здесь его отодвинули на второй план, несмотря на его манеру покровительственно смотреть на туземцев, восхищенных его рубашкой цвета бычьей крови и каталанским ножом стоимостью 6 франков 75 сантимов.

– Пожалуйста, дитя мое, – ласково обратился сэр Рид к молодому помощнику вождя, – объясни мне, из-за какого рокового недоразумения ваши люди приняли нас за врагов и могли перерезать нам глотки.

– Они бы вас не убили, – ответил наш новый Друг. – Всему племени и нашим союзникам уже давно отдан приказ уважать белых людей.

– Но чем тогда объяснить это внезапное нападение?

Молодой человек, смутившись, ответил после колебания, как бы испытывая стыд за наивность своих соплеменников:

– Дело в том, что белый цвет у нас – цвет войны; когда племя нга-ко-тко увидело, что большинство из вас одето в белое, то решило, что вы пришли с враждебными намерениями.

Пусть и необычное, это объяснение было вполне правдоподобным.

– А почему маленькая деревянная скульптурка, найденная одним из ваших людей, вызвала такое благоговейное к ней отношение?

– Это великая эмблема нашего племени. Она вырезана из корня вай ненд, дерева смерти, и представляет собой голову змеи, глаза которой сделаны из двух маленьких кусочков золота. Мой отец подарил эту голову двадцать лет тому назад одному белому ученому, который был его другом, – Он вручил ее доктору Стивенсону, который отдал ее мне в момент отъезда! – воскликнул я, потрясенный.

– Да, именно так звали друга Рыжего Опоссума.

Поскольку сэр Рид захотел побыть наедине с молодым человеком, мы тактично оставили их вдвоем, обсуждая по дороге цепь событий, столь невероятных.

После длительного разговора с Джо скваттер, бледный, расстроенный, разыскал своих племянников и их сестру.

Увы! Их отец умер. Вскоре после того, как написал письмо, которое один возница привез в залив Карпентария. Старик тихо угас на руках друзей, прошептав в последний раз дорогие имена своих детей. Теперь он покоится в лесу камедных деревьев, его могила священна для аборигенов, часто совершающих туда благочестивые паломничества.

Рыжий Опоссум вышел нам навстречу.

Вот в основном то, что мы узнали, пока проделали последний отрезок пути.

Быстроногие гонцы заранее возвестили о нашем предстоящем прибытии в деревню нга-ко-тко, и здесь нас ожидал восторженный прием, Рыжий Опоссум вышел нам навстречу. Он сердечно пожимал нам руки, бросал нежные взгляды на детей своего дорогого друга, и на его глаза набегали слезы.

Джо МакНайт замечательный старик с белыми как снег волосами, прямой, как дуб, со все еще живыми черными глазами. Кажется, что годы нисколько не ослабили его мощную мускулатуру. Человек доброй души, он с искренним интересом расспрашивал меня о докторе Стивенсоне, о котором сохранил самые теплые воспоминания. Любопытно, что, хотя он давно порвал с цивилизованной жизнью, МакНайт прежде всего поинтересовался, как восприняли соотечественники описание его приключений, давно опубликованных в книгах и журналах. Его радость была поистине безграничной, когда он узнал, что ему посвящен целый доклад, хранящийся в библиотеках Мельбурна и Сиднея.

– В последний раз, Герман, заявляю вам, что мы не имеем права быть судьями, а тем более палачами.

– Ну, что ж, коли так, я не могу нести груз ваших благодеяний, стыд замучит меня, и я сам совершу суд, потому что не достоин жить среди вас.

Молниеносным движением руки он всадил себе в грудь охотничий нож по самую рукоятку и упал замертво вниз лицом.

– Бедняга… – произнес грустно майор среди всеобщего оцепенения.

Это было единственное прощальное слово над телом ганноверца.

Глава XIII

Никогда еще наши люди не переносили столь мужественно новые огромные беды. Ведь это было полное крушение всех надежд, уже почти реализованных, равносильное потере всего у порога дома. Тем временем братья и юная мисс, кажется, забыли о собственном несчастье и были заняты лишь тем, чтобы ободрить смельчаков, которые проделали вместе с ними весь этот трудный путь и которым теперь предстоят новые тяготы.

– Дети мои, – говорит скваттер, – мне нравится ваша стойкость духа, которую ничто не может сломить и которая помогает вам сопротивляться ударам судьбы. Обладание огромным состоянием оставило вас равнодушными, а его потеря – спокойными. Это хорошо. Надеюсь, мы скоро будем дома. И мы больше не будем расставаться. Вы мои приемные дети, вы будете моими единственными наследниками. Вы молоды, полны сил и энергии и станете скваттерами. Жилой дом в Трех фонтанах обширен. Предлагаю вам поселиться там вместе со мной.

В то время, как Ричард и мисс Мэри, растроганные, бросаются в объятия этого благородного человека, Эдвард не отрывает глаз от моря и, кажется, не слышит, что говорит его дядя. Все его чувства сконцентрированы на какой-то полоске, сливающейся с горизонтом. Нахмуренные брови и наморщенный лоб выдают его величайшее волнение.

– Дядя, господа, – говорит молодой моряк, – может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что там, в открытом море, я вижу дымок. Небо совершенно чистое, и это не может быть облаком.

– Ей-богу, – восклицает Робартс, вытащив маленькую подзорную трубу из футляра и наводя ее на бесконечное пространство, – я думаю, дорогой Эдвард, что вы правы. Взгляните сами.

– Теперь я в этом уверен. На горизонте виден корабль. Скорее сигналы! Разожгите костер! Том, заберись на это дерево и прикрепи там наш флаг. Быстрее, господа. Речь идет о нашем спасении, быть может, и о мести.

– Месть – это мне по душе, – пробормотал Сириль, совершенно не признававший заветы Евангелия.

– Но зачем поднимать наш флаг?

– Для того, чтобы находящиеся на борту корабля люди не подумали, что огонь разожгли каннибалы. Увидев английский флаг рядом со столбом дыма, капитан корабля поймет, что мы – англичане, потерпевшие кораблекрушение.

– Тогда за работу!

Нас не надо было понукать. Уже через несколько минут начинает потрескивать огромная куча веток, от костра медленно вздымается к небу густой столб дыма. В огонь все время подбрасывается влажная трава.

Эдвард, снова взяв подзорную трубу, рассматривает детали корабля, который поворачивает в нашу сторону.

На лице обычно невозмутимого Эдварда отражается сильное волнение. Он узнает фрегат по его форме, оснастке, по различным неуловимым для непосвященного признакам, которые в совокупности создают особый облик каждого судна и которые способен уловить только моряк,

– Майор, – говорит он дрогнувшим голосом, – это "Королева Виктория".

– "Виктория"? – переспрашивает потрясенный старый офицер.

– Она самая. И командует ею капитан Харви – ваш брат!

– Вот это да! На этот раз мы, кажется, посмеемся последними! – восклицает грозно майор. – Ну, теперь держитесь, господа пираты! В трюме "Виктории" есть и порох, и уголь, а храбрый офицер, который командует фрегатом, не питает нежных чувств к вашему брату, Второй раз за последние двадцать четыре часа в этом пустынном месте происходит необычное событие: к берегу пристает шлюпка.

Капитан лично встречает нас, как только мы вступаем на палубу его корабля. И он тотчас узнает брата.

– Господи! Это ты, Генри? Какого черта ты здесь делаешь?

Братья обнимаются, после чего майор, официально представив брату всех участников экспедиции, быстро знакомит капитана боевого корабля со сложившейся обстановкой.

– Так ты говоришь, Генри, что пираты на "Уильяме"?.. Это одно из самых быстроходных судов, какие мне известны…

– Досадно.

– Более того. Негодяй, который является капитаном судна, некий Боб Дэвидсон, очень опытный моряк.

– Только этого еще не хватало.

– Не волнуйся, брат. Мы обязательно захватим "Уильям" и вздернем весь его экипаж на реях моего фрегата, а сокровище отдадим тому, кому оно принадлежало.

– Как хочется на это надеяться.

– Я лично в этом уверен. Я уже давно слежу за этим пиратом. И скорая наша встреча будет для Боба Дэвидсона последней. Праведный суд не за горами.

Фрегат оказался в проливе Карпентария совсем не случайно. Капитан Харви, которому было поручено пополнить запасы станции Норман-Маут, должен был, кроме того, сделать съемку местности той части побережья, где нас оставили пираты. (Строго следуя по маршруту, он и заметил наш сигнал.) После выполнения этих двух заданий он был должен доставить на мыс Йорк двадцать пять военных моряков на замену гарнизона, который уже два года охраняет проход через Торресов пролив.

А теперь в погоню! Время не ждет!

Теперь нужно подождать хотя бы до завтра, чтобы принять окончательное решение, что делать дальше. Когда мы избежали тех страшных невзгод, что были нам уготованы, нами владеет лишь одно чувство: настичь пиратов и наказать их за чудовищное предательство. И все складывается так, что можно надеяться на исполнение этих надежд. Помимо четырех пушек калибра 16 сантиметров , на борту корабля имеются еще два орудия калибра 24 сантиметра , которые помещаются в бронированных башнях на палубе. Эти мощные орудия поворачиваются во все стороны и способны выпускать своих посланцев смерти в радиусе 10 тысяч метров. Экипаж "Виктории" состоит из лучших моряков, каких только можно найти в английском флоте, а капитан принадлежит к числу людей, обладающих несгибаемой волей, направляемой недюжинным умом. Такие люди, приняв решение, идут к цели. не оглядываясь.

…Топки котла паровой машины набиты углем. Скорость фрегата все больше возрастает, его острый нос рассекает волну, и сотрясение, вызываемое работой поршней, чувствуется даже на палубе. Мы держим курс на Торресов пролив, находящийся от нас почти в семи градусах. Мы должны достичь пролива менее чем через тридцать часов. И пусть трепещут негодяи, которых мы надеемся увидеть завтра!

Первая половина ночи проходит быстро в приятных разговорах, которые почти полностью посвящены нашим приключениям; потом далеко за полночь, растянувшись на настоящих кроватях или, точнее, койках, с простынями и одеялами, мы испытываем неизъяснимое блаженство. Те, кому приходилось спать на голой земле, поймут это.

На рассвете наш слух, привыкший к оглушительному крику птиц, населяющих австралийские леса, с удивлением улавливает воинственные звуки приготовления к бою.

Быстро ополоснув лицо, выскакиваем на палубу, жадно всматриваемся в море. Но пока ничего нового. Несмотря на ранний час, капитан с сосредоточенным видом шагает по полуюту и тепло здоровается с нами.

Один из молодых офицеров в сопровождении матроса, несущего морскую подзорную трубу, ловко взбирается по вантам правого борта на грот-мачту и пристраивается на стеньге. В то же время марсовый, уцепившись за реи брамселя, уже ведет наблюдение, тоже рассматривая в подзорную трубу бесконечный горизонт. Видим мы и несколько матросов, находящихся на разных вантах рангоута, которые пристально всматриваются в морские дали, чтобы немедленно сигнализировать о появлении морских разбойников: рвение экипажа стимулируется большой наградой, обещанной тому, кто первым увидит пиратов.

Текут часы, долгие и изматывающие. Ни у кого нет аппетита. На палубе фрегата царит полная тишина, нарушаемая лишь шумом, доносящимся из машинного отделения. Наше волнение настолько велико, что все молчат. Полдень… Ничего нового!

Если капитан не ошибся в своих расчетах, если избранный маршрут правилен, значит, пираты идут с огромной скоростью. Погоня продолжается уже почти двадцать часов, пройдено более ста лье, но ни единой точки не появляется на неподвижной линии, где сходятся небо и море…

Но вот громкий крик сиплого, словно простуженного голоса заставляет нас поднять головы.

– Впереди – судно! – кричит матрос, уцепившись за реи брамселя. – Это пароход! – И, слетев вниз с проворством настоящего виртуоза, матрос уверяет, что ясно видел в направлении курса фрегата высокие мачты судна, из трубы которого тянулся легкий дымок.

Нет сомнения, это они! Быстро снимаются чехлы с орудий, все матросы и офицеры занимают свои места по боевому расписанию. Однако пароход виден только тем, кто забрался высоко на мачты. Сигнальщики на вантах марса пока ничего не сообщают.

Снова звучат хриплые крики, и их уже много. Около двадцати матросов видят пиратов и, в свою очередь, подают сигналы. Капитан вызывает механика.

– Дайте на клапаны максимальную нагрузку!

– Да, капитан!

Вряд ли капитан американского парохода на Миссисипи или на Амазонке мог бы придумать что-нибудь лучше, чтобы "сжечь" судно, принадлежащее соперничающей компании.

Уголь буквально пожирается топками, колосники которых, раскаленные добела, начинают деформироваться. Корабельный винт яростно вращается, а из слишком узких труб вырываются клубы черного дыма.

Нет сомнения в том, что пираты нас заметили. Их судно ускоряет ход, и, хотя ему не удается сохранить дистанцию, которая разделяет два парохода в данный момент, оно прилагает энергичные усилия, чтобы удрать.

Через два часа судно, наконец, видно всем. Оно несется как морская птица, но наш фрегат устремляется вперед с несокрушимой мощью кита.

В пять часов пополудни расстояние между нами не более десяти километров; но это колоссальный разрыв, если учесть скорость пиратов. Какая адская машина находится в чреве их судна, позволяющая ему соперничать с одним из самых быстроходных кораблей британского флота?

Если бы на его борту не находилось сокровище наших друзей, с каким бы удовольствием канониры "Королевы Виктории" выпустили по нему несколько снарядов, которые находятся наготове возле орудий.

О! У капитана возникает какая-то идея!

Зашевелился экипаж парового катера. Приготовлены к работе тали, по которым его будут спускать на воду; кочегар катера разжигает огонь в его топке. Через полчаса он будет готов к действиям.

Неужели капитан собирается на этом утлом суденышке гнаться за пиратским судном, которое одерживает верх над фрегатом? Что ж, посмотрим, что задумал наш капитан.

Громкий выстрел раздается с нашего борта. Это выпалила одна из пушек, приказывая пароходу поднять свой флаг.

Однако пираты не обращают никакого внимания на наше предупреждение. Звучит второй выстрел, сопровождаемый хриплым ревом снаряда, разрезающего воздух. Снаряд вдребезги разбивает рею фок-мачты и уходит дальше в море.

Над бортом пиратского парохода, в свою очередь, вздымается белое облачко. Прежде, чем мы услышали звук выстрела, снаряд ударяет в броню на носу фрегата. И тут же зловещий черный флаг поднимается на гафель бизань-мачты.

– Вот наглецы! – восклицает майор, покраснев. – Они что, считают себя недосягаемыми? Ах, если бы на их борту не находилось состояние детей, то с четырьмя снарядами в корпусе они стали бы прекрасным угощением для акул в этом заливе.

– Не беспокойся, брат! – флегматично отвечает капитан. – Через час – да что я? – через полчаса все будет закончено.

Через несколько минут "Уильям" как будто замедляет ход. Он находится от нас самое большее в тысяче метров, но огня не открывает. Это естественно, ведь наш корабль, к счастью, неуязвим для его снарядов.

"Королева Виктория" тоже сбавляет ход. Четыре матроса с носовой части корабля непрерывно измеряют глубину. Теперь следует двигаться с бесконечными предосторожностями, потому что глубина значительно уменьшается. Мы приближаемся к коралловым рифам.

Машина катера под давлением, его экипаж находится на своих местах и только ждет сигнала, На невозмутимом лице капитана появляется легкая улыбка.

– Наши дела идут неплохо, – оборачивается ко мне старый матрос с обветренным лицом. – Наш капитан не часто смеется. Наверняка он намерен им здорово всыпать, Рифы совсем близко от "Уильяма", по крайней мере, всего в тысяче метров от правого борта. Пароход останавливается на несколько секунд, а потом вдруг чуть ли не разворачивается на месте и под полными парами вдруг пускается с безумной храбростью в узкий фарватер, куда фрегат не может пройти.

Из наших уст вырываются возгласы гнева и разочарования.

Их рулевой, вероятно, блестяще знает проход между рифами, потому что судно лавирует в извилинах фарватера с полной уверенностью.

"Королева Виктория" подошла ко входу в фарватер, по которому пытается ускользнуть пиратское судно.

Здесь нам приходится остановиться: пройдя еще сто метров, фрегат неминуемо бы сел на мель.

Фрегат останавливается в то время, как пираты, находящиеся от нас в восьмистах метрах, продолжают двигаться среди рифов, верхушки которых видны над поверхностью воды, Капитан внимательно рассматривает карту, отмечает ногтем какое-то место и говорит словно с самим собой,

– Вот здесь, – слышится его тихий голос.

Он поднимает голову и снова улыбается.

Пораженный столь редкостным событием, экипаж словно забыл о своих обязанностях, застыв в полной растерянности.

– А теперь, дети мои. – вдруг кричит капитан громовым голосом, – не стесняйтесь! Перебейте ему ноги, сломайте крылья, продырявьте брюхо! Судно наше! Бортовой залп! Топить его!

Фрегат повернут бортом к фарватеру. Поэтому движение "Уильяма" перпендикулярно линии стрельбы. Несмотря на рифы, затрудняющие движение, он поддает пару. Однако в момент, когда капитан Харви отдает команду "огонь", изгиб фарватера заставляет "Уильям" повернуться параллельно нашему кораблю. Две 16-сантиметровые пушки, которые высунули свои железные пасти в портики правого борта, начинают представление. Два выстрела звучат одновременно. Снаряды разносят в щепы часть левого борта пиратского судна, сбивают трубу, которая, покрутившись как кегля, со скрежетом падает на палубу. Тяги в топках больше нет, и дым выбивается из всех щелей.

Однако пираты не сдаются. Их машина работает плохо, но словно по волшебству опустившиеся было фок, фок-марсель, грот, грот-марсель и бизань надуваются ветром.

Тогда наступает очередь двух 24-сантиметровых орудий, которые и заговорили своим громким голосом. Грот-мачта, переломленная в двух метрах от палубы, качнулась вперед-назад и, ломая ванты и штаги, с грохотом рушится на палубу, накрывая ее парусом. Неописуемое смятение царит на "Уильяме". Потеряв управление, он останавливается.

Тем временем наши канониры вводят поправку в прицел на два градуса ниже. Теперь уже четыре орудия грохнули одновременно. Страшный квартет сотрясает воздух. В борту пиратского парохода пробито рваное отверстие величиной с ворота на уровне ватерлинии. В нее тут же врывается вода. Пароход тяжелеет, останавливается, шатается, как пьяный, и начинает медленно погружаться.

– Брат, что ты делаешь? – восклицает майор, придя в себя после неожиданных результатов канонады, которая длилась всего несколько минут.

– Я его топлю.

– Черт подери! Я это вижу! А как же сокровище?

– Оно попадет в то место, где может не бояться грабителей.

– Но оно же потеряно! Оно погружается на дно моря!

– Несомненно. Я этого и хотел. Зато теперь оно в безопасности. Морское дно надежнее любого сейфа.

– Ничего не понимаю.

– Сейчас поймешь.

"Уильям" идет ко дну посреди обломков, качающихся на волнах. И вскоре мы видим на поверхности, словно мертвые деревья, верхушки его фок – и бизань-мачты.

– Что же дальше? – спрашивает майор, видя, что разрушительная операция закончена.

– Подожди, брат. Нам надо сделать еще три вещи. Прежде всего – потопить ялик, который, я надеялся, захлебнется в бурунах от тонущего корабля.

Сказано – сделано. Расстрелянный картечью маленький ялик с пиратского судна завертелся, как подбитый заяц, и погрузился в воду.

– Так, с этим все в порядке, – как всегда, невозмутимо говорит капитан, которого это все, по-видимому, забавляет. – Ну, а что касается бандитов, которые спаслись вплавь, то мы их и оставим на рифах, где они закончат свою жизнь, как того заслуживают, если не захотят сдаться на милость победителя.