Текст книги "Французы на северном полюсе"

ГЛАВА 7

Волнение. – Глазная болезнь. – Еще одна жертва скорбута. – Предрасположенный Ник. – Снежная буря. – Важные изменения. – Новая цепь холмов. – Угрожающий горизонт.

Согретый теплом близко поставленных ламп и интенсивным массированием, машинист наконец пришел в себя. Кровообращение стало нормальным. Дав больному крепкого кофе с ромом, доктор принялся восстанавливать чувствительность его мускульной и нервной системы, для чего впрыснул кофеин.

Молча, с виноватым видом слушали матросы Геника. Он убеждал их соблюдать осторожность и не есть снега. В этот день все почему-то устали больше обычного. За едой горячо обсуждали постигшую машиниста беду. Вскоре больному стало полегче, сказались результаты лечения, однако он был еще очень слаб. Фрица укутали в шубы, поместили в меховой мешок и уложили на шлюпку.

В пути машиниста заменил Жюстен Анрио, его помощник. Когда же Жюстен, чтобы согреться, становился тянуть бечеву, его заменял капитан, уже освоивший электрический двигатель.

Несмотря на болезнь Фрица, время упущено не было, в день, когда ему стало плохо, то есть восемнадцатого апреля, прошли больше двенадцати километров.

Но тут снова случилось несчастье: у двух самых сильных членов экипажа, Понтака и Легерна, заболели глаза. Матросы почти не различали дорогу, но бечевы не бросали.

Девятнадцатого числа, несмотря на лютый мороз, прошли десять километров. Капитан уже стал опасаться, что около полюса нет свободных вод.

Фрицу не становилось ни лучше, ни хуже. Только на теле выступили красные пятна чечевицеобразной формы. Десны кровоточили. Изо рта шел смрадный дух. Диагноз доктора подтвердился. Матросам тотчас же сообщили об этом, чтобы неповадно было есть снег и вообще нарушать правила гигиены.

Заболевшие глазами почти совсем ослепли, но продолжали идти, превозмогая боль и головокружение.

Двадцатого числа одолели километров пятнадцать, а ночью разыгралась буря.

Снег валил и валил. Резкие порывы ледяного ветра не давали возможности поставить палатку.

Целых тридцать часов матросы пролежали в мешках, что, впрочем, благотворно сказалось на состоянии больных.

Только Фрицу становилось все хуже, стали выпадать зубы, увеличилась слабость.

Скоро заболел и кочегар Бигорно, самый хилый из всех. Из-за резкой боли в суставах он с трудом встал, чтобы помочь при расчистке снега, завалившего палатку. Но работать доктор ему запретил, прописав лимонный сок в больших дозах и сырой картофель, еще остававшийся в запасе. Правда, картофель так перемерз, что стал словно железный, и пришлось немало потрудиться, чтобы сделать его съедобным в сыром виде.

Шлюпка, постепенно превращаясь в амбулаторию, приняла на борт и Ника. Его положили рядом с Фрицем и снова двинулись в путь.

Метель наконец утихла. Но по дороге то и дело приходилось расчищать снежные завалы. К тому же два человека вышли из строя.

Поэтому приходилось идти без остановок по двенадцать часов.

Двадцать второго апреля одолели двенадцать миль. Если на следующий день отмахать столько же, восемьдесят восьмая параллель будет пройдена, до полюса останется всего два градуса, то есть двести четыре мили.

Успех, неожиданный даже для самого большого оптимиста. Подумать только! Достичь восемьдесят восьмой параллели, да еще при двух больных!

Капитан вспомнил, что его предшественники ценой больших жертв достигли значительно меньших результатов, и возблагодарил судьбу. Однако по мере приближения к полюсу все чаще возникали всякого рода препятствия, заставлявшие де Амбрие всерьез задумываться о будущем экспедиции. Нет! Он не заколебался, не усомнился в своем экипаже, но поразмышлять было над чем. Решение оказалось таким: пока не наступил критический момент, идти вперед.

До двадцать третьего апреля все шло относительно благополучно. Сила, ловкость и терпение помогали морякам одолевать трудности пути.

Но когда до полюса оставалось уже совсем немного, на льду все чаще стали появляться бугры, рытвины, холмы, перемежавшиеся с глубокими впадинами. Прямую ровную дорогу сменили заваленные снегом тропинки, цепи гор, пропасти, крутые подъемы, ущелья. Одолев в этот день ценой неимоверных усилий четырнадцать миль, путешественники приблизились к полюсу всего на семь миль.

Люди были в полном изнеможении, у собак вспухли и кровоточили лапы.

Возникла проблема с буксированием шлюпки. Верные своему долгу, матросы, разумеется, не отступят, сделают все, на что способны. И здоровые и больные. Но ведь препятствия могут оказаться неодолимыми. Не все человеку подвластно.

Вдруг вдали, в беловатом сумраке, показались зигзаги гор. Гористый профиль, судя по всему, имел тяжелую, массивную основу.

Быть может, эта таинственная гряда и была последней, самой грозной преградой, воздвигнутой завистливой полярной Изидой для защиты земной оси.

ГЛАВА 8

Настороже. – Смерть тюленя. – Средство от скорбута. – Еще двое больных. – Гипотеза о полярном льде. – Препятствие. – Почти нет прохода.

Двадцать четвертое апреля. Погода ненастная, пасмурная. Правда, мороз несколько ослаб. Температура не ниже тридцати градусов. Зато снег валит не переставая.

Дорога становится все труднее. Шлюпку протащить невозможно. Сани с вельботами застряли.

Капитан с двумя матросами и Ужиуком ушли на разведку. Они взяли с собой длинные железные крюки для измерения глубины снега.

Прошли с милю и убедились, что саням нигде не пройти. Придется добираться пешком, и то с величайшим риском.

Один из матросов едва не угодил в трещину, наполненную водой и прикрытую толстым слоем снега.

Это была «тюленья нора». Из таких трещин время от времени появлялись тюлени, чтобы подышать свежим воздухом.

– Это очень хорошо, – сказал Ужиук на ломаном французском. -Ужиук будет здесь и убьет тюленя.

Эскимос сел возле трещины, а вымокший до нитки матрос помчался в лагерь.

Капитан со вторым матросом остались помогать туземцу, но через полчаса буквально окоченели.

Гренландец же чувствовал себя превосходно, казалось, вообще не замечая этого дьявольского холода. Он пристально следил за прорубью, в его маленьких, косых глазках светилось вожделение. Настоящий взгляд охотника и гурмана. Тюлень все не показывался. Тогда Ужиук принялся медленно и протяжно напевать какую-то жалобу со странными словами, как будто надеялся очаровать тюленя и выманить его, опьяневшего от звуков этой «чудесной мелодии».

Как утверждали некоторые полярные путешественники, например, такие, как лейтенант Тизон с «Поляриса», тюлени действительно способны чувствовать музыку. Вот что писал этот исследователь в своих воспоминаниях: «Я утверждаю, что тюлени любят музыку и могут довольно долго оставаться неподвижными, слушая голос или звук, которые им понравились».

Не прошло и пяти минут, как чуткое ухо эскимоса уловило еле слышный всплеск. Резким жестом он сделал капитану знак оставаться на месте. Туземец держал крюк наготове в правой руке, застыв в позе гладиатора, готовящегося к атаке, в то же время продолжая петь, все убыстряя темп. Внезапно певец замолчал, как раз в ту минуту, когда вместо плеска раздалось громкое сопение. Резко выбросив вперед руку, Ужиук на три четверти погрузил крюк в прорубь.

– Ко мне! .. На подмогу! .. – крикнул он в следующее мгновенье.

Капитан и матрос схватились за крюк, на котором бился тюлень, тщетно стараясь освободиться.

С четверть часа продолжалась борьба, после чего огромный щетинистый тюлень был вытащен из норы.

Жалобно мыча, он еще сопротивлялся, но слабо – крюк глубоко засел в его горле.

Зверя на веревке потащили к палатке.

Больше всех радовались доктор и Ужиук. Один врач, другой дикарь – оба знали, что поимка тюленя очень важна для больных скорбутом.

У эскимоса был здоровый желудок и доброе сердце. Обычно он сразу принимался сосать теплую кровь подранков, но на сей раз великодушно отказался от такого удовольствия и как мог, частично словами, частично знаками, объяснил Фрицу и Нику, что им надо напиться животворящей крови.

На том же настаивал и доктор.

Фриц попробовал и жалобно простонал:

– Не могу пить кровь. Не могу! ..

– Пей!

– Не могу! .. Лучше смерть! .. Попробуй, Ник, ты…

У фламандца не было предрассудков.

– Мне все равно, – сказал он, – выпью, пожалуй. Только бы выздороветь!

И он принялся пить живительную горячую влагу.

– Дорого бы я дал, чтобы последовать его примеру! – простонал Фриц и потерял сознание.

Слабость и отчаяние всегда крепкого, бодрого эльзасца вызвали у всех недобрые предчувствия.

Трудно поверить, но к вечеру Нику стало легче, чего нельзя было сказать о Фрице.

Заболели скорбутом еще двое: Констан Гиньяр и лейтенант Вассер. Оба долго не поддавались болезни, но в результате неимоверного напряжения сил в последние дни в конце концов свалились.

Теперь в экспедиции было трое больных и один умирающий. Все понимали, что Фриц обречен…

Сделали продолжительную остановку, чтобы дать людям отдохнуть. Положение становилось критическим.

Никто точно не знал, освобождается ли когда-нибудь полярное море ото льда, хотя были основания думать, что это случается и даже зимой.

Скорее всего возле полюса лед не везде сплошной. Но в настоящий момент впереди не было видно никакого водного пространства. Так что приходилось идти на риск: исследовать, сколько льда, а сколько свободного пространства на оставшихся до полюса пятидесяти милях. В среднем это не больше десяти дней пути, туда и обратно.

Но идти придется по сплошному нагромождению льдин. Не безумие ли это?

Некогда капитан Маркхам при таких же обстоятельствах потратил целый месяц на путь в семьдесят миль а когда вернулся, все члены экипажа умирали от истощения и скорбута. Даже самые крепкие.

А ведь у него были на «Алерте» и съестные припасы, и медикаменты, в общем, полный комфорт. Де Амбрие же вообще не имел пристанища. Провизии оставалось на шесть недель. Брезент для палаток и несколько лодок – вот все, чем он располагал. Матросы были в полном изнеможении, а некоторые -тяжело больны.

Что оставалось делать?

Ждать? Надеяться на оттепель?

Но громады льда здесь не те, что подтаивают от лучей северного светила.

Стало быть, ждать нечего.

Не лучше ли взять с собой самых сильных матросов, немного провианта и попытаться преодолеть это препятствие?

Но льдина перемещается, хоть и медленно. Что будет, если по возвращении они не найдут своих?

Де Амбрие не знал, что предпринять, и решил подождать еще сутки.

Близилась катастрофа, и это приводило в отчаяние матросов, прежде не думавших о смерти.

ГЛАВА 9

Агония и смерть. – Похороны. – Вынужденное решение. – Надо разлучиться. – Последняя экспедиция. – Выбор участников. – В путь!

Несчастный Фриц умирал. Красные пятна на коже расплылись и приобрели фиолетовый оттенок. Спина вся пошла твердыми, как камень, буграми. Многие части тела словно закоченели и потеряли чувствительность. Измученный нестерпимыми болями, эльзасец громко стонал.

Он потерял все зубы, изо рта текла слюна. Не помогли ни опыт, ни самоотверженность доктора Желена.

Умирал машинист в полном сознании, только не мог говорить – распухший язык не повиновался.

Убитые горем, с заплаканными глазами, возле кровати больного собрались верные друзья. Не хотелось верить, что смерть уже коснулась его своим холодным дыханием. Неужели Фриц Герман, такой сильный и такой добрый, уйдет от них навсегда? Неужели это конец? Матросам стало страшно.

Одно дело умереть в борьбе со стихией, совсем другое – заживо сгнить.

Но Фриц был спокоен – он честно прожил жизнь и выполнил свой долг.

Умирающий силился что-то сказать, глядя на капитана, но можно было разобрать лишь отдельные слова: Франция, Эльзас и еще Васелонн – название деревни, где жили старые родители. Вдруг речь его стала более внятной, видимо от коньяка, который доктор влил ему в рот.

– Капитан, – произнес Фриц – прощайте… и вы, друзья… Я сделал все, что мог…

– Да, друг мой, – дрогнувшим голосом сказал де Амбрие, – ты выполнил свой долг до конца. Большое тебе спасибо!

– И вам спасибо на добром слове… Простите, друзья, если кого-нибудь из вас я невольно обидел. Не поминайте лихом… Я умираю, верный своему флагу… Покажите его мне, капитан, в последний раз, а ты, парижанин, спой «Песню об Эльзасе».

Совершенно обессиленный, Фриц уронил голову на подушку, но при виде французского штандарта, который в эту минуту водрузили в дверях, ценой невероятных усилий одной рукой взял за руку капитана, другой – Плюмована, едва сдерживающего слезы. Матросов била дрожь. В отворенную дверь врывались слабые солнечные лучи.

– Пой, друг! – снова попросил умирающий. – Пой об Эльзасе! ..

С трудом овладев собой, Артур запел глухим прерывающимся голосом:

Скажи, где Родина твоя?

Германия иль Франция?

Фриц слушал, не сводя глаз с трехцветного флага. Зазвучал последний куплет:

…Воскликну, гнева не тая:

Вот, немцы, Родина моя!

Пускай в тисках вы сжали нас,

Но верен Франции Эльзас.

Тут Герман привстал, воскликнул «есть! » и мертвый упал на постель.

– Конец! – произнес капитан, даже не пытаясь скрыть слез.

– Бедный Фриц! – воскликнул парижанин и зарыдал.

Моряки сняли шапки, а де Абрие отделил флаг от древка и обернул им, словно саваном, покойника… Времени было мало, еще меньше припасов. Но де Амбрие решил дождаться следующего дня и уже тогда принять окончательное решение.

Его долг – быть на похоронах матроса, бросить на его могилу горсть земли.

После того, как доктор удостоверил факт смерти, покойного обрядили в матросскую форму с военной медалью на груди, зажгли все лампы. Шесть часов длилось прощание. Затем умершего завернули в парусину. В нескольких сотнях метров от палатки, среди огромных ледяных глыб, вырыли могилу.

Покойника положили на маленькие санки, те самые, на которых тащили плоскодонку, прикрыли национальным флагом и повезли. За санями в глубоком молчании шли матросы с де Амбрие во главе.

Капитан прочел погребальную молитву, тело опустили в могилу, засыпали мелкими льдинками, а сверху с огромным трудом поставили плиту, чтобы защитить от волков.

На глыбе водрузили скромный деревянный крест с надписью:

ФРИЦ ГЕРМАН.

Француз из Эльзаса

26 апреля 1888 г.

– Прощай, Фриц Герман! – глухим голосом проговорил де Амбрие.

–Покойся в мире! .. Ты честно жил, безропотно страдал и умер, как настоящий моряк. Да упокоит Господь твою душу!

Печальные, вернулись французы в палатку, и каждый поклялся в душе не допускать больше неосторожности, от которой погиб их товарищ. Тем более что среди членов экипажа было еще трое больных.

Ник, правда, уже пошел на поправку после того, как напился свежей тюленьей крови. Но где взять ее снова, чтобы окончательно выздороветь?

Капитан долго беседовал с Бершу, доктором и Геником, занявшим место заболевшего Вассера.

Состояние команды, ненадежность льдины, бесконечные препятствия на оставшемся отрезке пути – все это поставило де Амбрие перед необходимостью разбить экспедицию на группы. Быть может, хоть кому-нибудь удастся пробиться к полюсу.

Итак, решено было взять четырех матросов, шесть собак, плоскодонку, на двадцать пять дней провизии, два спальных мешка, кое-что из лекарств, секстант, искусственный горизонт, хронометр, подзорную трубу, запас оружия и снарядов, лопаты, топоры, в общем, все самое необходимое. Все это под силу тащить собакам, и люди, таким образом, смогут сберечь силы, насколько им позволят условия.

Чтобы никого не обидеть, де Амбрие поначалу хотел бросить жребий – кому идти. Но потом передумал: надо было отобрать только здоровых.

Выбор пал, как ни странно, на южан: Жана Итурриа, Мишеля Элимбери и Дюма. Из северян оказался здоровым один лишь парижанин Фарен.

Все было добровольно, не в приказном порядке, кто не хотел, мог не идти.

Однако матросы, выбранные капитаном, были счастливы, ни у кого не заронилось даже мысли уклониться.

– Да здравствует капитан! – крикнули они, полные энтузиазма.

В первый раз снял Дюма с себя поварской фартук и передал его матросу Курапье, славившемуся своими кулинарными способностями.

Никто не возражал. Маршатера назначили исполняющим должность главного повара, и в тот же день он приготовил завтрак. Назвать его вкусным было нельзя, но не по вине нормандца.

На другой день маленький отряд во главе с капитаном смело двинулся в путь, взяв курс на север.

ГЛАВА 10

Последние наставления. – Трудный путь. – Бесполезная роскошь. – Кривая линия. – Парфорсное упражнение. – Под снегом. – Чужой след.

Перед уходом де Амбрие передал полномочия своему помощнику Бершу, а также вручил пакет, приказав вскрыть его через месяц, если отряд не вернется.

Болезнь не заглушила в Гиньяре алчности, он проклинал скорбут, помешавший ему достичь полюса и получить вознаграждение.

Капитан утешил его, сказав, что вознаграждение выдано будет всем без исключения.

Ужиук пообещал де Амбрие охотиться на зверей, пополняя съестные припасы.

Но вот последние рукопожатия, крики: «Да здравствует Франция! .. », »Да здравствует капитан! .. » – и сани исчезли в ущелье Ледяной геенны.

День выдался ясный, солнечный, но очень холодный. С первых же шагов отряд очутился среди ледяных гор, холмов, пропастей. Пришлось взяться за лопаты и заступы, расчищая дорогу, впрягаться вместе с собаками в сани, втаскивая их на почти отвесные скалы.

Но вот пять человек и шесть собак в упряжке, вырубая ступеньки, добрались до гребня ледяной горы. Теперь нужно было спускаться, что оказалось еще труднее: сани напирали на собак, грозя их задавить.

Пришлось нести поклажу на себе.

Между тем облегченные сани помчались вниз с головокружительной быстротой и остановились у еще более крутого подъема.

– Русские горки! – пошутил парижанин.

Не успели пройти одну цепь холмов, как появилась другая – еще выше, еще круче, еще неприступнее.

За утро сани разгружали и снова нагружали пять раз. В какой-то момент их пришлось нести на руках – из опасения, что они разобьются.

Наконец путники утомились, почувствовали голод и жажду.

– Стой!

За неимением палатки привал устроили в ледяной пещере. Под прикрытием брезента Дюма установил свою спиртовую конфорку и прибор для таяния снега.

Неустрашимые исследователи находились теперь на склоне холма метров пятидесяти высотой и невольно залюбовались волшебным зрелищем, забыв о холоде, голоде и усталости.

Вдали снег искрился и переливался всеми цветами радуги. Лед рассыпался перед глазами бриллиантами, изумрудами, рубинами и сапфирами. Море света и блеска. До чего же жалкими казались среди этого великолепия люди в звериных шкурах и темных очках, с больными глазами и запекшимися губами!

Они с виду ничем не отличались от эскимосов. Но восторг перед красотой сразу выдавал в них представителей цивилизации.

Быстро справившись со скудным завтраком, состоящим из чая, в котором плавал кусок вяленого мяса, пили грогу, покормили собак, погасили лампу и снова двинулись в путь.

Как бы то ни было, наши исследователи, хотя и с величайшим трудом, мало-помалу двигались вперед. Де Амбрие пометил на карте тринадцать миль, пройденных к северу.

Это был успех неслыханный, удивительный, неожиданный. Он стал возможен лишь благодаря неисчерпаемой энергии человека, его выносливости.

Баски, уроженцы гор, творили чудеса. Для парижанина не было препятствий. У Дюма недостаток опытности восполняла физическая сила. О капитане и говорить не приходится – он был членом альпийского клуба.

Для ночлега путники, по совету Ужиука, устроили «снеговой дом» – или, попросту, нору, где и улеглись спать. Собак привязали к саням.

На следующее утро все проснулись по сигналу Тартарена, спавшего в одном мешке с капитаном. Накануне бросили жребий, кому с кем спать. Кок долго отказывался от такой чести, уверяя, что не уснет, из боязни сопеть и храпеть. Но де Амбрие приказал, а приказ нарушать нельзя.

Двадцать восьмого апреля возникли новые препятствия.

Погода стояла погожая, сухая, мороз ослабел до двадцати пяти градусов. На льду стали появляться трещины, прикрытые снегом. В них проваливались то люди, то собаки, то сани, а то и все разом.

В этот день прошли двадцать пять километров, на следующий – двадцать девять, а считая с предыдущими – восемьдесят.

Состояние дороги, вероятно, привело бы в ужас человека постороннего, он бы не поверил, что движение по ней вообще возможно. Однако отважные путешественники двигались вперед, стремясь во что бы то ни стало достичь цели. Но несмотря на успехи, капитан, казалось, был чем-то сильно обеспокоен. Причиной такого беспокойства были странные, почти невидимые следы, которые уже несколько раз попадались ему на глаза. Это были глубокие борозды, явно оставленные человеком. Вполне возможно, что до них здесь уже побывала какая-то экспедиция. При этой мысли де Амбрие невольно вздрогнул. Неужели титаническая работа, лишения и людские страдания были напрасны? Неужели напрасно умер несчастный Фриц, а его товарищей, мучимых голодом и болезнями, ждут одни разочарования? Просто не верится, что судьба может так зло подшутить над людьми, которые так близки к цели, ради которой мужественно переносились огромные трудности. А каково было командиру, задумавшему и осуществившему этот грандиозный план, который теперь мог сорваться буквально за несколько дней до конца экспедиции!

Да, сомнений не было, здесь кто-то был. Теперь стало ясно, что моряков «Галлии» опередили. Правда, казалось странным, почему же люди раньше не заметили следов, становящихся все более заметными по мере продвижения вперед. Внезапно перед изнуренным отрядом возник крутой снежный склон.

– Ну что ж, придется лезть, – вздохнул Плюмован.

– Вот черт, опять надо ступени вырубать.

– Ага, и пройдет не меньше двух часов, прежде чем мы сможем спеть: «Мадам, вы можете подняться…» – пошутил Фарен.

– Эй! Вот так штука!

– Что там еще!

– Да здесь есть лестница, весьма неплохо сработанная. Видно, у ловкачей, которые ее соорудили, руки были на месте.

Отряд остановился, и обеспокоенный капитан принялся внимательно рассматривать лестницу. Она была невысокой и довольно покатой, с грубо высеченными широкими ступенями, по которым легко можно было втащить сани.

– Невероятно! – воскликнул Мишель Элимбери. – Да уж не во сне ли это нам мерещится?

– Или это добрые феи поработали для нас, – заметил парижанин, всегда готовый поверить в сверхъестественное.

– А может, среди нас есть сомнамбулы, – в свою очередь заметил повар Дюма. – Служа на «Кольбери», я знавал одного повара, который вставал ночью и варил фасоль с салом, а утром просто доходил до белого каления, видя, что кто-то уже постарался и приготовил еду. Он никак не мог догадаться, кто бы это мог быть.

Жан Итурриа в свою очередь высказал предположение, услышав которое де Амбрие изменился в лице.

– Карамба! А что, если проклятый немец пробрался в эти края? Может, это его люди высекли ступени… Извините, капитан, что я предположил, будто Прегель мог добраться сюда.

– Все возможно, – сумрачно заметил де Амбрие. – Вперед, друзья! Подойдем ближе – узнаем.