Текст книги "Золотой корсар"

Глава IV. Черная гадюка

Вся эта сцена длилась не более нескольких секунд, так как на лай собаки прибежали с факелами Ноэми и ее сестра, и Паоло помог им поднять Иакова.

Старый еврей был жив.

Заметив испуг и обеспокоенность Корсара, Ноэми поспешила его успокоить.

– Не волнуйтесь, это ерунда; жизни дедушки ничто не угрожает. У него часто бывают подобные припадки, но вскоре он придет в себя.

Ее сестра влила в рот старцу несколько капель жидкости, содержавшейся во флаконе, который, как показалось Паоло, был выдолблен в сердолике.

Должно быть, то было сильнодействующее укрепляющее средство, так как Иаков внезапно вышел из обморока и уже через несколько секунд выглядел так, словно ничего необычного и не произошло.

Поцеловав внучек в лоб, он тотчас же их спровадил.

На сей раз сомнений не было: уходя, Ноэми ему улыбнулась.

– У меня часто случаются подобные приступы, – промолвил еврей, – так что в будущем им не удивляйся. Но продолжим. Ты понял мою цель, мои устремления?

– Да, – сказал Корсар. – Но почему ты обратил свое внимание именно на меня, а не на кого-либо другого?

– Потому что мне нужен ученик, достойный меня, и мне долго не удавалось найти подходящего. Решительность нечасто сочетается с глубочайшим умом в одном человеке. В тебе такого сочетания тоже нет, но у меня нет сомнений в том, что ты станешь тем идеальным типом, о котором я мечтал. Во время первого твоего подвига я изучал тебя посредством френологии и физиогномики, наук, столь хорошо нами изученных за последние несколько столетий. Галль и Лаватер – дети по сравнению со мной; я обобщил наблюдения двадцати поколений ученых. Помнишь, как однажды вы с твоим другом-провансальцем уснули в мавританском кафе?

– Действительно, было такое.

– Это я приказал хозяину заведения дать вам содержащего опий табаку, и тщательно тебя обследовал. Мой осмотр показал, что я нашел нужного мне человека, а жизнь лишь подтвердила мои ожидания.

Иаков улыбнулся.

– Наблюдать за юношей! Мужчина, чтобы быть счастливым, по-настоящему счастливым, должен иметь только одну страсть, одну-единственную, такую, которой хотелось бы отдаться безоглядно. Тот, кто проматывает свои способности в различных утехах, – безумец, который никогда не достигнет истинного наслаждения. Но вот вопрос: какую страсть выбрать? Любовь? Наши способности ее ограничивают. Жадность? Она для меня бесцельна, ведь у меня будет все золото мира. Лишь слава, неутолимая слава, может занять вечную жизнь. Слава никогда не может наскучить. Слава – это навсегда. Слава есть источник, единственный источник неиссякаемых радостей, единственная страсть. Вот заполучу я землю – мне захочется неба. Вселенная бесконечна. Бесконечным будет и мое властолюбие. Бесконечной будет и моя слава. По сути, основа любого божества, придуманного человеком, есть неизмеримая слава. Бог – это слава. Даже дьявол восстает лишь ради славы. Слава лежит в основе всего великого.

Паоло принялся мечтать.

Иаков ткнул в него пальцем.

– Не время витать в облаках, – сказал он. – Тебе следует быть готовым к долгому путешествию.

– Мы уезжаем?

– Да. В Сахару.

– Что мы там забыли?

– Вскоре узнаешь. Ты можешь умереть.

– Это правда. Что я должен делать?

– Оставаться корсаром. Ты должен закалить свое мужество, научиться ничего не бояться. Для той роли, которая тебе предназначена, имя твое должно греметь на всю Европу. Но знай: на кону стоит твоя жизнь. Я могу помешать человеку умереть от болезни, но я не могу помешать ему оказаться разрубленным надвое ядром.

– Это точно! – заметил Паоло.

– Как бы то ни было, мне нужен человек, всегда готовый жертвовать собой ради моего дела. Мне нужна сабля, наконец. Я не могу позволить себе погибнуть от пули, в результате кораблекрушения или несчастного случая, раз уж мне суждено обладать секретом вечной молодости. Я сохраню тебе восемнадцать, или двадцать, или тридцать, или же сто лет, лишь в том случае, если тебя не убьет какой-нибудь снаряд, кинжал или стихийное бедствие на суше либо же на море. Ты будешь бравировать опасностями, которым не желаю подвергать себя я. Я предлагаю тебе честный уговор. Я избавляю тебя от старости или же смерти по болезни, а ты меня – от опасности погибнуть от ножа или же пули, сгинуть в морской пучине или же в огне.

– Я согласен! – восторженно воскликнул Паоло и протянул еврею руку, которую тот с радостью пожал.

Иаков продолжал:

– Только запомни, что я – человек эгоистичный, ужасно эгоистичный, и тебе не за что меня благодарить. Моя личная выгода – вот то единственное, что мною руководит. Тем не менее должен признать – и это меня удивляет, – что я питаю к тебе определенную слабость. Я-то полагал, что во мне давно угасли все эти глупые чувства дружбы, преданности, нежности, любви, оказывается – нет; что-то в моей душе еще осталось.

– Если ты не желаешь любить – к чему вообще тогда жить? – вопросил удивленный этим признанием Паоло.

– От тебя и достойной тебя женщины я хочу сына, который тебя переживет.

– Но где эта женщина?

– В пустыне.

– И кто же она?

– В ее жилах, как и в твоих, течет царская кровь.

На лице Паоло отразилось немалое удивление.

– Да, в твоем роду были короли, – сказал еврей. – Ты этого не знал, но мне это известно наверняка. В один прекрасный день я раскрою тебе твое происхождение. Что же до той, о ком я говорил, то ее предки были древнеримскими патрициями. Позднее они занимали трон испанской Гренады, но быстро его потеряли. Но поговорим об этом уже в дороге…

– Но согласится ли она?

– Разумеется. Она подходит тебе, как плющ кусту; вы друг другу понравитесь.

– Она молода?

– Ей тридцать лет.

Паоло поморщился.

– Не волнуйся! – промолвил еврей. – Выглядит она не более чем на тринадцать. Именно в таком возрасте она впала в спячку.

– В спячку…

– Да. Но ты и сам все увидишь.

Паоло выглядел изумленным, и еврей улыбнулся.

– Привыкай, дитя мое, – сказал он, – верить мне на слово. Я не собираюсь тебя обманывать, поэтому и признался, что вовсе не являюсь таким стариком, каким меня здесь считают; ни в чем не хочу преувеличивать.

– А в самом деле, – вдруг спросил Паоло, – сколько тебе уже столетий?

– Я еще совсем молодой, – отвечал еврей с улыбкой. – Моему псу всего лишь двадцать два года, мне же – лишь девяносто; все мои предки жили не менее ста тридцати лет, так что у меня еще есть время на решение нашей проблемы, тем более что это, – он указал на флакон, – в любом случае позволит мне дожить лет до ста шестидесяти. Чтобы окружить нас тайной и завоевать авторитет в глазах великих мира сего и толпы, мы всегда в нашей семье старались выглядеть очень старыми. Когда умирал отец, то сын, внешне – чрезвычайно на него похожий, занимал его место, старея, если в том была необходимость. То же происходило и с нашими псами: мы всегда держали про запас двух кобелей, готовых сменить того, который повсюду сопровождал представителей нашего семейства. Отсюда и заблуждения местных жителей; вот почему мне и моему псу дают иногда по двести или триста лет.

Иаков дал юноше несколько секунд на то, чтобы собраться с мыслями, а затем рассмеялся.

– Что, начинаешь сомневаться в разрешении проблемы вечной жизни? – спросил он. – Это ты зря; но я покажу тебе несколько доказательств чудесных результатов резекции костей. Взгляни хотя бы на моего пса: он перенес пять операций. Вот шрамы; они практически зарубцевались. Но, как правило, я оперирую пресмыкающихся: они более живучие, нежели другие животные. Я даже покажу тебе странную змею, которая представляет для меня определенную загадку. На шее у нее имеется утолщение, но, как я ни бьюсь, никак не могу понять, почему оно образовалось.

Я подобрал эту рептилию у форта Эль-Джем, в котором, если верить легенде, что передается в нашей семье от отца к сыну, спрятано огромное сокровище. Мы все его ищем.

Богатства эти спрятал там некий дей; и хотя у меня еще достаточно времени на то, чтобы успеть накопить несметное состояние, я бы с радость укоротил дни его ожидания, мгновенно преувеличив то, чем я владею.

Именно тогда, когда я проводил в форте свои методические и математические разыскания, я и наткнулся на эту оцепенелую гадюку и унес ее с собой. Мы осмотрим ее вместе, так как я подозреваю, что с твоими глазами пятнадцатилетнего юноши ты скорее увидишь то, о чем я могу пока лишь догадываться: мне кажется, под этим ее уплотнением скрывается очень крепкое тело.

Возьми ту большую коробку с дырками, что стоит вон там, и осторожно приподними крышку, так как внутри находится черная гадюка, из тех, чей укус способен вызвать смерть менее чем за минуту.

Паоло взял коробку, но не решался ее открыть, – случается, человек инстинктивно чувствует опасность, и некой внутренний голос подсказывал ему, что эта змея сыграет роковую роль в его жизни.

Черная гадюка – наиболее опасная из всех рептилий; она несет мгновенную смерть.

К счастью, в Телле – это склон Атласских гор, который смотрит на море – их обитает крайне небольшое количество; но вот Сахара и пустыня Ангаде ими просто кишат.

Змея эта испещрена черными полосами; ее небольшая голова, формой напоминающая литеру «V», выглядит крайне свирепо; над небольшими глазами с вертикальным зрачком нависают небольшие валики, образованные надглазничными чешуями, что придает взгляду гадюки сосредоточенно-злобное выражение.

Особенностью, которая отличает этот вид гадюк, является некое подобие рога, расположенного на приплюснутой голове, который придает некую странность уродству этой ядовитой рептилии.

Некоторые регионы изобилуют ими в такой степени, что нашим колоннам несколько раз приходилось останавливать свой марш; под каждым кустом алжирского ковыля скрывалась целое семейство этих пресмыкающихся; люди едва ли не ежеминутно получали укусы и падали замертво. Приходилось выжигать земли и далее двигаться уже по пепелищу, посреди тысяч хрустевших под ногами скрюченных скелетов.

В Африке по этой причине известны более тридцати биваков, которые зовутся «лагерями гадюк».

Вот почему опасение Паоло открывать коробку, содержащую одну из этих змей, было вполне объяснимым.

– Давай же! – воскликнул Иаков. – Ты что, боишься, что она вдруг поднимется и прыгнет тебе прямо в лицо? Она закреплена на дощечке на самом дне коробки.

Паоло лишь немного приподнял крышку, и старый еврей пожал плечами.

– Оставь ее, – сказал он, – и расстанемся, раз уж ты мне не доверяешь. Но только запомни: если бы мне так хотелось от тебя избавиться, то у меня есть один порошок, несколько крупинок которого в твоем кофе могут вызвать болезнь мозжечка, от которой ты умер бы через месяц, и никто бы даже не заподозрил отравления.

Почувствовав, что еврей говорит правду, Паоло вмиг забыл о своем страхе; он резко откинул крышку и заметил гадюку, которую удерживала на дощечке на дне коробки целая система латунных нитей, коими то здесь, то там было обвито тело рептилии.

Она была неподвижна, но яростно ворочала кругом пылающими огнем зрачками.

В то время как Паоло не отводил взгляд от глаз рептилии, поддавшись ее магнетическому взгляду, на основе собственных ощущений просчитывая, какой эффект он мог оказать на маленьких птичек, на плечи ему опустились чьи-то когти, и мохнатая морда коснулась щеки…

Он отпустил крышку, позволив ей захлопнуться, и резко обернулся.

То была огромная борзая Иакова, пожелавшая из-за плеча юноши заглянуть в коробку, чтобы узнать, что в ней содержится.

Иаков рассмеялся.

Но гадюка выскользнула из ящика, и старый еврей это заметил.

– Заберись на кресло с ногами! – спокойно сказал он Паоло.

– А ты?

– За меня не переживай.

Змея исчезла.

Иаков принялся громко и пронзительно насвистывать некую диковатую мелодию, сопровождая ее постукиванием палки по столу, что немного напоминало игру негров на дарбуке.

Своеобразная музыка неприятно действовала на нервы, но в то же время наполняла душу ощущениями странного шарма.

Гадюка тотчас же выползла из-под какого-то шкафа, высунув сначала голову, а затем и туловище, и стала виться вокруг старика; остановившись перед ним, она судорожно заколыхалась, приподнялась на задней части тела и начала раскачиваться в такт.

Еврей ускорил такт своего горлового пения; и рептилия закачалась еще неистовее; временами, словно изнемогая, она оседала, но потом одним рывком восставала и принималась корчиться с новой силой.

Между двумя посвистываниями Иаков быстро бросил юноше:

– Хватай ее и клади в коробку; закрепишь ее там при помощи проволоки.

Паоло посмотрел на него испуганным взором.

– Хватай же! – повелительно повторил еврей.

Но Паоло был не в состоянии даже сдвинуться с места.

Тогда Иаков схватил свою палку и, не переставая свистеть, застучал ее по паркету.

На зов его прибежала одна из внучек, та, что так странно смотрела на Паоло.

Иаков взглядом указал ей на продолжавшую танцевать рептилию.

Девушка наклонилась, чтобы подобрать змею, но Паоло, преодолев свой страх, опередил ее и схватил гадюку за туловище; продолжая наклоняться вправо и влево, рептилия извивалась в его руках, с полузакрытыми глазами напоминая пришедшего в экстаз меломана.

Паоло, должно быть, смертельно побледнел; соприкосновение со скользкой гадюкой внушало ему глубочайшее отвращение. Бросив мерзкую рептилию в коробку, он быстро закрепил ее латунной проволокой.

– Готово, – промолвил он наконец.

Иаков, вместо того чтобы резко замолчать, понизил тон постепенно, и Паоло показалось, что последние ноты его мелодии донеслись до него с расстояния не менее чем в лье; с этой призрачной дистанции они казались непередаваемо нежными.

Слушая, он смотрел на девушку, которая, как и в первый раз, облокотилась на кресло старца.

– Ноэми, – сказал тот, когда все закончилось, – этот француз только что сподобился ради тебя на храбрый поступок; пусть он и не подвергался никакой опасности, ты должна его отблагодарить, так он скорее предпочел бы броситься в огонь, чем коснуться гадюки. Подай ему руку для поцелуя и оставь нас.

В голосе еврея прозвучала едкая насмешка, которую, по всей видимости, уловил не только Паоло, но и сама девушка, которая едва заметно побледнела; но то было лишь мимолетное ощущение, так как почти сразу же, покраснев, она с очаровательной неуклюжестью показала юноше свои тонкие пальчики.

Паоло не посмел в присутствии насмешливо прищурившего глаза старика слишком пылко прижаться к этой изящной руке губами; но ему показалось, что та слегка ответила на его пожатие.

Девушка медленно удалилась. У двери она обернулась, и на сей раз пальцы ее быстро прикоснулись к губам, послав Паоло воздушный поцелуй.

Взгляд Иакова воспылал огнем, его старый пес зашелся в лае, но почти тут же хозяин вновь стал ироничным, а собака умолкла.

Еврей был глубоко озадачен; чего Паоло не мог не заметить, но, сохраняя самообладание, юноша спокойно выдержал пристальный взгляд старика.

Взяв коробку, Паоло поставил ее на пол и сказал Иакову:

– На шее у этой гадюки что-то есть; сейчас я раздвину складки, и мы увидим, в чем дело.

Вооружившись двумя тоненькими палочками, он разделил складки, и желтая борозда, блестящая наподобие золота, открылась между ними, но кожа гадюки соскользнула с одного из этих прутиков, и цветная полоска закрылась.

– Неумеха! – резко промолвил Иаков изменившимся голосом.

Он поднял голову, и Паоло заметил, что на его обеспокоенном лице выступили несколько больших капель пота.

– Быстрее, быстрее, – зашептал еврей, – начинай все заново. Разве ты не видишь, как я взволнован! А эмоции изнуряют и убивают!

Ему не терпелось продолжить опыт. На сей раз движения Паоло были более уверенными, и когда желтая полоска вновь открылась, при свете лампы она замерцала рыжеватыми отблесками потемневшего золота.

Иаков побледнел.

Паоло попытался уловить его мысль, но еврей, повелительно зыркнув на него, вынудил отвести взгляд.

– Закрой эту коробку! – приказал он.

Паоло повиновался.

– Верни ее на место.

Юноша исполнил и это распоряжение.

– А теперь, – промолвил еврей, – я запрещаю тебе шпионить за мной, следовать за мной, если ты вдруг встретишь меня на улице, запрещаю категорически, под угрозой смерти. Помни, что вскоре нам предстоит ехать в Сахару; будь готов к путешествию. Можешь идти. Завтра я дам о себе знать.

Паоло, глубоко взволнованный столь внезапно оборвавшимся разговором, поклонился в знак согласия.

Старик позвал Ноэми, и та тотчас же появилась.

– Проводи моего гостя, – сказал еврей.

Девушка взяла Паоло за руку и повела по коридорам.

У двери она обернулась.

Юноша был очарован этим пристальным взглядом огромных черных глаз; он задрожал с головы до ног.

Внезапно девушка обвила шею этого мальчика, этого дитя, своими руками и, прижав его к себе, спросила:

– Хочешь любить меня?

– Это ему запрещено!.. – прокричал чей-то голос.

То был голос старика Иакова.

– Уходи, Паоло! – добавил он.

Ноэми, зарыдав, убежала в дом.

Нетвердой походкой Корсар направился к выходу.

Глава V. Форт Эль-Джем

Покинув Иакова, юноша пребывал в полном смятении; его терзали безумные надежды – мысли о любви, мечты о богатстве.

Однако же легкий бриз, дувший Паоло в лицо, мало-помалу его успокоил: к нему вернулось хладнокровие, и возникло желание проанализировать события этого вечера.

В его распоряжении была вся ночь.

Паоло вышел из Алжира и затерялся в поле, бредя наудачу.

Шакалы, гиены то и дело возникали перед ним, хрипя и завывая; но его не пугали ни их фосфоресцирующие глаза, ни огромные тени голодных фигур. Спокойный, он не обращал внимания на этих безобидных по отношению к человеку животных; в этот час его бы не устрашил и лев.

Легкие шуршания насекомых, едва уловимые голоса бесконечно малых существ, одиночество ночи не производили на него никакого эффекта: он был полностью погружен в свои мысли.

Когда душа охвачена неким глубоким чувством, в ней больше не остается места для страха.

Он думал о Ноэми, и ему казалось, что он видит ее – легкую, воздушную, порхающую рядом с ним.

И потом, его преследовала, одолевала, осаждала эта величайшая проблема вечной жизни; он шел вперед, не замечая пройденных расстояний, и наконец оказался у форта Эль-Джем, даже не поняв, что очутился совсем от него близко.

Он проделал три лье, направляясь к форту, о котором рассказывал Иаков, не отдавая себе в этом никакого отчета, движимый непонятным ему самому инстинктом.

Огромные развалины, венчавшие вершину шероховатую и унылую, при иных обстоятельствах его, несомненно, бы немало впечатлили. Сквозь проломы с грохотом падал в пропасть морской ветер, сотрясая все камни этого громадного строения, перерывая крипты, заставляя форт стонать и охать, вырывая жалобные стоны из глубин подземелий, пронзительные свисты из узких бойниц, глухой стук и далекие грохоты из бесконечных галерей.

Но Паоло без раздумий прошел на эти развалины и, устроившись поудобнее в небольшой башенке, из которой была видна вся равнина, стал наблюдать за тем, как пробегают у него над головой, поочередно затягивая мрачной пеленой и вновь открывая лазурное зеркало неба, облака.

Он полагал, что тишина и покой прояснят разум, и он посмеется, словно над пустыми мечтами, над эликсиром вечной молодости, резекциями костей и ставшим возможным земным бессмертием.

Но нет – чем больше он рассматривал и пересматривал эту проблему под самыми различными углами, тем сильнее верил в ее решение.

Напрасно он отбивался от неудержимого притяжения, которое уводило разум на поля бесконечности, – его тянуло туда фатально, непреодолимо.

Как же неосторожен бывает тот, кто встает на этот путь! Лишь сильным толчком, спасительным потрясением возможно увести его с этой дороги и не позволить увлечься безумными забегами, в которых решались поучаствовать многие выдающиеся умы, чей разум уже никогда не находил выхода из безрассудных исканий.

Сие есть лишь бесполезные попытки, так как великому потоку человеческого сознания никогда не суждено пройти по этому пути!

Хрупкой руке не под силу поднять тяжелые завесы, разорвать которые пытались столько поколений; так позволим же прогрессу закончить свой труд медленно, не пытаясь опередить время…

Примерно так думал Паоло, вглядываясь в бесконечность неба, путаясь в глубоких мыслях, когда внезапно где-то рядом раздался шум шагов.

Присмотревшись получше, он увидел внизу, у подножия крепости, сгорбленную фигуру Иакова.

Тот был один…

Иаков остановился; опустив на землю коробку, он принялся тщательно осматривать землю.

Инстинктивно Паоло спрятался за башенкой, но не терял из виду ни единого движения старика; тот же не мог ни видеть, ни слышать юношу, ни даже догадываться о его присутствии.

Большого черного пса с евреем не было.

Сперва Паоло этому удивился, но невозможно помешать собаке лаять на шакалов, и, следовательно, для работы скрытной борзая была бы помехой.

Юноша вспомнил о запрете, наложенном Иаковом; но любопытство является одной из сильнейших человеческих страстей, даже более сильной, чем любовь, ненависть, честолюбие и жадность.

Ради ее удовлетворения люди зачастую жертвуют всем – прошлым, будущим, настоящим.

Паоло бы следовало подойти к Иакову, рассказать, как он очутился в форте, и удалиться, если бы еврей так повелел.

Нет. Он остался сидеть на корточках в башенке, ставя вся свою жизнь под угрозу ради проникновения в тайну столетнего старца.

Но больше всего его интриговала стоявшая на земле коробка.

Проклятая коробка!

Не будь ее…

Не будь ее, он поступил бы мудро и правильно.

Не будь ее, он просто бы удалился, и все то, что с ним произошло далее, никогда бы не случилось, все было бы по-другому.

Но рогатая гадюка поразила воображение. Ее позолоченная полоска, так сильно взволновавшая Иакова, являлась, похоже, ключом к некой загадке; было в этой адской рептилии, с ее завораживающими, как черные бриллианты, глазами, что-то сверхъестественное.

Он хотел знать…

Роковое желание.

Обнаружив наконец разыскиваемое место, Иаков уселся на камень. Еврей пребывал в крайнем возбуждении, насколько можно было судить об этом по нервной дрожи рук, открывавших крышку коробки.

«Что он собирается делать? – подумал Паоло. – Какой странной практикой намерен заняться старый колдун?»

Но вплоть до последнего момента он ни о чем не догадывался, ничего не мог понять; ему казалось, что еврей собирается наложить одно из тех магических проклятий, что были столь знакомы алхимикам Средневековья.

Иаков вытащил из коробки черную гадюку, посмотрел на нее внимательно и осторожно положил змею на землю.

Паоло очень удивился, увидев, что еврей привязал к туловищу рептилии длинную нить, выполнявшую функцию своеобразного поводка, какой бывает у собаки.

Небольшая змея неподвижно лежала на земле.

Иаков, казалось, был этим недоволен. Он поднес левую руку к губам и, засунув два сложенных вилкой пальца в рот, пронзительно свистнул.

Гадюка тотчас же поползла прочь, натягивая веревку; она напоминала одну из тех гончих собак, которым не терпится сорваться с поводка и устремиться за добычей.

Ослабив веревку, Иаков направился вслед за гадюкой, ускоряя ее ход при помощи повторяемых время от времени посвистываний.

Они подошли к проему, образовавшемуся в стене с течением времени, и гадюка попыталась проскользнуть под груду камней.

Иаков остановился.

Паоло услышал дребезжащий, прерывистый голос:

– Это здесь!

Еврей притянул к себе гадюку, взял ее в руку и вернул на прежнее место, в коробку, которую тут же и запер.

Затем он направился на противоположную сторону форта.

Паоло не осмеливался шевелиться; он лишь следил за евреем глазами, пока тот не исчез из виду.

Решив последовать за Иаковом, юноша перекинул ремень ружья через плечо, как следует оттолкнулся и прыгнул.

Когда вами движет любопытство, вас не остановит ни одна преграда.

Паоло приземлился рядом с проемом и чуть было не начал раскапывать камни, приговаривая:

– Это здесь!

Но вовремя подумал, что сможет вернуться сюда позже, и решил, что ему стоит последовать за старцем.

Он начал поспешно красться вдоль крепостной стены, готовый упасть на землю, если Иаков вздумает возвратиться.

Вдруг впереди действительно раздались шаркающие шаги Иакова, и Паоло растянулся на земле, посреди кустов дикой ежевики и зизифуса.

Еврей прошел в нескольких метрах от него и направился к проему, неся на плече рабочие инструменты: кирку, рычаг и заступ, все особой формы и, похоже, очень легкие, так как старик даже не прогнулся под их тяжестью.

Остановившись перед пробоиной, Иаков принялся лихорадочно разгребать камни.

Юноша, застыв на месте и затаив дыхание, смотрел, слушал, готовый к какой-нибудь необычной развязке, к какой-нибудь катастрофе, вроде тех, коими заканчиваются многочисленные легенды Средневековья.

Работа у Иакова спорилась; казалось, горячка придала ему сил.

Под рукой столетнего старца камни вылетали и с грохотом скатывались по склонам оврага.

Этот старик, стоявший на коленях посреди руин, с его белой бородой, большими тощими руками и лысым черепом, этот загадочный еврей, раскапывавший древнюю цитадель, это странный ученый, охотившийся за не менее странным секретом, вдруг показался Паоло сверхчеловеком.

Юноша не осмеливался пошевелиться.

Еврей продолжал свои неистовые разрешительные работы, махая киркой, рычагом и заступом с юношеским задором, расчищая землю.

Смутное опасение приковывало Паоло к земле, сильнейшее любопытство вынуждало его подойти ближе.

Верх в этой внутренней борьбе двух противоположных чувств одержало любопытство, так как, сам того не осознавая, Паоло в какой-то момент оказался в двух шагах от старика, приблизившись к нему медленно, осторожно, что было результатом скорее инстинкта, нежели ума, так как он совершенно не отдавал себе отчета в том, что делает.

Следует заметить, что, когда рассудок у человека немеет, инстинкт, напротив, пробуждается.

Густой кустарник остановил его и вместе с тем защитил; Паоло притаился за этим препятствием.

Иаков трудился уже около часа.

Паоло увидел, что постепенно перед стариком открывался некий потайной ход, уходивший под землю.

Когда этот лаз оказался достаточно большим, Иаков опустился в него наполовину, проверяя, сможет ли он войти в подземелье и выбраться затем обратно.

Он повернулся в сторону Паоло, вытер лоб, глотнул немного жидкости, содержавшейся в небольшом флаконе, и вновь удалился с места своих поисков. Он прошел рядом с юношей, но того не заметил. Старый еврей был чрезвычайно возбужден, причиной чему, вероятно, был выпитый им эликсир.

Паоло заметил, что лицо его сияет, в глазах бегают довольные огоньки, а руки трясутся больше обычного. Иаков прошептал несколько непонятных слов и исчез за углом бастиона форта.

Внезапно, под влиянием чувств, без какого-либо вразумительного мотива, в спонтанном порыве, который удивил и его самого, Паоло бросился к потайному ходу.

Несомненно, разум его не просчитал, не обдумал этот поступок, который был ему внушен теми внутренними свойствами души, темная роль которых нам еще не очень хорошо известна.

Он сделал то, что сделал бы солдат, который, будучи убежденным в том, что он провинился и будет расстрелян, сам того не желая, винит в этом своего офицера; разум осуждает поступок, пытается удержать за руку, парализовать, но, приводимая в движение тайными пружинами, независимыми от воли, рука взмывает вверх, дает пощечину офицеру, и преступление (с военной точки зрения) совершается без какого-либо его в нем участия.

Они проскользнул в проем и обнаружил себя в длинном коридоре, уходившем под землю; конца ему не было видно. В подземелье царила кромешная тьма, но эхо покатившегося вниз камня позволило ему примерно вычислить протяженность этого лаза.

Лишь оказавшись в галерее, Паоло подумал о том, что Иаков непременно обнаружит его там по возвращении.

В один миг он сбросил туфли и взял их в руки, чтобы не шуметь, после чего зажег спичку.

И тогда взору его открылся один из тех пассажей, которые служат для выхода войск форта наружу; прикинув на глаз, он понял, что протяженность прохода составляет порядка тридцати метров…

Затушив спичку. Паоло начал спускаться вниз так быстро, как только мог, отсчитывая шаги, натыкаясь на стены при подходе к излучине, у которой он остановился.

Засев в засаде, он замер в ожидании…