Текст книги "В трущобах Индии"

– Я слушаюсь тебя, Сагиб.

– Все держатся того мнения, будто для выхода из этой долины существует всего только два прохода; мне же кажется невероятным, чтобы здесь не нашлось ни одного места, где бы решительный человек с помощью скал, деревьев, кустарников не мог добраться на самую вершину склонов, которые кончаются на той стороне утесами у самого моря. Что скажешь ты об этом?

– И я раз двадцать говорил себе то же самое, Сагиб, – отвечал Рама. – Я помню, что в детстве я часто карабкался по скалам, отыскивая гнезда горлиц, но не помню, чтобы мне когда-либо удалось вскарабкаться на самую верхушку.

– Ты считаешь это невозможным?

– Нет! Утверждать ничего не могу. Никто еще не пробовал этого, потому что успех в этом не интересовал. Та сторона, что к морю, состоит из утесов крутых и необитаемых, а потому опасный подъем, который можно было бы сделать по уступам со стороны долины, не привел бы ни к чему.

– Да, но для нас это было бы спасением; стоит только выйти из долины и начинается спуск к морю. Там среди кокосовых и пальмовых лесов, которыми покрыты склоны, мы могли, следуя вдоль берега, причем никто не подозревал бы нашего присутствия, добраться до пролива Манаарского, где нас ждет шхуна, и мы будем уже плыть в Пондишери, тогда как все будут думать, что мы еще в Долине Трупов.

– Мысль у тебя чудесная, Сагиб, – сказал Рама после нескольких минуту размышления, – я также согласен с тобой, что нам следует немедленно отправиться на поиски места, откуда нам легче будет взобраться наверх.

– God bless me! Хорошо сказано! Идем сейчас… Подымаемся… Карабкаемся… Черт возьми! Быстрота и натиск!.. Вот мое мнение… следуйте ему, оно превосходно.

– Лучший способ действовать быстро, как советует генерал, – продолжал Рама, – это разделить между собою склоны горы на участки, чтобы они отстояли на известном расстоянии один от другого. Каждый исследует свой участок и затем вернется в назначенное для свиданий место и сообщит о результате. Бояться заблудиться в этом случае нельзя, ибо все мы будем ходить взад и вперед у подошвы горы.

– Умно придумано, Рама, и нам теперь ничего больше не остается, как отправиться в путь. Но прежде всего, как ты говоришь, мы должны назначить место свидания, куда все должны вернуться сегодня вечером за час по крайней мере до захода солнца. Отдохнув хорошенько ночью, мы завтра утром двинемся на поиски.

– Расстояние, которое отделяет нас от склонов в сторону океана, не так велико, чтобы мы не могли оставить за собой этого грота, где мы всегда можем отдохнуть и расположиться поудобнее. Мы можем оставить в нем Ауджали, который будет несколько стеснять нас в наших поисках.

Предложение Рамы было принято единогласно и Сердар, желая избавить Боба, отличавшегося плотным сложением, от слишком для него утомительной прогулки, которая с его стороны вряд ли могли принести какой-нибудь результат, выразил свое мнение, что Ауджали может сделать какую-нибудь ошибку или заблудиться в джунглях, преследуя какого-нибудь тигра, а потому он находил нужным, чтобы один из них согласился «пожертвовать» собой и остался со слоном.

Мысль эта была принята и решили бросить жребий… Но как бывает всегда со всеми жребиями в таких случаях, судьба и здесь была снисходительна, – жребий пал на Барнета, который великодушно заявил, что принимает это избрание для общего блага.

Но в глубине души он ликовал… Целый день полного farniente и право заниматься поварским искусством, сколько хочешь… Болото было недалеко и на его долю наверное прилетит хоть несколько из тех чудесных уток, которых он хотел во что бы то ни стало попробовать; это желание упорно преследовало его, превратилось в настоящую болезнь… недаром же в самом деле наслаждался он тогда целый час их чудесным ароматом! Он не был уже таким тонким гастрономом, качество, свойственное людям с более утонченными вкусами, но которого никогда не бывает у настоящего янки. Он, как и все соотечественники его, отличался пылом и упорством, которое применял как к большим, так и к малым вещам. Шло ли дело об утке, или об игре жизнью в какой-нибудь экспедиции, он и в том и другом случае действовал с одинаковым увлечением, чтобы затем, раз желание его удовлетворено, забыть навсегда даже о том, что его вызвало. В настоящее время, после нескольких месяцев жизни, полной приключений, неслыханной усталости и безумного героизма, он чувствовал необходимость хотя бы в течение двадцати часов быть самому себе хозяином, пожить сибаритом в джунглях, ничего не делая, греясь на солнышке и наслаждаясь браминской уткой… Чего вы хотите? И великие люди имеют свои слабости.

II

Экскурсия в Долину Трупов. – Разведка. – Сердар один в лесу. – Мечты о прошлом. – Настороже. – Таинственные звуки. – Тревога. – В западне. – Напрасный призыв. – Кобры. – Ужасное положение. – Рассуждения Барнета. – Опять, Ауджали. – Странное спасение.

Совет длился не более десяти минут, и не успели джунгли проснуться при первых проблесках света, как четыре человека во главе с Сердаром направились по той дороге, по которой они пришли накануне. Одного часа было достаточно, чтобы добраться до оконечности долины, ширина которой в этом месте не превышала трех километров; они скоро прошли это короткое пространство и достигли подножия крутого подъема, который по ту сторону переходил в утесы, кончавшиеся у самого моря.

Долина, как мы уже говорили, тянулась с юга на север на протяжении пятнадцати-шестнадцати миль. По мнению Рамы, прекрасно знакомого с расположении этой местности, можно было надеяться найти проход только в первой трети этого пространства, ибо две другие трети представляли собой крутые, почти отвесные скалы, совершенно лишенные растительности.

Для исследования оставалось таким образом всего пять миль, что давало на каждого человека одинаковое количество километров. Сердар, который был, можно сказать, лучшим ходоком в Индии, выбрал себе последние пять, а товарищи разделили остальное пространство следующим образом: Рама, Нариндра и молодой Сами.

Все пустились снова в путь и в конце пятого километра Сами остановился и начал свои исследования в обратном порядке. Таким образом по мере того, как они подвигались в своих изысканиях, они приближались к гроту, где все должны были встретиться вечером. На десятом километре остановился Нариндра, на пятнадцатом – Рама, а Сердар продолжал остальной путь.

Ловкий способ этот, придуманный для исследования местности, имел за собою то преимущество, что позволял всем четырем находиться в постоянном общении друг с другом. Прежде чем расстаться, они решили, что первый из них, который доберется до верхушки склона, даст знать об этом выстрелом из карабина, что повторит тотчас же ближайший к нему из спутников. Так как выстрел довольно хорошо слышен на расстоянии пяти километров, то все таким образом должны были узнать о результате, добытом их товарищем, и немедленно примкнуть к нему.

В том случае, если какая-нибудь опасность угрожала кому-нибудь из них, он должен был выстрелить два раза из карабина; повторенные тем же способом, эти выстрелы призывали остальных к нему на помощь. Мы скоро увидим, какие важные последствия имела такая предосторожность.

Расставшись с Рамой, Сердар продолжал свой путь тем легкими быстрым шагом, который присущ людям, привыкшим проходить большие расстояния. Осматривая нижнюю часть горы, где растительность была еще не так роскошна, как дальше, он вынужден был делать длинные обходы вокруг густой чащи кактусов и алоэ, через которые он не мог пробраться, или болотных топей, дающих о себе знать короткой и тощей травой.

Тишина невольно побуждала к мечтательности. Прошло несколько минут и Сердар, забывший совершенно, где он находится, перенесся мало-помалу к счастливым дням своего детства, которые протекали в старинном замке Бургундии, принадлежавшем его роду со времен царствования Карла Смелого… И в мыслях своих он снова видел перед собой феодальные башни, омываемые водой широких рвов, где жили миллионы лягушек, к монотонному кваканью которых, он так любил прислушиваться по вечерам; и подъемный мост, цепи которого служили ему трапециями; и парадный двор, выложенный каменными плитами, витые лестницы и высокие залы, украшенные портретами предков, богатырей, закованных в железо, одни из которых пали при Адинкуре, где герцог сопровождал короля вместе с высокими баронами, другие при Грансоне или под стенами Иерусалима. И с каким благоговением слушал он, как дедушка с седыми волосами рассказывал ему о подвигах предков. Потом – это была следующая эпоха – полковники короля, мушкетеры, маршалы, капитаны, полковники Французской гвардии; потом зал, украшенный в современном вкусе, портрет деда, который вместе с историей семьи знакомил его и с историей Франции: он был генералом дивизии, потерял руку при Ватерлоо. Он припоминал далее, что слушал не один… белокурая головка, ангельское и мечтательное личико девочки, моложе его на пять, на шесть лет… Девочка говорила детским голоском, когда дедушка останавливался:

– Еще дедушка!.. Еще!

Как дивно все это было!.. И глаза Сердара наполнились слезами, горькими и сладкими в то же время. Жизнь открывалась перед ним, такая прекрасная и беззаботная. И, продолжая делать обзор своей прошлой жизни, он вспомнил, как радовался, надев свои первые эполеты, вспомнил, с каким пылом и отвагою ехал в Крым, но тут лицо его покрылось смертельной бледностью… перед ним встала катастрофа, разбившая его жизнь. И он едва не разразился рыданиями, как это случалось с ним всякий раз, когда в нем просыпалось это ужасное воспоминание, когда вдруг нога его поскользнулась и он по самую грудь очутился в тине. Он испустил крик отчаяния, считая себя погибшим и чувствуя, что продолжает погружаться. Падая, он успел удержать карабин в руках, и это спасло его; он почувствовал, держась за него, что два конца его, дуло и приклад, лежат на твердой земле и не погружаются вместе с ним. Он выпрямился, поднялся на руках, пользуясь карабином, как точкой опоры, но медленно, постепенно, чтобы не сломать его, и вот наконец, после тысячи предосторожностей, ему удалось поставить сначала одно колено на твердую землю, затем другое… Он был спасен, но жизнью обязан простой только случайности, тому собственно, что топь начиналась чем-то вроде узкого канала и что карабин его вместо того, чтобы погрузиться с ним, лег поперек отверстия канала. Он увидел тут, что в таком месте, где смерть в разных видах ждет тебя на каждом шагу, не следует убаюкивать себя мечтами о прошлом, а следить за всем внимательным взором, прислушиваться к каждому звуку и быть всегда наготове.

Часть своего костюма он очистил, вымыв его в соседнем ручейке, полчаса спустя все высохло на солнце и он снова продолжал свой путь, прерванный несчастным приключением.

В ту минуту, когда он двинулся вперед, ему послышался вдруг какой-то шум с правой от него стороны в густой роще гуявов у подошвы горы. Он зарядил карабин и стоял несколько минут неподвижно, ожидая, что вот-вот выйдет из чащи тигр, так как пантеры и другие крупные представители кошачьей породы не выходят днем из своих убежищ; ничто не показывалось, однако, и он удвоенным шагом двинулся дальше, чтобы наверстать потерянное время. Но необъяснимый шум этот все же заставил его несколько задуматься, а так как он знал, что ягуар, побуждаемый голодом, нападает иногда неожиданно, то по какому-то невольному чувству обернулся назад, пройдя уже шагов пятьдесят. В эту минуту он находился на небольшой лужайке среди леса, совершенно залитой солнцем; в нескольких шагах от него листва деревьев была так густа, что солнце совсем не проникало сквозь нее; на расстоянии каких-нибудь ста метров все смешивалось среди полутеней, которые придают всем предметам, вследствие неясных и неопределенных очертаний, самые фантастические образы. Так, на том месте, по которому он шел каких-нибудь десять минут тому назад, ему показалось нечто вроде человеческого силуэта, который стоял у куста и пристально смотрел на него…

Кто мог осмелиться прийти сюда один, в эту опасную долину? Нет, это не что иное, как оптический обман! Он закрыл глаза, как это делаем мы всегда, чтобы убедиться, реально ли то, что мы видим, – а когда снова открыл их, то странный образ совершенно уже исчез.

– Обыкновенная игра света и теней! – пробормотал он. – Она часто вызывает такие явления. Если из ярко освещенного места посмотреть сразу в темное, перед глазами проходит как бы облако, которое изменяет вид самых простых предметов. Мне хочется, однако, выяснить это дело, никакие предосторожности не могут быть здесь лишними.

И он обернулся с целью убедиться, что кустарник, у которого произошла такая игра теней, не заключает в себе ничего подозрительного. Но ему казалось ненужным идти туда для разрешения своего недоразумения; едва сделал он несколько шагов по тому направлению, как из-за группы гуявов выскочил туземец бронзового цвета (таковы все жители Коромандельтского берега) и пустился бежать в самую чащу джунглей. Сердар тотчас же бросился его преследовать: два раза прицеливался он и два раза помешал ему ствол дерева, прикрывший собой негодяя.

Сердар понял, что, продолжая таким образом, он дает своему противнику возможность убежать; он решил отказаться от карабина и бороться с помощью быстроты. Интересы собственной безопасности требовали, чтобы он захватил туземца, который, весьма вероятно, был шпионом, предвестником, так сказать, более сильного отряда… Таковы были, по крайней мере, мысли, мелькнувшие у него в голове.

Он скоро заметил, что быстро выигрывает пространство: две-три минуты такой быстроты – и беглец будет в его власти. Но вот последний сделал легкий крюк в сторону, как бы желая изменить направление, но тотчас же пустился бежать по тому же направлению, по которому бежал до сих пор и которое вело его к большим болотам, сообщающимся с озером Каллоо… Следовать туда за ним, не имея надлежащих сведений о тамошнем местоположении, было положительно невозможным. Сердар употреблял сверхчеловеческие усилия, чтобы догнать его: он не бежал больше, он прыгал через кустики и кактусы, как тигр, преследующий добычу; в одно мгновение ока расстояние уменьшилось с поразительной быстротой… противник его ослабевал… Он уже совсем настигал его, когда вдруг, добежав до того места, где тот сделал поворот, почувствовал, что почва проваливается под его ногами, и вслед за этим исчез в яме для пантер, глубиною в шесть-семь метров.

Сотрясение было так сильно, что он потерял сознание. Кишная, вождь душителей, сдержал слово: жизнь Сердара в его руках, и тот, имя которого заставляло дрожать англичан, был его пленником. Опьяненный радостью успеха, шпион три раза падал ниц среди джунглей, благодаря богиню Кали за помощь, оказанную ему; затем он медленно направился к яме, задерживая дыхание и стараясь не делать ни малейшего шума. Время от времени он останавливался, прислушиваясь, не раздастся ли крик оттуда или жалоба, затем продолжал идти с прежней осторожностью.

Но вот он подошел к яме; там царила глубокая тишина, и не будь с одной стороны нарушены симметрия веток, трав и сухих листьев – верный признак, что поимка удалась, то Кишная, суеверный, как все индусы, подумал бы, что он был игрушкой воображения.

На трех четвертях всего отверстия ямы ветки и кустарники, прикрывавшие последнюю, оставались нетронутыми, и это обстоятельство благоприятствовало пленнику, не позволяя видеть снаружи того, что делалось внутри. К тому же яма эта была вырыта таким образом, что отверстие ее было меньше всей окружности ямы и звери никак не могли добраться до краев, вследствие чего еще труднее было видеть, что происходило на дне ее.

Обморок Сердара продолжался недолго, и он, придя к себя, сразу понял и адскую хитрость, употребленную его противником, а также и то, что он погиб, если не будет отвечать хитростью на хитрость.

Читатель понял, что Кишнае ничего не оставалось больше, как подновить и покрыть ветвями одну из старых ям, вырытых Рамой-Модели и его отцом для своей охоты. На это ему достаточно было одного часа работы, а час этот он сэкономил, пробежав напрямик через джунгли с заклинателем змей Веллаеном, который служил ему проводником. Оба они еще со вчерашнего дня бродили кругом грота, где ночевали авантюристы и, спрятавшись в нескольких шагах оттуда в густой чаще, присутствовали на совете, из которого окончательно узнали о намерениях своих противников.

Веллаен, отличающийся поразительной трусостью, боялся карабина и, не желая рисковать собой, сидел в продолжение всей предыдущей сцены спрятавшись в соседней чаще. Уверившись в том, что ему нечего бояться, он покинул свое убежище и присоединился к товарищу, но последний сделал ему знак рукой остаться позади и не мешать ему в его наблюдениях.

К счастью, Сердар, падая, не потерял ни револьвера, ни карабина; патронташ и охотничий нож также остались у пояса. Первой заботой его после того, как он пришел в себя от падения, было забраться в угол ямы, закрытой частью ветвей, которые не свалились под его тяжестью: это моментально скрыло его от всякого неожиданного сюрприза со стороны врага.

Прежде чем размышлять о чем-нибудь, он поднял карабин и, направив дуло к отверстию, нажал курок: раздался выстрел, разнесшийся гулом по всему лесу, и он с удовольствием прислушался, как звук громким эхом раскатился по окружающим скалам. Это было явным знаком того, что друзья его услышат и не преминут прийти ему на помощь. За первым последовал второй выстрел, как условный, если вы помните сигнал, знак на случай опасности.

Кишная был до того поражен первым выстрелом, что не мог удержаться от крика; он сделал быстрый прыжок в сторону, чтобы спрятаться, забывая при этом, что пленник не мог целить в него, потому что не видел его; после второго выстрела он понял все: негодяй был сметлив.

– Это сигнал, – сказал он себе, – через час все трое будут у меня на шее; надо подумать, что делать.

Уверенный в том, что пленник не будет в состоянии выбраться из ямы один, он бросился к Веллаену, который, полумертвый от страха, забрался ползком в кустарник, как только услышал выстрел, вообразив, что наступил его последний час.

– Эй ты, трус, – крикнул ему Кишная, – вставай: тебе нечего бояться, чтобы пули рикошетом попали в тебя из ямы. Иди сюда, мне нужны твои услуги; отойдем в сторону, нет никакой надобности, чтобы Срахдана слышал то, что я хочу сказать тебе.

Сообщники удалились на пятьдесят шагов от того места, где они стояли перед этим, и Кишная сказал:

– Два выстрела из карабина, которые ты сейчас слышал, назначены для того, чтобы предупредить товарищей Сердара, что он нуждается в их помощи. Они скоро будут здесь, и тогда нам не останется выбора, если мы не устраним этого затруднения, как вернуться в Пуант де Галль и объявить губернатору, что наше предприятие не удалось. Необходимо, чтобы пленник наш умер раньше, чем придут друзья освободить его. А так как ни ты, ни я, мы не такого роста, чтобы спуститься в яму и вступить в поединок с нашим противником, то следует другим способом убить его, не подвергая себя возмездию, которого я все равно не признаю законным.

– Нельзя ли воспользоваться принесенными копьями?

– Не будь это Сердар, можно было бы попробовать, особенно, если мы имели бы дело с таким вот, как ты, трусом, который дрожал бы всем телом в той яме и сидел бы там полумертвый от страха… надо придумать что-нибудь другое.

– Нашел! – воскликнул Веллаен, и по лицу его пробежала жестокая улыбка. – Видишь… кругом нас десятками считаются гнезда карриасов.

– Ты не хочешь, надеюсь, заставить муравьев съесть нашего пленника?

– Нет… Но ты знаешь, что в гнездах красных муравьев всегда можно найти две, три кобры, которые питают пристрастие к извилистым ходам этих гнезд. Что ты скажешь, если мы бросим нашему пленнику с полдюжины этих прекрасных животных?

– Я нахожу, что тебе пришла самая счастливая мысль, какая только может прийти человеку в таких обстоятельствах. Не бойся… тебе хорошо заплатят за счет королевы Белотопи (чужеземцев)… Твое ремесло ведь заговаривать змей, и для тебя пустая игрушка приложить ремесло свое к делу. Принес ты все, что нужно для этого?

– И вогу, и мешок здесь со мной.

– Начинай же! Никогда еще не было время так дорого, как теперь.

Веллаен вынул свой вогу, род маленького свистка из тростника, который употребляется всеми заклинателями, и, приблизившись к гнезду карриасов, стал на колени у одного из бесчисленных отверстий, которые, по его мнению, служили входом и выходом для змей. Но прежде всего он снял с себя всю одежду, чтобы не стеснять себя ничем. Стоя на коленях и устремив глаза на одно из отверстий, он затянул монотонную и странную песнь, предназначенную для того, чтобы умолить лесных духов быть благосклонными к его заговору.

– Скорее! Не тяни! – крикнул ему Кишная, умиравший от нетерпения и страха.

Но Веллаен, увлеченный своим делом, был так равнодушен ко всему окружающему, как будто бы для него ничего больше не существовало, и шпион англичан вынужден был выслушать до конца воззвание к духам. Веллаен взял затем свой свисток и извлек из него нечто вроде меланхоличного щебетанья, поразительно сходного со щебетаньем бенгальского зяблика. Надо полагать, что заклинатели змей обязаны успехом своей странной профессии именно этому совершенному подражанию.

Много раз уже сомневались в истине рассказов путешественников на этот счет; некоторые называли даже шарлатанами таких заклинателей, утверждая, что они всегда держат у себя известное количество прирученных и выдрессированный змей, которые идут на призыв хозяина и которыми они пользуются всякий раз, когда их просят на деле доказать свое искусство заговаривать. Но они поступают несправедливо, смешивая два совершенно различных класса людей: в Индии есть факиры и фокусники – часто одно и то же вместе, – которые живут тем, что показывают разные фокусы, особенно с прирученными змеями, и настоящие заклинатели, которые одарены властью – весьма естественною, как это видно из предыдущего – привлекать к себе змей, подражая пению некоторых птичек, которыми те любят лакомиться. Мы лично верим меньше влиянию мелодии, чем влиянию желудка, и нет ничего естественнее того факта, что змеи спешат на щебетанье птички, составляющей их любимое кушанье.

Веллаен был действительно опытный и ловкий заклинатель; не прошло и десяти минут, как пять великолепных змей сидели уже у него в мешке, и он мог рассчитывать пополнить и всю полдюжину.

Прошло уже полчаса с тех пор, как Сердар попал в западню, приготовленную для него Кишнаей: неподвижный, с стесненным от тревоги сердцем, считал он минуты, с нетерпением ожидая, когда к нему придут на помощь, и удивленный в то же время царящей кругом мертвой тишиной; он никак не мог понять, почему противник его остается в бездействии и не покушается на его жизнь. Рассуждая таким образом об опасности своего положения, он пришел к тому заключению, что негодяй нарочно завлек его в ту западню, чтобы в случае удачи немедленно известить об этом сипаев, которые охраняют южный проход и затем явятся сюда, чтобы расстрелять его, не дав ему даже возможности защищаться. Страшная перспектива эта вызвала у него приступ бессильного бешенства, выразившегося первым припадком, после которого к нему по закону естественной реакции вернулось присущее ему хладнокровие и мужество.

Он принялся через каждые пять минут стрелять из карабина, чтобы указать свои товарищам направление, которого они должны были держаться, спеша к нему на помощь. Ничто так не угнетало несчастного, как страшное, грозное молчание, окружавшее его. Особенно беспокоила его одна вещь: если враг его захочет прибегнуть к огню, то достаточно будет охапки сухих веток, чтобы погубить его самым жестокими варварским способом; он и не подозревал, что Кишная думал уже об этом, но вынужден был отказаться от этой мысли, так как ни у него, ни у Веллаена не было необходимых материалов для этого. Они так быстро собрались в путь, что забыли взять, что нужно. Что касается первобытного способа добывания огня посредством трения двух сухих кусков дерева, то они должны были отказаться от него: они находились в данный момент на низменном месте, покрытом болотами на протяжении нескольких миль кругом, и все куски дерева, собранные ими, были так пропитаны сыростью, что из них нельзя было извлечь огня.

Время шло быстро, не принося никакого изменения в положение Сердара, когда ему послышались чьи-то шаги, приближавшиеся к его тюрьме; чья-то тень затем на несколько минут преградила доступ света через отверстие, которое он сам сделал, раздвинув ветки во время своего падения. Что случилось? Это не могли быть его друзья, они криком дали бы ему знать о себе. Они позвали бы его! А тут ничего!.. Ничего, кроме этой безмолвной и грозной тени. Не наступил ли момент нападения, и враги его решили, наконец, показать свою силу?

Он не имел больше времени продолжать своих предположений… Свет показался в отверстии, и в ту же минуту какая-то бесформенная масса, похожая на сверток лиан, переплетающихся между собой, упала на дно ямы.

Волосы его поднялись на голове, и кровь застыла в жилах. Широко раскрыв глаза, немой от ужаса смотрел он на упавший сверток, в котором он узнал десяток кобр… Змеи густо сплелись клубком и издавали уже зловещее шипенье.

Сердар был человек энергичный; он не мог только сразу подавить присущее всем чувство отвращения, но едва проходило у него первое волнение, как он легко и быстро подавлял его и ясный, трезвый ум его тотчас же снова начинал работать, указывая ему самый логичный и практический способ действия. Так поступил он и в этом случае; другой на его месте не устоял бы против искушения ударить карабином в свернувшийся клубок, и ему действительно в первый момент пришло в голову сделать это, но он немедленно отстранил от себя эту мысль; карабин его, заряженный пулей, мог бы насквозь прострелить только одно из этих опасных пресмыкающихся, но остальные, услышав выстрел, немедленно набросились бы на него, а так как человек после одного только укуса кобры погибнет в десять минут, то здесь после такого количества укусов он погиб бы в одну минуту, как бы сраженный молнией.

Решение, на котором он остановился, было единственным, к какому в данном случае заставляет прибегать опыт: оставаться в полной неподвижности, так как змея эта нападает на человека и животных только в том случае, когда ее рассердят.

Тогда началась сцена, от которой могли поседеть волосы даже у самого храброго: прижавшись в углу, сидел Сердар, наблюдая затем, как кобры разделялись мало-помалу друг от друга и, продолжая шипеть, расползались по углам в разные стороны с очевидным намерением отыскать выход. Некоторые направились прямо к нему, и несчастному пришлось призвать на помощь все свое хладнокровие; одно-единственное движение могло указать ужасным животным, что перед ними живое существо, – и он погиб; но этим не кончилась еще пытка, которую ему пришлось вынести. Когда кобра не спит в глубине своей норы, или под мхом, или под кучей листьев, она очень любит обвиваться вокруг древесного ствола, и, удерживаясь спиральными кольцами нижней части своего тела, она раскачивает верхнюю часть его, открывает широко свою пасть, зевая, шипя и надувая свои липкие щеки, и затем движением, напоминающим жест желающего дать пощечину, выпускает изо рта как бы клубок тошнотворного и зловонного дыхания.

Первая из них, приблизившись к Сердару, выказала очевидное намерение рассмотреть внимательно странный предмет, находившийся перед нею; она обвилась вокруг его ног, вползла на колени, скользнула вдоль тела с каким-то зловещим трением, медленно добралась к лицу, шее, и теплота последней, видимо, понравилась ей; она свернулась там клубком, свесив голову на грудь несчастного, и оставалась в таком положении. За ней последовала вторая… третья, все наконец, так как им, по-видимому, не нравилась сырость ямы и они были счастливы, найдя место, где могли понежиться. Они разместились на ногах, на руках, на теле, превратившись в отвратительные браслеты или в пояс; толкая по временам друг друга, они раздражались, шипели, подымая кверху голову, как бы собираясь съесть друг друга, причем изо рта у них капала слюна, падая на лицо, шею и руки их жертвы… Одна из кобр, шаря головой в его одежде, нашла отверстие и забралась ему на грудь; приятная теплота этого места ей понравилась, и она расположилась там на покой… Нет, это было слишком! Вся энергия Сердара пропала… он потерял сознание, но, к счастью для себя, он остался в таком же положении благодаря стенкам ямы, и кобры, все более и более довольные, продолжали двигаться, шипеть, забавляться на бесчувственном теле Сердара…

Что же делали в это время другие участники этой драмы? Неужели несчастный должен был умереть, не дождавшись помощи от своих друзей?

Кишная и сообщник его сидели в кустах и не понимали, почему по-прежнему все так тихо в яме; они ждали шороха борьбы, криков и проклятий, а между тем там царила такая же тишина, как и до появления змей.

Заклинатель Веллаен был уверен в том, что Сердар со своей стороны также воззвал к духам покровителя, которые защитили его так, что ни он, ни Кишная не заметили этого. Но последний, менее суеверный и более умный, пожал плечами в ответ на это и осмеял сначала своего товарища, но затем сам мало-помалу поддался тому же суеверию и оба стали спрашивать друг друга, не лучше ли будет пойти и снять ветки, прикрывающие отверстие ямы, чтобы убедиться в этом. Но боязнь карабина взяла верх над суеверием, и они решили терпеливо ждать окончания приключения.

Они из предосторожности спрятались в самой густой чаще на тот случай, если бы спутники Сердара пришли к нему на помощь. Они поспешат, само собой разумеется, говорил Кишная, поскорее спасти его и не станут заниматься поисками виновников покушения на его жизнь.

В молчании спутников Сердара не было ничего необыкновенного; события сложились таким образом, что предосторожности, принятые для общей безопасности, дали совсем не те результаты, каких требовала намеченная цель. Дойдя до участка, предназначенного каждому из них для исследования, Сами, Нариндра и Рама немедленно приступили к поискам, и первый из них кончил данное ему поручение еще раньше, чем Сердар добрался до своего участка.

Случаю угодно было дать молодому Сами возможность найти проход у самой почти середины своего участка и в таком именно месте, где с первого взгляда никто и не догадался об его существовании. Позади целой группы почти перпендикулярных скал тянулся целый ряд обломков утесов, похожих на ступеньки лестницы, вытесанные каким-то гигантом; достаточно было небольших усилий, чтобы не утомляясь взобраться по ним до самой верхушки. Когда молодой индус, достигнув гребня горы, увидел перед собой обширную равнину Индийского океана, он не мог удержать громкого восклицания торжества: здесь было ручательство не только за спасение их всех, но и за успех великих проектов Сердара… Не медля ни минуты, подал он условленный сигнал, и выстрел его карабина, перекатываясь эхом от одной скалы на другую, прогнал мириады птиц, гнездившихся здесь по уступам скал; вслед за своим выстрелом он услышал ответный выстрел Нариндры, который в свою очередь, исполняя условие, дал знать Рамс.