Текст книги "Ручей повешенной женщины"

Глава 5

Эдди подошел к печке, приподнял крышку и заглянул внутрь. Затем вытащил из дровяного ящика пригоршню щепок и принялся разводить огонь.

– Ты же хотел осмотреться, – сказал он. – Так давай же. А я покуда займусь стряпней.

Прихватив лассо, я отправился к корралю. Там находилось несколько верховых лошадок. Облюбовав себе проворного жеребца с темно-коричневой полосой на спине, я пролез сквозь изгородь и захлестнул его петлей. Оседлав коня, подвел его к двери.

– Подай-ка мне один из винчестеров! – крикнул я Эдди, запрыгивая в седло.

Конек сперва сделал вид, что смирился, а потом неожиданно взбрыкнул. Что ж, я не возражал. Я просто погнал его вверх по косогору. Так что в конце концов он оставил свои фокусы, и мы пришли к полному взаимопониманию.

Эдди наблюдал за мной, прислонившись к двери.

– Ты-то умеешь ездить верхом, – заметил он, – да вот коню, похоже, езда пришлась не по душе…

Эдди протянул мне винтовку, и я поскакал к зарослям. Я догадывался, каких действий с моей стороны ожидают возможные враги, поэтому решил схитрить. Не стал спускаться к броду через реку, а обогнул хижину и под прикрытием деревьев поднялся на гребень холма.

Ручейки, сбегавшие по эту сторону водораздела, впадали в ручей Повешенной Женщины, а за хребтом сбегали к Тонга-Ривер. В том месте, где я сейчас находился, между двумя этими потоками пролегало около восьми миль. А края тут были, как я уже сказал, самые дикие и безлюдные.

На вершине я оглянулся. За ручьем Повешенной Женщины виднелись окрестности холма Джима Покера и Выдриного ручья. Наверняка вы в жизни не видели более мирной и безмятежной картины, чем эти дикие просторы. Но меня не обманывали тишина и покой.

Холмы, горные хребты и берега ручьев заросли густым лесом. Близ воды кое-где виднелись кущи ив. Поскакав взад-вперед по обрыву, я увидел множество оленей. А у истока ручья Мертвеца вспугнул двух лосей, но не стал их преследовать, боясь привлечь к себе внимание.

Несколько раз мне попадались отпечатки конских копыт. Один раз они принадлежали двум всадникам, бок о бок ехавшим на север. А чуть позже, миновав следы стада из шести-восьми бизонов, я обнаружил следы еще одной лошади.

Отпечатки были небольшие, едва заметные, нечеткие. Это сразу же меня насторожило. Я проехал несколько миль по этому следу, пока не стало темнеть и не пришло время возвращаться в лагерь. Но, повернув обратно, я уже знал кое-что интересное… Всадник, ехавший на лошади с нечетким следом, какое-то время простоял на небольшой прогалине в начале ущелья, которое выходило к броду. С этого места незнакомец мог следить и за переправой, и за тропой, ведущей к хижине.

На прогалине осталось множество отпечатков – следов лошади, нетерпеливо переминающейся с ноги на ногу. Хотя всадник и провел там некоторое время, он не спешился, так что о нем самом мне не удалось ничего узнать. Разве только то, что вряд ли он был здоровяком-тяжеловесом, судя по нечеткости отпечатков.

Когда я прискакал к хижине, Эдди вышел навстречу мне с винтовкой в руке.

– Кого-нибудь видел? – спросил он.

– Следы.

Я принялся рассказывать про отпечатки и тут вдруг сообразил, почему они вышли такие нечеткие. На копытах этой коняги были мокасины, – так индейцы порою «обувают» своих лошадей. Такие мокасины вырезают из кожи (зачастую из сырой кожи, – чтобы плотнее сидели, после чего их надевают на лошадиное копыто и крепко-накрепко чем-нибудь обвязывают или шнуруют.

Выходит, по округе рыскали индейцы… Хотя битвы при Литтл-Биг-Хорне и при Роузбаде произошли девять лет назад, все же следовало проявлять осторожность.

– А трава тут отличная, – продолжал я свой рассказ. – Полагаю, нам надо прочесать окрестности и перегнать поближе весь скот.

Эдди за время моего отсутствия состряпал такой ужин, какого я в жизни не ел. Да, этот парень и впрямь умел готовить. Что до меня, то я прямо-таки набросился на его стряпню. Я так долго питался говядиной, бобами и беконом, что, оказывается, даже и не представлял себе, что такое настоящая еда. Отвалившись наконец от стола, я выломал из метлы тонкую веточку и, орудуя ей как зубочисткой, восхищенно уставился на Эдди.

– Слушай, парень, да за такую стряпню любой наниматель в здешних краях отвалит тебе двойное жалованье. Здесь коли хочешь удержать у себя нужных работников, то лучше всего – завести хорошего повара.

Направившись к открытой настежь двери, я выглянул наружу. Само собой я не высовывался в проем, а выглянул, стоя у стены, напротив двери. Однако даже и отсюда я сумел разглядеть брод и трех всадников, пересекающих реку в нашем направлении.

Солнце уже село, поэтому мне не удалось толком рассмотреть их. Но я видел, как плещется вода у ног их лошадей.

– Слушай, компаньон, – сказал я. – Бери винчестер и становись здесь, за окном. Если дойдет до стрельбы, целься в того, кто слева.

Сам же я тоже взял винчестер и, сжимая его в руке, вышел на крыльцо. Кажется, я уже упоминал, что не мастак стрелять из револьвера. Зато неплохо управляюсь с винчестером. Когда-то я часами упражнялся – вскидывал винтовку самыми разными способами.

Даже с такого расстояния было видно, что эти всадники – не простые ковбои. Уж больно хороши были их кони, гораздо лучше, чем мог бы заиметь пастух. Обернувшись, я поделился с Эдди своими наблюдениями. Трое всадников на таких скакунах… если они, конечно, не ранчевладельцы-скотоводы, а это было маловероятно, то, значит, – отряд, преследующий бандитов, либо сами бандиты. Эдди, разумеется, понимал, какую из возможностей я бы предпочел.

Заметив винтовку у меня в руках, они остановились. Я окликнул их:

– Эй, парни, вы кого-то ищете?

– Ты там один? – спросил в свою очередь кто-то из них.

– Нет, не один. Со мной винчестер.

– А в чем дело? Ты чего-то опасаешься?

– Знаете, мистер, – ответил я, – я всю жизнь чего-то опасаюсь. Так что стал малость дерганым, что, если кто начнется шататься поблизости, я ведь могу и пальнуть…

– Мы ищем скот с клеймом «Стропило 88».

Кто перегоняет стада с тех пор, как дорос до колена самому маленькому пони, тот может представить себе любое клеймо, даже если сам его не видел. «Стропило 88» полностью закрыло бы «Джей с чертой». И готов биться об заклад: тот, кто придумал такое клеймо, наверняка учитывал это.

– Мистер, я не видел ни единой коровы с клеймом «Стропило 88». А если увижу, то непременно подстрелю, чтобы взглянуть на ее шкуру изнутри.

Всадники находились в тени деревьев. Я очень жалел, что не могу как следует разглядеть их лица. Казалось, они не обращали особого внимания на хижину, из чего я сделал вывод, что они полагают, будто я один. Что ж, так вполне могло получиться, если их предупредил кто-то из горожан. Ведь я лежал на дне повозки, и видно было только кучера…

– Такие разговоры до добра не доведут, – произнес высокий узкоплечий парень. Кольт он носил совсем низко на бедре, как недавно вошло в обычай у местных головорезов.

– У тебя, дружок, впереди еще длинная зима. Ведь можно и не дотянуть до весны…

– А знаешь, – доверительно сообщил я, – это – отличная мысль. Именно такая мысль и должна вас всех занимать. Что и говорить, когда, вернувшись в город, я узнал, что Ригни линчевали, а Чинника вышвырнули из города, я подумал, что люди в Майлс-Сити немного изменились.

И я принялся врать им прямо в лицо. Хотя у меня и возникло подозрение, что я иду по верному следу.

– А уж когда я услыхал, как Гранвилл Стюарт беседует с К. Бейдлером, то окончательно убедился, что здесь кое-что изменилось.

Надо вам знать, что Гранвилл Стюарт был одним из богатейших ранчевладельцев во всей Монтане, а Бейдлер, законник, входил в число виджилантов, наводивших порядок в Виргиния-Сити. Я подумал, что их имена должны иметь некоторый вес, и не ошибся.

– А что ты слышал?

– Ну, коли уж на то пошло, ничего особенного. Просто Стюарт хотел нанять Пайка Ландаски для какой-то работы. А после всего, что произошло в Майлс-Сити, у меня, само собой, возникла мысль, что они собираются набрать новый отряд виджилантов, чтобы разобраться с угонщиками скота.

Конечно, ничего подобного я не слыхал, но решил, что не мешает немного припугнуть этих парней.

– Я думаю, Чин, он врет, – вмешался коренастый крепкогрудый всадник. – Это же Барни Пайк, он воображает, будто умеет драться. Дай-ка я разберусь с ним.

– Отложи на потом, Коротышка, – оборвал его Чин. – Едем дальше.

Они развернули лошадей и поскакали прочь. Но Коротышка, отъезжая, оглянулся и крикнул мне:

– На днях увидимся!

– Как захочешь, чтобы тебе подбили оба глаза, так и приходи! – отозвался я.

Вернувшись в дом, я запер дверь и посоветовал Эдди:

– Лучше держись подальше от окон. Они могут еще вернуться.

– Знаешь, нам собаки не хватает, – заявил Эдди. – Добрый пес – отличный сторож.

Я же размышлял о троих всадниках.

Чин Бакер был довольно известным бандитом из Чероки. Говорили, что он убил судебного исполнителя в Кросс-Тимберс и потом, по слухам, удрал куда-то в Колорадо, на прииски. И еще говорили, что он здорово стреляет из шестизарядного револьвера.

У Коротышки Коунса, в общем-то неплохого ковбоя, была репутация смутьяна. Рассказывают, что он просто сатанеет, как доходит до драки.

Третий же из них не произнес ни слова. Но я заметил, что он парень здоровенный…

– А что ты говорил про клейма? – поинтересовался Эдди некоторое время спустя. – Я в клеймах ни черта не смыслю.

– Наше – это «Джей с чертой». Ну, когда клеймишь сразу много скотины, то наскоро шлепаешь по шкуре печаткой с клеймом. Само собой, отпечаток по большей части ложится вкривь и вкось. На клейме Джастина черточка расположена над буквой «У». Теперь представь, что кто-то берет раскаленную железку и добавляет еще одну черточку к той, что уже выжжена. Очень редко эта первая черточка будет стоять прямо и ровно. Так что этот кто-то сможет чуток наклонить свою черту и превратить ее в стропило… знаешь, такое, как на остроконечной крыше… Ну, а потом он возьмется за крючок на букве «У», продолжит его в петлю, а затем пририсует вторую, чтобы получилось «8». Останется только добавить еще одну восьмерку. И теперь наш бычок носит клеймо «Стропило 88».

– А зачем снимать шкуру?

– Если обдерешь бычка и взглянешь на шкуру с обратной стороны, то сразу поймешь – подделано клеймо или нет. Вот почему скотокрады, если забивают коров на мясо, обычно пытаются избавиться от шкур.

Когда мы заперлись в хижине и затворили ставни, я присел у печки, поскольку к вечеру стало довольно прохладно, и принялся обдумывать ситуацию. Чем дольше я ее обдумывал, тем меньше она мне нравилась. Если не считать индейцев, то я почти не стрелял в людей. И мне вовсе не хотелось этим заниматься. А что касается индейцев, то с ними все было понятно. Несколько раз у нас происходили стычки, когда индейцы пытались воровать наш скот.

Теперь же дело обстояло совсем иначе. И хуже всего то, что я еще и Эдди с собой притащил.

Мысли мои вернулись к Тому Гетти. Неужели он замешан в чем-то противозаконном? Не хотелось этому верить… Ведь он когда-то был моим другом и оставался им до сих пор. К тому же сейчас я находился у него в долгу.

Пулевые отверстия в двери могли означать следующее: кто-то пытался выжить отсюда Бада Оливера. Интересно, попытаются ли они выжить и меня? Собственно, этот вопрос и задавать-то не стоило. Уж если они добрались до такого первоклассного ковбоя, как Оливер, то, разумеется, попытаются добраться и до меня. А я, распроклятый упрямец, не побегу.

Внутренний голос твердил мне, что надо собирать вещички и уматывать отсюда, но что-то во мне восставало против бегства. Я никогда не бежал от опасности, наоборот, упорно лез в самое пекло.

Ладно, раз я собираюсь остаться, а я уже знал, что останусь, то не мешает взяться за работу. Если мы не хотим зимой мотаться по всему юго-востоку Монтаны, нам лучше собрать всех джастиновских коров в одно стадо. А корму тут хватит с избытком, если, конечно, выдастся не слишком поздняя весна.

Что же до украденной скотины…

Угонщикам надо было доставить животных на рынок. Значит, они перегнали их к железной дороге либо вывели из этих краев своим ходом. Не исключалось и другое: скот до поры до времени прятали в здешней глуши, чтобы собрать стадо для длинного перегона.

Человек, хорошо знающий здешние места, без труда может незаметно собрать большое стадо – где-нибудь к востоку отсюда. Конечно, ему придется действовать осторожно, да еще понадобятся толковые помощники… И если он затем повезет коров на Восток, то не захочет рисковать и подолгу держать скот возле железной дороги. Все должно происходить быстро: подогнать стадо, погрузить и увезти.

Правда, продать скот можно и в Дэдвуде. И на каких-нибудь приисках. Но в этом не хватало размаху…

Я твердо был уверен: краденый скот перегоняют к железной дороге.

Ночью, когда я уже засыпал, мне снова вспомнились слова Эдди: я должен обзавестись собственным хозяйством…

Быть может… быть может, когда-нибудь.

Если выберусь отсюда живым.

Глава 6

Я вышел из хижины. Утренний холодок пробирал до костей. Для заморозков было еще рановато, но в воздухе уже витало предвестие зимы. А когда морозы на носу, начинаешь радоваться, что у тебя есть уютное жилище, где можно укрыться от зимних вьюг.

Одно я мог сказать в пользу Джастина: он не скупился на продукты. В хижине стояли ящики с консервированными помидорами и персиками, целый мешок сахара. Нашлось вдоволь муки, бобов, сухофруктов, риса и плюс ко всему этому – несколько бочонков с пивом.

Я развел огонь и обратился к Эдди:

– Если хочешь, мы можем готовить по очереди. Но отведавши мою стряпню, ты, наверное, на это не согласишься. Повар из меня никудышный.

– Что ж, давай поваром буду я. Но только мне тоже хочется пасти скотину, а сидя в хижине этому не выучишься.

– А ты хорошо готовишь медвежьи плюшки?

– В жизни о них не слыхал.

– Медвежьи плюшки – это пончики… пышки… жареные пирожки – называй, как знаешь.

– Парень, я приготовлю тебе такие пончики, каких ты сроду не пробовал.

Что ж, оставалось надеяться, что если меня и застрелят, то пончиков я все же отведаю.

Впрочем, я не питал ни малейших иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. Пока от жизни мне доставались одни лишь пинки. Так уж всегда получается – из последних сил идешь вперед, а за поворотом тебя поджидают все новые трудности. Спору нет, видал я и таких, с кем никогда ничего не приключается, но сам-то я не из их числа.

Как-то раз на Востоке мне довелось побывать в гостях у одной тамошней семьи. И вот хозяин дома – этакий лоснящийся толстяк, живущий с женой и детьми в собственном особняке, – так вот он мне и заявил, что завидует моей «бурной, полной опасностей жизни». Ну что я мог ему сказать? Я лишь посмотрел на него.

Знал бы он, каково на выпасе в промозглое утро выползать из-под одеяла, почти вслепую ковылять к кухонному фургону и, обжигаясь, глотать кипящий кофе, такой крепкий, что им хоть стены крась. Попробовал бы тот толстяк оседлать полудикого мустанга и, вооружившись задубевшей веревкой, заарканить бычка. Знал бы он, каково уработаться до полусмерти, в кромешной тьме доплестись до фургона, наскоро сжевать ужин, каким он не стал бы кормить и собаку, и наконец завернуться все в то же сырое одеяло.

Вот Эдди я мог понять. Ведь он цветной, а на Западе ему окажут лучший прием, чем где бы то ни было. Конечно, и тут можно наткнуться на спесивых глупцов, воображающих, что если человек иначе выглядит, то он и чувствует иначе, чем все. Но на пастбище о человеке судят не по внешности, а по его работе и умению справляться с трудностями.

Что же до меня, то я не собирался давать ему никаких поблажек. Если он сможет выполнять свою работу, – вот и славно. И тогда мне наплевать, как он выглядит, даже будь у него хоть две головы – если, конечно, вторая есть не просит. За время нашего знакомства я уже успел повидать его в деле, и он, признаться, мне понравился – парень прямой, гордый и сильный.

В тот день мы знакомились с окрестностями. Ездили туда-сюда, собрали небольшое стадо. По большей-то части нам придется отъезжать миль на двадцать от лагеря, а то и дальше. Но пока что мы только приглядывались – что к чему. По ходу дела я рассказывал Эдди, что значит быть ковбоем.

– Зима – такое время, когда ковбой, – если только он не остался без места и не перебивается чем придется, – может спокойно отоспаться. Мне, правда, со сном никогда не везло. Меня обязательно угораздит наняться на такую работу, где трудишься больше обычного. Так вот, значит, Джастин послал нас сюда, чтобы мы зимой уберегли как можно больше скота. Главное – делать во льду проруби, чтобы животные не остались без воды. Лучше пробивать неширокие продолговатые отверстия. А вокруг разбрасывать листья и ветки, чтобы коровы не скользили по льду.

Эдди внимательно слушал, Я продолжал объяснять:

– Кругом тут в основном пастбищная трава и бизонья травка. Лучшего места и быть не может. И запомни: если скот сможет добраться до травы, то даже зимой все будет хорошо. Мы первым делом обшарим окрестности и сгоним скот поближе к лагерю. Особое же внимание обращай на ослабленных животных. И непрестанно присматривайся. Присматривайся, не беспокоит ли что животных, не видать ли индейцев. И еще присматривайся – не появятся ли скотокрады! Смотри, не заметишь ли чего странного или неожиданного, например, какие-нибудь необычные следы. Словом, не упускай из виду ничего. И помни: ни одна корова сама по себе не станет долго брести по прямой. Они либо пасутся и бродят туда-сюда, либо лежат, пережевывая жвачку. А если животные долго идут по прямой, значит, их что-то подгоняет. Правда, иногда так стадо направляется на водопой…

Я говорил, а сам все оглядывался по сторонам, присматривался. Например, я уже знал, что где-то в этих краях бродит огромный старый гризли… Я видел следы его когтей на стволе дерева. Гризли царапают кору, чтобы таким образом застолбить свою территорию. Когда другой медведь забредет сюда, он сразу же увидит на стволах эти царапины. И если они окажутся слишком высоко, то пришелец повернется и даст отсюда деру.

Волчьи следы я тоже видел – отпечатки лап здоровенного зверюги. Как я прикинул, он весил, наверное, фунтов сто пятьдесят. Немногие дорастают до таких размеров. И еще здесь, конечно, водилось множество оленей, лосей и антилоп.

Сперва мы скакали вверх по ручью Повешенной Женщины в сторону Следового ручья, а потом свернули на восток, к Выдриному. Там нам попались следы небольшой группки индейцев – двух мужчин и нескольких скво с детьми и подростками. Свои пожитки они везли на травуа – на специальном индейском приспособлении. Два шеста связывают и волочат за лошадью или собакой, а сверху нагружают поклажу. Индейцы направлялись на запад, к Биг-Хорну. Один из лошадиных отпечатков что-то напомнил мне, но я никак не мог сообразить – что же именно?

Лишь поздним вечером, когда давно уже стемнело, мы наконец вернулись в хижину. Приближались к ней мы очень медленно и осторожно, но за время нашего отсутствия решительно ничего не изменилось. Задав корм скотине, я немного побродил вокруг.

Не то чтобы я что-то искал. Совсем нет. Просто мне хотелось узнать, каково тут ночью. В темноте все выглядело совершенно иначе, чем днем. Я просто ходил взад-вперед и приглядывался к очертаниям деревьев и скал, вдыхал ночные запахи.

И вдруг меня насторожил какой-то запах. Я различал запах сосен, запах лошадей в коррале, дыма над очагом, свежесрубленных деревьев… но ко всему этому примешивался едва уловимый аромат. И почему-то он навевал чувство одиночества, даже тоски…

Неожиданно в дверном проеме показалась голова Эдди.

– Иди ужинать, пока я все не выбросил! – закричал он.

Почему-то этот едва уловимый аромат напомнил мне благоухание цветка, только что раскрывшегося цветка… Но в такое время года подобные мысли представлялись полнейшей бессмыслицей.

Следующие пять дней мы работали как проклятые. В поисках скота мы отправлялись то на запад, в сторону Роузбада, то забирались далеко на север, вплоть до Грязного ручья и ручья Черепов. Найденные стада мы перегоняли на юг, поближе к нашему лагерю. Для снега вроде бы еще было рановато, но ведь в Монтане погода непредсказуемая, поэтому мы решили для начала обшарить как можно большее пространство. А уж потом, коли время позволит, провести более тщательные поиски.

Эдди Холт оказался наездником что надо, да и с веревкой обращался очень даже неплохо. Так что он мигом приноровился к ковбойскому ремеслу. Спору нет, все приходит с опытом, и за один день ковбоем не станешь. Но я объяснил Эдди все, что мог. Остальное ему предстояло постигать самому.

Скотина по большей части находилась в хорошем состоянии, хотя некоторых животных можно было бы забраковать. Отобрав немного молодняка и коров с телятами, мы направили их к ручью Повешенной Женщины. В тот день нам попадались лишь следы коров да диких зверей.

Уже ближе к сумеркам мы остановились на высоком обрыве неподалеку от истока Волчьего ручья. Перед нами открывалась долина Тонги.

– Прекрасный край, – тихо проговорил Эдди. – Прекрасный, дикий край.

– Да, так оно и есть, – кивнул я.

Яркие краски дня угасли, тени скрадывали расстояние, на землю опускалась вечерняя прохлада. Высоко в небе кружил орел… Скоро он покинет небесные просторы, оставив его совам и летучим мышам.

Я увидел волка, пробирающегося по склону меж деревьев. Голова зверя была опущена, он принюхивался к запаху дичи.

Мы молча и неподвижно сидели в седлах, наслаждаясь вечерним покоем. Наконец Эдди промолвил:

– Неудивительно, что они сражались за эту землю.

– Неудивительно, – согласился я. – Сражались и убивали. Не просто было одолеть сиу и шайенов.

Повернув коней, мы направились к лагерю.

– Здесь, – проговорил Эдди. – Здесь от всего избавляешься… Здесь чувствуешь себя по-настоящему свободным.

– Тут нет ненужной суеты, – отозвался я, – и меньше людей, которые тебе докучают. Но человек не может избавиться от всего. Ты можешь бежать, но не можешь спрятаться. Суета преследует тебя по пятам.

Однако слова Эдди крепко засели у меня в голове. Не потому ли я здесь? Может, я от чего-то бегу? Но чего же мне бояться? Даже дерусь я лишь развлечения ради, из азарта, как другие играют на скачках или сгибают на пари подковы. Я сызмальства любил драться, вот и все. Но при этом я не держал на противников зла, если, конечно, они не применяли нечестных приемов. Смешно сказать, но при моем бешеном нраве я никогда не зверею во время драк. Просто не завожусь по-настоящему.

Да, Эдди заставил-таки меня призадуматься. Хотя бы своими словами о том, что мне, мол, надо иметь собственный дом. Что ж, в этом он прав. У меня должен быть свой дом.

Ведь у меня есть сметка по части коров. Я разбираюсь в пастбищах. Я многому научился от людей, на которых работал… И, смею заметить, некоторым из них не мешало бы поучиться и у меня.

Значит, нужны быки. В таком бизнесе без добрых бычков не обойтись. Если есть бычки, можно не тревожиться за остальное стадо. Сейчас, соображал я, самое время заняться разведением скота. Лучше не заводить очень большое стадо, лучше выращивать тучных племенных коров.

Но где взять денег на обзаведение своим хозяйством? Можно, конечно, ограничиться крохотным ранчо, но для выпаса скота этого маловато… Подобные мысли занимали меня всю обратную дорогу. А потом вдруг раздался винтовочный выстрел.

Вечером, в глуши, выстрел из винтовки звучит особенно уныло, одиноко. Эхо долго разносится по холмам, пока не. замирает, наконец, где-то вдали.

Мы разом остановились и замерли, напряженно прислушиваясь.

– Совсем близко, – заметил Эдди.

– Но стреляли не в нас, – добавил я.

Ответного выстрела мы так и не услышали.

Еще минуту-другую мы прислушивались, затем начали спускаться по склону холма. Ехали медленно, ведь мы не знали, что ждало нас впереди.

Хотя, возможно, это просто охотник-индеец подстрелил оленя. Я высказал подобное предположение, и Эдди согласился со мной. Но на самом деле ни он, ни я не верили в это. Думается мне, мы оба с первых секунд не сомневались – кого-то застрелили. Но вот кого именно, мы не знали.

Но догадывались, что застрелили этого человека из засады.

Я потянулся к чехлу и вытащил винчестер. Несколько секунд спустя моему примеру последовал и Эдди. Теперь мы ехали чуть поодаль друг от друга. Мы были готовы к любым неожиданностям.

Последние несколько дней я постоянно ощущал, как во мне что-то меняется. Не сказать, чтобы это было доселе незнакомое мне чувство – нечто подобное происходило со мной и раньше, давным-давно. К тому же я знал, что такие вещи случаются со многими, когда приближается опасность, хотя, вероятно, и не со всеми. Как бы то ни было, но я это чувствовал, каждая частица моего существа твердила мне об опасности.

Отчасти причиной тому послужили предупреждения Билла Джастина и Чарли Брауна. Но дело было не только в этом.

Я твердо знал: меня насторожило предвестие смертельной опасности, витавшее в воздухе. Вообще-то по натуре я не мыслитель. Я неплохо езжу верхом, стреляю… ну, и прочее в том же роде. Но, сдается мне, любой, кому приходится подолгу вести уединенную жизнь вдали от людей – будь то ковбой, моряк, рыбак или охотник, – поневоле начинает задумываться о таких вещах. Порою я всерьез начинал задумываться: не оказывает ли опасность физического воздействия на атмосферу?

Мне трудно объяснить, что это за ощущение. Тем более я вообще человек немногословный и почерпнул свой словарный запас в основном из попадавшихся под руку книжек. Но мне кажется, так оно и есть. Временами опасность прямо-таки разливается по воздуху. И сейчас у меня возникло такое же ощущение.

Вершины холмов поросли сосновым лесом, но на пологом склоне виднелись лишь отдельные группки деревьев. До конца спуска оставалось не более двухсот футов. Темнело. Верхушки сосен на противоположном конце долины еще горели закатным огнем. Ветер легонько колыхал высокую траву. В полном молчании мы скакали к лагерю.

Копыта наших коней тонули в траве, негромко поскрипывали седла. Откуда-то доносился протяжный зов ночной птицы. Каждую секунду мы ожидали услышать выстрел, но ничего не слышали, не видели. Только колышущиеся под ветром травы, только темнеющее над головой небо…

И вдруг мы увидели лошадь, понуро щипавшую траву на плато близ истока ручья Степной Собаки.

Рядом лежал мертвец. Ветер задувал ему под рубашку и теребил концы шейного платка. Я сразу же узнал его. Джонни Вард был хорошим ковбоем… Когда я последний раз видел его, он работал на ранчо неподалеку Икалаки.

Пуля вошла под левую лопатку и вышла над карманом рубашки. Судя по всему, в Джонни стреляли с очень близкого расстояния.

Он был славным парнем, и смерть не обезобразила его. Джонни лежал у наших ног, и ветер теребил его черные кудри. Я вспомнил, что где-то на Востоке у него была семья.