Текст книги "Matador (сборник)"

Глава 12

Проснулся он, не понимая, где находится и какое сейчас время суток. События прошедших двух дней терялись в каком-то тумане. Вроде бы он искал Марию… Шел куда-то… Старик, женщина, таверна, грубый хозяин… Постепенно все встало на свои места. Да, он спит где-то неподалеку от деревни, в которой его ждала Мария.

Рафи резко сел и ударился обо что-то головой. Протянул руку Вроде потолок… Пошарил вокруг себя. Листья… Влажные прелые листья. Юноша нащупал выход из своего убежища и вылез в прохладный день. Где-то рядом слышалось журчание ручья. Рафи осторожно пошел на этот звук. Нужно было попить и хоть немного привести себя в порядок. Он вспомнил, как его вчера приняли в деревне… Если он хочет выяснить хоть что-нибудь, то не должен быть похож на сплошной ком грязи, который по нелепой случайности разговаривает.

Умывшись и кое-как почистив одежду (во всяком случае, он думал, что она стала хоть немного чище, впрочем, скоро он это узнает наверняка), Рафи уселся на узловатый, выпирающий из земли корень дерева и задумался.

Собственно, большого выбора у него не было. Или отправляться домой и навсегда забыть Марию и все то, что было с ней связано, или… а вот что «или» – Рафи не знал. Хозяин… Как его?.. Пабло, вроде. Да, точно, Пабло, сказал так: следуй за артистами. По его словам, это все, что просила передать Мария. За какими артистами? Стоп, стоп… Женщина сказала, что в деревню как раз приехали бродячие артисты. Сегодня они будут давать представление. Не о них ли шла речь? Но откуда Мария могла знать, что они приедут в этот город? Хозяин таверны сказал, что она уехала утром. А артисты появились в деревне незадолго до самого Рафи, то есть поздним вечером…

Голова у Рафи шла кругом. Он совершенно перестал понимать, что происходит. Все это напоминало сумбурный сон… Но сон это или нет, перед ним лежало два пути. Домой или к артистам, коли уж так говорила Мария.

А что он скажет этим артистам? «Возьмите меня с собой»? Это тогда, пять лет назад, он был бы полезен таким бродягам. А сейчас? Обуза, помеха. Кто захочет возиться с ним? Им самим наверняка еле-еле удается прокормиться. Зачем лишний рот? Да и что будет, даже если случится чудо и они возьмут его с собой? В лучшем случае, он будет вытворять что-нибудь смешное, чтобы позабавить толпу. Станет посмешищем, слепым клоуном, будет зарабатывать на похлебку собственным несчастьем, как карлики, которых он несколько раз видел в бродячих цирках.

Но ведь все это не просто так. Это все нужно, чтобы быть, в конце концов, с Марией, возразил себе Рафи. Что делать, если это необходимая жертва? Сколько он слышал песен, в которых люди жертвовали ради любви жизнью. А на что готов пойти он ради своей любви?

Но одно дело песни, и совсем другое – жизнь. В песнях про матадоров тоже почему-то не говорится о сжимающем сердце страхе, вони, идущей от быка, и его тупой ярости. Там все красиво, даже если поется о трагической смерти матадора. Никто не будет петь о том, как вываливаются внутренности из разорванного живота… Конечно, с любовью все не так страшно, но все-таки песни от жизни очень далеки…

Неизвестно, сколько еще просидел бы так Рафи, борясь с сомнениями и страхами, и к какому решению он пришел бы. Все-таки человек – это человек, даже если он влюблен. Но его размышления прервал громкий веселый звон колокола, возвещавший жителям деревни, что скоро на центральной площади начнется представление.

* * *

Здесь собралась вся деревня. Толпа подхватила Рафи, сжала со всех сторон, куда-то потащила, ударила обо что-то деревянное, придавила и так оставила… За это время юноша успел десять раз пожалеть, что пришел на эту площадь. Если уж решил все-таки найти артистов, необязательно было приходить на это чертово представление. Того и гляди все ребра переломают. Никому и дела нет до его слепоты. Но делать было нечего. Оставалось только терпеть эту давку, крики над самым ухом да сокрушительный запах чеснока.

Все представление Рафи, можно сказать, пропустил мимо ушей. Да и слушать особо было нечего, не дурацкие же шутки клоунов… Голова у него была занята лишь одним – как убедить артистов взять его с собой. Он придумывал способы один другого безнадежнее и тут же с негодованием отвергал их. Ничего стоящего на ум не приходило. Наконец он устал спорить сам с собой и решил просто положиться на случай. Подойти и попросить. А там уж как получится. Если не возьмут, он побежит за их фургонами. Не продлится же это вечно! Рано или поздно (лучше, разумеется, рано) Мария найдется.

Солнце, видимо, стояло в зените, и, словно позабыв, что на дворе осень, палило нещадно. Рафи был прижат к борту телеги, как он определил на ощупь, и мучился от жажды, духоты и голода. Он не ел уже третьи сутки. Муки голода усиливало то, что вокруг все что-то жевали. Со всех сторон доносились запах пищи и аппетитное чавканье. Один раз Рафи показалось, что еще немного, и он упадет в обморок. Может быть, он даже и потерял сознание на мгновенье, но упасть ему не дали. Что там упасть! Ему и пошевелиться-то было невозможно, настолько сильно напирали сзади.

Он внезапно вспомнил, что почти так же стоял пять лет назад на площади родного города. Да, все было очень похоже. Те же запахи, те же звуки… Как будто он вернулся назад во времени. Но только на этот раз его окружала темнота.

Толпа вдруг заволновалась еще больше. По обрывкам разговоров, которые доносились до него, Рафи понял, что сейчас начнется главное действие сегодняшнего дня. Его догадку подтвердил дробный мягкий стук копыт по песку.

Несмотря на то, что он стоял по ту сторону круга и ему ничто не грозило, несмотря на то, что он был слеп и теперь не имел ни малейшего шанса принять участие в бое быков, несмотря на то, что уже простился со своей мечтой и почти принял свою судьбу, несмотря на то, что не мог видеть происходящее сейчас на площади, – несмотря на все это сердце Рафи бешено заколотилось, когда рядом с ним, в каких-то пяти-шести шагах, пробежал бык.

Торо остановился где-то на другом конце импровизированной арены. Рафи услышал его мычание, больше похожее на нечто среднее между ревом и рычанием. Он звал противника. И новые крики возвестили о том, что на арене появился матадор. Рафи, как ни напрягал слух, за шумом толпы не смог расслышать его шагов. Теперь, когда слух заменил ему зрение, он мог только так познакомиться с тем, кто сегодня будет сражаться с быком. Как же ему хотелось, чтобы зрение хоть на минуту вернулось к нему! Он был готов отдать за это весь остаток своей жизни.

И то смирение перед судьбой, в котором он так долго себя убеждал и к которому ему помогала прийти в меру своих сил Мария, вдруг испарилось, растаяло без следа, как будто его и не было вовсе. Он ясно понял, что никакая любовь, никакая девушка не сможет заменить ему бой с быком. Как бы он ни старался, как бы он ни желал, примириться с тем, что ему не суждено больше выйти на арену, он не сможет. Он обречен всю жизнь чувствовать эту острую, как рог быка, тоску…

И не стоит обманывать себя. Не стоит даже пытаться доказать самому себе, что в мире есть много других замечательных вещей. К чему это? Мигель говорил, что не мы сами выбираем свою мечту, а мечта выбирает нас. Что ж, может быть. Но это вовсе не значит, что нужно отворачиваться от нее, если она тебя предала. Он пытался смириться, думая, что это и есть мужество. Но много ли мужества в предательстве? Много ли доблести в том, что отвечаешь на предательство предательством? Нет. Предавая свою мечту, отказываясь от нее только потому, что никогда не сможешь ее осуществить, ты предаешь сам себя. Ибо если уж ты сделал один раз свой выбор, следуй ему до самого конца. Потому что этот выбор твой и только твой.

Так думал Рафи, с замирающим сердцем прислушиваясь к тому, что происходило сейчас на арене. Сначала это был просто бессмысленный набор звуков. Все перемешалось – тяжелый топот копыт, легкие, еле слышные шаги матадора, мычание быка, выкрики из толпы, шелест плаща… Но постепенно перед внутренним взором Рафи начала складываться связная картина боя. Он поймал тот ритм, в котором двигались бык и тореро, и уже мог угадать, когда бык бросится в атаку, куда его уведет матадор… Он ясно представлял себе, как взлетает капоте, заставляя быка обегать вокруг человека и замирать в недоумении, увидев перед собой пустоту.

Теперь его ухо отсеивало все ненужное и улавливало лишь звуки боя. Он слышал легкие, скользящие шаги эспады, хриплое дыхание быка и по ним догадывался о том, что в данную секунду происходит там, в отгороженном телегами круге. Он настолько погрузился в этот мир звуков, что мог легко отличить на слух веронику от полувероники, китэ от пасе… Он знал, что этот бык охотно бросается вперед, его не нужно долго дразнить, и бросается он всегда прямо и открыто. Рафи «видел» бой. Это настолько его увлекло, что он позабыл обо всем на свете. Даже образ Марии потускнел, отошел на второй план… Ничто не имело значения. Только схватка.

Ему вдруг показалось, что это он стоит перед быком, вызывая его на атаку. Он сам сейчас дразнил быка своим телом, чтобы в последний момент подставить вместо себя плащ и почувствовать, как рог быка скользит по бедру, когда бык томительно долго описывает полукруг, следуя за капоте. Рафи стал единым целым с матадором. Он слышал каждое его движение и про себя повторял его в мельчайших деталях.

Наконец бык устал. Рафи сразу понял это. Во рту у него пересохло. Вот сейчас матадор отошел к барьеру, чтобы взять мулету и шпагу. Вот он встал перед быком. Тот не спешит атаковать. Ему тяжело двигаться, он слишком много сил отдал, гоняясь за красным плащом. Ему хочется только одного – оказаться сейчас на зеленом пастбище, вдали от этих людей, от непонятной и не очень интересной игры, где он каждый раз остается ни с чем, вдали от этого песка, по которому так тяжело бегать. И вот снова эта раздражающе красная тряпка…

Рафи затаив дыхание следил за фаеной. Да, это был хороший матадор. Не блестящий, но хороший. Он работал рискованно и чисто и не сделал ни одной ошибки. Правда, зрителям хотелось, чтобы он работал еще рискованнее и чище, но такова уж толпа. Рафи это понимал. Даже если тореро будет творить чудеса, люди все равно будут считать, что заплатили больше, чем нужно.

Все, кто был на площади, затаили дыхание. Настало время завершающего удара. Нервы у Рафи были напряжены так, что казалось, вот-вот лопнут. Это он стоял, прицелившись шпагой в щетинистый загривок и чуть покачиваясь на носках. Это ему сейчас предстояло опустить мулетой голову быка как можно ниже и коротко бросить свое тело вперед, навстречу рогам. Это его рука должна была ударить уверенно и сильно, так, чтобы шпага вошла в быка по самую рукоятку.

И он бросился. Бросился одновременно с матадором, на миг слившись с ним воедино. Бросился прямо и коротко, как учил его Мигель, как бросался он сам тогда, на площади, пять долгих лет назад.

И это его удар приветствовала восторженным ревом толпа…

Рафи вдруг понял, что плачет.

* * *

– Нет. Ну посуди сам: как ты можешь нам пригодиться? Даже за скотиной ухаживать и то не сможешь. Думаешь, мои люди согласятся за просто так свои гроши отдавать, чтобы тебя накормить? Денежки-то ох как нелегко нам достаются. Иной раз по нескольку дней на воде да хлебе сидим.

Все было, как Рафи и ожидал. Его собеседник – Рафи по голосу узнал того самого клоуна с глупыми шутками – расхохотался, едва услышав просьбу. Юноша даже не успел договорить. Тем не менее, разговор длился уже почти час. Рафи был настойчив. У него не было иного выхода. Пришлось забыть на время о своей гордости.

Когда бой закончился и Рафи, вытирая непрошеные слезы, смог перевести дух, он вспомнил про Марию. Все-таки рядом с ней он хотя бы на какое-то время мог забыть о том, что никогда не сможет быть матадором. Он внезапно понял, насколько соскучился по ее голосу, запаху, смеху… Ему захотелось снова услышать ее неторопливую плавную речь, прижаться щекой к ее волосам, пахнущим свежестью лугов после грозы. Только рядом с ней он мог найти утешение и избавление, пусть и временное, от своей боли…

И он, не мешкая больше, направился к артистам.

И получил то, что ожидал получить. Отказ. Прямой, категоричный отказ.

– Ну вот скажи, что ты можешь делать? – устало говорил клоун. Его утомило упрямство этого странного слепого юноши. – Что? Жонглировать умеешь?

Рафи покачал головой.

– Так, – удовлетворенно сказал шут. – Фокусы знаешь? Огонь умеешь глотать? Акробат? Певец? Музыкант?

– Я матадор, – тихо, но твердо ответил Рафи. Он и сам не понял, почему произнес это. И уже приготовился услышать новый взрыв хохота. Но его почему-то не последовало.

– Матадор? – переспросил хозяин цирка. – Ты хочешь сказать, бывший матадор? И много быков ты убил?

– Одного, – честно ответил Рафи.

– Вот как. И давно? Ты уже тогда был слепым?

– Давно. Пять лет назад. Я еще видел…

– Пять лет? Сколько же тебе тогда было?

– Тринадцать лет.

– А-а-а, – протянул шут. – Ну понятно… Убил двухгодовалого теленка и теперь называешь себя матадором.

– Нет. Это был взрослый бык. Бык-четырехлеток. И я убил его по всем правилам. Он поднял на рога матадора. Я вышел вместо него.

– Один? – уточнил шут.

– Один.

– Не верю, – отрезал шут. – Тринадцатилетний мальчишка и бык-четырехлеток… Не верю. Рассказывай эти сказки молоденьким девушкам.

– Это правда. Город, в котором это произошло, находится в одном дне пути отсюда. Поезжайте и спросите. Многие помнят тот бой.

Хозяин бродячего цирка немного помолчал.

– Ну, хорошо, – сказал он после паузы. – Давай-ка я посмотрю, как ты обращаешься с мулетой. Пошли со мной.

И он вылез из фургона. Рафи не оставалось ничего другого, как следовать за ним на слух.

– Постой здесь, – сказал хозяин и куда-то ушел.

Рафи не знал, что его ожидает. Но сейчас это его мало заботило. Слишком сильна была злость на этого шута, который усомнился в правдивости его слов. Да выходил ли он сам хоть раз против быка? Или способен только отпускать сальные шуточки на потеху толпе? Но еще больше Рафи злился на самого себя. Он почувствовал себя солдатом, который продает свои награды, заслуженные в жестоких сражениях, чтобы не умереть с голоду.

– На вот, держи, – услышал он голос шута.

Рафи протянул руку. Это была свернутая мулета.

– Покажи, как ты с ней работаешь. Но предупреждаю: если мне не понравится, разговаривать с тобой я не буду. Скажу своим, чтобы намяли тебе как следует бока да отправили туда, откуда пришел. Понял?

– А если понравится?

– Тогда поговорим еще. Давай. Покажи-ка мне хорошую фаену.

– Что вокруг меня? – спросил Рафи, как спрашивал когда-то Марию. При этом воспоминании у него защемило сердце.

– Ровная квадратная площадка… Шагов десять на десять. Может, чуть больше. Места тебе хватит.

Рафи кивнул и развернул мулету.

А дальше тело сделало все само. Оно уже делало это не одну сотню раз, и ни разу не ошиблось теперь. Кто-то восхищенно присвистнул, кто-то захлопал в ладоши… Рафи даже не услышал, как к месту действия подтянулись остальные артисты. Он вообще ничего не слышал и не чувствовал, полностью поглощенный боем.

На этот раз бык попался не из простых. Он то не хотел атаковать, то бросался вперед в самый неожиданный момент и по совершенно непредсказуемой траектории. Он не реагировал на мулету, его приходилось подманивать собственным телом, каждый раз смертельно рискуя. Он был не очень крупным, но быстрым и резким и потому особенно опасным.

Но Рафи сумел найти к нему ключик. Он смог за считанные минуты приучить быка к мысли, что тот должен умереть. Но умереть красиво, без суеты и спешки, без ненужных сожалений, до конца выполнив свой долг, как подобает настоящему воину. Бык послушал его, и они смогли стать на какое-то время единым целым. Причудливым существом, исполняющим свой последний танец, танец смерти.

– Очень даже неплохо, – донесся до Рафи голос шута. – Очень неплохо. Что скажешь, Луис?

– Трудный был бык? – Рафи не сразу понял, что человек обращается к нему.

– Да, непростой. Кто вы?

– Меня зовут Луис.

– Вы матадор, который выступал сегодня?

– Да.

– Так что ты скажешь, Луис? – повторил свой вопрос шут.

– Что я скажу? Из этого парня получился бы выдающийся матадор. Жаль, что он слепой. Очень жаль. Я догадываюсь, что ты хочешь заставить его делать, и хочу сказать, что мне это не по душе.

– Он сам напросился, – возразил шут. – Я же тебе говорил, он меня чуть не до помешательства довел, уговаривая взять его с собой. Вот я и дам ему эту возможность… Или ты готов кормить его на свои деньги?

– Делай, как знаешь.

Рафи не вмешивался в разговор. Он совершенно не понимал, о чем речь. В ушах звучали слова Луиса: «Из этого парня получился бы выдающийся матадор». И это сказал человек, сам недавно убивший быка. Убивший красиво, с первого удара. Слова такого человека многого стоили. Рафи был горд собой, даже забыв на минуту, что он слепой и стать этим «выдающимся матадором» не сможет никогда.

Глава 13

Затея хозяина бродячего цирка была очень проста и очень выгодна. Этот человек не первый год колесил по дорогам, давая представления в городах и деревнях. Он хорошо знал, что любят люди. Не один человек, а именно люди, толпа, столь охочая до зрелищ. Он понял это, когда ему довелось увидеть в одном из городков, в который он заехал со своим цирком, публичную казнь. Одному человеку вряд ли доставило бы удовольствие наблюдать за тем, как кого-то вздергивают на виселицу. Но толпа воспринимала это развлечение. Острое, жутковатое, но развлечение. И когда все закончилось, хозяин цирка прочитал в глазах сотен людей, которые стали на это время одним огромным организмом, лишь разочарование – очень уж быстро отмучился осужденный.

Из этого шут вынес хороший урок – то, что может быть противно одному человеку, почти наверняка порадует толпу. Поэтому он и предложил Рафи место в своей труппе. Он взял его в качестве матадора. Слепого матадора-шута.

– Все очень просто, Рафи, – сказал хозяин, когда юноша закончил свое выступление и они вернулись в фургон. – Перед выступлением Луиса на арену будешь выходить ты. Я куплю совсем маленького бычка, теленка. Рога мы ему подпилим, наденем на них кожаные чехлы. И ты будешь сражаться с ним вслепую. Опасности для тебя никакой. Ну, разве что пара синяков. Бычка, конечно, убивать не будешь… Да у тебя все равно и не получится… Так что выходить будешь с деревянной шпагой… Чтобы все было похоже на настоящую фаену. Покажешь публике свои китэ, разогреешь ее немного, и все, можешь отдыхать. Одно выступление в два дня. Не так уж и много, верно? А за это я буду платить тебе процент со сборов. Поначалу много не обещаю, посмотрим, как ты себя покажешь… Да и, как я вижу, деньги для тебя не главное. Ну, что скажешь?

Рафи стиснул зубы. Его хотели превратить в клоуна, выставить на посмешище… Да что он! Клоунаду делали из самого боя быков. Первым порывом Рафи было плюнуть в лицо этому шуту и убраться отсюда. Но…

Он представил себе свою будущую жизнь. Без Марии, без быков, без возможности видеть. До конца дней ему предстоит жить на содержании ненавистного дяди и братьев. До конца дней он будет сидеть на пороге своего сарайчика, видя вокруг лишь тьму и зная, что ничего уже изменить нельзя. И ему стало страшно. Страшно по-настоящему, не так, как страшно перед быком или разъяренным дядей. Черный, мутный, тяжелый, пригибающий к земле страх – вот что почувствовал Рафи, заглянув в свое будущее. Заглянув без самообмана. Без всяких: «Посмотрим, может, все еще будет хорошо». Без пустой надежды на чудо. Ему стало страшно. И тогда Рафи согласился.

– Ну, вот и хорошо, – ответил хозяин. В его голосе не было ни злорадства, ни удовольствия от унижения другого. Он ничего подобного не испытывал. Он был дельцом. И если бы Рафи мог принести ему большую выгоду, выполняя другую, не столь унизительную работу, он никогда не предложил бы ему выступать в качестве клоуна.

– Вот и хорошо, – повторил шут. – Будешь жить в фургончике вместе с Луисом. Он тебя немного подучит. Да и поговорить вам будет о чем. И не считай себя жертвой, Рафи. Я не знаю, зачем тебе так нужно ехать с нами, но вижу, что у тебя есть какая-то очень важная для тебя цель. Так вот, жизнь устроена так, что рано или поздно приходится выбирать между своей целью и собственными представлениями о том, что хорошо, а что плохо. Но если ты сделал выбор в пользу цели, то не стоит считать себя обманутым. Это бесполезно и глупо. Принимай себя, принимай свой выбор. Я открою тебе один маленький секрет – в этом мире никто тебе не скажет, какой выбор был бы правильным. Что бы ты ни выбрал, какое бы решение ни принял, оно верно только потому, что принял его ты сам.

* * *

Так Рафи стал артистом бродячего цирка. Случилось то, что должно было случиться еще пять лет назад. Сбывается любое желание, если оно является достаточно сильным. Свое желание определяет человек. Но сроки его исполнения устанавливает мир. Правда, мир оставляет за собой и право вносить свои коррективы в исполняемое желание.

Рафи нелегко далась роль клоуна. Поначалу быка изображал сам хозяин цирка. Он решил дать возможность юноше немного привыкнуть к арене и хохоту публики, прежде чем выставлять против него настоящего бычка. Ведь и полугодовалый теленок может покалечить человека. Поэтому шут смастерил некое подобие рогов, взяв два настоящих рога коровы, подпилив их и закрепив на поперечной перекладине, и выходил с этим сооружением на арену. Клоун-бык против клоун а-матадора.

Разумеется, вначале все шло не совсем гладко. Нет, бык-то был хорош. Он так яро взрывал «копытом» песок, так натурально мычал и бешено вращал глазами, что публика то и дело покатывалась со смеху. А вот матадор вел себя вяло. Было видно, что он каждым движением делает одолжение толпе. А кому такое может понравиться? Спасло Рафи от освистывания только то, что «бык» постоянно брал верх в этих схватках. Каждый раз, когда клоун, незаметно подкравшись сзади, «рогами» поддевал матадора и заставлял ткнуться его носом в песок, зрители одобрительно кричали и улюлюкали, осыпая Рафи шуточками и овощами.

Он молча поднимался, вытирал лицо и снова брал в руки мулету. Его душила ненависть к этой орущей, плюющейся, хохочущей толпе, но он лишь сильнее стискивал зубы. Клоун был прав – он сделал свой выбор, и жаловаться теперь не было смысла. Оставалось только терпеть и надеяться, что рано или поздно, но все это закончится. Однако понимать и надеяться – это одно, а выходить каждый день на арену, где тебя ожидает лишь очередное унижение, – это совсем другое. И Рафи не мог ничего поделать со своей ненавистью и презрением.

Однажды, после особенно неудачного представления, хозяин позвал юношу в свой фургон.

– Мне не нравится, как ты выступаешь, – начал он после долгого молчания, во время которого Рафи сидел, понурив голову. – Но то, что не нравится мне, – мое личное дело. Куда хуже, что твои выступления не нравятся публике. Это намного хуже, приятель. Для тебя. Ты думаешь, я буду держать в труппе человека, который не хочет нормально работать? Заметь, не «не может», а именно не хочет…

Рафи промолчал. Ему нечего было ответить. Не рассказывать же, что творилось у него в душе, когда он лежал на песке под градом гнилых овощей, даже не имея возможности посмотреть в глаза тем, кто его освистывал. Вряд ли хозяин это сможет понять. А даже если и поймет? Что это изменит? Для него важно лишь одно – деньги. Поэтому Рафи сжал губы и еще ниже опустил голову.

– Ну, и что же ты молчишь? Пойми, Рафи, мне не доставляет удовольствия видеть, как над тобой хохочет толпа. Кстати, если ты не знаешь, то я тебе скажу: хохотать она может очень по-разному… И все здесь зависит только от человека, который находится на арене. Она может смеяться весело, зло, злорадно, добродушно, презрительно, ненавидяще, одобрительно, восхищенно… Да еще много как. Она может смеяться вместе с тобой или над тобой. И это выбирать тебе… Ты же почему-то выбрал для себя самый плохой вариант и теперь возненавидел за это других. Зачем? Что тебе это дает? Право на злость?

Хозяин помолчал немного, ожидая каких-нибудь возражений от Рафи, но их не последовало. Юноша был озадачен таким поворотом разговора.

– Я тебя не звал в свою труппу. Ты сам этого хотел. Верно? – продолжил клоун, видя, что юноше сказать пока нечего. – Это был твой первый выбор. Я тебе сказал, сказал прямо и четко, какую работу я могу тебе предложить. Ты согласился. Причем опять-таки без всяких уговоров. Это был твой второй выбор. Ты мог стать для зрителей кумиром, но стал жалким посмешищем. Это был твой третий выбор… Смотри, никто ни к чему тебя не принуждал. Так кого ты ненавидишь? И главное – за что?

– Как я мог бы стать кумиром? – наконец подал голос Рафи. – Я, слепой, как крот…

– Покажи ты им то, что показал мне тогда, в той деревне, где мы познакомились, они бесновались бы от восторга. Мужество преодоления, Рафи, мужество преодоления… Вот, что по-настоящему достойно уважения. Для них ты смешон не потому, что слеп, а потому, что сдался. Они видят перед собой маленького человека, безвольно опустившего руки. Как они должны к тебе относиться? В лучшем случае жалеть… А ведь смеяться над тем, что жалеешь, так легко. Но попробуй посмеяться над тем, что уважаешь.

– И все равно, я не понимаю… Даже если я выйду против молодого быка, настоящего быка. Это ведь все равно будет клоунада. Я не смогу показать настоящее владение мулетой или шпагой…

– Конечно, не сможешь. Но ты сможешь показать, что не сломался. Ты сможешь показать свою волю, решимость и мужество бороться со своей слепотой. Если для тебя все будет всерьез, то и для них это уже не будет пустым развлечением. Люди любят смотреть драму. У большинства из них серая пресная жизнь. И не потому, что она так сложилась. А лишь потому, что у них не хватает смелости и мужества самим стать участниками трагедии. Тысячи смотрят на то, как матадор рискует жизнью на арене. Но единицы сами выходят к быку. Почему? Ведь возможность есть у каждого… Да потому, что смотреть на чужую игру со смертью очень волнующе, но абсолютно безопасно. Это замечательное сочетание… Вроде испытываешь острые ощущения, но при этом твердо знаешь, что вернешься домой целым и невредимым. Так же притягивает чужое мужество… Поверь, они будут смотреть не на то, как ты владеешь мулетой и управляешься с быком. Они будут смотреть на человека, который смог взять в руки мулету и выйти против быка… Пусть даже и совсем молодого.

– Не знаю, получится ли у меня, – сказал Рафи.

– Получится. Если перестанешь думать, что ты жертва… А чтобы избавиться от этой иллюзии, постоянно напоминай себе, что ты не центр мироздания, который вдруг все вознамерились обидеть. Следуй своему выбору. Следуй ему, чего бы тебе это ни стоило. На гору восходит только тот, кто готов умереть ради вершины. Если есть сомнения на этот счет, забудь о своей цели, все равно у тебя ничего не получится. Будь готов умереть ради цели, Рафи. Ради любой цели. Даже самой пустячной… Только так ты сможешь сделать в своей жизни хоть что-нибудь. Будь готов умереть. Побеждает только тот, кто ради победы готов отдать жизнь. Это самая сложная наука, но она – единственное, что стоит принимать в расчет. Ну и, выходя на арену, помни о том, что ты не самая важная на этой земле птица, над которой никому не позволено смеяться. Это тебе поможет.

Рафи молча кивнул. Ему нужно было подумать над тем, что сказал хозяин. Слишком неожиданно было слышать эти слова от того, кого привык считать не очень удачливым клоуном и расчетливым дельцом.

– И вот еще что, – снова заговорил хозяин цирка. – Я дам тебе еще один раз выйти на арену. Только один раз. Если ты по-прежнему будешь валять там дурака, я тебя выгоню из труппы. Дармоеды-белоручки мне не нужны. Они нигде не нужны… Так что поразмысли над моими словами хорошенько. И помни – только один шанс. Если человек не понимает подобных вещей с первого раза, дальше с ним возиться бесполезно. У нас у всех есть только одна попытка, Рафи. У всех и всегда. Жизнь слишком коротка, чтобы превращать ее в учебный бой с деревянной шпагой. Все, иди.

* * *

Труппа остановилась на ночлег в чистом поле. Хозяин решил, что лучше показаться перед потенциальными зрителями утром, отдохнувшими и свежими. Поэтому они остановились в нескольких милях от очередного городка, название которого Рафи ни о чем не говорило.

Сразу после ужина юноша взял свою палку и решил найти какое-нибудь уединенное тихое место, где можно было бы подумать о том, что сказал ему сегодня хозяин. Впрочем, он и так каждый вечер искал уединения. Он держался в труппе особняком, ни с кем не разговаривая без крайней необходимости. Даже со своим соседом по фургончику, матадором Луисом, он сводил все общение к минимуму. Ему казалось, что другие будут либо жалеть его, либо смеяться над ним. Ни то, ни другое его не устраивало. Исключением была Мария… Но где она теперь?.. А все остальные были для Рафи не более чем вынужденными спутниками, своего рода меньшим из двух зол. Так что своих коллег Рафи избегал. Он даже мало кого знал по именам и вообще плохо представлял, кто входит в труппу. Он сам, матадор Луис, клоун-хозяин, жонглер… Кто еще? Кто-то был, Рафи иногда слышал и женские голоса, но кто эти люди и чем занимаются, – его это не интересовало. Важно было только одно – найти Марию. А остальное… Что ему до всего остального?..

Поэтому едва опустела его миска, он встал и отошел от костра. Слепому не нужно долго искать место, где он был бы один. Несколько десятков шагов, и человеческие голоса стихают, запахи тают и вот ты один на один с вечной ночью, окружающей тебя. Один на один с собой, своими мыслями, сомнениями и чувствами…

Рафи снял куртку, бросил ее на землю и сел. Издалека до него доносились голоса и смех артистов, звуки гитары, которые время от времени перекрывало громкое не слишком стройное пение. Но все это было очень далеко, казалось, в другой жизни. А окружал Рафи совсем иной мир, мир ночи. Прохлада, туман, от которого слегка першило в горле, стрекотание сверчков и тихий шелест ветра в ветвях кустов. Рафи неосознанно поднял голову, чтобы посмотреть на звездное небо. Но увидел лишь тьму…

Слова хозяина странным образом внесли некоторое успокоение в душу юноши. И дело даже не в том, что после них он смог хоть немного, хоть самую малость, но изменить отношение к своей слепоте. Благодаря тому, что сказал хозяин, Рафи понял, что тот мирок, в котором он жил все эти годы, – не что иное, как его иллюзия. Все те правила, которые он установил для себя, все ценности, которые создал и которые считал единственно правильными, все те образы, которые он заботливо, мазок за мазком, нарисовал для себя и в которые безоглядно поверил, – все это лишь его представление о том, что его окружает, а не настоящий мир. Там, всего на расстоянии вытянутой руки, существуют другие правила, ценности и образы. Другие не значит неправильные… Но и не значит, что верные. Просто другие. И каждый маленький мирок имеет право на существование. А следовательно…