Текст книги "Я – человек-выстрел"

3
Рука Суареса
Я отдал все ради своей страны и своей команды.

Когда Уругвай победил Гану в драматичной серии пенальти за выход в полуфинал мирового чемпионата впервые за сорок лет, моя беременная жена нервно смотрела матч по телевизору… как и я сам.

Меня удалили с поля за то, что я помешал прострелу в ворота своей рукой, помешал африканской команде впервые в истории выйти в полуфинал, и теперь я сидел в тихой, практически пустой раздевалке стадиона «Соккер Сити» в Йоханнесбурге, а сердце бешено стучало, и я с трудом удерживал телефон в руках. Рядом был только наш сотрудник по экипировке Гильермо Реветриа, но я еще переписывался с Софи, смотревшей игру с семьей в Барселоне.

С каждым пенальти напряжение нарастало. Затем пришла очередь моего кумира – Себастьяна Абреу. Его называют «El Loco», сумасшедший, и он жил, оправдывая свое прозвище. Это был классический сумасшедший. Изящным ударом он отправил мяч в сетку. Невероятно, но Уругвай проходил дальше. Никто не видел ничего подобного за столько лет. Никто этого не ожидал.

После первого матча Уругвая в финале чемпионата мира – нашей худшей игры за весь чемпионат – Софи уехала из Южной Африки в Барселону. «Adios, – сказала она, поцеловав меня на прощание. – Увидимся на следующей неделе».

Она была беременна уже семь с половиной месяцев, и Софи возвращалась домой к родителям. Она думала, что я тоже скоро к ней присоединюсь, и сам я думал так же.

То, как мы сыграли против Франции, свидетельствовало о том, что наша команда скоро отправится домой. Мы закончили со счетом 0: 0, и это было ужасно; мы были ужасны.

В раздевалке было тихо после игры. Было трудно с этим смириться. Болельщики выражали свое недовольство еще во время квалификации, мы чувствовали напряжение, но все же смогли попасть в ЮАР. В отборочном этапе мы заняли пятое место и для прохождения дальше должны были победить Коста-Рику в матче плей-офф. С октября 2007 по ноябрь 2009 года мы боролись за это и думали, что все проблемы уже позади. Но после той первой игры нам казалось, что мы всех подведем. И мы продолжали так думать почти неделю на чемпионате мира.

Затем мы обыграли Южную Африку в Претории со счетом 3: 0, и к нам стала возвращаться уверенность. Мы думали: «Если мы смогли победить хозяев поля и будем продолжать играть так же хорошо, кто знает, чем все кончится?» Внезапно мы поверили в себя. Чемпионат мира закончен? Нет уж. Все только начинается.

Диего Форлан в той игре забил первый мяч, а я заработал пенальти, на котором он забил второй гол. Их голкипер свалил меня с ног и был удален с поля. Затем я ассистировал третьему голу для Альваро Перейра. Потом мы победили сборную Мексики со счетом 1: 0, а я забил свой первый гол на чемпионате мира, отпраздновав его, изображая беременный живот. И Уругвай, и Мексика уже знали, что проходят дальше, но победа означала возможность избежать игры против Аргентины, поэтому ни одна команда не хотела проиграть. По крайней мере мы не отправимся домой сразу после первого раунда. На самом деле мы, может быть, даже пройдем дальше. В конце концов мы остались в Африке до самого последнего дня.

С каждым матчем мы играли все лучше и лучше. Тем временем живот Софи становился все больше и больше.

Для меня было очень странным все происходящее. Я воплощал свою мечту играть за Уругвай в чемпионате мира, но я боялся пропустить рождение своей дочери и сильно переживал за Софи. Я скучал по ней. Софи обычно ходила на все мои игры, но теперь она уехала домой, потому что хотела, чтобы рядом с ней была ее семья, доктора, и я не хотел, чтобы она нервничала. Но вышло все наоборот: я постоянно ей звонил, а она говорила мне, что после каждой игры у нее были схватки.

Команда Уругвая обосновалась в Кимберли, что в центральной части Южной Африки, хотя позже нам пришлось переехать после группового этапа. Там не было ничего интересного, поэтому наши семьи к нам не приезжали. Мы были изолированными, но это нас полностью устраивало, поскольку мы были здесь для того, чтобы работать. Мы не чувствовали, что находимся под давлением; мы не ждали ничего хорошего после своей провальной квалификации и особенно после матча с Францией. Никто нас не обсуждал, но нам было это на руку.

Рядом с нашей базой в Кимберли была огромная впадина. Ее так и называют: «Большая Дыра». Это старый алмазный рудник, и он полностью оправдывает свое название – гигантская яма. Мы все ходили на нее посмотреть, и она была действительно впечатляющая, непохожая на все, что я видел до этого. Глубина составляла 240 метров, а ширина – как дюжина футбольных полей. Наш гид рассказал нам, что это самая большая искусственная впадина в мире. Так они ее еще и вручную выкопали?

Еще мы ездили на экскурсию посмотреть на детенышей львов и тигров. Диего Форлан сказал, что знает ответ на вечный вопрос: кто победит в бою – тигр или лев? По его словам, он видел документальный фильм. Как оказалось, победит тигр. В любом случае мне было страшно. Нам вынесли детенышей, все стали им умиляться, и это был потрясающий опыт, который можно пережить только в Южной Африке, но я был напуган до смерти. Я отправил Софи сообщение: «Не могу поверить, но мы сейчас среди кучи львят, и некоторые к ним подходят и даже берут их на руки и обнимаются. Я никогда не стану делать ничего подобного».

«О чем речь? Сфотографируй».

«Ты с ума сошла!»

«Пожалуйста, сделай фотографию».

Пришлось их фотографировать. Но если вы посмотрите на фотографию, то отчетливо увидите, что я стараюсь держаться от львенка подальше. Я смотрю на него искоса, а голова в ужасе повернута в сторону, потому что я боялся, что он на меня набросится.

Еще нас посетил Альсидес Гиджа – тот самый, который забил мяч в матче Уругвая против Бразилии в финале чемпионата мира 1950 года на стадионе «Маракана». Гиджа – единственный оставшийся в живых игрок своей команды. Трудно переоценить значимость той победы для народа Уругвая; нам не рассказывают об этом, скорее, мы уже рождаемся с этим знанием. Гиджа рассказывал истории и делился опытом. Он поведал, какие были у него concentraciones (собрания команды перед играми). А я думал, что это у нас все плохо. Тогда их будто запирали в военных казармах: у них не было никакого контакта с внешним миром, они не могли повидаться или поговорить со своими семьями, а жили они в одном огромном помещении. Еще он рассказал, что в «Маракане» люди сбрасывались с трибун. Эти моменты Гиджа никогда не забудет.

Время, проведенное с Гиджей, было для нас незабываемым, но в основном мы были предоставлены сами себе. Мы не могли толком посмотреть ЮАР; не было никаких способов посетить другие части страны или просто узнать больше о культуре и истории страны, воспользовавшись тем, что мы находимся на ее территории. Всегда так. Футболисты ездят по всему миру, но действительно посмотреть мир – это другое дело. С одной стороны, это обидно. С другой – я не думаю, что много упускаю. Когда я еду на игру или чемпионат, я знаю, что я здесь для того, чтобы работать. Если я могу посетить экскурсию, прогуляться или куда-то съездить, замечательно. Если это обязательно, то я тем более поеду. Но, по правде сказать, если меня никто не заставляет, то я предпочту обойтись.

Софи всегда спрашивает: «А ты видел?..»

«Неа».

«Как тебе этот город?»

«Ну, сказать по правде, даже пока ехал автобус, я не то чтобы его разглядывал. Я болтал с друзьями и ни на что конкретно не смотрел».

Если я захочу на что-нибудь посмотреть, то я предпочитаю поехать туда с семьей и должным образом получить удовольствие от посещения нужного места.

Лично я терпеть не могу concentraciones; я предпочел бы провести это время с моей женой и детьми. Я не вижу смысла в этих собраниях: время пролетает гораздо быстрее, когда я дома, чем когда заперт в отеле в ожидании игры. Но к этому нужно привыкнуть. Я смирился. И на чемпионате мира все по-другому, конечно. Ты не можешь отправиться домой между играми, и, если ты живешь не в своей родной стране, как это было со мной с 19 лет, в этом есть что-то особенное. Посреди ЮАР мы построили свой собственный маленький Уругвай.

Я считаю, что, когда ты покидаешь дом, ты всегда вспоминаешь хорошие вещи и забываешь о плохих. В сборной Уругвая мы часами сидели вместе, болтали, рассказывали истории, шутили. Мы спрашивали Начо Гонсалеса, недавно начавшего играть за Монако, как произносить bonjour по-французски. Это здорово его озадачило.

Через два дня после нашего приезда, когда я был в душе, появился Себастьян Абреу. Я жил в номере с Мартином Касересом, а он – с Эдисоном Кавани. Он смущенно спросил: «У вас есть горячая вода?»

«Ага».

«Откуда? У меня только холодная».

«H – это горячая (hot), а C – холодная (cold)».

«А, а я думал, что C – Caliente (горячая), а H – Helada (мороз)».

Я подумал: «Вот осел». Естественно, мы хохотали до упаду.

«Не рассказывайте никому, пожалуйста», – умолял нас Себастьян. Естественно, мы всем рассказали. Когда ты в национальной сборной, особенно в такой, как наша, где все футболисты играют за границей – только Эгидио Аревало и Мартин Сильва играли на тот момент в Уругвае, – ты можешь видеться с остальными только пару месяцев в году, поэтому наши встречи были особенными. Мы вместе пили матэ и говорили, говорили, говорили; это действительно похоже на встречу старых друзей. Я не помню ни единого эпизода, когда бы случались какие-то проблемы, конфликты или драки, и думаю, это один из секретов нашего успеха. У нас не было внутреннего противоборства, и никто не думал, что он лучше других.

Это была одна из вещей, поразивших меня сразу после приглашения в Уругвай. Диего Форлан был звездой команды, но в раздевалке он вел себя точно так же, как и все остальные. Все искренне чувствовали равенство. Не было даже намека на мысль: «Я лучше тебя». Никогда.

То же самое касалось персонала: они знали, что мы не типичные футболисты, считающие себя лучше всех остальных. Все мы были выходцами из примерно одинаковых семей со всеми трудностями и проблемами. И если вы собираете вместе людей со схожими взглядами и опытом, с общей одержимостью, то у вас большое преимущество.

Нам любезно предоставили целый отель, поэтому мы играли на бильярде, в Truco (уругвайская карточная игра), а еще кто-то организовывал футбольные турниры на PlayStation. Это стало довольно серьезным соревнованием, и я показал неплохие результаты.

На тренировках мы тоже проводили соревнования: однажды моя команда проиграла в финале. Были соревнования по исполнению штрафных или пенальти, в которых проигравший становился рабом всех остальных на целый день. Однажды я подавал обед своим партнерам, надев колпак шеф-повара и полосатый фартук. Иногда бывало и хуже.

Мы все были одной большой семьей. Альдо – El Cachete – повар. Гильермо и Мингита – ответственные за экипировку. Все наши сотрудники. Они вставали в пять утра каждый день, чтобы убедиться, что у нас есть все необходимое; они были для нас друзьями и исповедниками, кругом поддержки. Мы действительно очень ценили то, что, как и мы, они были вдали от своих семей и работали гораздо больше нас самих. Конечно, у нас было больше ответственности, но они совершенно точно работали больше. Когда мы обедали или играли, они были частью нашей компании.

Нашим тренером был и остается Оскар Табарес – El Maestro. Хосе Эррера, тренер по физподготовке – El Profe. А Марио Реболло – его ассистент, человек, который находится ближе всех к игрокам. Это человек старой школы. В его шестьдесят он все еще придерживается старых принципов: усердная, тяжелая и жесткая работа над формой. Для меня это как напоминание о прошлом, спустя 8 лет после того, как я уехал в Европу и ознакомился с его методиками. Я говорил ему: «Так больше никто не делает», но он не обращал внимания, и ты должен был с этим мириться. У нас все тот же тренерский штаб, что и был в 2006 году, они знали, что я тот еще нытик, поэтому меня никто не слушал.

El Profe организовывал занятия: не только тренировочные, но и восстановительные. Каждый день мы принимали ледяные ванны, что было мучительно больно, а еще укладывал на тихий час, который мог длиться от одного до четырех часов. Мы проводили кучу времени во сне. С полуночи до девяти утра сон, затем тренировка, еда, и затем ты снова ложишься спать. Иногда днем мы ели asado – уругвайское барбекю.

Все это безмерно помогало мне, потому что я очень сильно скучал по Софи; я был настолько поглощен ее беременностью, что мне нужно было что угодно, чтобы отвлечься. Некоторые из моих партнеров, возможно, даже не понимали, насколько мне была важна их компания и поддержка. Время между матчами всегда тянулось очень медленно; я был так далеко от Софи, а рождение ребенка было все ближе – все это казалось бы вечностью, если бы не они.

Я постоянно был на телефоне. Все время звонил, переписывался. Я говорил Софи: «Скажи Дельфи, чтобы подождала меня – я не хочу пропустить это ни за что на свете». Даже за участие в чемпионате мира? Чем дальше мы шли, тем тяжелее нам становилось. Я все больше нервничал и все больше радовался. После первого матча нам казалось, что ожидание не затянется, но оно продолжалось и продолжалось.

Мы вышли из группы, одолели ЮАР и избежали встречи с Аргентиной. Наконец мы начали лучше играть, а в игре против Южной Кореи мы также поняли, что обладаем еще одним необходимым ингредиентом – удачей. Они создали множество моментов после того, как я открыл счет на восьмой минуте. Они больше бегали, они были повсюду, на всех участках поля, они были очень быстрыми. Они попали в штангу, мы держались. Шел дождь, и мы играли довольно плохо, мы за ними не поспевали. Я был недоволен своей игрой, в одном из эпизодов я не смог нормально пробить по воротам головой. Мы были очень напряжены, а затем, когда оставалось всего десять минут и когда дождь стал лить как из ведра, случился, должно быть, мой лучший гол во всей моей международной карьере. Ровно в тот момент, когда решалось, вылетим ли мы из чемпионата или пройдем в четвертьфинал, я получил передачу на левом краю штрафной, увернулся от защитника и закрутил мяч правой ногой точно в дальний угол. Я наблюдал за мячом, пока он не влетел в сетку, а затем побежал праздновать. Это был эмоциональный взрыв.

Реакция моих товарищей – как только они поймали меня, обезумевшего, после прыжка через рекламные щиты – и чувство того, что я вывел свою страну в четвертьфинал, были одним из величайших моментов в моей карьере. Чистый экстаз.

Только потом я осознал: победа означала, что ожидание снова затянется. Софи вернулась в Барселону, а мое продолжение участия в чемпионате означало, что я снова задерживаюсь. Думаю, я плакал от счастья, что мы прошли дальше, и наполовину от горя и страха, что пропущу рождение ребенка.

После игры я сделал то же самое, что и всегда: добрался до телефона. Я всегда звонил Софи сразу после матча, но теперь это было особенно важно. В Барселоне было жарко, и она почти не шевелилась, мучаясь от жары со своим животиком. Иногда просмотр моей игры ее настолько волновал, что она не могла говорить после игры, а ее мама и папа говорили мне: «Все в порядке, в добавленное время были небольшие схватки, сейчас она отдыхает». И конечно, она тоже разрывалась: она желала мне побед, но это откладывало мое возвращение. А если она так разволновалась от игры с Южной Кореей, то как она справится с тем, что будет дальше?

Дальше были Гана в четвертьфинале и наша победа в серии пенальти, которая позволила Уругваю выйти в полуфинал чемпионата мира впервые за сорок лет. После того как меня удалили за «сейв» на линии ворот, я перед выходом в подтрибунное помещение наблюдал, как Асамоа Гьян бьет пенальти. Я был в слезах, убит горем, но когда мяч пролетел над перекладиной, я побежал праздновать. Возможно, оно того стоило.

К тому моменту, когда началась серия пенальти, я был уже в раздевалке в шаге от инфаркта. Это было странное чувство – находиться в тихой комнате рядом с Гильермо, пока вся драма разворачивается за стенами, но мы смотрели все это по стоящему в углу приглушенному телевизору. Мы были в нашем собственном мире. Так близко и так далеко.

Я позвонил Софи перед тем, как началась серия пенальти, и спросил, как она. Я плакал от напряжения, которое вызвал мой «сейв», но в то же время я говорил ей: «Спокойно, Софи! Спокойно! Даже не вздумай рожать!» А затем сказал: «Ладно, любимая, мне нужно идти, потому что начинается серия пенальти» – и повесил трубку. Я мог бы этого не делать.

Диего Форлан бил первым и заработал первый гол. Я написал Софи: «Goal!» В то же мгновение мне пришло от нее сообщение: «Goal!»

Гьян бил первый мяч; на этот раз он не промазал. Он пробил безупречный пенальти.

Викторион… «Goal!»

Аппиа… гол.

Тишина.

Скотти… «Goal!»

Затем Гана промахнулся… Менса промахнулся…

Я написал Софи: «Ну же!»

Тогда промахнулся «Моно» Перейра. Это был кошмар.

Напечатал: «Ciao!» – и отложил телефон в сторону. Так и есть, больше никаких сообщений. Очевидно, это не приносило удачу, а напряжение было невыносимым.

Но тогда промахнулся Адийя. Мы продолжали лидировать.

Люди спрашивали меня, чувствовал ли я там, в раздевалке, кто промахнется, а кто забьет, но это было скорее желание, чтобы каждый уругваец забивал, а каждый ганец промахивался. Трудно выразить свое отчаяние. Чувствуешь себя беспомощным.

Когда El Loco забил победный мяч – мягкий навес прямо в центр ворот, «Panenka» («парашютом»), – все помутнело.

Я замер, когда увидел, что он идет к точке. Я видел, как он забивал мяч «парашютом», раньше и понимал, что он может попробовать его еще раз. Он был единственным игроком, которого, как мне кажется, я мог предсказывать. Я сказал себе: «Он пробьет черпачком. Нет, точно, он пробьет черпачком… Точно?»

А Гильермо сказал мне: «Да нет, не станет он так бить».

«Нет, ты прав. Он не станет бить навесом. Или станет? Черт возьми, думаю, он пробьет «парашютиком». Или не станет… не может же он…»

И конечно же, он смог.

Мы с Гильермо так нервничали, что потеряли счет голам. Только когда мы увидели, как игроки бегут праздновать, мы бросились друг другу в объятия. «Мы выиграли!» Тогда мы тоже стали бегать и не могли остановиться, пока не добежали до поля. Это был большой стадион, поэтому нам пришлось пробежать метров сто, а бегать по твердой поверхности в бутсах – довольно рискованное занятие, но я думаю, что это был мой самый быстрый рывок в чемпионате. В мгновение ока я добрался из раздевалки до поля, ничего не видя перед собой и поскальзываясь, голова кружилась. Мы вышли в полуфинал.

Уже потом я узнал от игроков, как все происходило. Loco не мог смотреть на четыре предыдущих пенальти. Он был суеверен по поводу пенальти, но хотел знать, что делал голкипер, поскольку понимал, что будет бить последним. Поэтому после каждого пенальти он спрашивал: «Вратарь прыгал? В какую сторону?»

«Да, прыгал. Прыгал вправо».

И на следующий пенальти то же самое: «Что делал вратарь? Он прыгал?» И в ответ: «Да, опять прыгал направо».

Потом: «Прыгал налево».

К четвертому пенальти всем это надоело: «Просто исполни «паненку», Loco! Не спрашивай нас больше!»

Так он и сделал.

Loco забил множество пенальти «паненкой» и думал про себя: «В четвертьфинале чемпионата мира по футболу голкипер точно не станет этого ожидать». Мне бы такое в жизни в голову не пришло, но на то он и Loco. И когда мяч влетел в ворота, все бросились к нему, кроме защитника Маурисио Викторино, который остался молиться на коленях. И не только он один: эмоции так зашкаливали, что наш резервный вратарь потерял сознание. Все вывалились на поле, но когда встал Хуан Кастильо, у него подкосились ноги, и он рухнул прямо лицом вниз. Он вырубился в одно мгновение и не мог прийти в себя пару минут. Мы до сих пор подкалываем его по этому поводу.

Повсюду были люди. Я помню, как Диего Лугано, замененный из-за травмы колена, выпрыгнул из-за ограды и побежал на поле, чтобы присоединиться к празднованиям. Должно быть, каждый шаг отзывался болью, но он этого не замечал. Как и Николас Лодейро, который второй дополнительный тайм играл с переломом пятой плюсневой кости. Когда я вышел из туннеля и побежал на поле, многие игроки побежали мне навстречу и обняли, говоря мне, что если бы я не остановил тот гол, мы бы уже вылетели. Это был очень эмоциональный момент. Некоторые даже плакали – страна с населением всего в три миллиона пробилась в четверку лучших на чемпионате мира.

Некоторые критики во время квалификации, пока дела шли не очень хорошо, называли нас продажными наемниками. Некоторые говорили, что своей игрой мы грабим страну, хотя на самом деле мы скорее тратили деньги, чтобы представлять Уругвай. В конце отборочного этапа мы играли с Перу практически на пустом стадионе – футбольная федерация не смогла продать билеты, чтобы заполнить трибуны. И в эти моменты на тебя еще сыпятся оскорбления.

Софи присутствовала на одном из квалификационных матчей, на котором меня оскорбляли. Я был «ослом, не умеющим забивать». Хотелось ответить, но ты знаешь, что лучший ответ будет на поле. Именно так мы и ответили.

У нас были трудности, но в каждом матче мы боролись до последнего. Мы превратились из «ослов» в «гениев» всего за пару месяцев, и от мысли, что мы вышли в полуфинал, у нас наворачивались слезы. Мы плакали не от счастья, а от гордости за то, чего мы добились. Мы были близки к тому, чтобы вылететь из чемпионата в самом его начале, а теперь мы в полуфинале. Травмы, пенальти, слабая игра на старте, время, проведенное вместе, драма, игра рукой… все это стало осознанием того, что случилось нечто невероятное!

Позже я, конечно, вспомнил, что сыграл рукой, и то, что я не смогу играть в полуфинале. Это был удар. И это было ужасное чувство.

Все началось с игрока сборной Ганы, который незаслуженно заработал штрафной. Кроме того, казалось, что мог быть офсайд. Я не знаю, было ли это именно так, но уверен в двух вещах: не было фола перед первым штрафным, и я вообще не должен был находиться на линии ворот. Я должен был держать своего игрока. Но когда мяч пролетел мимо меня, моей естественной реакцией было отойти назад к линии и защитить ворота.

Я люблю спасать ворота, когда мы играем три на три или четыре на четыре на тренировках, бросаясь на мяч – обычно у меня получается сделать это ногой или головой, а не рукой. Незадолго до матча с Ганой наша уругвайская сборная играла 10 на 10, когда у каждой команды был свой «вратарь-водила». Часто им становился я, и некоторые вратари сборной удивлялись некоторым моим «сейвам».

Все уходит корнями еще глубже в прошлое: дома в Монтевидео у меня есть фотография в рамке. Команда на фото – «Депортиво Артигас», за нее я играл, когда мне было 6 лет. Если присмотреться, то вы увидите, что вратарь в центре заднего ряда – это я.

У меня есть еще одна фотография, где я прыгаю в попытке спасти ворота во время матча пару лет спустя. Мне нравилось играть в воротах. Если бы я не стал форвардом, я бы стал голкипером – некоторые именно так объясняют мою склонность к «ныркам».

И все же мне не доводилось становиться вратарем в профессиональных матчах. Однажды была возможность, когда я играл за «Ливерпуль». Пепе Рейна был удален с поля незадолго до конца матча с «Ньюкаслом» в апреле 2012-го, и мы уже истратили все замены. Я попросил Кенни Далглиша поставить меня, но он сказал, что вратарем будет Хосе Энрике. Он был прав, ведь мы проигрывали со счетом 2: 0, и я нужен был на другом конце поля. Но если при других обстоятельствах мне выпадет такая возможность, я с удовольствием предпочел бы надеть вратарские перчатки.

Итак, когда я увидел, что мяч летит мимо меня в матче против Ганы, я автоматически отошел назад за линию ворот. Я видел, как вратарь Фернандо Муслера вышел встретить мяч, а ганский игрок пробил головой. Я находился на линии и отбил мяч коленом. Затем мяч снова отлетел в меня, я не успел опомниться и вынес его рукой.

Прямо передо мной был партнер по команде, поэтому я подумал: «Никто этого не видел». Но судья дал свисток. Не то чтобы Хорхе Фусиле был похож на меня, но он тоже был темненький, и мы стояли совсем рядом, кроме того, у него уже была желтая карточка и он понимал, что ему не играть следующий матч в любом случае, поэтому я повернулся в судье и стал показывать ему, что это был не я, а Хорхе. Я должен был попытаться.

Рефери не купился. Красная карточка.

Я вышел с поля подавленный. Я плакал, а в голове была только одна мысль: «Мы вылетели из чемпионата мира, мы вылетели из чемпионата мира…» Меня удалили, мы возвращаемся домой. Гьян вот-вот будет бить пенальти, и он уже забил пару таких голов в чемпионате, реализовав каждый из ударов безупречно, поэтому я был уверен, что и на этот раз он не промахнется. У нас не было шансов. Я дошел до туннеля и подумал: «Ну, я все равно посмотрю». Я направлялся в раздевалку в сопровождении представителя ФИФА, но остановился посмотреть на удар. Я видел, как мяч пролетел над перекладиной. Он промахнулся. То чувство, ощущение высвобождения, было схожим с тем, будто мы забили. Невероятно.

Себастьян Эгурен встал со скамейки и крепко меня обнял. Это были сильные объятия, полные благодарности и надежды. Я никогда их не забуду. Тогда я понял, что я сделал; тогда я понял, что мой вылет из матча был оправдан. Я предотвратил гол, он не забил пенальти, и у нас все еще есть шансы.

Одна южноафриканская газета назвала это «Рукой Дьявола», изобразив меня с рогами, но я все еще не считаю, что то, что я сделал, было чем-то действительно ужасным. Я не забил гол рукой, как это сделал Диего Марадона в 1986 году. Я предотвратил гол и заплатил за это сполна. Я лучше буду наказан за игру рукой, чем отправлен с поля за то, что кого-то травмировал. Я никому не навредил. Я сыграл рукой, получил красную карточку, и у противника был шанс забить пенальти. Гораздо хуже кому-то навредить и уйти с поля из-за этого, но травма игрока уже никуда не денется. Гьян промахнулся, но все говорили, будто я сделал что-то ужасное. Или что я поступил эгоистично. Но я остановил гол рукой, потому что у меня не было другого выбора. На самом деле это был даже не выбор – это была спонтанная реакция.

Благодаря моей игре рукой Уругвай вышел в полуфинал. Я не чувствовал, что кого-то обманул, скорее, я принес себя в жертву, и это точно не могло быть эгоистичным поступком. Я отдал все ради своей страны и своей команды. Так это видят в Уругвае. В моем доме рядом с Монтевидео есть комната, в которой я храню свои трофеи и памятные вещи. Один из болельщиков подарил мне небольшую статуэтку вратаря, блестяще спасающего свои ворота, с одним словом, нацарапанным на дне: gracias.

Иногда меня спрашивают: «Ты поступил бы так же еще раз?» И я постоянно отвечаю, что мой поступок даже рядом не стоит с тем, чтобы травмировать другого профессионала. Я не говорю: «Да, определенно, я сделал бы то же самое», но я говорю, что в ту тысячную долю секунды практически любой футболист в мире сделал бы то же самое. Это происходило бесчисленное количество раз, когда игрок на линии ворот выбивает мяч рукой, потому что это естественная реакция. Его удаляют, назначают пенальти, вот и все. Но это был плей-офф чемпионата мира. Мы были в Южной Африке. Мы уже выбили ЮАР из турнира и знали, что хозяева поддерживают Гану, единственного представителя Африки, все еще остающегося в турнире. Поэтому люди воспринимали произошедшее еще негативнее. Я не был готов к таким последствиям и к тому, что обо мне будут говорить потом.

Один из игроков Ганы Мэтью Амоа в следующем сезоне играл в Голландии за НАК. Когда мы играли с ними, я пошел в раздевалку, чтобы поздороваться и сказать, что мне очень жаль, что четвертьфинал прошел именно так, и мы пожелали друг другу удачи на предстоящей игре. Мне было жаль его и Гану, но я не чувствую своей вины за произошедшее. В этом нет ничьей вины.

Я чувствовал бы себя виноватым, если бы это мне нужно было пробить пенальти и я бы промахнулся. Или если бы рефери не увидел эпизод, не назначил пенальти и не удалил меня. Тогда я бы чувствовал свою вину. Но я сделал то, что было нужно, чтобы остановить мяч. Рефери сделал то, что нужно, то есть удалил меня с поля. Все было по-честному. И только Гьян не сделал того, что должен был сделать.

Иногда мне встречаются люди из Ганы, когда я бываю в Барселоне, и они просят с ними сфотографироваться. Они говорят мне: «Ты тот самый парень, который сыграл рукой», – и смеются. Они не держат на меня зла.

Я пропускал полуфинал, но если бы я не сделал этого, наша команда туда бы вообще не прошла. И конечно, никто не говорил об огромной ответственности моих партнеров по реализации пенальти. Забивать пенальти на чемпионате мира требует огромной отваги. Наш голкипер Муслера был великолепен. Он изучил всех игроков и к турниру подошел в отличной форме. Он был героем.

Возвращаясь в раздевалку, зная, что я пропущу полуфинал, я снова задумался о Софи и Дельфи. Я пропущу наш важнейший матч на чемпионате мира и рождение моей маленькой дочки. Было замечательно, что Уругвай прошел в полуфинал, но Дельфина должна была вот-вот родиться, и я рисковал этого не увидеть. Софи была в Барселоне, нервно наблюдая за моей игрой, с этой красной карточкой и серией пенальти. А ведь после матча с Францией мы думали, что увидимся уже через неделю. Иногда Софи, может быть, даже хотела, чтобы мы вылетели и я поехал домой. Когда мы победили, она, конечно, была действительно счастлива, но и наш проигрыш не стал бы для нее худшим, что могло бы произойти. Думаю, что она в любом случае оставалась в выигрыше.

Тренерский штаб помог нам сконцентрироваться на том, что нам предстояло. «Сегодня развлекайтесь, но завтра мы тренируемся, потому что через три-четыре дня у нас полуфинал». Празднования были недолгими. Мы знали, что еще будет время порадоваться, когда закончится чемпионат мира, но сейчас нам нужно было поспать. Правда, я не мог заснуть. Я поговорил с Софи и попытался расслабиться, но это не помогло. В тот момент, лежа в кровати, я думал о том, что не смогу играть в полуфинале, и спрашивал себя: «Зачем я сделал это? Зачем я сыграл рукой? Может быть, можно было сыграть головой?»

На самом деле, когда я потом пересмотрел запись, я увидел, что мои руки были перед лицом, и я точно мог бы сыграть головой. Если бы я только выбил мяч головой! Я не вытягивал руки. Но у меня была лишь тысячная доля секунды, чтобы среагировать, и я уже устал от двух часов матча.

В полуфинале мы играли с Голландией, страной, где я играл на клубном уровне. Мой партнер по «Аяксу», Мартен Стекеленбург, после жеребьевки написал мне сообщение. Он подумал, что мы попали в сложную группу.