Текст книги "Сестра"

Глава 5
Прошлое

Я переминалась с ноги на ногу, потирая озябшие плечи, и вглядывалась в конец дороги в ожидании Чарли. Она должна была прийти на чай. Когда бабушка предложила пригласить домой кого-то из моих друзей в конце первой школьной недели, я тщательно обдумала этот вопрос. Эсме была очаровательна, Шиван более сдержанна, но все равно мила, даже Дэн после самого первого дня относился ко мне неплохо, но только между Чарли и мной уже возникла сильная связь. Никто прежде не вставал на мою защиту – вероятно, просто не было такой необходимости.

– Ты напустишь холоду, – проворчала из прихожей бабушка.

Я закрыла входную дверь, но осталась стоять на ступеньке, вставая на цыпочки всякий раз, как слышала шум автомобиля. Через двадцать минут появилась Чарли.

Я ввела ее в прихожую.

– Мы поднимемся наверх, в мою комнату.

– Но только не в обуви, юная леди, ты знаешь правила, – стремительно возникла в прихожей бабушка, вытирая о фартук испачканные мукой руки.

У меня мурашки пробежали по голове от смущения, когда Чарли скинула линялые кроссовки. Бабушка подхватила их и поставила на полку для обуви, пощелкав языком, когда заметила, что мыски почти протерлись. Мы с Чарли вихрем устремились вверх по лестнице и плюхнулись на мою кровать.

– Что ты хочешь делать?

Я все еще толком не распаковалась. В углу моей комнаты стояли коробки с играми и книжками. Чарли подошла к ним, взяла игру «Мышеловка» и встряхнула коробку. Внутри загремело содержимое.

– Вот. – Она передала игру мне, и я открыла крышку. Игра была не самой любимой – некоторые ее этапы были довольно замысловатыми. – Как получилось, что ты живешь с бабушкой и дедушкой?

Я ожидала этого вопроса, но все равно почувствовала себя не подготовленной к нему.

– Мои родители не могут присматривать за мной. Какого цвета мышку берешь? – Я выставила раскрытую ладонь.

Чарли выбрала зеленую и пристально посмотрела на меня:

– Почему не могут?

– Они умерли. – Ложь застряла у меня в горле, и я подхватила розовый пластмассовый стаканчик с витаминным концентратом, который бабушка поставила ко мне в комнату, и залпом проглотила содержимое, словно стремясь смыть свои слова, и поморщила нос от приторной сладости.

– Умерли? – Чарли нахмурилась.

– Да.

– Как они умерли?

– Пожалуй, возьму синюю. – Я бросила остальных мышей обратно в коробку. – У тебя есть братья или сестры?

– Нет, – ответила Чарли. – Мы живем вдвоем с мамой. Мне порой бывало так одиноко, что я завела себе воображаемую подругу.

– Правда?

– Да, ее звали Белль. Она подстрекала меня на всякие плохие поступки, и мама выходила из себя и орала, а Белль смеялась, когда мне попадало. Однажды мне на Рождество подарили Барби, и Белль заставила меня отрезать ей волосы и намазать лицо лаком для ногтей. Хотя с такой подругой бывало и весело.

– Ты назвала ее Белль в честь героини сказки «Красавица и чудовище»?

– Наверное. Впрочем, я из нее уже выросла, как выросла из Диснея.

– Я тоже. – Я надеялась, Чарли не станет открывать коробку с моими видеофильмами. До недавнего времени я была просто одержима принцессами. Хотя уже тоже выросла из них, после того что случилось с моими родителями. Всякий бы вырос.

– Тебе повезло, что у тебя есть бабушка и дедушка.

– Знаю. А у тебя разве нет?

– Не-а. Мама говорит, нам больше никто не нужен. Только я и она против остального гадкого мира. Но теперь мы с тобой вместе, не так ли? Мы же похожи, у нас нет отцов. Мы будем лучшими подругами.

Чарли потянулась к своей куртке и вытащила «Кит-кат». Открыла упаковку и, сделав зарубку на фольге большим пальцем, разломила пополам и протянула мне половину. Я с благодарностью ее приняла.

– Давай играть в «Мышеловку» – с тобой будет гораздо веселее, чем с Белль, пусть даже мне не гарантирован выигрыш. – Чарли с широкой улыбкой встряхнула игральный кубик. – И улыбайся! Ты, я, Шиван и Эсме, мы будем в школе как маленькая семья. Я об этом позабочусь.

Мы увлеклись игрой. Когда Чарли должна была ходить, в дверь постучала бабушка. Мука с ее рук осыпалась на ковер. Она растерла ее носком тапочки.

– Тебя к телефону, Грейс.

– Не жульничай, Чарли. Я вернусь через минуту.

Внизу бабушка скрылась в кухне. Я подняла телефонную трубку и стала наматывать телефонный шнур на палец, слушая тишину на другом конце провода. Я молчала. Я уже знала, кто это, и мне было нечего сказать.

– Грейс? Грейс? – послышался издалека мамин голос, и я с шумом положила трубку на рычаг.

– Так быстро? – удивилась бабушка, когда я затопала наверх.

– Нас прервали! – крикнула я.

Я опять уселась за игру, и Чарли вручила мне игральный кубик.

– Кто тебе звонил?

– Никто, – ответила я, скрещивая пальцы. – Там никого не было.

Глава 6
Настоящее

Всю ночь я лежу без сна, раздумывая над тем, почему Лекси сказала бабушке, что хочет меня видеть. Возможно, она хочет извиниться за свое поведение на похоронах Чарли, или, скорее всего, она хочет меня убить. Голова гудит, как пчелиный рой, деятельный и шумный, и к тому времени, как встает солнце, окрашивая небо огненно-красным, я уже выпила три чашки чаю, так и не решив, стоит ли с ней встречаться.

Я знаю, что Лекси перестала петь в местном пабе и теперь редко появляется на людях, разве что в супермаркете – толкая тележку, в которой больше алкоголя, чем еды. Дэн считает ее ненормальной – он так считал еще до ее выходки на похоронах. Бабушка проявляет больше сочувствия.

– Ей не следовало так с тобой разговаривать, – сказала она. – Но люди скорбят по-разному.

Я прихожу на работу совершенно вымотанная, с опухшими глазами.

– Доброе утро, Грейс. – Моя начальница Лин всегда жизнерадостна. – Готова к натиску? – Лин отпирает входную дверь и держит ее открытой, приветствуя всех родителей и малышей по имени.

Дети наводняют раздевалку, волочась за усталыми мамашами, которые топают сапогами и трясут зонтами. Капли воды на полу собираются в лужицы. Я беру себе на заметку, что надо протереть пол, а то кто-нибудь может поскользнуться. Эмили бросается ко мне и обвивает ручками мои колени. Иметь любимчиков не положено, и я действительно люблю всех детей, но у меня особая связь с Эмили. Я расстегиваю молнию на ее плаще и стягиваю его с плеч, под ним розовая кофточка с картинкой из мультсериала «Даша-путешественница».

– Доброе утро, Сара, – говорю я. Мама Эмили выглядит бледной, под глазами темные круги. – Как дела?

– Устала. Малышка кричала всю ночь. – Она качает коляску. Я бросаю взгляд на спящего младенца, растянувшегося, как морская звезда, со сжатыми в кулачки ручками. – Так или иначе, я борюсь с бессонницей, с тех пор как…

Мы встречаемся с ней взглядами поверх головы Эмили, и я знаю, что она хотела сказать «с тех пор как Грег ушел». Несколько недель назад Сара предупредила нас, что Эмили может вести себя беспокойно, скучая по отцу. Сара вышвырнула мужа, застав его в постели с секретаршей, – до этого я никогда всерьез не верила, что подобное действительно случается в жизни.

– Пойду вздремну немного, – продолжает Сара, – пока дочка спит. – Она целует Эмили в светловолосую макушку и шагает к двери, одной рукой толкая коляску, а другой натягивая капюшон.

Я провожу счастливое утро за столом детского творчества, наблюдая, как дети создают сверкающие шедевры, полностью погруженные в свое занятие.

– Смотри, Грейс. – Эмили придвигает ко мне лист бумаги, на котором изображены две фигурки. Синяя краска капает на мои черные брюки.

– Как красиво, Эмили. Это вы с Лили?

– Да.

– Наверно, здорово иметь сестру?

– Нет. Она все время плачет. Мама говорит, когда она подрастет, то будет более тересной.

Я смеюсь над ее неправильным произношением.

– Уверена, она будет очень интересной. – Я прикрепляю мокрую бумагу к натянутой над столом веревке для просушки. – Маме твоя картинка очень понравится. К тому времени, как ты пойдешь домой, она высохнет.

Эмили стрелой мчится к уголку с карнавальными костюмами, а я разглядываю изображение двух маленьких девочек. В детстве мне всегда хотелось иметь сестру, делить с ней радости и печали, а потом я познакомилась с Чарли и думала, что мы с ней всегда будем вместе. Станем старенькими и седыми, будем вместе ходить с палочками, болтать вздор на парковой скамейке, сравнивать хвори и болячки. Посмеиваться над старыми добрыми временами.

– О чем задумалась? – Лин легонько касается моей руки.

– Да так, ни о чем.

– Я уверена… – Она умолкает, прерванная звонком в дверь. Звон не прекращается: то ли кто-то нажал кнопку домофона и не отпускает, то ли домофон сломался.

– Не выпускай детей отсюда, – наставляет Лин Ханну, и я следую за ней в коридор, прикрывая за собой дверь комнаты для игр.

Увидев нас, папа Эмили отпускает кнопку и начинает стучать по двери ладонями. По его багровому лицу стекают струи дождя.

– Откройте. Мне. Дверь.

Лин нажимает кнопку переговорного устройства и спокойно отвечает:

– Что вам нужно, Грег? – И только потому, что я хорошо знаю ее, улавливаю в голосе легкую дрожь.

– Эмили.

– Вам надо пойти домой и успокоиться. Я не могу впустить вас в таком виде.

– Откройте чертову дверь. – Он принимается колотить в дверь ногами. На стекле появляются грязные отпечатки подошв, и рама дребезжит. Но пока держится.

– Вы напугаете детей. Если вы не уйдете, я вызову полицию.

– Я имею право увидеть свою дочь, сука. Вы все суки поганые.

Я раздумываю, сколько времени понадобится полиции, чтобы приехать. В соседней комнате тишина. Я представляю себе лица детей, бледные и встревоженные, маленькие ручки, затыкающие уши. Гнев заглушает мой страх. Как он смеет? Отцы должны быть защитниками. Давно забытые чувства воспламеняются во мне, пока я проскакиваю через комнату персонала и через дверь черного хода выскальзываю на улицу. Ветер бросает ледяной дождь в лицо, и у меня перехватывает дыхание. Сгорбившись и опустив голову, я огибаю здание и подхожу к парадной двери.

– Грег.

Он резко оборачивается. На лбу у него пульсирует жилка.

– Где моя дочь, черт подери?

– Я ее не привела. – Ледяная вода струйками стекает за шиворот, и футболка прилипает к спине.

Грег бросается вперед, занося кулак. Я вздрагиваю, ощущая слабость и дрожь в ногах. Думаю об Эмили, как она высовывает кончик розового язычка между зубами, когда сосредотачивается на рисовании.

– Если не позволите мне ее увидеть, Грейс, клянусь, вы пожалеете. – Он крепко стискивает зубы.

– Вы действительно хотите, чтобы она увидела вас в таком виде? – Мой голос звучит сдержанно, противореча страху.

Его рука застывает в воздухе, а наши взгляды встречаются. Рокочет отдаленный гром. Ноги у Грега подгибаются, и он падает на колени, лицо его красно от дождя и раскаяния. Дрожащими руками он прикрывает глаза.

– Я скучаю по ней. Скучаю по ним обеим, так сильно. – Он опускает лоб к земле, словно обращаясь к Богу, который его не слушает.

Я касаюсь его плеча, не зная точно, то ли пытаясь успокоить Грега, то ли придать уверенности себе.

Он поднимает голову и смотрит на меня налитыми кровью глазами.

– Не могу справиться с болью, которую причинил.

Но он может. Нам всем приходится справляться с последствиями наших поступков, не важно, насколько они тяжки. Я знаю это лучше кого бы то ни было.

– Пожалуйста. Позвольте мне ее увидеть, Грейс.

– Не могу.

– Тогда я заставлю вас пережить то же, что переживаю сейчас сам. Как вам это понравится?

Лин становится в очередь за напитками, а я захватываю столик у окна. Разматываю шарф и скидываю пальто. На мне спортивный костюм Ханны. Моя вымокшая детсадовская форма лежит скомканная в багажнике машины. Я откидываюсь на спинку кресла-бочонка и соскальзываю по сиденью из кожзаменителя. Мимо окна суетливо спешат толпы людей, и мне интересно, куда они идут: домой, забрать детей, а может, на встречу с возлюбленными? Ноги шлепают по мокрому тротуару, дрожащие тела упакованы в застегнутые на молнии пальто и куртки, шарфы намотаны плотнее обычного. Прогноз погоды пока не предсказывал снега, но январский воздух кусается.

Через дорогу, под фонарем, стоит одинокая фигура: черное пальто с теплой подстежкой, поднятый капюшон, лица не видно. Человек смотрит прямо в окно кафе. На меня? Я с неудовольствием поеживаюсь в кресле и отворачиваюсь, но, когда снова смотрю в ту сторону, фигура по-прежнему там стоит. По-прежнему неподвижно. По спине у меня начинают бегать мурашки, как в воскресенье, когда неизвестная машина остановилась возле моего коттеджа.

– Вот. – Лин со стуком ставит на стол кружки с дымящимся шоколадом. По стенкам кружек стекают сливки, и она облизывает пальцы.

– Видишь ту фигуру через дорогу?

– Где? – Лин без очков и потому щурится.

– Там. – Я встаю и прижимаю ладони к окну. Лоб тоже касается стекла, и оно туманится под моим дыханием. Я поворачиваю к ней голову: – Видишь?

Лин надевает очки и становится рядом со мной. Наморщив лоб, она вглядывается в темную улицу.

– На кого смотреть, Грейс?

Я снова поворачиваю голову к окну, но фигура исчезла, и я спрашиваю себя, была ли она там вообще.

– Не важно. Видимо, это Грег выбил меня из колеи. Спасибо за шоколад. – Я сажусь и придвигаю к себе кружку, едва слушая Лин, которая подробно пересказывает какую-то путаницу с заказом. Мой взгляд снова притягивается к улице за окном. Той фигуры там определенно больше нет, и я ругаю себя за паранойю. После смерти Чарли мои чувства обострились. Удивительно, как многогранно горе: слезы и печаль, замешательство и гнев. Я открываю пакет с мини-кексами, вытаскиваю один и откусываю кусочек. Эйфория от «быстрых углеводов» начинает восстанавливать энергию, которую выпил из меня сегодняшний день.

– Что за день! – Лин выковыривает из кекса шоколадные крошки и отправляет их на язык.

– По крайней мере Эмили не пострадала.

Я отыскала в книге номеров экстренной связи телефон сестры Грега, и та пришла его забрать. Несмотря на дикую выходку, я не считала, что его стоило арестовать. Я знаю, каково это, когда чувство вины сидит в тебе и ест изнутри. Тупая боль, которая никогда полностью не уходит. Грег – человек, такой же несовершенный и раскаивающийся, как все мы. А кто не совершает ошибок, не так ли? Только некоторые ошибки труднее простить.

– Как ты думаешь, Сара примет его обратно? – спрашивает Лин.

Я пожимаю плечами и, собрав ложкой сливки, отправляю их в рот, наслаждаясь бархатистой сладостью, пока они растворяются на языке.

– Как же хорошо посидеть, – говорит Лин. – Я так много танцевала на совершеннолетии племянницы Стива в субботу, что натерла волдыри. Жаль, тебя не было.

– Я знаю. Просто…

– Слишком скоро после Чарли. – Лин похлопывает меня по руке, достает новый кекс и откидывается в кресле.

Прошло уже больше пяти месяцев, и я стараюсь перестроить свою жизнь. Иногда мимолетно чувствую что-то близкое к нормальному состоянию, но я еще не готова танцевать, как бы я ни ценила старания Лин куда-то меня вытащить. Я пытаюсь впустить людей обратно в мою жизнь, благодарная, что они до сих пор здесь. Я обособилась после похорон Чарли – просто не могла вырвать себя из постели. И только на мой двадцать пятый день рождения, когда бабушка и дедушка стояли у моей кровати с фальшивыми улыбками и подарками в ярких обертках, я по-настоящему заметила тревогу на их лицах. С того дня я начала по частям собирать себя. Я говорю себе, что справляюсь, но это не так. Не очень-то мне это удается. Заберите у меня снотворное, и я снова развалюсь на кусочки.

– Бабушка видела Лекси, маму Чарли. Она хочет меня видеть.

– Зачем?

– Не знаю. Полагаю, есть только один способ выяснить.

– Удачная ли эта мысль? Она вела себя ужасно по отношению к тебе, Грейс. Выгнала с похорон твоей лучшей подруги.

– Я знаю, но она мать Чарли, и у нее больше никого нет. Мне действительно надо проверить, все ли у нее в порядке. Вероятно, она хочет извиниться.

– Возможно, – говорит Лин. Но вид у нее неуверенный, как и у меня.

В стиральной машине крутится моя форма, а я проделываю дырки в пластиковой упаковке с рыбным пирогом, который нашла на дне морозилки. Я собиралась пройтись по магазинам, но события с Грегом и ощущение, что за мной следят, выбили меня из колеи, и, расставшись с Лин, я сразу отправилась домой. Ставлю пирог в микроволновку и наливаю в бокал немного вина. У Дэна футбольная тренировка в понедельник, после нее он всегда ужинает в баре. Он прислал мне эсэмэску, что нашел свой телефон; я рада, что мы сразу же не купили новый. Сейчас поем и пораньше лягу спать.

Я перебираю музыкальные альбомы, стараясь найти такой, чтобы соответствовал сегодняшнему дню. Телевизор редко включается, когда Дэна нет дома. Я опускаю на пластинку граммофонную иглу и слушаю предшествующий пению треск. Элла Фицджеральд вполголоса напевает песню «Ненастная погода», я и сама стосковалась по ясной погоде в моей жизни. Хотя еще рано, я надеваю пушистую пижаму из шерстяной шотландки, о которой Дэн говорит, что в ней я похожа на медвежонка Руперта из детских комиксов. Розовый конверт Чарли стоит между прикроватной лампой и стопкой книг, которые мне надо прочесть. Я осторожно беру письмо, точно оно может взорваться, отношу вниз и, пялясь на него, ем пирог из замасленного пластикового контейнера, чтобы не мыть посуду. Мне любопытно узнать, что написала Чарли, но в то же время не хочется вскрывать письмо, потому что я страшусь эмоций, которые оно может породить. Это будет последнее новое воспоминание о Чарли. Как только я его вскрою, у меня уже не останется о Чарли ничего, кроме старых воспоминаний.

Я ставлю поднос на пол, закидываю ноги на диван и растягиваюсь на нем, прикрыв ноги лоскутным покрывалом. Осторожно взяв письмо двумя пальцами, вскрываю конверт.

Глава 7
Прошлое

– Нарциссы уже всходят.

Дедушка мыл руки на кухне, а бабушка вытирала брызги воды с кранов из нержавеющей стали посудным полотенцем с надписью «Обожаю Париж». Она никогда не была во Франции, вообще никогда не покидала Англию, но питала слабость к посудным полотенцам и всегда покупала их, когда ходила по магазинам, часто приобретая кому-нибудь в подарок. У нее был полный ящик полотенец с изображениями мест, где она никогда не бывала. Не то чтобы я сама бывала за границей, но в тринадцать лет считала, что впереди у меня еще масса времени.

Я сидела за сосновым кухонным столом, прижавшись к буфету, набитому синей и белой фаянсовой посудой. От большого куска лимонного кекса осталось несколько крошек, и я, отодвинув тарелку, придвинула стопку фотоальбомов.

Раскрылись коричневые измятые страницы. Сердце закололо, и я прижала руки к груди. Семейные фотографии моей не существующей больше семьи – у меня при виде их всегда перехватывало дыхание. Я всячески старалась избегать этого испытания, но сегодня нужно было отобрать несколько фотографий для школьного проекта. Дедушка стоял сзади, положив руки мне на плечи, пока я молча листала страницы. Я водила пальцами по лицам. Мы выглядели как обычная семья: мама, папа и я. Рождественские коробки с конфетами и летний отдых на пляже с песчаными замками. Когда-то мы были обычной семьей. Сейчас мне этого не хватало. Я задержалась на фотографии, где я стою между мамой и папой на пляже, и они, улыбаясь, гордо держат меня, словно выигранный трофей, а ветер треплет их волосы. Мне, наверное, года два, по подбородку стекает мороженое, и я протягиваю вафельный рожок в сторону фотокамеры. Снимок так хорошо ухватил момент времени, что я буквально ощущала солнце, видела разбивающиеся волны, слышала чаек. Ощущение дома. Было еще зернистое фото, где мы с папой сидим за завтраком, а перед нами кружки с горячим шоколадом и шапкой взбитых сливок и зерновые хлопья. Папа готовил для меня настоящий горячий шоколад. «Никакой порошковой дряни для моей девочки». У него была специальная кастрюлька, только для молока, и он долго размешивал в ней куски шоколада «Кэдбери», пока молоко не становилось густым и коричневым.

– Вот эта. – Я вынула фотографию из пластикового кармашка и прибавила к стопке фотографий дедушки и бабушки, мамы и разнообразных тетушек и дядюшек, которых, кажется, никогда не встречала и чьи неразборчивые имена на рождественских открытках никогда не узнавала.

– Должно быть, ты по ним скучаешь. – Дедушка сел рядом со мной. – Так не должно быть. Твоя мама опять звонила вчера вечером. – Он накрыл рукой мою руку. Его ладонь была теплой и влажной.

– Не хочу о ней говорить. – Желудок свело при мысли о том, что я наделала, и я отдернула руку.

– Тебе надо говорить о ней. Разложить все по полочкам у себя в голове.

– Я ведь говорила об этом с Полой в свое время, не так ли? Какой был смысл ходить к дурацкому психотерапевту, если и с тобой приходится говорить о том же?

– Не ругайся, Грейс.

Ножки стула заскрипели по плиточному полу – это я отодвинулась от стола и встала.

– Пойду к Чарли.

– Подожди. – Бабушка выставила руку, точно полицейский, останавливающий движение. Прислонившись к дверному косяку, я выжидала, постукивая пальцами по деревяшке, глядя, как она кладет громадный кусок бисквита на кусок фольги и заворачивает. – Возьми с собой. Эту девочку надо подкармливать. – Если послушать бабушку, то никто нормально не питается, кроме нас. – Может быть, ты хочешь пригласить ее поехать с нами на каникулы в этом году, мы едем за границу.

– Правда? Куда? – Любопытство подняло мне настроение. Я скрестила пальцы за спиной: Диснейленд, Диснейленд, Диснейленд. Эсме ездила со своей тетей в Париж в прошлом году и с тех пор не перестает говорить об этом.

– На остров Уайт.

– Айви, это не заграница. Я тебе объяснял. – Дедушка подмигнул мне, и я не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

– Если это не заграница, тогда почему мы должны садиться на паром, чтобы туда добраться, а? Объясни мне.

Пластиковый пакет из магазина «Теско», туго набитый фотографиями и кексом, стучал по ногам, пока я неслась через деревню, мимо жужжащих газонокосилок и садовых шлангов, поливающих чумазые машины. Кроссовки шлепали по бетону, я бежала все быстрее и быстрее, стараясь изгнать из головы слова дедушки. Моя жизнь казалась расколотой надвое. На «до» и «после».

Когда я добралась до главной улицы, футболка взмокла от пота, и я привалилась к почтовому ящику, чтобы отдышаться. До меня донесся взрыв смеха. Это Шиван вышла из магазина «Бутс» со своей младшей сестрой Эбби. Я хотела крикнуть «Привет!», но Шиван, приложив ладонь к уху Эбби, что-то ей сказала. Они посмотрели в мою сторону и захихикали. Я захлопнула рот и принялась сосредоточенно изучать расписание выемки писем, осознавая, что щеки у меня, вероятно, такого же цвета, как почтовый ящик, и жалея, что не срезала дорогу через парк – но бабушка не любит, когда я хожу там одна. «Там всякий сброд», – говорит она, но в дневное время в парке обычно полно слащавых карапузов и озабоченных мамаш. Я не очень понимала, что Шиван имеет против меня, но она никогда не относилась ко мне так доброжелательно, как Чарли и Эсме, и с каждым годом она становилась все недружелюбнее. Эбби и Шиван нырнули в кафе, и я торопливо проскочила мимо его витрины, опустив голову и ссутулившись.

Дом Чарли был зажат в ряду викторианских террасных домов из красного кирпича, с общим выходом нескольких дымовых труб. Там раньше жили рабочие старой текстильной фабрики. Фабрики давно не было, ее здание сейчас занимала начальная школа, но дома остались.

Газон перед домом зарос высокой травой и крапивой, поэтому, пробираясь к входной двери, я подняла руки. Проигнорировав дверной звонок – по-моему, он никогда не работал, – постучала дверным молотком. Чешуйки черной краски отслаивались от двери и, порхая, падали на порог. Я ждала, и как раз в тот момент, когда собиралась постучать снова, услышала стук каблуков-шпилек, позвякивание браслетов, и дверь со скрипом распахнулась.

– Привет, Лекси. – Мать Чарли прижалась к стене, и я просочилась в прихожую. Лекси встряхнула руками:

– Закрой дверь, Грейси Грейс. У меня лак еще не просох.

Я закрыла за собой дверь и наклонилась, чтобы подобрать с половичка почту.

– Всю рекламу можешь забрать с собой, – сказала Лекси. – Мне она на фиг не нужна. – Лекси подула на свои рубиново-красные ногти. – Как дела? Уже нашла себе бойфренда?

– Нет. Я…

– Тебе лучше без него. Они все, к чертям, никуда не годятся. Чарли на кухне, готовит чай. Голодная?

– Умираю с голоду. – Съеденный кусок лимонного кекса рассосался во время бега.

Чарли высыпала на рыжий от ржавчины противень куриные наггетсы и чипсы.

Лекси почти никогда не готовила. Чарли жила практически на одной пицце, бургерах и чипсах – просто чудо, что она была такой тощей. «Ленивая еда для ленивых людей», – говорила бабушка, но мой рот все равно наполнился слюной.

– Сделай одолжение, зажги мне сигаретку. Не хочу размазать лак. – Лекси кивнула в сторону пачки, и я вытащила сигарету и протянула ей. Она сомкнула вокруг нее алые губы. С трех попыток я привела в действие зажигалку, Лекси наклонилась ко мне, и мне стало страшно, что ее волосы, сухие и всклокоченные после многих лет окрашивания, могут вспыхнуть. Она затянулась, и кончик сигареты зажегся красным.

– Что у тебя там? – кивнула Лекси в сторону моего пластикового пакета.

Я отодвинула в сторону стопку писем, разбросанных по столу, и вывалила фотографии.

– Это для нашего проекта по истории. Родословное древо. Глупая идея, но это обязательно. Чарли тоже надо принести какие-нибудь фотографии.

– Не уверена, что у меня есть что-то подходящее. Только публичные снимки. Немного рискованные, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Я не поняла, но все равно засмеялась в ответ на ее смешок.

– А что насчет отца Чарли?

– А что насчет него? – Лекси нахмурилась и отогнала дым от глаз.

Чарли бросила на меня грозный взгляд, гремя противнем.

– У вас есть какие-нибудь фотографии? Нам требуется вся семья. Это нелепо, но…

– Я ее семья. Черт возьми, я что, недостаточно хороша? – Лекси придавила окурок.

– Да, но…

– Но что?

– Считается, что у нас должны быть фотки. Они у вас что, пропали во время пожара?

– Какого пожара?

– Чарли говорит, что помнит пожар. Здесь, когда она была маленькой.

– У Чарли чертовски активное воображение.

– Но, мам… я помню…

– Ты ничего не помнишь, маленькая лгунья. Никогда не было никакого пожара. – Лекси оттолкнула стул. Он с глухим стуком ударился о стену. – Я ухожу.

– Мам, я же готовлю…

– Я не голодна. – По коридору эхом разнесся стук ее шпилек. Хлопнула входная дверь, и дом содрогнулся.

– Зачем ты это сделала? – Чарли стояла, уперев руки в бока.

– Что?

– Я же говорила тебе, что с ней бывает, когда я упоминаю об отце.

– У тебя есть право знать, в любом случае нам надо…

– Нам ничего не надо. Шиван права, иногда ты бываешь настоящим геморроем, Грейс. Только потому, что у тебя в семье неразбериха, ты вмешиваешься в мою.

Мой стул с грохотом опрокинулся – сжав кулаки, я вскочила на ноги.

– Не могу поверить, что ты это сказала. Ты ведь моя лучшая подруга.

– Что ж, может быть, нам не надо больше дружить. Мне не нужен отец и не нужна ты, Грейс Мэтьюз. Отвали.

Чарли встала и пулей вылетела за дверь. Ее шаги загрохотали по лестнице, и лампа у меня над головой затряслась, когда Чарли вбежала в свою комнату. В этом доме не было ковров, чтобы смягчать звуки. Я помню, Чарли однажды сказала, что все они были содраны, поврежденные дымом, и меня удивляло, почему Лекси отрицала пожар. Что она пыталась скрыть? Но, собирая свои фотографии обратно в пакет, я знала, в одном Чарли была права. В моей семье действительно неразбериха, и виновата во всем я.