Текст книги "Ночной сторож"

Бритье, помогающее не заснуть

Томас скосил глаза и быстро заморгал. Ущипнул себя за щеку. Она горела, как от укуса змеи. Ему хотелось заговорить вслух. Самый тяжелый час. И даже совы не было, чтобы его услышать.

– Чего еще ты хочешь? Чтобы мы жили на краю носового платка? Сделано. Чтобы мы вымирали как можно быстрее? Сделано. Умирали с приятными улыбками? Есть. Храбрыми улыбками? Есть. Присягали вашему флагу? Есть. Есть. Есть. Сделано.

Фалон, как вспышка, возник в комнате в своей оливковой шинели. Затем прошел сквозь стену, как сквозь туман.

Стена казалась пористой там, где сквозь нее просочился Фалон. Томас подошел, положил руки на крашеный гипсокартон. Покрытый тусклой серо-зеленой краской, он был жестким и холодным.

– Вы забрали лучших из нас, – произнес Томас.

Он отвернулся от стены и взглянул на ленточную пилу. Родерик сидел на ней, безумно ухмыляясь, как будто хотел укусить доктора за руку.

* * *

Томас встал. Он принес из дома свой бритвенный набор, задумав провести эксперимент. Возможно, если он приставит опасную бритву к собственному горлу, это не даст ему уснуть в последний час перед рассветом. Он побрился так тщательно и идеально, как только мог побриться мужчина. Даже провел языком по внутренней стороне щеки, пытаясь нащупать каждый волосок. Это сработало.

В то утро и каждое последующее утро он встречал утреннюю смену идеально выбритым и причесанным, бодрым и пахнущим одеколоном «Олд спайс».

Старик Ондатра

– Что вы все делали в самом начале? Чтобы сохранить землю?

– У них было так: подписывай или умри.

– Как вам удалось сохранить хоть что-то?

– Сначала они дали нам этот клочок, потом попытались прогнать нас с него. Затем забрали большую его часть. Теперь все сказанное тобой означает, что они хотят забрать у нас последнее.

– Как вы держались?

Бибун ответил хриплым старческим смехом:

– Я был молод. Но я принимал участие. Мы действительно держались. Ногтями. На руках и ногах. И зубами.

– Как вы, в конце концов, заставили их согласиться? Оставить нам хоть какую-то землю? Ту, которую мы имеем сейчас?

– Мы держались вместе. Стояли на своем. Айсенс, Мискобинесс, Ка-йш-па, все они, и Важашк тоже, продолжали цепляться и цепляться. Нам пришлось противостоять поселенцам, когда они появились на наших границах. Мы чуть не начали войну из-за этого, но мы сохраняли спокойствие. Мы знали, что произойдет, если мы убьем кого-то из них. Мы боролись с ними. Мы держались вместе в этом вопросе. А затем мы отправили делегацию.

– Как вам удалось послать делегацию?

– Мы ходатайствовали об этом. Не забывай, что нам пришлось действовать через главного фермера, занимавшегося этими вопросами, и индейского агента из Девилс-Лейка[52]52
  Девилс-Лейк – город в Северной Дакоте.


[Закрыть]. Но мы все равно их убедили. Мы написали письмо. Мы попросили грамотного индейца написать письмо. И когда мы отправили делегацию, у нас были, как вы их называете, подписи.

– Петиция.

– Ага.

– Мы могли бы начать с этого. Пусть все в племени ее подпишут.

– Это было бы кое-что.

– Затем нам, возможно, придется выбрать членов делегации.

Томас подул в жестяную кружку с обжигающим чаем, который он только что заварил для них. Бибун сделал глоток.

– Я вынесу идею петиции на совет. Экстренное совещание проведем сегодня же вечером. Тем не менее мы всего лишь консультативный орган. Мы должны отчитываться перед Бюро.

– Послушай, – сказал Бибун. – Теперь все по-другому. Выживание – это постоянно меняющаяся игра. Сколько людей пострадает, если правительство с нами порвет?

Томас уставился на отца. Иногда он говорил очень дельные вещи. Как будто наблюдал за жизнью резервации, не ступая ногой в поселок. Его мысль что-то подсказывала… Люди нуждаются в племени по разным причинам. Соседние города нуждаются в нас. Если племя исчезнет, они не захотят иметь с нами ничего общего. Но если его не станет, на них ляжет бремя заботы о множестве бедных людей, и они могут этого испугаться. Томасу придется все обдумать.

– Мы не пустое место. Мы создаем рабочие места. У нас есть их учителя, медсестры, врачи, бюрократы в офисе суперинтенданта, обделывающие свои делишки. У нас есть разные начальники. У нас есть свои служащие государственной конторы, занимающейся земельными сделками, регистраторы и служители архива.

Все эти должности и посты с легкостью находили названия на языке чиппева. Он гораздо лучше, чем английский, подходил для изобретения новых слов, а к тому же в нем можно было наделить любое слово иронией, просто представив его иначе.

Бибун продолжал:

– Заставьте вашингтонских политиков понять ситуацию. Мы только начали вставать на ноги. Получается, у нас есть несколько козырей в рукаве. Мы создаем фермы. Становимся школьными знаменитостями, как ты. Все это может пострадать. Оно будет уничтожено. А больные люди, куда они денутся? Белые наградили нас туберкулезом. Он сводит нас в могилу. У нас нет денег, чтобы ездить в их больницы. Они сами дали обещание позаботиться о таких вещах в обмен на нашу землю. И намеревались сдержать его, пока растет трава и текут реки.

– Я все еще вижу траву. И слышу, как текут реки.

– И они все еще пользуются нашей землей, – добавил Бибун.

– Да, все еще пользуются, черт возьми, – подтвердил Томас. – Но пытаются притвориться, что не подписывали контракт, по которому нужно вносить арендную плату.

Теперь чай немного остыл, и его можно было пить. Горечь казалась успокаивающей.

В племенном центре имелась комната для собраний, и в тот вечер Томас созвал в ней заседание консультативного комитета. Они использовали «Правила регламента Роберта»[53]53
  «Правила регламента Роберта» – книга, написанная в США в 1876 году Генри Мартином Робертом и ставшая первым регламентным сборником, предназначенным для широкой публики.


[Закрыть], достаточно вольно переведенные на чиппева. Томас призвал собрание к порядку, и секретарь Джагги Блу зачитала протокол на обоих языках. Некоторые члены комитета говорили на чиппева или на кри. Другие говорили на мичифе[54]54
  Мичиф – смешанный язык канадских метисов. Находится на грани исчезновения.


[Закрыть] – смеси французского и кри. Порой проскальзывали английские слова, которыми индейская речь была приправлена, словно солью. Собравшиеся бестолково продвигались вперед, передавая копию законопроекта из рук в руки, читая вслух отрывки, споря об их значении. Пока они изучали язык законопроекта, в комнату просочилась тревога.

– Похоже, на этот раз они решили отнять все.

– Переместить. То есть прогнать нас отсюда.

– Они готовы забрать ишкониганан. Даже остатки еды.

– У нас был договор. Они нарушили его. Без предупреждения.

Луис Пайпстоун, чей сын едва пережил Корейскую войну и все еще лечился в военном госпитале, сидел неподвижно, уставившись на тыльную сторону своих рук, лежащих на столе.

Джойс Асиганак сказала:

– Они хотят нас «передислоцировать». На их хитроумном языке это означает «переместить». Сколько раз нас перемещали? Трудно сосчитать. А теперь нас хотят отправить в Города.

Наступила тишина, которую нарушал только шелест бумаги. Затем Мозес прочел эти слова вслух:

упорядоченная передислокация таких индейцев

Он отложил лист бумаги, не в силах продолжать.

– Таких индейцев. Такие уж мы, индейцы, – произнес Луис Пайпстоун медленным свинцовым голосом. – Такие индейцы, которые могут погибнуть в бою. Сержант махнул моему сыну, приказывая выдвинуться вперед. Он пошел один. Разведать обстановку.

Все умолкли. Ходил слух, что сын Пайпстоуна сошел с ума от ожогов. Луис отправился его навестить. Вернувшись домой, за пять дней не произнес ни слова. Томас нарушил тишину, предложив подать петицию в знак протеста против законопроекта о прекращении действия договоров. Также предстояло убедить как можно больше членов племени подписать ее.

– Я напечатаю эту петицию, – предложила Джагги. – И нужно подшить чистые страницы с обратной стороны, чтобы люди могли ее подписать. Нам также надо связаться с Милли.

Милли Клауд была дочерью Луиса Пайпстоуна. Она училась в колледже. Может, она смогла бы что-нибудь сделать, предположила Джагги.

– А я, – вызвался Луис, – отнесу петицию каждому члену племени и вернусь с подписями.

– Ты уверен, что хочешь взяться за это? – тихо спросила его Джагги.

Луис был крупным мужчиной, похожим на бизона, с массивной головой и сутулыми плечами. Его ноги были короткими и кривыми, как будто согнулись под тяжестью верхней половины их обладателя. Когда Луис улыбнулся, его щеки надулись, как маленькие круглые яблоки. Его прозвище было Щеки. Теперь он улыбался Джагги, и его широкое лицо стало более привлекательным.

– Я должен что-то сделать. Не могу просто сидеть сложа руки.

Томас знал, что Луис не сидит сложа руки. У него имелся небольшой участок земли на краю резервации, на пастбище. И у него были помощники. Вместе с ним трудилась младшая дочь, да и Лесистая Гора частенько присоединялся к ним, чтобы внести свой вклад в общее дело, но все-таки работа на столь маленьком ранчо была трудным делом. Они держали двух скаковых лошадей. Собирались продать их в Манитобе[55]55
  Манитоба – канадская провинция, расположенная в центре страны в регионе Канадские прерии.


[Закрыть]. Томас вспомнил, что сын Луиса прислал домой письмо из учебного лагеря. Рассказывал отцу, что армейская дисциплина после Форт-Тоттена показалась легкой. Луис действительно всем говорил, что не выносит сидеть без дела, и целые дни проводил на ногах.

– Хорошо, – одобрил его Томас. – Важно начать дело прямо сейчас. Похоже, что этот законопроект… Впрочем, мы должны называть его по имени, Параллельная резолюция сто восемь палаты представителей, ПРПП сто восемь, пусть она войдет в позорный список наихудших…

– Слушайте, слушайте, – перебил говорящего Мозес Монтроуз.

– Параллельная резолюция сто восемь палаты представителей, нам сейчас потребуется еще одна ее копия. Так что возьмите с собой ту, которая у нас есть, вместе с петицией. Объясните, что мы из нее узнали, как мы на нее смотрим. Вы точно хотите этим заняться?

Еще секунда, и за внесенное предложение проголосовали единогласно. Все листы передали Луису Пайпстоуну.

– И еще, – продолжил Томас. – Я хочу предложить, чтобы мы ссылались на Параллельную резолюцию сто восемь палаты представителей как на Законопроект о прекращении действия договоров. Такие слова, как «эмансипация» и «свобода», лишь дымовая завеса.

– Слушайте, слушайте, – подхватил Мозес таким величественным тоном, что все рассмеялись.

Следующим делом было собрать группу для встречи с представителями Бюро по делам индейцев[56]56
  Бюро по делам индейцев – агентство Федерального правительства США внутри Департамента внутренних дел, основанное в 1824 году.


[Закрыть] и получения на ней разъяснений по законопроекту. Эта встреча должна была состояться в Фарго. Далекая поездка. У них была в запасе неделя. Требовалось договориться о том, как приехать туда, чтобы присутствовать на встрече.

– Это вряд ли получится! – усомнилась Джагги. – Надо отпрашиваться с работы. Собирать людей вместе. Никто даже не знает, что за штука этот законопроект.

– Люди начнут узнавать это завтра, – пообещал Луис.

Водяной бык

Дом 2214 по Блумингтон-авеню представлял собой обшарпанное коричневое трехэтажное здание с облупившейся белой краской на выбитых окнах, закрытых картоном. У входной двери висело множество почтовых ящиков. Рядом с ними виднелось что-то, похожее на список жильцов. Патрис мерила шагами вымерший двор. Джек стоял на тротуаре и курил.

– Я останусь здесь и понаблюдаю, есть ли в доме признаки жизни, – объяснил он.

Ступени парадного входа обвалились, и было непонятно, как взойти на довольно высокое крыльцо. Патрис перетащила кое-какой хлам с замусоренного двора, сложила перед входной дверью, а потом взобралась на эту груду досок и ящиков из-под молока. В списке жильцов имени сестры не было. Патрис постучала в дверь. Один из ржавых жестяных почтовых ящиков сорвался и с грохотом упал на крыльцо, высыпав на него несколько конвертов. Несмотря на громкий шум, никто не появился. На грохот ответило только гулкое эхо. У Патрис внезапно возникло ощущение, будто дом о чем-то предупредил ее. Она стряхнула с себя это чувство и постучала в окно рядом с дверью. Ей показалось, что она услышала внутри какой-то шорох. Залаяла собака. Лай был хриплым, заливистым, выдающим отчаянное желание жить. Патрис замерла. На ее глазах выступили слезы.

– Джек, – позвала она.

Ответа не последовало. Лай ослабел, а потом вообще прекратился. Патрис ждала. Ничего. Она собрала разлетевшиеся конверты, намереваясь сунуть их обратно в почтовый ящик, но сначала прочла адреса. Одно письмо было прислано Вере Паранто. Оно пришло ей, а не ее мужу, за которым она последовала в Города и который, по всей видимости, так на ней и не женился, поскольку у нее все еще оставалась девичья фамилия. Патрис оставила конверт у себя и осторожно спустилась с крыльца.

Стоя на тротуаре рядом с Джеком, она разорвала конверт.

– Уголовное преступление прямо у меня на глазах, – прокомментировал он.

Взглянув на него, она нахмурилась.

– Вскрытие чужой почты.

Письмо оказалось последним уведомлением (выделено красным шрифтом), сообщающим Вере, что электричество у нее будет отключено, и было датировано июлем, а значит, пришло два месяца назад.

– Каков будет следующий ход? – поинтересовался Джек.

Она посмотрела на дом. Кто-то в нем был. Собаку пытались придушить или что-то в этом роде.

– Джек, – сказала Патрис, – с этой собакой что-то не так.

– Может, ей просто не нравятся люди, стоящие на крыльце.

– Подождите.

Она обошла дом сзади. Из него доносился сильный запах мочи и мусора. Еще два закрытых картоном окна. Но никаких признаков человеческого присутствия.

– Вера! – позвала она. – Вера!

Ничего. Вот только собака снова бешено залаяла, воодушевленная надеждой.

Патрис вернулась к Джеку.

– Мы должны войти в дом, – предложила она.

– Взлом и проникновение, – прокомментировал он. – Я ни в коем случае не собираюсь нарушать закон.

Хриплый собачий лай затих. Она колебалась, ждала. Во всем этом чувствовалось что-то ужасно чуждое и неправильное. Ее кожу покалывало. Все вокруг пыталось ей что-то сказать, но она не могла расшифровать послание. В примятой траве стрекотал сверчок. Наконец она покачала головой и передала второй адрес, на Стивенс-авеню, Джеку. Тот взглянул, и на его лице мелькнула гримаса отвращения. Он возвратил листок.

– Что? – спросила Патрис.

– Я знаю это здание. Если вы найдете ее там, хорошего не ждите.

Они подъехали к нескольким большим квадратным многоквартирным домам из темно-коричневого кирпича. Крошечный клочок травы перед ними был подстрижен. По низким кустам, окружавшим фундаменты, также прошлись ножницы садовника.

– Выглядит не так уж плохо, – отметила Патрис.

– Внешность обманчива, – возразил Джек.

Она стояла на крыльце вместе с Джеком. В списке жителей фамилия Паранто отсутствовала. Они вошли в холл. Маленькие восьмиугольные плитки, обрамленные черно-белыми розетками, были недавно протерты. Патрис снова начала чувствовать себя неуверенно. Она не могла проникать сквозь стены и двери. Тем не менее они обошли все квартиры, но ответа не получили. Патрис поднесла руку к лицу. Джек взял ее за локоть.

– Вы…

Она попыталась стряхнуть его руку. Там, в баре, она была сухой и холодной. Теперь она стала влажной и горячей.

– Вам нужно отдохнуть, – прошептал Джек, поглаживая ее запястье. – Эта ситуация, должно быть, морально вас измотала. Мы поставим раскладушку в гримерной.

Она вырвала руку, а затем удивила саму себя, так сильно хлопнув ладонью по его влажному запястью, что он вздрогнул и уставился на нее. Потом он схватил ее другой рукой. Она сбила и ее – рубящим движением, быстрым и злым. Так она колола дрова.

– Есть еще одно место, – сказала Патрис. – Я бы хотела поехать туда. Подруга. Бернадетт Блу.

– Бернадетт. Сокращенно Берни? Берни Блу? Она твоя подруга?

Джек потер свои покрытые синяками руки и пристально, оценивающе оглядел Патрис. Потом он зажег новую сигарету от той, которую докурил, и они вместе вышли из здания.

– Так, расскажи еще раз. Берни Блу – твоя подруга?

Он пристально посмотрел на нее. Его потное лицо отсвечивало нездоровым блеском. Патрис сдалась.

– Нет, – покачала она головой. Казалось, воздух давил ей на виски. – Я не могу сказать, что мы подруги. Этот адрес дала мне одна знакомая, чтобы я могла остановиться у Бернадетт в крайнем случае.

– Послушай… – Джек казался немного взволнованным, теперь уже всерьез. – Тебе действительно лучше поселиться в гримерке у нас в баре. Клянусь.

На обратном пути в центр города, в машине, Джек заговорил с ней:

– Похоже, ты выросла в другом месте, среди других людей и попала сюда случайно. По крайней мере, ты так говоришь.

Он бросил взгляд в ее сторону.

– Я только что приехала…

– Но ты была здесь раньше?

– Нет.

– Ты здесь чужая.

– Конечно, чужая. Мне хотелось бы уехать домой прямо сейчас.

– Итак, что может случиться с девушкой в твоей ситуации или в ситуации твоей сестры? С неоплаченными счетами и другими проблемами она сбегает от домовладельца. Это затрудняет поиск нового жилья. Так что, возможно, она меняет имя или, может статься, переезжает к кому-то другому. Скажем так, к другу. Ему она платит деньгами или услугами.

После слова «услуги» он пристально посмотрел на Патрис.

– Моя сестра может выполнять любую работу, – возразила Патрис, не заметив его взгляда. – Правда, с ребенком это не так просто…

– О, еще и ребенок.

– Да, у нее ребенок.

– Это уже другая история. Еще одно осложнение. Мы должны отправиться, скажем, туда, куда обращаются за помощью матери с детьми. Правда, о таких местах я ничего не знаю.

– Мы можем сделать это прямо сейчас?

– Боже, конечно, нет.

– Мы должны поехать немедленно. Мне это необходимо.

– Там уже наверняка закрыто. А кроме того…

– Кроме чего?

– Возможно, тебе понадобится немного отдохнуть перед выступлением.

– Выпустите меня. Выпустите меня немедленно!

– Дорис Барнс, успокойся. Пожалуйста. Это не то, о чем мы договаривались.

– Нет, – возразила Патрис. – У нас не было договоренности. Потому что я никогда не говорила «да». Однако я могла бы подумать. Я не согласна на чаевые через день. Я хочу получать чаевые каждый вечер.

– По рукам, – откликнулся Джек.

На втором этаже бара Джек поставил брезентовую раскладушку, нашел подушку, взбил ее и надел мятую, но чистую наволочку. В шкафу лежало красное шерстяное одеяло, окантованное шелковой лентой. Хильды. Но какое это имело значение? Одеяло и подушка чуть не довели Патрис до слез. Она едва смогла доковылять до раскладушки. Сбросить туфли. Лечь. Жужжащая пленка тьмы опустилась на нее, а затем она уснула.

Патрис проснулась оттого, что кто-то повторял «Дорис Барнс, Дорис Барнс» и тряс ее за плечо, распространяя запах крепкого кофе. Она вскрикнула и забилась, не имея понятия, где находится. На мгновение даже забыв, кто она такая. Затем раздался голос Джека:

– Успокойся! Ты прольешь на себя горячий кофе!

Реальность ее ужаснула.

– Я не могу этого сделать.

– Мы так не договаривались, – произнес Джек. – Выпей кофе. Съешь сладкую булочку. Зайди в ванную комнату дальше по коридору. Затем надень костюм.

Он вышел из ее гримерной, оставив свет включенным. Дверь громко скрипнула. Она съела булочку, которая оказалась вишневой. Выпила черный кофе. Затем открыла чемодан и взяла пригоршню пеммикана. Съела его медленно, беря крошечные кусочки двумя пальцами. Под конец она воспользовалась грязной ванной в конце коридора. Когда она вернулась, перед ней предстал развернутый костюм быка. Он лежал в открытой коробке.

– Пятьдесят долларов, – сказала она костюму. – Плюс чаевые. Каждый вечер.

Она придвинула стул к двери, которая снова скрипнула, и аккуратно сняла одежду. В стенах были вбиты гвозди, на них висели пустые плечики. Она повесила на них блузку, юбку, легкий свитер. Пальто уже висело на вешалке, и она не могла вспомнить, снимала ли его сама. Чемодан стоял на еще одном стуле. Она была в лифчике и трусиках. Ее деньги хранились в лифчике. Она оглядела комнату, а затем обернула деньги лифчиком и засунула его в пространство за ящиком туалетного столика. Она достала синий резиновый костюм из коробки и подумала, что начать следует с нижней части.

Ее ноги свободно вошли в раскрашенные копыта. Она потянула за теплую, податливую резину. Осторожно разгладила в области лодыжек. Бычьи ноги обхватили ее икры, колени и бедра, заключив их в упругий слой дополнительной плоти. Она подняла костюм выше бедер, закрыв им живот, затем переместила руки в передние ноги. Костюм сидел идеально и застегивался таким образом, чтобы вода не могла проникнуть внутрь. Копыта были раздвоены, чтобы она могла пользоваться большим и указательным пальцами. Капюшон под рогатой шапочкой облегал голову и легко застегивался под подбородком, плотно закрывая уши и приглушая звук. В гримерной имелось зеркало в полный рост, как в универмаге «Ролла». Она встала перед ним и увидела себя чужой и очаровательной. Белые мишени на ее груди стали другими, как только костюм был надет, и больше ее не беспокоили. Тень между ног была просто игрой света. Волнистый голубой хвост завивался за спиной, на самом его конце свисала кисточка. Она надела шапочку с рожками. Застегнула ремешок под подбородком. Эффект оказался не лишенным очарования.

Джек постучал в дверь. Когда Патрис открыла ее, он вытащил изо рта сигарету, которую собирался прикурить, и на мгновение застыл, зажав ее между пальцами.

– Черт, – тихо проговорил он, широко раскрыв глаза. – Черт.

– Я готова.

– Да, это так, это так, это так. Первое представление начинается через полчаса. Хорошо себя чувствуешь в костюме?

– Он удобный.

– Видишь? Качество.

Он повозился с рогатой шапочкой, поправляя ремешок. Она оттолкнула его руки.

– Предметы на дне аквариума – это грузы. Подними один, чтобы оставаться под водой. Брось его, когда нужно всплыть. О, я забыл узнать, умеешь ли ты плавать.

Патрис бросила на него озадаченный взгляд.

– Просто спрашиваю.

– Просто спрашивать поздно.

– Предположу, что да. А теперь позволь показать стандартные движения водяного быка.

Дым вился и клубился вокруг его головы, когда он зажал сигарету между зубами и согнул руки. Потом он вытянул их, будто осторожно держал поднос с хрустальными рюмками.

– Правое плечо вверх. Правое плечо вниз. Повращать бедрами. Взгляд через плечо. Попка виляет. Пузыри. Поцелуи. Поверхность. Дышать. Снова на дно. Игривое «ку-ку». Повилять задницей. Повертеть копытами. Кулаки вперед. Притворный бой. Сделать «бочку». Быка «корчит». Пузыри. Поцелуи. Поверхность. Дышать. Повторяй в этом духе с вариациями от себя в течение двадцати минут. Я подам сигнал. У тебя будет получасовой перерыв. Затем снова. Четыре шоу.

– Сразу после того, как я получу свои пятьдесят долларов, – напомнила Патрис.

– Я это сказал?

– Плюс чаевые.

– Вот как?

– Это то, о чем мы договорились, Джек. А потом ужин. Плюс, конечно, я сплю в этой гримерной. Или я ухожу, прямо сейчас.

Джек рассмеялся:

– В костюме быка? Я в этом сомневаюсь.

– Почему бы тебе не проверить?

– Люблю балансировать на грани войны, – примирительно произнес Джек. – На самом деле я пошутил. Конечно, это то, о чем мы договорились.

– Кроме того, я хочу, чтобы на моей двери был засов. И мне нужен ключ от замка. Если я этого не получу, то проделаю дыру в вашем костюме.

– Ты не очень-то доверчива. Уверена, что не бывала здесь раньше?

– Мой отец – пьяница.

– О, тогда я понял, – повеселел Джек. – Мой тоже был таким.

Он снял ключ со своей связки и отдал ей. Она проверила его, вставив в дверной замок. Засов Джек пообещал приделать завтра. Они вышли, и она заперла дверь. Она сунула ключ под синий капюшон, за ухо, и последовала за Джеком в конец коридора.

– Садись, – велел Джек, дотрагиваясь до стула, а затем с трудом открыл люк в полу.

Через него ворвались шум и свет. Колеблющиеся блики, отражающиеся от воды. Звон стекла. Смех. Обрывки разговоров. Джек ушел. Патрис сидела на стуле одна, ожидая, когда ее опустят в аквариум. Всего день назад, а верней, ночь назад, она смеялась вместе с матерью, наслаждаясь дерзостью своего преображения. Что бы сейчас сказала мать? Маяги. Чужая. Маама кааджииг. Чужие люди. Гавиин ингикендизо сиин. Я чужая сама себе. В нее словно вселился другой человек, более жесткий и смелый, чем обычная Патрис, и завладел ею. Новая Патрис заставила Джека возить ее по городу и торговалась за ключ. На нее снова нахлынули чувства и мысли, которые можно описать только на языке чиппева. Чужеродность на нем овеяна флером юмора, и опасность, связанная с ситуацией, в которой она очутилась, казалась скорее забавной. Над ней вполне можно было посмеяться, хотя на самом деле все могло кончиться плохо. А еще в ее жизни появились тайны и даже отчаяние. Ведь на самом деле после ее ближайщего будущего, которое ей предстояло провести, кувыркаясь в аквариуме, ей было некуда пойти. Ну, разве кроме гримерной в другом конце коридора второго этажа бара «Лесной затор 26».