Текст книги "Чёрная королева: Опасная игра"

Фигура распалась, и тут же их руки соприкоснулись, сплелись и вскинулись вверх. Шаг навстречу друг другу и между лицами расстояние не больше ладони, и шаг назад. И снова вперед, едва не касаясь лицами.

– Боюсь, милорд обидится.

– Милорд не из обидчивых. А ваш смех так заразителен и улыбка столь очаровательна, что это простит всё, что бы вы не сказали.

Она отклонилась назад, ушла в наклон, изгибаясь, и Рикард подхватил её за спину одной рукой, легко, делая полукруг её телом, и поднимая медленно, скользнул взглядом по глубокому открытому лифу платья, по нежной коже, по шее и подбородку до самых губ. А там снова насмешливая улыбка…

– Серьезно? Хорошо, я отвечу – милорд так странно лжет, что это меня развеселило.

– Странно? Лжёт? – воскликнул он. – О чем же лжёт? И почему странно?

И снова круг – плечо к плечу и глаза в глаза.

– Потому что голос милорда весьма уверен в том, что он говорит правду. Зато вот всё остальное говорит об обратном.

– И что же говорит об обратном?

– Будь милорд и вправду князем с золотыми приисками, то с такими манерами, – они поменялись руками и двинулись в другую сторону, – и такими красивыми глазами, милорд был бы давно и счастливо женат или думал кого выбрать из пятисот самых прекрасных и богатых девушек Коринтии. Но милорд здесь, на балу неудачниц, танцует фривольный танец с никому неизвестной дочерью негоцианта. Так что либо милорд вовсе не князь, либо не князь с приисками, либо он ищет вовсе не невесту… И это вероятнее всего, судя по танцу на который я приглашена.

Тут уже рассмеялся Рикард. Руки взметнулась вверх, и она отступила назад, удерживаемая его рукой, и закружилась, окатив ноги Рикарда волной вишневого шёлка. Он поймал её на излете, снова прижав к себе и опять сильнее, чем мог себе позволить в танце с незнакомкой.

– Для дочери негоцианта миледи слишком умна, наблюдательна и хорошо танцует фривольные танцы. И к тому же она не увешана красным золотом, как любая из купеческих дочерей на этом балу. Так что думаю, ложь была… обоюдной.

Она оттолкнулась, откинулась на его руку, и он снова поймал её в падении, и опять полукруг, и её губы снова так близко.

Зачем ей эти перчатки? Ему хотелось почувствовать её кожу, и он невзначай поднял руку вверх по талии, коснувшись ладонью оголённой спины между лопаток, и провел по ней кончиками пальцев, посылая ей свои желания.

И поймал её взгляд. Она поняла…

Демоны Ашша! Ну что же, он тоже умеет делать отражения. Ей должно понравиться…

Её глаза почти чёрные. И в них какой-то странный блеск.

Они замерли, поменяв фигуру, и заскользили дальше, плечо к плечу, держа друг друга за талию.

– К тому же, смотрины невест были вчера, – добавила она с усмешкой, – и разве милорд не нашел себе подходящей партии на вчерашнем балу? Сегодня лица скрыты масками, не боится ли милорд взять кота в мешке?

Он перехватилт её другой рукой и снова они слишком близко, и её рука ложится сзади на его шею. И он совсем не против.

– Понять кто перед тобой можно не только по лицу…

– Вот как? Быть может, милорд колдун и читает ауры людей? – она снова усмехнулась.

Палмеро отбивал ритм так, что рук было не видно. Третья часть кайдженги – страсть…

Она повернулась в танце к нему спиной и прогнулась, почти упав на сгиб его локтя слева, а потом справа, запрокинула голову, и Рикард смотрел на её шею и плечо, а в голове у него кружились странные мысли…

И это не мысли даже, а одни сплошные желания…

…прикоснуться губами там, на шее, где легкие завитки волос переходят в нежную кожу, и ниже…

Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение.

Она танцевала божественно, и Рикард едва успевал за ней, чувствуя, как болит раненая нога, но всё равно это было легко, словно он знал каждое следующее её движение. Это кружило голову, и в крови растекался огонь.

– Ауры вряд ли, но милорд неплохо читает и всё остальное, – произнес он, почти касаясь губами её уха и жадно вдыхая аромат духов и её кожи.

– Например? Что же именно во мне прочитал милорд?

– Например? Это платье цвета вина – отменного вина, которое так и хочется попробовать… и язык тела…

Она снова закружилась, удерживаемая его рукой, и провалилась в прогиб, и он поднял ее, прижав ещё сильнее, и лица оказались настолько близко, что он видел её расширенные зрачки, полные огненного безумия. И он удержал её на мгновенье, так близко, ощущая, как она просто пылает в его руках…

– И тут я должна спросить: «И что же говорит моё тело?», и милорд решит, что я дурно воспитана, – прошептала она хрипло, почти в самые губы, едва не соприкасаясь с ними.

И тут же оттолкнулась, уйдя на безопасное расстояние.

А ведь он хотел убить её. Нет, сначала он хотел её допросить с пристрастием, а уж потом убить. А теперь он хочет…

Демоны Ашша! Не поддавайся, Рикард! Это обман! Наваждение! Она использует тебя, чтобы узнать то, что ей нужно!

Но он хотел. Хотел поддаваться этому странному танцу. И тонуть в этом наваждении. Это было… приятно до безумия. Это было, как лезвие ножа, по которому он шел. Мгновенье – и ты сорвешься на остриё. И то, как она его дразнила… Ему нравилась эта игра. Очень опасная игра…

И уже не плечо к плечу, а щека к щеке, они кружились, и их левые руки летели свободно в танце, а правыми они держались друг за друга, и Рикард прошептал громко, почти касаясь губами мочки её уха:

– Ваше тело миледи, равно как и всё остальное, говорит о том, что вы красивая, умная, страстная и ловкая женщина, и на этом балу вы вовсе не в поисках мужа. Потому что если бы миледи захотела, муж у неё давно бы уже был… И не только муж…

Хочешь игры? Лови… Посмотрим, какие у тебя тайные желания…

Она не отстранилась, не смутилась, а лишь произнесла лукаво в его ухо:

– Воспитанной леди полагается состроить оскорбленную мину и прервать этот двусмысленный разговор, но дочери негоцианта многое простительно, так что сочтем это за комплимент моей красоте и уму. Впрочем, тело милорда тоже весьма красноречиво.

Отражение вернулось и ударило куда-то по ребра…

Сменив фигуру танца, они снова оказались лицом к лицу.

– И о чём же оно вам говорит? – прошептал он, чувствуя, что воздуха в легких почти не осталось.

– Я бы сказала, что милорд дышит так, словно прибежал сюда из самой Талассы, и можно было бы подумать, что это танец слишком быстрый для изнеженного тела князя с золотыми приисками, но дело, конечно же, совсем не в этом. Хотя, возможно, милорду просто понравились мои духи? И поэтому он так жадно вдыхает их аромат? И я бы ещё подумала над этим, если бы милорд не прижимал меня к себе так недвусмысленно, не оставляя места сомнениям на счет его намерений…

Она оттолкнула его – глаза почти безумны, грудь вздымается так, будто это она бежала сюда из самой Талассы. Отступила на шаг и присела в реверансе.

А он почти задыхался, смотрел на неё, и его затопило явственное ощущение прошлого, стоящего у него за спиной.

Она думает, что играет с ним….

А он хочет этого, как мальчишка…

Он ведь собирался её убить…

И этот запах её духов… На него вдруг обрушились воспоминания, из той жизни, о которой он заставил себя забыть. Он отчётливо вспомнил, как мама ругала его за то, что он дрался с сестрой.

– Рикард! Разве можно бить женщин? Ты же будущий таласский князь! Наследник рода Азалидов! Поднять руку на женщину! Ты меня огорчаешь.

– Она не женщина, мама, она демон в юбке!

– Нельзя поминать демонов вслух, сынок. Это грех. Мужчина должен быть опорой для женщины, защитником дома, хозяином и покровителем для слуг, разве будут они тебя уважать, видя, как ты лупишь свою сестру полотенцем?

– Она утопила мою саблю в пруду, и плащ измазала вишней!

– Это была кровь, ты же был ранен, – бормочет сестра, притворно потупив глаза.

– Женщины иногда несносны, мой мальчик, но это не значит, что их нужно бить полотенцем.

И эта картинка мелькнула так ярко, и стало так больно…

Почему ему вдруг это вспомнилось?

Эрионн и его сестра. Она чем-то её напомнила.

Ни чем-то. Всем! Он только сейчас это понял.

Та тоже была очаровательной и вредной, и совсем не леди. И хоть была младше, но умела лазить по деревьям и драться не хуже любого мальчишки. Врать, не смущаясь. Не бояться боли. И говорить гадости. Он даже научил её сражаться на бариттах. И мама всегда принимала её сторону. Возможно, поэтому. А может, это всё её духи, они тревожат душу, возвращая старую память из тех времен, которые вернуть нельзя. Но на самом деле он просто видит то, что хочет видеть.

Наваждение.

Она выкрала его воспоминания откуда-то из глубин сердца и швырнула ему в лицо. Она умеет делать отражения, и зацепила его прошлое, словно нить вязаного платка, потянула за собой, распуская, и он уже не мог остановиться, вспоминая и вспоминая…

Ведь он хотел всё забыть. Он кропотливо строил каменную стену между собой и тем временем, когда был счастлив, и за последние годы в этом даже преуспел. Он уже не помнил их лиц – отца, матери, сестры. Он не хотел помнить. Потому что память – это мучительно. Это невыносимо больно. И лучше, если бы этой памяти у него не было вовсе. И только что, выйдя от королевы, он подумал, что скоро станет свободен от воспоминаний.

А она ворвалась в его мир со своими духами и смехом, и теперь нить разматывается, а сердце снова начинает кровоточить.

Рикард кивнул коротко, поблагодарив за танец, развернулся резко и пошел через зал.

Он найдет её позже. Когда схлынет очарование момента, это наваждение и память, и так некстати накатившее желание. Когда он снова станет холодным и бесстрастным. Ичу. Тенью. Слугой Бога Ночи.

Не здесь, не на балу. Позже. Он получит от неё ответы.

Ему было жарко, не хватало воздуха. Он стянул галстук и вышел на террасу, спустился вниз, туда, где начинались стриженые аллеи парка из падуба и туи, и остановился у мраморных перил. Мир поплыл перед глазами. И это было не из-за танца. Это было…

Демоны Ашша! Она же его отравила…

Он почувствовал, как слабеют колени и дрожат руки, а огни светильников множатся и расплываются. Откуда-то сзади пахнуло знакомым ароматом: цветущая груша…

– А ты думал, я не узнала тебя, дружок? – раздался голос над самым ухом.

Ответить он не успел, только почувствовал, что падает, и боль от удара о камни.

А дальше мир погрузился в черноту.

Глава 7. Сны и воспоминания

Первым вернулся слух.

Шум. Голоса. Стук колес по мостовой. Покачивание. И он полулежит на сиденье, прислонившись к стенке кареты. Руки связаны.

Демоны Ашша!

Он стал камнем. Не шевелился, дышал тихо, так, словно всё ещё был без сознания. Медленно приоткрыл правый глаз.

Темно.

Открыл и левый. Через некоторое время вернулось сумеречное зрение, и он разглядел карету, обтянутую внутри атласом, кожаные сиденья с бархатными подушками по бокам. Плотные шторы были задернуты. И рядом с ним сидела женщина.

Эрионн?

Впрочем, ошибки быть не могло. Те же духи. Его руки связаны её шелковым поясом. И она везет его куда-то. За окнами шумит карнавал, взрываются фейерверки, город пьян и веселится. Он вспомнил сон со змеями.

Вот к чему всё это было!

Надо сказать спасибо наставнику – яд его не убил. Вернее, он и не должен был его убить, только обездвижить, погасить сознание. Так и произошло. Только прекрасная и коварная Эрионн не знала о том, что у него совсем иная чувствительность к ядам.

Руки и ноги вновь налились силой. А голова злостью. Даже не злостью – плохо контролируемой яростью.

Вот теперь он точно её убьет. Без сожалений.

Благоразумие шептало – подожди! Карета остановится, выпрыгнешь и ускользнешь. Найдешь её потом, когда позиция будет удобней.

Но он второй раз за день послал благоразумие к демонам. Не стоило ей ворошить потухшие угли прошлого…

Он осторожно, очень медленно, вытащил пальцами короткое лезвие из рукава фрака. Ему связывают руки не впервые, так что в каждом предмете его гардероба есть местечко для такого инструмента.

Чтобы перерезать горло, лезвия будет маловато, но вот задушит он эту стерву с удовольствием.

Как там она его назвала? Дружок? Очень смешно…

Шелк разошелся, освобождая руки, и Рикард бросился коброй, молниеносно сжав шею коварной Эрионн в локтевой захват, и потянул на себя, что было сил. Она лишь рыкнула что-то, и тут же в ответ её локоть вонзился ему под ребра. Раз, другой, третий…

Удар был отчаянным и сильным.

– Зараза!

Она оттолкнулась ногами от стенки кареты, опрокинула Рикарда на спину, и едва он ослабил хватку, вывернулась, как ящерица, и впилась зубами ему в горло.

– Проклятье! – он прокричал самые немыслимые ругательства и, схватив её руками за шею, принялся душить. – Я убью тебя!

Только вот ярость плохой помощник в таком бою.

Она едва не выцарапала ему глаза, впившись в них пальцами. Они повалились на пол между сиденьями, и Эрионн оказалась сверху. Набросила ему на голову одну из своих многочисленных юбок и продолжила душить, обматывая ловко ткань вокруг шеи. Позиция была неудобной, с двух сторон Рикарда сжимали сиденья кареты. Он саданул ногами дверь, и та распахнулась. А затем прохрипел ашуманскую тавру.

Лошади взбесились и понесли.

– Ведьма!

– Убийца! Гаденыш!

Карета зацепила колесом камень, накренилась на повороте, и они едва не вылетели в открытую дверь, но Рикард смог освободиться от захвата и зажал Эрионн в угол, навалившись сверху. Ей мешало платье, и он, задрав на ней шелковую верхнюю юбку, попытался набросить на ее плечи, обездвижив руки.

– Ублюдок!

Она крикнула что-то весьма неприличное для леди и ударила его головой в лоб.

– Змея! – он отстранился.

– Сволочь! – прохрипела она и обхватила его ногами за талию, притянула к себе, стиснув в объятьях, и изо всех сил снова впилась зубами в шею.

Да она же горло ему перегрызет! Не горло, но порвет сонную артерию…

Рикард вцепился ей в волосы, оттаскивая от своей шеи, а другой рукой успел перехватить её руку с невесть откуда взявшимся кинжалом.

Ударил её запястье о стенку кареты. Раз, другой, третий…

Да какая же она сильная!

Она была похожа на стальную змею. И на натянутую тетиву. На сгусток ярости.

И, казалось, она не чувствует боли от его ударов. И даже когда он ткнул её в живот, она лишь охнула, а затем, закинула ногу так высоко, что каблук туфли прошелся по его щеке и скуле. А другой ногой попала ему в пах, а потом в живот, и отбросила от себя.

Демоны Ашша! Как же больно!

Кинжал улетел в открытую дверь.

Она снова хотела его лягнуть, но он поймал её за щиколотку, дернул на себя, стаскивая вниз. Она извивалась и ударила его каблуком другой ноги прямо в недавнюю рану ниже колена.

– Стерва! – Рикард потянул её за ногу на себя.

Она цеплялась руками за сиденья, стены и подушки, атласная обивка кареты с треском разорвалась.

– Скотина! – кричала она, перемежая приличные ругательства с неприличными.

Он хотел вывернуть ей ногу, но не успел…

В воздухе с шипением что-то лопнуло, словно открыли бутыль игристого вина, и лошади вдруг встали, как вкопанные, взвились на дыбы с диким ржанием, а потом снова дернулись и понеслись. Карета накренилась, и Рикард вылетел наружу, отпустив её ногу и схватившись за открытую дверь. Но та, не выдержав его веса, оторвалась, и он рухнул вместе с ней прямо в придорожную канаву.

А карета покатила дальше, сначала на двух колесах, норовя завалиться на бок, но потом всё же выправилась, тяжело скрипнув, встала на четыре колеса и скрылась за поворотом.

Рикарду повезло – в канаве лежала старая солома, скошенная трава и гнилые дыни. И поэтому падение хоть и было неприятным, но оказалось не смертельным.

Он выбрался, хромая и ругаясь на все лады, пнул со злости одну из дынь, и та разлетелась с чавканьем, обдав его ноги переспелой мякотью.

– Да чтоб тебя!

Постоял немного, отдышавшись и ощупывая шею, где вонзились её зубы. Слава Богам! Эта тигрица не прокусила ему сонную артерию. Хотя была очень к этому близка. Но лицо саднило, разодранное её ногтями, болела скула по которой прошелся каблук, переносица от удара головой, и глаза, которые она пыталась выдавить пальцами.

– Ведьма! – пробормотал он, чувствуя, что болит у него после этой стычки… везде.

И похромал к оторванной двери кареты. Глаза болели, и смотреть в темноте было трудно. Он поднял её и пошел туда, где искрились огни карнавала и горели праздничные факелы и лампы.

Сдернув факел со стены одного из домов, встал в нишу в каменной стене, чтобы не мешать веселой процессии в масках, и поднес его к дверце кареты.

– Что это ещё за хрень собачья? – произнес он, трогая переносицу.

На тёмной лаковой поверхности дверцы красовался герб – болотная рысь на золотом блюде. Герб дома Текла.

Рикард стоял и смотрел на неё, понимая, что кажется… он уже ничего не понимает. Он вытер рукавом фрака налипшую поверх герба грязь и поднес факел ближе. Сомнений не осталось. И память тут же отозвалась воспоминаниями…

Летний вечер близится к закату. На лужайке возле пруда стоит отец в белой рубашке, коричневых бриджах и высоких сапогах. А рядом – князь Зефери Текла, его друг и сосед. Чуть выше на террасе играет музыка, и нарядные гости окружили стол, на котором стоит творение их поварихи – белый трехъярусный лимонный торт.

У отца день рождения. И князь Текла подарил ему скакуна. Необыкновенно красивое животное, тёмно-гнедой масти с белым пятном на груди. Эддарская порода. Дорогая и редкая.

– Как ты его назовешь? – щурится Текла на заходящее солнце.

– Бард.

– Ты знаешь, что некоторые из них живут до ста лет? И они, как собаки, будут верны только хозяину и его семье, – Текла передает поводья отцу.

Тот счастлив. Когда он впервые увидел этого коня, привезенного соседом из Эддара, он даже сон потерял. И вот теперь этот конь его. Хотя князю Текла, наверное, непросто было с ним расстаться. Но Рикард слышал, как мать разговаривала не так давно с женой князя, леди Фионой об этом. О том, как хочет её муж такую же лошадь.

Отец очень любил Барда…

Лошадей забрали те люди, что были с храмовниками… Только Бард не дался, лягнул одного в лицо и укусил другого, пристройки пылали, а он перепрыгнул ворота и ускакал. Вернулся потом. Ночью. Когда пепелище уже остывало, отыскал Рикарда, лежавшего лицом в траве, и ткнулся мордой в плечо…

Но с того дня, как Рикард бежал из Талассы под покровом ночи на этом самом коне, он не следил за судьбой князя Текла и ничего о нём не знал. И вот сегодня, кажется, прошлое решило вернуться к нему во всех своих обличьях.

– Не может этого быть…

Он опустил факел и стоял, прижав ладонь ко лбу.

Эрионн из дома Текла? Ну и с чего бы ей гоняться за ним? И какая ещё может быть связь между ней, Крэдом и Текла? И…

– Не может быть…

Бормотал Рикард, глядя как ненормальный на дверь кареты.

Вот почему Бард её слушался! Этот конь может и руку перекусить, если кто-то попытается на него сесть. Но там, у дома Крэда, она заставила его сбросить Рикарда. Этот конь знал её. Когда-то. Быть может, раньше, давно, до того, как… Быть может тогда, когда он принадлежал еще князю Текла…

Эрионн и Текла? Может, они родственники? Дочь? Племянница? Она могла даже знать Рикарда в детстве. У них могли быть общие воспоминания…

Вот почему она так легко делала отражения. Вот почему они так глубоко его цепляли!

И это бы многое объясняло…

Рикард подхватил дверь и, воткнув факел в кольцо держателя, хромая, направился домой. Нужно во всем разобраться.

А ведь он чуть не убил её! Дурак.

Но… какое ей дело до Крэда? Какое дело вообще князю Текла до дел Ирдиона?

Альбукер точил ножи, вращая ногами наждачное колесо и время от времени пробуя лезвие пальцем. И, как обычно, курил, напевая что-то заунывное и без слов. Увидев ввалившегося Рикарда, он остановил колесо, отложил нож, медленно вытащил трубку изо рта, и некоторое время рассматривал его, щуря один глаз и приподняв левую бровь.

Оторванный карман зиял шелковой подкладкой, и рукав свисал до локтя, обнажив белые зубы подплечника из ваты. Весь фрак был изодран, на шее болталась маска с перьями, точно дохлый скворец на веревке. В волосах – солома, лоб измазан кровью, исцарапанное лицо, покусанная шея, ноги в каком-то гнилье и в руках – дверца от кареты с гербом-кошкой…

Альбукер почесал макушку и произнес невозмутимо:

– Ты вроде уходил в маске приличного господина. Но памятуя о недавних событиях, у меня зародились некоторые подозрения…

– Да ты просто фонтан красноречия сегодня! – Рикард швырнул дверь кареты в угол и развел руками. – Что не так?

– Когда ты просил подготовить фрак, я подумал, что, карнавал это все-таки танцы – не дуэль… А похоже… Хм. Фрак-то в утиль.

– Не слишком похоже на то, что вечер я провел, танцуя с прекрасной дамой? – спросил Рикард, пытаясь приладить отрванный карман.

– Хм. А должно быть похоже? – буркнул Альбукер.

– Ну… А на что же, по-твоему, это похоже? – усмехнулся Рикард.

– Если бы от тебя так не воняло гнильем, я бы подумал, что ты весь вечер трахал в карете рысь.

Рикард рассмеялся коротко и ответил, бросая на стол маску:

– Ты, как всегда, бьешь не в бровь, а в глаз, мой друг! Почти так всё и было.

* * *

Девочка идет осторожно.

На мостовой грязь, и её ноги ещё не совсем привыкли к тому, что нужно ходить босой. Она старательно обходит мусор и пятна помоев, кучи конского навоза и гнилых овощей напротив лавок зеленщиков, легко перепрыгивая с одного вздыбившегося камня на другой. И путь её лежит в Нижний город, туда, где дышит своей неугомонной жизнью огромный рокнийский порт, где улицы, плавно перетекают в каналы, заполненные водой. Там, на первых этажах домов, которые выходят окнами прямо на воду, находятся лавки купцов. Там они принимают с лодок товар и живут там же, на вторых этажах этих домов с видом на гавань. Там пахнет гнилью, плесенью и морской водой, а в хитросплетении переулков, улочек и пристаней, под сводами горбатых мостов и акведуками прячутся те, кто ей платит.

Грязный пятачок, над ней каменная арка Белого моста, который белый лишь сверху, там, где блестят на солнце мраморные перила. На девочку же он смотрит изнанкой – грязно-серым небом сводов, покрытых лишайником и слизью.

Люди собрались в круг и ждут. В основном, оборванцы – дети, работающие на Хромого Брайзза, дешевые проститутки и те, кто уже жить не может без «солнечной пыли» или «поцелуя бездны». Или без её танца.

Девочка ставит плетеную корзинку и машет руками, чтобы они отошли немного дальше. Снимает старое залатанное платье, больше похожее на мешок из холстины, и остается только в лёгком одеянии танцовщицы. В таком, какое – она знает – есть и у её матери. Шёлковое, украшенное по подолу бахромой и изящной тонкой вышивкой на груди. И которое мать прячет на дне сундука под всеми их немногочисленными вещами. Теперь такое есть и у девочки.

От воды тянет холодом и вонью рыбного рынка, девочка ёжится, но встает в центре пятачка.

А вокруг горящие глаза, жадные взгляды и дрожащие руки.

– Ну, же! Не тяни! – восклицает тощий мужчина в рубище и с язвами на ногах.

– Сперва кладите деньги, – твёрдо отвечает девочка, взгляд упрямый и сосредоточенный.

И в корзинку летят медяки.

Она поднимает руки над головой, и они превращаются в огненные крылья. И музыка – дзуна и свирель, приходят откуда-то издалека, наполняя души людей волшебством. И напряженные лица расслабляются, закатываются глаза, перестают дрожать руки. Люди рассаживаются в круг, приваливаясь друг к другу, судорожно сжимая чужие ладони и плечи, и смотрят умиротворенно и восторженно, боясь пропустить хоть мгновенье.

А в центре пятачка пылает огонь.

Как горячая лава, обжигающие капли стекают с кончиков пальцев танцовщицы, превращаются в огненные перья, летят во все стороны, проникают им под кожу и ползут под ней, растворяясь внутри. Кровь пузырится, кипит в венах и жжет изнутри. А девочка кружится в безумном танце, и не девочка даже, огненная птица машет крыльями. И каждый взмах – дождь из алого с золотым, и тепло течет с кончиков её пальцев благодатным дождем и одаривает каждого. Ни с чем не сравнимое тепло…

Им трудно дышать, но каждый вздох как благословение. И мир становится совсем маленьким, а затопивший их жар – бесконечным. Сердце колотится бубном и, кажется, оно сейчас разорвется от переполняющего его восторга. Вокруг танцовщицы все горит алым, перетекая в малиновый, запекается кровью и затухает углями прямо на камнях.

Когда она уходит, они почти все в беспамятстве. Глаза закрыты. Они обнимают друг друга, поджимая босые ноги. Они счастливы…

Девочка идет обратно, перескакивая с камня на камень, и прячет половину денег рядом с домом, под мостом в тайнике.

– Мама? Смотри, сколько мидий я сегодня продала! – она кладет перед матерью пять монет.

– Моя маленькая девочка, – шепчет женщина и гладит её по волосам, – не такой жизни я хотела для тебя…

Кэтриона проснулась от собственного хрипа.

Поисковая нить, которую она спрятала в кулон, почти горела, обжигая кожу, и цепочка натянулась на шее и звала куда-то. Сон, который она только что видела, был настолько явственен, что в ноздрях до сих пор чувствовался запах соли и моря. И сначала Кэтриона даже не могла понять, где находится, ощупывая руками кровать.

Слабый свет шел из её сумки.

Она открыла её – коробочка, та, что она нашла в вещах Крэда, светилась алым.

– Как же тебя открыть? – Кэтриона зажгла свечи, обшарила стол в поисках чего-нибудь острого и тонкого.

Быть может, сейчас, пока она светится, ей удастся найти замок?

Ничего острого не нашлось, клинок её кинжала был слишком груб для этой изящной шкатулки и, взяв свечу и сумку, она отправилась на поиски. Дом Текла спал. Сквозь большие окна галереи виднелось розовеющее небо, совсем скоро утро. Сколько Кэтриона проспала? От силы час.

Она вернулась с маскарада едва живой и долго лежала в ванне, исследуя ссадины и синяки, оставленные её не слишком вежливым пленником.

Сон-трава. Адда делала из неё отличную вытяжку, почему же она не подействовала на этого Кадора? Это ведь могло стоить ей жизни.

Она спустилась по лестнице и зашла в библиотеку. Где-то здесь на столе она видела нож для бумаг, и у него достаточно тонкое лезвие. Поставила свечу на стол и села в кресло.

Мысли вернулись на маскарад.

До этого целый день она потратила впустую. Аптеки. Карточные турниры. Даже посещение Сумрачных псов под видом племянницы князя Текла ничего не дали. Никто не знал, не видел или не помнил человека, подходящего по описанию на загадочного убийцу Крэда.

Кто же он такой?

И вот он сам, собственной персоной, пригласил её на танец. Это совпадение? Нет. Не бывает таких совпадений.

Что его выдало?

Едва заметная хромота. И взгляд. Её словно холодной водой окатили. Его глаза, как лёд. Как у того прекрасного и страшного зверя из её первого погружения в Дэйю. И ещё отражения, которые он делал очень умело. Отражения, заставившие к концу танца её руки дрожать.

Она бы видела их, если бы могла. Что они отражали? Её воспоминания. А она силилась вспомнить, но не могла, была почти на грани, так, что голова чуть не лопнула от этого чувства, словно он ломал стену, которую воздвиг Орден между ней и её прошлым. В голове пульсировала боль. Почти такая, как тогда в башне, когда старуха Эрионн поила её своими страшными зельями. И, склоняясь в реверансе, Кэтриона едва не потеряла сознание.

А потом он ушел. И боль ушла.

Может, она недостаточно смазала перстень сон-травой? Хотя и укола хватило бы, а она оцарапала ему шею.

Но как он её узнал?

Она взяла нож для бумаг. Красивый нож. Резная ручка из белого камня с россыпью золотых искр и гербом. Рысь на золотом блюде, а с другой стороны – колесо, похожее на солнце, и птица в нём. Цапля?

Кэтриона водила кончиком ножа по стыкам квадратов на коробочке, но замка не было. Не было даже хоть сколько-нибудь заметного зазора.

Сияние постепенно угасло.

Она ещё раз достала черновик письма Крэда к Магнусу. Перечитала.

Видимо, девочка из её снов, та самая, которую искал Крэд. И эта вещь принадлежала ей. Наверное, потому Крэд и искал Кэтриону – хотел, чтобы она прочла память этой шкатулки.

Кто эта девочка? Танец, который Кэтриона видела во сне – вайха. Редкий дар. Танец – наркотик. Танец – лекарство. Танец – благословение. Танец – предвиденье. Живая сила прайдов огня. А девочка – айяаррский Источник. Проводник.

Вот зачем она нужна была Магнусу. И вот почему её искал Крэд. Может, поэтому его и убили? Понятно, почему Магнус не сказал ей ничего. Скорее всего, и никому не сказал. За таким трофеем охотился бы каждый, кто узнал о его существовании. Пожалуй, ей нужно будет съездить к этой настоятельнице Айлин и побеседовать с ней о том, откуда взялась эта девочка. Жаль шкатулка не хочет делиться с ней своей памятью…

Кэтриона встала, бросила в сумку коробочку, письмо и нож. Вернет его потом. Она должна открыть ее, во что бы то ни стало.

Утро разливалось, мазнув розовым по белесым пятнам облаков, и в ветвях зашевелились первые птицы, пробуя голос.

Ей пора ехать. Поисковая нить сегодня пробудилась и звала настойчиво. И в голове у Кэтрионы рождался путь. Странное это было ощущение – она впервые чувствовала таврачью магию: когда ты не знаешь зачем, но точно знаешь, куда нужно идти.

Кэтриона шла через холл и не могла отделаться от чувства, что однажды уже бывала в этом доме. Почему-то… ей казались знакомыми некоторые предметы. Ей чудилось будто бронзовые рыси и рыцари в доспехах смотрят на неё. И стоило бы их коснуться, прочитать память, но она боялась потерять нить. Ничего постороннего. Нить слишком ценна. Потом, когда вернется, она, пожалуй, прочтёт их память…

Солнце уже встало, когда она собралась в путь.

– Передайте его милости, что я уезжаю, – бросила она слугам, пристегнула сумки к седлу, завязала плащ. – Ну что, Дружок, пора в путь.

Кэтриона похлопала коня по шее и обернулась ещё раз – взглянуть на дом.

Князь Зефери Текла стоял на подъездной алле. В коричневом атласном халате и домашних туфлях. Он выглядел растерянным и бледным, и ей показалось, что он смотрел так, словно увидел за её спиной привидение.

– Милорд, благодарю за гостеприимство и радушие, но сегодня я вынуждена вас покинуть, – она улыбнулась и приложила руку к сердцу, – пока не знаю на сколько, но вскоре я вернусь, надеюсь, вы приютите меня и на обратном пути? И еще раз простите за карету, Орден возместит все расходы по её починке.

Но князь, казалось, её не слышал.

– Вы… простите… этот конь… откуда он у вас?

– Что? – переспросила Кэтриона, чувствуя странный холодок, поползший по спине.

– Ваш конь. Редкий экземпляр. Эддарская порода. Не знал, что Орден владеет такими лошадьми, – взгляд князя снова стал обычным, – он ваш?

– Эээ, он достался мне недавно.

– А кто его предыдущий владелец?

– Не знаю, милорд, – она пожала плечами.

* * *

Рикард едва дождался утра. Он не мог сомкнуть глаз, думая обо всём, что с ним приключилось. Мази и примочки Альбукера помогли, и, глядя на себя в зеркало, он остался доволен. Царапины от ногтей Эрионн почти сошли на нет. И не мешкая, он оделся в дорогой камзол, намотал на шею галстук, чтобы скрыть всё ещё оставшийся от укуса синяк, и, прихватив шляпу и баритту, направился прочь из дома.