Текст книги "Жестокий эксперимент"

– Пойду в каюту, – девушка стала выбираться из лодки.

– Погодите, я придумаю что-нибудь!

Он потащился к трюму, на ходу надавливая рукой место в области печени – уж она-то первой должна реагировать на силовые поля, – но боли не чувствовал. Наверняка усталость исходила от всеохватывающего страха и безуспешных попыток подавить его, от губительного однообразия этой их маленькой Вселенной. И может, именно сон представлял собой в этой ситуации хоть какой-то выход.

Он нашел в трюме запасной парус, и ему пришло в голову, что, если один его край спустить через релинг, не привязывая, а в середине лодки укрепить мачту и одно из весел, а к ним прикрепить второй край паруса, получится что-то вроде палатки.

Девушка с трудом переставляла ноги, еле-еле шевелила руками. Он тоже утратил ловкость и делал все с неимоверными усилиями. Наконец укрытие было готово. Он залез внутрь, опустил край паруса, и лодку заполнил мрак. Еще раз проверил устойчивость мачты и весла, затем выполз наружу.

– Можете входить, только осторожно. И да приснятся вам сны лучше предыдущих.

– А вы?

Он зашнуровал на себе спасательный жилет, ответил, не отвлекаясь:

– Принесу матрац и устроюсь рядом с вами. Так что не бойтесь.

– Но это может быть опасно.

– Если что-нибудь случится, ухвачусь за лодку.

– И перевернете ее, – сказала она, тотчас поняв, что подумала в этот момент только о себе. Затем приказала: – Дайте сюда матрац, я пристрою его рядом с лодкой.

Благодаря их общим усилиям матрац действительно поместили между релингом и резиновой лодкой, вплотную с ее резиновым бортом, и профессор погрузился во мрак, который не пугал его, ибо в этой обратной Вселенной, где они находились, куда страшнее был свет. Он лег с ощущением человека, который был разбужен ночью кошмарами и теперь снова возвращается в царство сна с робкой надеждой на то, что они больше уже не повторятся, что назавтра мир снова будет на своем месте, а он снова обретет в нем свое место.

Он полагал, что девушка давно уснула – не видя ее, поскольку высокий борт лодки возвышался между ними, как крепостной вал, – и задумался о возникшей в памяти птице, летавшей за тридевять земель за веточкой. Страх его все еще противился сну, и он снова силился доказать, что это противоестественно, чтобы животное или птица желали того, что не входит в сферу их жизненных потребностей. И в этот миг до него донесся голос феминисточки:

– Эй, фридмон, идите в лодку! Но без глупостей! Это я говорю серьезно.

– Какие еще глупости?

– Знаете, какие. Давайте идите, иначе я тоже не усну.

Он молча лег рядом, а липнувшие друг к другу синтетические жилеты зашуршали, обезопасив их тела от соприкосновения.

Однако ему не хотелось умирать в одиночестве, и он мысленно обратился к женщине на портретах. Конечно же, он любил ее, если воспоминание о ней, пусть и неясное, так согревало сейчас его душу.

Студентка зашевелилась, зашуршала своим жилетом и толкнула его.

– Дайте руку! – попросила она. – Дайте, прошу вас, но не воображайте черт знает что!

Ее пальцы сплелись с его пальцами, сначала как бы инстинктивно спасаясь от чего-то, потом сжались в кулачок и доверчиво устроились в его ладони. Ольга делала так же… Но кто такая Ольга? Впрочем, это уже не имело значения!

И он снова позвал к себе в лодку женщину с портретов и повел ее за руку в невидимую и неопределенную в пространстве и времени неизвестность.

22

В полусне он пытался обнять какую-то девушку. Запыхавшись, он тыкался наугад, пока девушка наконец не завизжала, а на него самого не свалилось что-то мягкое.

Он долго выпутывался из какого-то полотнища и метался в ковчеге с мягкими пружинящими стенами, уверенный, что все это ему снится и что он никак не может проснуться. А когда, наконец, выпутался из полотнища и оглянулся вокруг, то увидел в мутном свете стоящую в двух шагах девушку.

Он не помнил ее лица, помнил только тело, однако оно оказалось упрятанным в дурацкую одежду. Верхняя часть была упакована в объемистый жилет канареечного цвета, из которого торчали рукава толстого свитера цвета бордо, а ноги терялись в широченных брюках из грубого синего вельвета. В поясе брюки были тоже широки, и девушка поддерживала их рукой, косточки которой побелели от длительного напряжения.

Он привстал, продолжая единоборство с огромным, белым как саван полотнищем, и тогда девушка-сновидение отошла назад, путаясь в широченных брючинах, и снова завизжала.

Он замер, позабыв о своем намерении высвободиться из плена, и почувствовал, что что-то плотно сжимает его грудь, с шумом прилепляясь и отлепляясь от потной груди.

Похоже, его испуг успокоил девушку, и тем не менее она приказала:

– Не вставайте!

Затем наклонилась и быстрым движением вытащила из-под полотнища весло, воинственно подняла его, заодно подтягивая сползавшие брюки, и спросила:

– Кто вы такой?

Перед ним белела каюта. Где-то за ней возвышалась мачта с красным сигнальным фонарем на рее.

– Позвольте мне встать! Что случилось? – спросил он.

Девушка взяла поудобнее весло, широкий край которого был плоский и острый, как лопата, однако не возразила. Он стал осторожно выбираться из под полотнища, не сводя глаз с грозного орудия в руках девушки, и как только встал во весь рост, брюки едва не свалились с него. Он стал застегивать ремень и обнаружил на себе одеяние, похожее на одеяние девушки: спасательный жилет из непромокаемой ткани. Такие жилеты он видел где-то, наверное, в кино.

Пока он осматривался, воинственная девица следила за ним, не выпуская из рук весла. Кроме небольшого кораблика, на корме которого она стояла, кроме резиновой лодки с парусом, из-под которого он только что выбрался, он не обнаружил ничего другого. Даже солнца не было в этом странном мглистом утре. Со всех сторон их окутывало теплое золотистое марево.

– Что это за корабль? – спросил он.

– Это вы скажите! – грозно ответила девушка.

– Я ничего не знаю, поверьте мне.

– Кто вы?

– Физик. Аспирант…

– Что вы мне голову морочите! – тряхнула девушка короткими блестящими волосами. – Говорите, что вы со мной сделали!

Он отошел за лодку, подальше от весла, поскольку девчонка была явно не в себе. Начал было оправдываться, заикаясь и путаясь: «Я ничего… поверьте», но что-то говорило ему, что он все же пытался что-то сделать, и может, это был не сон.

– Я ничего не помню! – всхлипнула девушка, видимо, устав от напряжения. – И что это за маскарад такой!

– Это спасательные жилеты… Наверное, кто-то пошутил над нами. Знаете, когда я был еще студентом, – начал он и засомневался, стоит ли рассказывать о своем позоре. И все же ему показалось, что это просто необходимо для выяснения их нынешнего положения. – Словом, однажды меня напоили, подложили что-то в бокал, и потом я оказался с какой-то незнакомой девушкой…

– Вас никто не спаивал!

– Да и у меня нет такого ощущения, – сказал он, прислушиваясь к хаосу в голове: ему вдруг показалось, что очертания корабля хорошо знакомы ему. – Он окончательно запутался и сказал: – Но я действительно ничего не помню!

– Где мои вещи?

– Давайте вместе поищем. И мои заодно.

– Ну так найдите! У меня через час съемка! – приказала девушка, осмелев и поняв сколь безопасен этот аспирант с мордочкой испуганного школяра. Однако весла из рук не выпустила, но и с места не могла сдвинуться, опасаясь остаться без брюк. Девушка постояла немного и выбрала самый приемлемый вариант: попятилась к резиновому борту лодки, осторожно села на край, продолжая стращать его теперь уже своими огромными темными фиолетово-карими глазами.

Сбивчиво бормоча «сейчас, сейчас», он решительно двинулся к двери каюты, ожидая увидеть за нею неведомых шутников, которые все это им подстроили. А когда вернулся, девушка встретила его все так же воинственно – снова схватившись за весло.

– Там много всяких вещей. И женских тоже, но, пожалуй, они не ваши, – сказал он довольно спокойным тоном, поскольку уже не боялся этой дурехи с веслом. Если только она действительно не сумасшедшая, он легко справится с нею. Сейчас его смущало другое: только что он разглядывал в каюте шикарное женское белье с волнением подростка, но ему почему-то все время казалось, что не только в кино он видел такое белье и то, как оно снимается.

– Чьи же они тогда? – спросила девчонка.

– Не знаю… А может, нас напоили? На передней палубе бутылки и рюмки, я видел из рубки. А никого нигде нет, разве только в трюме…

Он уверенно назвал рубкой командную кабину, в которой только что сидел, разглядывая через ветровое стекло переднюю часть яхты. О такой яхте (после непродолжительной экскурсии он выяснил, что это яхта, а не корабль, как ему показалось сначала) он мечтал с детства. Конечно не о такой шикарной, и все же… Как ни странно, но эта яхта наполняла его существо как нечто некогда утраченное, а теперь вдруг вернувшееся. Чудо-ребенок, выпускник физического факультета, в некотором отношении все еще оставался ребенком, жаждущим того, чего он был лишен.

– Но мне надо уйти отсюда! – закричала девушка.

– Попробуйте примерить кое-что из тех вещей. Идите, не бойтесь!… Да, но если на нас надели жилеты, может, это не просто шутка? Хотя никакой воды нигде не видно. Такое впечатление, что мы висим в хорошо просушенном доке. Яхта совсем новая.

– Это яхта? – удивилась девушка и сразу стала ему ближе, поскольку было видно, что уже само слово «яхта» взволновало ее своей экзотичностью. Наверное, она совершенно нормальная, просто так же, как и он, испугана и растеряна. Слава богу, к тому же и довольно храбрая, иначе слез было бы не избежать.

– Да, яхта обалденная! Скорее всего, какого-нибудь туза… А вы актриса?

– Школьница. Может, буду сниматься в кино. Сегодня у меня пробные съемки.

Услышав это, он сразу вырос в собственных глазах, ведь теперь ответственность за нее, как за будущую звезду, лежала и на нем тоже.

– Эй, а может, наши шутники – киношники? Они ведь такие…

– Исключено! – Эта школьница не могла позволить даже подозревать в чем-либо подобном своих будущих коллег. – Я знаю режиссера, он очень серьезный человек. Пожилой. Он и у нас дома бывал несколько раз, иначе родители не согласились бы. А без их согласия нельзя, я несовершеннолетняя… Но где же мои вещи?

– Да говорю же вам, в каюте полно всего, сами увидите. Идите. А я пока загляну в трюм.

Но и там он не нашел никаких объяснений происходящему. Трюм как трюм – полно всяких нужных и ненужных вещей. Обнаружилось даже шило, которым он сделал дырку в ремне, чтобы затянуть брюки. Вот ведь недотепа – девушке-то посоветовал поискать что-нибудь подходящее среди вещей, а сам не догадался посмотреть, не подойдет ли ему что из мужского гардероба. Увлекся дамским бельем. А может, ему подсознательно не хотелось расставаться с этими брюками? В такой одежде – вельветовые брюки и толстый свитер – он не раз в мечтах видел себя шагающим раскачивающейся морской походочкой по улицам заморских стран. Так чья же это яхта? Хотя куда важнее понять, как они попали на нее и где сейчас находятся. Ведь никакого моря не только не видно, но и не слышно!

У входа в туалет он наткнулся на приспособление для перекачки воды, что, однако, не удивило его. Он нажал на рычажок, и в необычайной тишине, которая озадачивала его не меньше всего остального, шум заработавшего насоса был просто оглушительным. Школьница тотчас же выскочила из каюты и уставилась на него.

– Все в порядке, не бойтесь! – поспешил он ее успокоить. – Маленькая неприятность в работе сантехники, к которой вам тоже надо будет привыкать.

Она сменила брюки на пеструю летнюю юбку, присобрав ее в поясе булавкой. В руках у нее был полиэтиленовый пакет с пластиковой коробочкой. Не в меру длинная юбка открывала только щиколотки босых смуглых ног, а оранжевый жилет делал ее похожей на работников, подстригавших траву вдоль автострад. Он улыбнулся, чтобы приободрить ее, однако школьница истолковала это неверно.

– Ничего больше не подходит, – стала оправдываться она. – Уф, я вся мокрая. Обязательно надо носить этот дурацкий жилет?

– Не знаю.

– Не знаю, не знаю! А кто тогда должен знать? – взорвалась она. – А это что такое? – подала она ему пакет, с коробочкой, в которой находились документы на его имя – паспорт, права и техпаспорт на яхту, машину, деньги.

– Вы сын его, что ли? Очень похожи.

– Как я могу быть его сыном, посмотрите на дату рождения!

– Да, верно, – разочарованно произнесла она, увидев в паспорте дату. Семнадцатилетний, он явно не соответствовал по возрасту мужчине, фотографии которого были помещены в документах, но с такими же, как и у него, именем, отчеством и фамилией.

– Загадки Агаты Кристи и всех ее коллег в сравнении с этой загадкой – детский лепет! Представляете, если верить этим документам, значит, это я?!

Девушка снова посмотрела на одну из фотографий.

– Вы не похожи.

– То похожи, то не похожи. Так каков же будет окончательный вывод?

Девушка растерялась, но потом, придя в себя, упрекнула его:

– Вот вы смеетесь, а это вовсе не смешно.

– Где вы нашли эти документы?

– В кармане мужской куртки. Там еще есть и какие-то записки, но я ничего в них не поняла.

Он стремглав бросился в каюту и сразу же увидел лежавшие на столе записки, словно когда-то сам сставлял их на этом месте. Когда девушка вошла в каюту, он перечитывал записки уже в четвертый раз.

– Что там такое? – спросила она.

– Обалдеть можно! Оказывается, центр гравитации находится на самой яхте, нас же время уносит назад в прошлое. Невероятно!

– А чему вы радуетесь? – надула она губы. Он испытывал к ней смешанное чувство симпатии и жалости и решил перейти на «ты».

– Я не радуюсь, но разве ты не понимаешь, что с точки зрения физики и наших сегодняшних познаний…

– Меня не интересует ваша физика, – оборвала его девчонка. – Мне пора идти!

Ее нежелание выслушать разозлило его, и он бросил:

– Так иди, вон она, дверь! Но гравитация все равно вернет тебя ко мне так же, как тарелку и многое другое.

– Какую тарелку?

– Потом мы вместе проведем один интересный опыт, и ты все сама увидишь. Послушай, – хотел было он обратиться к ней по имени, однако, перебирая в уме всякие женские имена, не смог остановиться ни на одном. – Послушай, моя девочка, мы должны оставаться сильными духом и сохранять самообладание. Вот ты видела все эти документы, так? Эти записки, по всей вероятности, писал тоже я. Почерк мой. Слушай, а ты… ты меня совсем-совсем не помнишь? Но только как на духу! Школьница покраснела.

– Я вас совсем не знаю.

– Как на духу! – строго повторил он.

– Право, смешно… Что-то такое. Нет, это очень глупо! Будто во сне! Какое-то приключение с сыном какого-то владельца яхты, но одновременно как бы и с самим владельцем…

– Ай-яй-яй! Такая маленькая и уже такие приключения! Ну-ка беги на палубу и принеси бортовой дневник. Сдается мне, я видел его где-то там. Поколдую еще немного над записками.

– Я есть хочу!

– Вот и чудесно! Я тоже голоден. А в камбузе есть все необходимое.

– Где?

– На судах кухня называется камбузом. Давай беги за дневником.

И еще раз стал перечитывать описанное им падение за борт, хотя не помнил ничего подобного. Во сне, правда, падал, и не однажды, с грезившейся ему яхты, неустрашимо и, естественно, успешно боролся с гигантскими волнами и акулами, спасал утопающих: детей и женщин. Однако в записках не было упоминаний никаких живых существ, не сообщалось ни о каком шторме, даже не сообщалось о причине падения за борт. И все же для аспиранта статистических проблем квантовой механики подобное падение было куда как интереснее, чем все эти вместе взятые незначительные подробности.

23

Находясь в их положении, нормальные люди наверняка сошли бы с ума. Однако их нельзя было причислить к абсолютно нормальным людям, кроме того, они были слишком молоды и чудовищно голодны. А вместе с поглощаемыми горами брынзы и колбасы они потихоньку переваривали и прочитанное в бортовом дневнике.

– Имя здесь твое, что ли? – спросил он с опаской, что она снова начнет все отрицать.

– Мое.

– А почерк?

– Вроде бы.

– Тогда значит, ты моя жена.

– Как это жена? – Девушка чуть не подавилась от неожиданности.

– Да так получается.

Сейчас они были уже без спасательных жилетов и свитеров. Он надел хлопчатобумажную рубашку профессора из будущего, волшебным образом превратившегося в свое прошлое, которая была ему великовата. Более удачный выбор, чем он, аспирант, сделала абитуриентка: слишком большим для нее блузкам и платьям она предпочла мужскую тенниску, подчеркивающую ее очаровательный загар и дающую возможность видеть, как вольготно чувствует себя под нею ничем не обремененная грудь. В такую девушку запросто можно было влюбиться, даже находясь в столь необычных условиях. Тем более когда ты не совсем уверен, во сне или наяву обладал ею всего лишь полчаса назад.

– Я даже думать не могу обо всем этом! – отпив глоток чаю, вздохнула девушка.

Он расценил это как попытку увильнуть от серьезного разговора и сказал строго:

– Как это не можешь? Мозги тебе на то и даны, чтобы думала!

– А почему вы кричите на меня?

– Потому что меня бесит, когда кто-то отвечает вот так, как ты. Воображаем себя венцом творения, думаем, что природа через нас познает себя, а как дело коснется чего-то конкретного, – этого не могу, того не понимаю! И не желаем прилагать никаких усилий!

– А что придумал ты? – неожиданно взвилась она.

Он виновато помолчал, затем ответил:

– Придумал… То есть обнаружил, что мы находимся в невероятной с точки зрения науки ситуации.

– Открыл Америку! – принимаясь за очередной бутерброд, бросила она.

– Да, но я хочу понять, а ты…

Она оборвала несвойственным для ее возраста ироничным замечанием:

– Я очень прошу тебя сделать это. И как можно скорее!

– Твои насмешки неуместны. Мы находимся в одинаковом положении, так что угроза одинакова для обоих.

Они были близки к тому, чтобы разругаться в пух и прах, но неожиданно она посмотрела на него своими необыкновенными глазами, тепло-карими, в которых, как в глубинах темного янтаря, искрилась улыбка, и спросила:

– Картины, которые там, на палубе… это ты их рисовал?

– Если все остальное правда, то, наверное, я.

– Очень уж старой ты меня изобразил.

– Наоборот, красивой. Но сейчас ты красивее.

Ее непонятно почему обидела его робкая попытка сделать комплимент. С отвращением оттолкнув от себя тарелку, она произнесла:

– Жрем, как на похоронах!

– Так уж и похороны! Может, панихида. Панихида по нашей умершей старости. А еще лучше – юбилей нашей свадьбы! Давай отпразднуем! Там есть шампанское.

– Думаю, сейчас у нас есть дела поважнее. Ведь ты хотел разобраться, что же все-таки произошло.

Разумеется, она была права. Он, собственно, потому и торопился поесть, чтобы установить по крайней мере относительную последовательность во всем, что они пережили, опираясь на записки. Спешил описать это, как и положено добросовестному ученому. Материала было предостаточно если не для гипотезы, то для того, чтобы составить себе более-менее четкую картину, над которой когда-нибудь будет ломать голову все человечество. Он ощущал ответственность и серьезность момента, как это, наверное, ощущает молодой доктор, собирающий анамнез.

– Хорошо. Давай начнем вот с чего. Что ты помнишь абсолютно точно?

В ответ она покраснела и крикнула, словно хотела скрыть что-то более важное:

– Помню только, что сегодня я должна быть на пробах. За мной должны были прислать машину.

– В каком фильме будешь сниматься?

– Я знаю только название – «В начале весны». Сценарий потом дадут, если меня утвердят. Что-то о первой любви. Так мне сказал режиссер.

Он забыл про научный подход в проводимом им исследовании и засмеялся, сбитый с толку и очарованный ее смущением, не свойственным тем девушкам, которых он знал. Даже первокурсницы редко краснели, чаще заставляли краснеть его.

– Теперь у тебя наверняка более чем предостаточно опыта в «первой любви»!

Она вскочила и попыталась убежать, но он поймал ее за край юбки, потянул. Булавка расстегнулась, и ее дрожащие пальчики поспешно стали застегивать ее, но никак не могли справиться с задачей.

– Ты что, шуток не понимаешь? – сказал он и предложил: – Давай помогу.

Но она резко отодвинулась в сторону и крикнула: – Да какая же это шутка! Умрем, а ты!…

– Как это так умрем? Зачем? Наоборот, будем очень счастливы. Как в сказках…

Так и не дослушав его, девушка бросилась вон из каюты – видимо, чтобы справиться с юбкой, – а он положил на стол перед собой дневник, взял несколько чистых листков и сел за описание того, что назвал сейчас сказкой, подумав, что если бы во всем этом была хоть частица правды, то какая бы диссертация получилась!… Такая, что если и не выгонят сразу из университета, то наверняка тайком позвонят в психиатричку. Так что лучше вовремя переориентироваться на научную фантастику!

И все же легковерная молодость требовала принять невозможное по той простой причине, что оно интереснее. И вместе с тем напрочь отвергала плохой финал. Однако с написанием каждой новой строки молодость стала как бы отдаляться от него, в тоне и выражениях проглядывал кто-то более умный, более скептично настроенный. И более трусливый! Пока страх и вовсе не одолел его, не позволив ему больше оставаться одному в каюте. Он собрал записки и дневник с незавершенной сказкой, и теперь уже не мог не сознаться, по крайней мере себе самому, что трагедия эта жестока, как и любая трагедия. Запер все в шкаф вместе с книгами, автором которых значился, но так и не мог вспомнить ни когда написал их, ни почему серьезный ученый, профессор вообще брался за написание таких книг. И вышел.

Но почему он ожидал увидеть в шезлонге другую женщину – красивую грустную женщину, которая протянет ему свою руку? Почему его снова удивило присутствие в шезлонге этой маленькой девочки, которая, едва заслышав его шаги, быстро спрятала лицо в ладонях. Он поднял валявшуюся возле мачты фуражку, надел ее, постоял немного и крикнул неизвестно кому и неизвестно зачем:

– Слушай меня, я здесь капитан! Девочка отняла ладони от лица и в надежде,

что начатая игра будет продолжена, улыбнулась.

– Не идет, что ли? – поинтересовался он. – Всю жизнь мечтал о такой фуражке, побывавшей самое малое в сотне передряг и бурь! Теперь бы еще трубку. Этот капитан что, не курящий?

– Удалось что-нибудь сделать? – спросила она, отказавшись от игры раньше, чем начала ее, и опустила руки.

– Поиграл в кости с теорией вероятности. Но все не то выпадает.

– Вы еще и веселитесь!

– А давай вместе веселиться? Слушай, ты почему сбежала?

Она отвела взгляд в сторону и промолчала.

– Эй, уж не влюбилась ли ты в меня?

Он приблизился к шезлонгу, но девочка не оробела. Посмотрела на него в упор, и он увидел отчужденное лицо женщины и понял, что эта женщина не боится абсолютно ничего.

– Весь идиотизм в том… – начала было она и не закончила, может, потому, что на этой яхте все было идиотским. – Да ладно уж, – махнула она рукой.

– Смелее, милая, смелее! Мы должны абсолютно доверять друг другу!

Она откинулась на спинку шезлонга и прикрыла глаза, словно бы решила про себя оценить степень своей откровенности, затем начала медленно:

– Да я вообще вас не знаю! А такое чувство, что когда-то очень давно вы были, как говорится, моей первой любовью. Скажите, что это такое, что с нами происходит?

– Все это объяснимо. Я только одного не могу понять: почему вы так не любезны со мной? Ведь первая любовь никогда не забывается!

Девушка бросила на него гневный взгляд и ответила:

– Это уж слишком!

– Извините, я всего-навсего пошутил!… Но вы хотя бы улыбайтесь мне чаще, знаете какая чудная у вас улыбка, какие очаровательные складочки появляются в уголках губ, когда вы улыбаетесь!

Ему хотелось добавить еще что-то в этом роде и извиниться еще раз, но неожиданно ему вдруг почудилось, что он уже когда-то с упоением целовал эти складочки. Воспоминание вызвало беспокойство, и он продолжал:

– Давайте приготовим кофе?

У него не хватило терпения ждать, когда сварится кофе, и он вернулся на палубу с бутылкой коньяка, размахивая ею издалека как трофеем.

– Вы только посмотрите, что я нашел! Ишь ты какой богач, коньяки какие у него! – воскликнул он с юношеским восторгом, потом добавил чуть погодя: – Ба, этот богач я сам! А что, разве не так? У-у-у! И яхта, и машина! А сберкнижку мою видели? Не бог весть сколько, но на год хватит. А он, то бишь я, наверняка еще и квартиру имеет. Или дом? А? Ну, надо же! Прямо-таки фантастическая история!

Женщина встретила его слова с улыбкой недоумения, но вскоре снова превратилась в прежнюю прилежную школьницу, к которой снова можно было обращаться на «ты».

– Представляешь себе, работаешь всю жизнь, копишь, копишь, а когда накопил и. постарел, когда нет ни сил, ни желания тратить накопленное, вдруг – хоп – и возвращаешься со всем богатством в те времена, когда шнырял, как голодный пес, по студенческим столовкам. И у тебя есть все, даже сберкнижка. Вот так должен жить человек, черт побери!…

Она засмеялась по-девичьи звонко, но уже в следующую минуту женский практицизм отрезвил ее, или ее отрезвило то, что она пока еще не была знакома со студенческими столовками, и она нетерпеливо спросила:

– А что потом?

– Что потом? А-а-а… потом тратишь все и возвращаешься обратно к такой-то матери. Плохо, что ли? Вместо того чтобы, как поется в песне, «гнить в сырой могиле». Давай выпьем, малыш, за такой образ жизни! Ты даже не представляешь, как здорово покутим, как промотаем все эти бумажки, если выберемся отсюда!

Он проверил, чистые ли бокалы из-под виски, стоявшие на скатерти, разложенной прямо на полу. Однако она, видимо, уже дала себе зарок не проматывать добро, которое они унаследовали из будущего, потому что заявила:

– Не пью.

– Я тоже. После того случая, о котором я тебе рассказывал, я стал очень осторожным. Но такой коньяк, моя девочка, мы никогда не пили. Семь звездочек!

Наверняка именно упоминание о коньячных звездах вынудило ее растерянно посмотреть на свои часы и спросить:

– Сейчас ночь или день?

Он оставил ее вопрос без ответа. Молча подал бокал с жидкостью, которая, будь она немного потемнее, по цвету была бы похожа на ее глаза, и сказал:

– Так даже интереснее. Чередование дня и ночи – очень банальная штука, очень приземленная и не имеет ничего общего с действительным временем. Мы созданы для вечного времени – времени богов! Ну, будь здоров! Я прошу тебя, один глоточек. Для смелости.

– Смелости для чего? – взяв бокал, спросила она и снова превратилась в женщину, которая держала его на расстоянии и которой он боялся. Он смущенно потупился, так и не чокнувшись с ней, и сказал:

– Не сердись на меня, но для начинающего физика подобная ситуация – истинный праздник!

– За ваш праздник! – она подняла бокал изысканным жестом и одним махом опрокинула его содержимое. А уже в следующее мгновение ее глаза выкатились из орбит, она поперхнулась и закашлялась.

– Эй, семь звездочек пьют не так! По глотку, по одной звездочке.

Ему хотелось быть похожим на старого морского волка, ведь все необходимые атрибуты для этого наличествовали – и фуражка капитана, и клеши, и рубашка в клетку, ему хотелось одним своим видом вдохнуть в девочку-женщину уверенность и покой, но этому постоянно мешал ее недоверчиво-проницательный взгляд. Да собственно, и сам он смутился, увидев в зеркале свое отражение – аспирант с нежной физиономией первокурсника. Какие уж тут уверенность и покой! Да, чудо-ребенок и внешне оставался инфантильным. Надо отпустить бороду, она наверняка пойдет ему.

Девушка наконец проглотила коньяк, перевела дыхание и произнесла хриплым голосом:

– Давай будем немного посерьезнее. Неужели ты так и не разобрался, где же мы все-таки находимся?

Боже, неужели эта дуреха не понимает, что шутка оставалась для них сейчас единственным выходом и утешением.

– Выпей еще немножко, поскольку правда, которую я тебе скажу, жестока. – Она позволила налить себе чуть-чуть. – Над нами пронеслась летающая тарелка, искривила пространство и теперь уносит нас в этой вот гравитационной клетке-яхте к своим, чтобы посмотрели на нас. Но думаю, мы не посрамим человечества, особенно ты.

– Хватит меня дурачить, я не ребенок! – выпалила сердито женщина-школьница, потом немного погодя добавила: – Странно, но у меня такое ощущение, что все это я уже слышала или читала где-то. Но почему мы оказались на этом корабле?

– На яхте, – поправил он ее с чувством обиженного частника. – Наверное, их цивилизация морская, возможно, у них вообще нет суши, куда же им тогда девать нас?

– Ну будьте же наконец серьезнее! – произнесла она со слезами в голосе.

– Вы случайно не читали фантастический роман «Путь Икара»? Я уже не помню автора, какой-то болгарин. Так вот, один из его героев говорит: «Вселенная – это нечто такое, что, какую бы глупость ты ни ляпнул о ней, она может оказаться верной».

Грудь под тенниской задрожала.

– Мне страшно, – прошептала она.

– И мне страшно, – признался он, усаживаясь на матрац.

. – Но что мы будем делать?

– Что делает все человечество? Ждать. Ждать, когда случится что-то. Это один из законов науки. Всякий феномен, происшедший однократно, остается непознанным. Он должен повториться, или измениться, или развиться, словом, для того чтобы его можно было понять, с ним должно что-то произойти.

Он чувствовал свое превосходство над ней, поскольку ощущал себя умным и старался быть храбрым. Кто-то внушил ему, что мудрости чужд страх, вот он и старался изо всех сил быть мудрым.

– У вас нет такого ощущения, что вы сами убежали на эту яхту с каким-то мужчиной или же к какому-то мужчине? – спросил он и, прочитав в ее глазах удивление, продолжил уже несколько в ином плане: – В своих мечтах я обладал множеством яхт. Да, о чем только не мечтает подросток! Но в конце концов все сводится к одному: как убежать от окружающего нас мира. Вот вы, от чего убежали вы?

Он сознательно повторил вопрос еще раз, и она ухватилась за него как за спасительную соломинку:

– Наверное, от школы. Там такая скука! Зубришь, зубришь, а жизнь проходит мимо и даже «здрасьте» не говорит! Я люблю биологию и литературу, но и по этим предметам учителя

такие, что…

– Я предполагаю, что вы убежали и еще от чего-то? – он постарался, чтобы фраза была сказана без каких-либо иронических намеков.

– Вроде бы и от мужчин. Они тоже такие скучные, такие скучные, а с претензиями и придирчивые. Но никакого мужчины в моей жизни пока еще не было. Правда!

– А я? – усмехнулся он.

– Прошу вас, давайте не будем об этом! – сказала она, однако в словах ее не послышалось слишком активного протеста.

– Именно об этом и надо говорить, если мы хотим понять, как влияет время на нас самих.