Текст книги "Урман"

Обнищали люди полностью. Но шла война и никто не роптал. На фронте было еще тяжелее. Семьи получали похоронки на мужей и сыновей, плакали от горя бабы, надрывались на работе. Когда особенно прижмет нужда и горе, собираю колхозное собрание. В клубе по всей длине зала накроем столы. Зарежем овцу, натушим картошки с мясом, нажарим рыбы, соленые грузди, квашеная колба, кедровые орехи, дичь… Много вкусного рождает Нарымская земля. За столом собирали всех – от самого старого до грудного младенца. Когда все разместятся, встаю и красочно начинаю рассказывать, как лихо заживем мы после войны. Построим всем новые дома и большую школу, проведем радио, а может и свет, в сельпо завезут много разного товара, продукты будут продавать без карточек, за деньги, которые колхоз будет выдавать за работу ежемесячно. Притихнут люди, слушая сказку про «белого бычка». Выпьем бражки, затянем песню. Глядишь, полегчало у людей на душе. Дома Фрося, бывало, скажет: «Что ты там наговорил про счастливую жизнь!? Мне за тебя было стыдно».

А что мне оставалось делать? Колхозники страдают от непосильной работы, от нищеты, от усталости, если еще и председатель присоединится, – считай, конец света. Я несколько раз писал просьбу в Военкомат направить меня на фронт. И всякий раз мне приходил ответ: «Не ищи легкой жизни, Кротенко, и на фронт больше не просись!»

Самая тяжелая работа зимой – была рыбалка. Норма, вроде небольшая, – полтора центнера, но зимой, чтобы ее выполнить, нужны большие усилия. Мороз в наших краях зачастую по месяцу или два держится до сорока градусов. Лед метровой толщины. Чтобы подвести невод под лед, надо продолбить двадцать и более лунок в диаметре пятьдесят – семьдесят сантиметров и две майны – метр в ширину и два в длину. Одежда на рыбаках – фуфайка и стяженные ватные штаны, поверх – брезентовый плащ, на ногах – подшитые валенки. К вечеру эта униформа превращалась в ледяной панцирь. Поворачиваешься с трудом и скрипом. В особо холодные дни я приписывал себя в бригаду, чтобы выполнить дневную норму.

Женщины и дети лепили пельмени, старушки вязали шерстяные носки и руковицы. Все укладывалось в ящики, которые делали старики, и отправлялось на фронт. Вяленая рыба шла отдельными посылками.

(рис. 8. Ссыльные поселка Рабочий. За столом слева направо: Кротенко Н. М., Кротенко Е. С., кузнец – Журавлев Г. А., фельдшер – Визер, Беленко Ганна. По ряду у стены, слева нараво – вторая – Кунгина Аксинья, Беленко С. К. шестая – Назаренко Анфиса, рядом – Полуянов.)

К весне сорок пятого года дух победы уже витал в воздухе. Все знали, что война кончается. Потому с большой радостью приняли весть – собраться в Сельсовет. Единственный радиоприемик был тогда именно там. Народу набилось битком. Радиоприемник хрипел, визжал, трещал, но мы все-таки улавливали некоторые слова диктора. Даже шум приемника был приятен, – ведь он приносил нам официальное сообщение о том, что войне конец.

На второй день в клубе накрыли столы. Прибили к стенам лозунги: «Спасибо товарищу Сталину за Победу!», «С Победой, дорогие товарищи!». Почти в каждой семье были погибшие. Многие женщины сидели молча за праздничным столом, вытирая слезы из сухих глаз. А дети резвились, бегая между столов, и кричали что есть силы «Ура!». Они радовались Победе и обильной еде, которую организовал колхоз в честь Великого праздника.

Три послевоенных года пролетели незаметно. Военный налог с колхоза был снят, но оставались еще госпоставки, их отменят только при Хрущеве. Стало легче с рабочей силой. На Васюган было сослано много немцев с Поволжья, работали они в колхозе. В сорок восьмом году прибыли в Рабочий несколько латышских семей, сосланных с Латвии.

(рис. 9. Супруги Кротенко с сыном Борисом на крыльце своего дома в Рабочем)

Колхоз вышел в передовые по трайону. В этом же году Райкомом и Райисполкомом Каргаска было вынесено решение об образовании председателей колхозов. До ссылки я закончил семь классов, и меня решено было отправить на учебу в Томский сельскохозяйственный техникум. Трехгодичный ускоренный курс. Чтобы за три года охватить пятилетнюю программу, мы занимались и летом. Колхоз наш в районе был на хорошем счету. Мне было жалко оставлять с таким трудом налаженное хозяйство. На время учебы надо было найти хорошую замену.

На собрании колхозников я предложил на время моего отсутствия избрать председателем Волохина Леонтия Яковлевича. Мужик был хозяйственный, старательный, но любил крепко выпить и матерился через каждое слово. На работе он не выпивал, побаивался меня. Мне неоднократно приходилось зашишать его от разного рода неприятностей и даже от тюрьмы.

(рис. 10. Н. М. Кротенко на реке Нюрольке с конем Маршем, 1948 г.)

А дело было так. Он работал председателем колхоза «Большевик» в Тюкалинке. Хозяйство было непрохое и числилось в районе в десятке передовых. Учитывая организационные способности и деловую хватку Волохина, в районе решили направить его председателем в Волчиху. Там колхоз, как говорится, «дошел до ручки». Половина лошадей сдохла, а те, что остались, едва таскали ноги. Большой падежь был крупного рогатого скота, дохли телята. Овечки вообще приказали долго жить все до одной. Колхозники перебивались на картошке, рыбе, грибах. Долг государству был огромен, и выплатить его было невозможно. Кроме хлебопоставок, не сданных за четыре года, на колхозе висела ссуда денег за семена, которыми государство снабжало колхозы каждую посевную. Вот такой колхоз принял Волохин, чтобы поднять умершее производство.