Текст книги "Взлёт без посадки"

Любовь Шапиро
Взлёт без посадки

Посвящается Григорию Гурвичу

Любовь Шапиро начала писать книги только в сорок четыре года. Родилась в Москве в проезде Художественного театра (Камергерский переулок). Видимо, это определило её судьбу.

Л.Шапиро – Художественный руководитель театра-кабаре «Летучая мышь» им. Гр. Гурвича. Преподавала в РАТИ, работала на телевидение – была сценаристом ряда цикловых программ, посвященных жанрам кабаре и мюзикла. Одновременно начинает писать книги. Лучше всего зная театральный мир, автор пишет на театральные темы детективно – любовно – авантюрные романы: «Закулисные страсти», «Дневник романтической дурочки», «Жизнь – это кабаре», «Моя бабушка – Золушка» или «Жизнь злой девочки», «В сорок лет жизнь только начинается», «Я люблю дышать и только», «Искренне преданные», «Перфекционист», «LOL», «Что дальше…?».

Читайте – это то, что нужно сейчас!

Текст является художественным произведением, опирающимся на фантазию автора. Словоизлияние персонажей, как есть, без купюр. Все персонажи романа являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

Если вы неожиданно узнали себя на страницах этой книги…

Уверяю, вам показалось.

Книга «Взлёт без посадки» Многие презирают телевидение, и оно заслуживает презрения. Реальную жестокую жизнь оно стремится приукрасить мишурным блеском рекламных роликов, эстрадных премий и азартных игр. Оно даёт надежду, которую в большинстве случаев не в силах исполнить…

И только иногда, – только иногда невероятным напряжением сил и своих лучших качеств телевидение способно даже случайному человеку дать то маленькое обывательское счастье, на которое ни у какого правительства никогда не хватит сил и времени, а у Господа – о такой ерунде не попросишь.

«Взлёт без посадки»

 
Можно дурачить часть народа всё время,
Можно дурачить весь народ некоторое время,
Но нельзя дурачить всё время весь народ.
 

Авраам Линкольн

– Лялька, привет. Узнала, – спросил, как игристое шампанское.

– Твою неизбывную радость не узнать трудно. Что случилось, – настороженно спросила я. Кто-то родился или умер. Обычно ты звонишь по таким поводам.

– Ну, не совсем так, – смутилась Лена. Я хочу тебе напомнить, что исполняется двадцать лет как мы пришли работать на ТВ и переделали его.

– Действительно большой праздник, если учесть, что мы только помогали тем, кто действительно двигал корабль вперёд, – грустно ответила я.

– Мы и решили сделать программу о самых главных людях, кто придал новый смысл, создал славу телевидению 90-х годов, – звонким голосом пропела подруга. – А ты собирала все материалы тех лет. Многие даже посмеивались, что нам и уборщицы не нужны.

Я вполуха слушала Ленкин лепет, а думала о том, что она хочет вернуть меня в прошлое. Ещё тогда я решила никогда не оглядываться на ту жизнь.

Путь «возврата», недавно где-то прочлая, – «это Расширение! Квантовый скачок из точки дает расширение, оно меняет «точку сборки» сознания и мировосприятия. Так рационально работает квантовый мир. Сомневаетесь? Просто Вы не увлекались метафизикой или не верите в Бога, эти на первый взгляд такие разные понятия очень близки друг к другу». Читая эти слова, я была в недоумении. Но сегодня…? Сгореть, даже не взлетев. Критическая черта, после перехода, которой нет возможности возвращениякисходному состоянию. Яужепробовала, но поняла, что путь туда закрыт.

Не выполнить Ленкину просьбу не хотелось. Это как признание в своей бесконечной слабости и изнеможении. Кроме того – о том, о чём просит бывшая соратница и приятельница можно осуществить, не прилагая больших усилий. Найти, отдать и забыть.

Но у меня было состояние, после которого невозможно ничего вернуть. Жизненного «топлива» уже не хватает на рывок к здоровью, счастью, мечте, когда опускаются руки и уже ничего не хочется начинать сначала. Точка НЕвозврата, это точка отсчета, после которой в игру вступает тяжелая артиллерия – жесткая Карма.

Какова же моя судьба теперь. Много лет я загоняла мысли о двадцилетней давности вглубь черепа. И всё ж я вытащила всё, что сохранила. Удивилась, как тщательно и любовно были завёрнуты переписанные кассеты, бумаги, записки, сценарии и не помню, что ещё.

ОН стоял в тёмном павильоне и шептал слова предстоящей программы или просто размышлял.

Это был мой первый день на ТВ. Взяли меня для «поди, принеси, подай». Обязанностей своих точно я не знала, мечтала о том, что из «мартышки на побегушках» со временем превращусь в ту, кто формирует мировоззрение и вкус миллионов людей. С первого же дня подбирала любую бумажку, видеокассету, даже копалась в мусорных баках. Туда знаменитые ведущие любили выкидывать, то, что уже отработали. Заплатив немалую сумму, купила диктофон. Ведь каждый уважающий себя известный телевизионщик просто обязан иметь записывающее устройство.

Войдя в неосвещенную студию, услышала голос. Спряталась за штору и стала слушать. Голос этот я узнала сразу, потому и застыла как статуя, не дыша, не двигая даже пальцем, только нажала кнопку диктофона.

Вдруг зажёгся маленький фонарик и осветил лицо. ОН, стоя посреди студии, опершись на своеобразный пюпитр, и заговорил мягко и торжественно:

«Телевидение!..Когда-то здесь царили строгие нравы. Люди с суровыми убеждениями, защищая наше хрупкое сознание от пугающих сюрпризов и неоправданных надежд, властвовали жестоко и таинственно. Новости мы узнавали от знакомых, праздники отмечали в кругу друзей. Люди, работавшие тут, не были похожи на нас и наших близких. Их голоса, лица, костюмы, причёски, словно изготовленные в секретной лаборатории, несли на себе печать недоступности и государственного величия, а так же внушали мысль, что в мире никогда ничего не изменится и это хорошо». «Конечно – жизнь порой стучалась и сюда, опаляя жарким дыханием страницы инструкций и предписаний. Представляю мужчину и женщину, сцепившихся в жарком поцелуе, на редакционном столе… И даже порой, принимали экзотические, необузданные формы: двое мужчин – молодой и среднего возраста, напряжённо смотрели друг на друга, взявшись за руки. Как представляю себе, хочется плакать и сочувствовать. Хорошо, что не посадили».

ОН закончил свой монолог и засмеялся.

Чему он радовался в тот момент, я не поняла.

ОН бродил по тёмному пространству, выхватывая из темноты своим фонарём то монументальных руководителей, сидевших в креслах, то официальных дикторов, то певца с «гостями» передачи – нечто вроде воскового музея.

Кто создал своеобразный музей Мадам Тюссо – ЕГО сознание или просто по ЕГО просьбе сотворили бутафоры. Зачем они ему, я тогда не знала. Позже я разобралась, ОН освобождал себя и всех нас от той чумы, которая правила страной много лет.

Я закрыла глаза, и события как плёнка разматывалась и возвращала события той поры. А ещё слышались голоса, в основном смех и радость. В общем, поплыла по волне своей памяти, аккуратно распаковывая интеллектуальный багаж девяностых годов.

– Стас привет, стою в своей студии и слышу безудержное веселье из вашей комнаты. Вы же готовите политические новости.

– Костя, дорогой, ты не представляешь, как весело обсуждать политических деятелей, как свободно можно говорить абсолютно на любые темы. Мы радуемся каждой новой репризе. Конечно, твою иронию, не переплюнет никто. Твой сарказм бесподобен, твоя эрудиция уникальна, но мы тоже не пальцем сделаны. Кое-что можем.

– Лесть не бывает груба. Ты прав – я несравненен. Пошёл проявлять свой редкостный талант в борьбе с продюсерами. Мы простые зрители вашей наглой программы надеемся, что Великая Китайская стена нерушимая цитадель и трудно ждать от неё что-либо плохое или хорошее. Вы стремитесь её разрушить, как Берлинскую. Наврядли получиться. Желаю, тем не менее, успеха, – Костя поклонился и пожал руку Стасу.

Стас рассмеялся так громко, что эхо охватило весь холл.

– Не можешь без подъё…. За что тебя и люблю, друг мой «Пушкин». Уверяю тебя водном – Крёмлевскуюстену мы трогать не станем. Мы войдём в Спасские ворота.

Я тихонько выползла из студии и услышала голос ЕГО – Кости Бортнева – самого талантливого ведущего, любимца всех девушек Останкино. Мужчины, одни его уважали и признавали его необузданные феерический нрав, другие – ненавидели и побаивались, третьи – пытались делать вид, что они способны соответствовать его уровню.

– Ляля, не видела Бортнева. Зяка уже рвёт и мечет.

– Девушки я уже здесь и готов к работе, – подпрыгивая и потирая руки, поправляя, как всегда очки и подмигивая одним глазом – когда Костя волновался, у него появлялся тик, но он ему придавал какое-то особое ироническое отношение.

За звукорежиссёрским пультом Зяка, милая и современная барышня положила руки на пульт и повернулась к режиссёру, ожидая команды.

– Мы можем начинать? – поинтересовалась она у режиссера Вани.

– Давай, – дал отмашку Иван.

Зякины пальцы пробежали по широкому, как взлётная полоса пульту. Камера «крупно взяла» Ведущего, освещённого большим юпитером.

– Костя начинай, – скомандовал режиссёр.

– Когда же наступили новые времена, когда телевидение стало событием нашей жизни, её ежедневным приключением, когда оно оказалось нашим самым верным другом, который каждую минуту умоляет: напиши мне! Позвони мне! Сейчас! Ежедневно! Круглосуточно! Я жду тебя! Я не могу без тебя! – вот тогда, для очень многих из нас, оно стало ещё и единственной надеждой на простое, маленькое счастье, на которое ни у одного государства никогда не хватит сил, а у Бога о таких вещах – просить не полагается.

– Клёво, – Костя ты неотразим. Сейчас заставка.

Отсмотрев эту часть программы, думая, что будет перерыв, начала готовить кофе и чай. В режиссёрскую комнату энергично вошёл продюсер программы – Протасов. Он остановился за спиной Зяки и уставился в монитор.

Тут зажёгся, прямо обрушился полный свет, и мы оказались в большой студии, где пространство между уже виденными ведущим и мною экспонатами стало заполняться осветителями, операторами, гримёрами, массовками, красотками и везде во что-то такое играли. Вырвавшись из гримуборной артисты, на ходу одеваясь, спотыкаясь и балансируя, кинулись куда-то через коридоры студии, где крутились барабаны, колёса фортуны, рулетки, сыпались кости, карты, фишки. Забегали ассистентки с табличками «Бурная овация», «Разочарованный вздох», «Аплодисменты», «Общее возмущение». Мне досталось «Общее возмущение». Я огорчилась, считая, что на программе Бортнева не может быть возмущения в принципе. Привезли призы – телики, видики, вертушки, тачки, лодки. Над всем этим ансамбль в белых костюмах и шляпах пел песню о том, что телевидение это рай на земле, но пустят в него лишь тех, кто верит в чудо всем сердцем.

Бежавшие, сломя голову, артисты, наконец, ворвались в студию программы «Звезда экрана». Комедианты выскочили на подиум и ослеплённые мощным дигом, пустились в бешеный пляс. В многочисленных мониторах отражался танцевальный номер. Степ, канотье, тросточка, лёгкие взлетающие кружева юбок. Протасов стоял в клубах сигаретного дыма. Рыжий режиссёр Ваня сохранял сосредоточенное молчание. Протасов обратился к Ване: «Лучше бы мешанина в студии была смонтирована с кадрами из реально действующих викторин – главным образом, с теми моментам, где участники кричат от счастья, плачут от отчаяния и страстно благодарят ведущих. Итакдоконца титров. Попробуйте-ка, Ваня к следующей записи. Подготовьте варианты».

Я смотрела в рот Протасова, и мне казалось, что он изрекает мудрейшие истины.

– Ляля, перестань молиться на Вадима, и пока здесь творится бардак, а это минимум на час, принеси из элитного буфета кофе и пару булочек, – попросил Бортнев, доставая смятые бумажки из смокинга.

– Я пытаюсь учиться, – смутилась я.

– У кого – Протасова? – Бортнев взял мою ладонь и поцеловал её. Забудь, какстрашный сон. Он жепродюсер – only money, understand, darling! «В Москву, в Москву», Ляля за булочками.

В кафе было шумно, хотя сидело всего три человека – самые именитые продюсеры. Они занимались программой «Звезда экрана», но видимо на время подготовки к записи решили подкрепиться.

– Слава! Седая голова и строчка в энциклопедии. Это, если речь идёт о каком-нибудь первопроходце в науке и всё, – рассуждала корифейка телевидения. – Загубленное детство и бессонные ночи репетиций классического музыканта. Истерзанные конечности знаменитой балерины. Фу, дерьмо. Но, если мы говорим об эстраде… Сейчас самое главное – шоу-бизнес и правильная раскрутка, – небрежно, дымно выпускала колечки, процедила, зажав мундштук в зубах. Бабушка. Так «любовно» называли раритет телевидения Ангелину Игнатьевну Кёрн, соратники.

– … а главный человек – продюсер. Ибо только мы можем сделать из любого жигало или любой шлюшки – звезду первой величины в любом жанре, – включился в расслабленную беседу вернувшийся из студии Протасов.

– Ну, не скажи. С Костей или командой Стаса не так просто работать. К ним нужен особый хитрый, мягкий подход и в то же время некоторая настойчивость, чтобы они понимали, кто в доме хозяин, – грассируя, подытожил Семен Яковлевич.

К столику подошла худенькая, с бесцветным лицом официантка и без всякого выражения спросила, что желают господа?

– Смотри. Из неё можно сделать что угодно, – прокаркала сквозь хриплый кашель Бабушка. – Как зовут?

– Ирина, а вообще, у нас имён нет. Мы обслуживающий персонал.

– Хамит, девочка. Это хорошо, – засмеялся Протасов.

Я забыла, что мне нужно бежать к Бортневу и, как завороженная, слушала этот странный для меня в то время, разговор. Но записать на диктофон не забыла.

Опомнилась я лишь тогда, когда весёлой гурьбой в приватное кафе вломились Стас и его команда. Они продолжали какой-то весёлый разговор, обсуждая очередное событие нашей необъятной Родины, которые они собирались освящать в своём следующем выпуске «Взора».

– Хочу удава на программу, – внезапно заявил Стас.

– Зачем он тебе? – удивился Лёва. – Удавиться решил? Есть более простые способы.

– Не понимаешь, старик, – попытался объяснить Клёнов непонятливому другу. Нельзя перекармливать народ даже остроумными беседами о политике и политиканах, нужно ещё пугать, развлекать и удивлять.

– Главное, чтобы мы не остались без руководителя программы, и наш взор устремился на большую змею. Их в Останкино и так с перебором, – с сарказмом сказал Вася – третий и самый спокойный и похожий на Гурвинека член команды «Взора».

Наконец, я отлипла от стойки и понеслась в студию «Звезды экрана».

Добежав до студии, обомлела. Студия была декорирована под старомодный кинотеатр, всюду портреты и статуи кинозвёзд, великих режиссёров. Короче – это викторина о кино.

Я встала за спиной Зяки, которая тут же схрумкала булочки и запила чаем.

Я даже не заметила и прилипла к монитору. Меня поразил темп происходящего и накал страстей. Это чувствовалось даже через стекло аппаратной, где работали Ваня и Зяка. Дело явно двигалось к концу.

Женщина средних лет с простым добрым лицом, неважно, но тщательно одетая, отвечала на вопросы ведущего, которые тот задавал с пулемётной скоростью.

– Первый фильм Тарковского? – спросил ведущий.

– «Скворец и скрипка»! – робко ответила Вера Кузьминична.

– Последний фильм Феллини? – усложнял вопросы Бортнев.

– «Голоса Луны»! – отвечала Вера Кузьминична.

– Курдюкова, Косых, Васильев – назовите недостающую фамилию! – Ведущий, ускорял темп.

– Ме… Метёлкин! – неуверенно и тихо отвечала Вера Кузьминична.

– Точно! Актёры, играющие «Неуловимых мстителей»! Роль Валерки-гимназиста исполнял Миша Метёлкин! Браво! – закричал и подпрыгнул Бортнев.

Студия взорвалась воплями.

Ведущий поднял указательный палец: – Рано поздравлять. – Гейбл, Миллер, Монро! Что это за фильм?

– Н… Не знаю… – безнадёжно отвечала Вера Кузьминична.

– «Неприкаянные»! – быстро пояснил ведущий. Едем дальше… «Самогонщики», «Пёс Барбос», «Операция «Ы»! Продолжите список!

– «Семь стариков и одна девушка»! – радостно вспомнила участница.

– Колоссально! Последний фильм с участием знаменитой тройки… ликовал вместе с Верой Кузьминичной и Бортнев. – Это имя носит американская кинозвезда и знаменитый советский режиссёр!

– Марлен! – после небольшой паузы завизжала женщина. – Марлен Дитрих и Марлен Хуциев.

Студия опять завопила.

– Первый муж Софи Лорен?

– Как первый муж? – растерялась женщина. У неё, по-моему… – удивилась испытуемая.

– Фамилия???? – заревел Бортнев.

– Карло Понти, – твёрдо сказала участница и зажмурилась.

– Вера Кузьминична, – строго сказал Костя, – продюсер Карло.

Понтии и по сей день муж своей легендарной жены Софи Лорен, в девичестве Шикколоне. А я спрашивал о первом муже. Вы настаиваете на своём ответе?

– Первый и последний, – Вера Кузьминична сжала губы, потупилась, потом отважно посмотрела в глаза ведущему и повторила – первый и последний.

Ведущий пожал плечами.

В студии воцарилась звенящая тишина.

– Ваша твердость делает вам честь, – сжав губы, Бортнев помолчал. – Потому что вы абсолютно правы. И теперь от победы в сегодняшней игре вас отделяет только один вопрос.

Бортнев закидывал несчастную Веру Кузьминичну вопросом за вопросом, почти не давая времени на размышление.

Я обкусала все ногти, так мне было жаль женщину. Наконец, они добрались до последнего вопроса.

– Вы готовы? – напористо спросил ведущий программы.

Вера Кузьминична растерянно оглядела студию и кивнула в знак согласия.

В студии, наконец, захлопали, но Ведущий властным жестом восстановил тишину. – Итак, тихо, но очень внятно заговорил Бортнев. – Хеппи энд, счастливая концовка. Нет, это не пошлая лакировка, как учили нас когда-то, не ложь, не дурман. Это способ средствами искусства напомнить, что справедливость всё-таки существует. Хотя бы на экране… И, вот я спрашиваю вас, что происходит в печальном, но счастливом конце фильма «Пять вечеров», когда герой Любшина возвращается к женщине, любившей его долгие годы? Какие последние слова произносит Людмила Гурченко. Последние слова фильма?

– Она… – женщина была слегка испугана серьёзностью тона Ведущего. Она говорит: «только бы не было войны»… – негромко сказала Вера Кузьминична.

Ведущий неожиданно отвернулся, быстро провёл рукой возле глаз, потом посмотрел на женщину и покачал головой.

– Нет? – испугалась испытуемая.

– Только женщина могла это запомнить, – сказал Бортнев. – Вы выиграли, – очень серьезно произнёс ведущий.

Студия замерла, у меня руки похолодели…

Тут заревела музыка, закричала студия. Девочки-ассистентки побежали к Вере Кузьминичне с цветами…

– Вы выиграли! – перекрывая шум, закричал ведущий. – В оставшееся эфирное время нам осталась сущая безделица – вручить вам приз.

Шум в студии как обрезало.

Бортнев сделал паузу.

Что ж, Вера Кузьминична – сказал Бортнев легко и быстро. – В нашей предварительной беседе вы всё намекали мне, что у вас никогда не было машины, что вы б не отказались…. Какую марку желаете получить? – элегантно сделав пируэт, спросил Ведущий.

– Ну…. кокетничала женщина. – Жигули, Москвич. А можно и иномарку! – сказала она с провинциальным задором и в студии одобрительно захлопали.

Ведущий, пристально глядя на Веру Кузьминичну, и жёстко заговорил – Нет, не будет Вам, ни Москвича, ни Жигулей, ни иномарки. Потому что этонеправда. Вы хорошо знаете, – сообщил он, слегка раздумывая, что в нашей программе мы никогда не объявляем призов заранее и вручаем нашим победителям только то, что им, как нам кажется, нужнее всего, что им не хватает для счастья…. Может то, что я говорю и самонадеянно. Таков уж принцип нашей программы, у которой, как вы знаете, самый высокий рейтинг и самое дорогое рекламное время. Телевидение – это коммерция. Было бы ханжеством это отрицать. Нас смотрят все. Это правда! Но тем и отличается наша программа от всех прочих, что главное в ней не деньги, а мечта.

Протасов спросил у Ивана в аппаратной с удивлением: – Это так по тексту? Что-то я не помню таких оборотов. Стал позволять себе Звезда.

– Зато, как хорош, Вадим Андреевич?

– Этого я и боюсь. Когда зайдёт, попроси ко мне заглянуть, – побелев, приказал продюсер.

Бортнев продолжал беседу с Верой Кузьминичной.

– Вы где проживаете? – спросил Костя.

– Курская область, город Щигры. Я же говорила, – с готовностью подтвердила Вера Кузьминична.

– Говорили, но так было не всегда. Родились – то вы в Курске, мама работала старшей медсестрой в больнице им. Крупской, но однажды, стараниями людей, которых не хочется вспоминать, вам пришлось оставить им довольно приличную квартиру и уехать в посёлок Щигры, и этого, согласитесь, вы мне не говорили!

Женщина слушала, его не мигая.

Ведущий остановился на минуту и продолжил. Студия замерла, как и все мы в аппаратной.

– А обещали по гороскопу неприятности только с пятницы, а сегодня только вторник, – кручинилась Зяка.

Бортнев вернулся к разговору с несчастной Верой Кузьминичной, которая явно не понимала, что происходит.

– Хорошо ещё, что вашу мать оставили на работе, а вам разрешили ходить втужешколу, нотеперь вам приходилось ездить туда на электричке и возвращаться домой затемно!

На трибунах женщины лили слёзы и всхлипывали.

…и вот однажды, – неумолимо продолжал он, – вы перед поездом зашли с мамой купить картошки и свёклы, потому что в Щиграх и этого не было.

– И репу, ещё пять кило…, – пробормотала Вера Кузьминична.

– Вот-вот, – подхватил ведущий. Много набрали, чтобы каждый раз не таскать. Потом вы вышли на площадь, где еще не было здания нового цирка. Из-за построек барачного типа выехала самая шикарная машина той поры – ЗИМ и затормозил возле вас.

– Господи, ну откуда вы это…? Откуда? – женщина всплеснула руками.

– Хозяина зима вы так и не увидели, он сидел внутри, а шофёр быстро загрузил в багажник два ящика хурмы и мандаринов. И тогда вы пообещали маме…. Что вы ей пообещали, а Вера Кузьминична? – продолжал спрашивать Бортнев.

– Что когда вырасту, привезу её на рынок в такой машине, и куплю всё, что она захочет.

– Но прошли годы, – неумолимо гнул свою линию Бортнев, – и автомобиль ЗИМ сняли с производства, и вообще, жизнь оказалась не очень справедливой. Правильно? – подтвердил ведущий.

Женщина только кивала.

– … но сегодня вы здесь, а вашей маме 84 года, но она неплохо себя чувствует и сидит сейчас у телевизора…. Вообще, никогда не поздно ничего исправить. Пока люди живы и пока есть программа «Звезда экрана»… А теперь обернитесь, Вера Кузьминична, и простите меня за всё.

Женщина обернулась. За её спиной в студию уже въезжал огромный чёрный ЗИМ, сверкая лаковыми крыльями.

– Алло? Он в студии на записи. А что предать? – спросила Зяка, шёпотом, прижимая трубку плечом к уху. Руки Зяки совершали на пульте сложные пассы. В студии полились звуки голоса Владимира Нечаева, исполнявшего песню «На катке» 1959 г.

То, что происходило в это время в студии можно описывать, только обливаясь слезами. Вера Кузьминична обнимала ведущего. В ЗИМе оказались ещё деньги, которых, как сказал Бортнев, хватит не на один ящик хурмы и мандаринов.

Ведущий с трудом вырвался из объятий счастливой участницы игры, объявил, что через месяц состоится юбилейная передача, где будет разыгран «Главный Приз Пятилетия». И это будет что-то невероятное, – подмигнул публике в зале и тем, кто сидел у телевизоров, закончил программу Бортнев.

– Опять ты держишь руки в карманах смокинга и садишься, брюки должны идеально выглядеть, – проскрипела Бабушка.

– Честное пионерское больше не буду, – скривив рожицу, Бортнев и поцеловал блестящую от шикарных колец руку Бабушки.

– Врёшь, новсё равно, так как тыцелуешь руки можно простить всё. Тебя, кстати искал разгневанный Протасов. Да и я несколько удивлена текстом, который ты произносил. Ты бредил или злил начальство специально? Семён так просто на стену лез.

– А у Семёна отдышка, и он забыл на время, что он грассирует, – веселился Бортнев. А пытался ли он порыдать у стены Плача?

– Ну, ну, не перегибай планку.

– А кто установил уровень этой планки, – Костя поклонился корифейке и пошёл навстречу Стасу.

– Ты настоящий бесстрашный рыцарь, – покачав головой, обнял Костю Стас. – Кстати зайди к нам. У нас тоже увлекательно. Увидишь одно существо, и тебя оно удивит и «порадует».

– Непременно. Только отдохну немножко. Потом бой с продюсерами, – глядя на друга грустными еврейскими глазами, сказал Костя.

– «И вечный бой, покой нам только снится», – «поддержал Стас Бортнева.

– У нас тоже некоторые проблемы возникли, если честно. Говорят, мы переразвлекались, обсуждая политические и социальные проблемы нашей любимой страны.

– «Я вас люблю, но странную любовью», – продекламировал Костя.

– Ты знаешь, что послужило началом репрессий? Я задал вопрос телезрителям: музыкальный инструмент на букву «Х».

– Я тоже не знаю. Ответ получил? – заинтересовался Костя.

– Звонков было море. Но некоторые телезрители позвонили сразу начальству, решив, что над ними издеваются.

– А такой инструмент есть, вообще?

– Хур – моринхур (букв. – голос лошади), струнный смычковый музыкальный инструмент у монгольских народов. Что тут особенного?

– Не бзди. Пошумят и отстанут. Слишком вы популярны. Сейчас наше время, – приободрил Стаса Костя.

Ирина сидела в кафе и читала.

– Мы ведь серьёзно предложили раскрутить тебя, – тихо подошёл и сказал Протасов. – Подумай. А пока – кофе лате.

Бортнев прислушался, что происходит в студии, из которой он только что вышел.

– Стас, пойдём, развлечёмся. И мнение твоё мне интересно узнать, – Костя, напевая, «Ты ведь моряк, Мишка», и пританцовывая, взял Стаса под локоток и повёл в аппаратную.

Стас рассмеялся. Его, вообще, было легко развеселить, несмотря на груз обязанностей, и смурных мыслей.

Как бы означая финал передачи, на мониторах пошёл рекламный ролик.

Он был снят в манере старых немых комедий. Ведущий в костюме, напоминающем чаплиновского бродягу, ехал по улице на велосипедике и в потоке машин врезался в шикарный лимузин. Велосипед превратился в маленькую мятую жилетку, лимузин был невредим. Но оттуда вылез огромный детина с дубиной, нашёл на бампере невидимую царапину и стал гоняться за Бродягой вокруг машины. Тот ловко и гениально уворачивался, а детина всё время промахиваясь, раздолбал свою машину в клочья, сам рухнул без сил.

Тут ведущий-«Чаплин застыл в стоп-кадре и на экране появился титр: Программа «ЗВЕЗДА ЭКРАНА». Генеральный спонсор консорциума «КОЛИЗЕЙ». Телефон для размещения рекламы….

Бортнев поклонился на надписи «КОЛИЗЕЙ»

– Ну как тебе? – удовлетворённый, спросил Костя.

– Дай, досмотреть. Мешаешь, – задумчиво ответил Стас и тут же расхохотался. – Фантазёр.

– Не я – Чаплин. Мы лишь вторим Богам, – пафосно ответил Бортнев.

Во время их разговора на экране в убыстренном темпе продолжал идти сюжет.

Ведущий – Бродяга разогнул свой велик, как французскую булку и уехал на нём вдаль.

Костя и Стас вышли из зала.

– Как тебе удаётся выжать смех и слезу одновременно? – удивлялся Клёнов.

– «Публика получает особое удовольствие, когда с богачами случаются всякие неприятности. Это от того, что девять десятых зрителей бедны, и не питают к богачам никаких симпатий». Чарли Чаплин. Из книги – лекторским тоном продолжал Костя, «Над чем смеются зрители». А мне, вероятно, просто повезло, что я тоже небольшого роста. Ведь, симпатии толпы неизменно оказываются на стороне маленького обиженного человечка, – слезливым голосом проплакал Костя.

– Их можно понять, именно поэтому мы сами стремимся к богатству и радуемся чужому горю. Так? – спустив очки на кончик носа, поддел Клёнов собеседника.

– Почти. Что ж касается лично меня, то у меня более широкие потребности.

– Какие? Осчастливить человечество? Да, «Чаплин»? Ты – альтруист!

– Вроде того, Вообще центрист своего ЭГО, как и все мы. Мне не приходится бороться со своими вкусами. И мне это нравится.

– Стараюсь не отставать от вперёд смотрящих, – несколько умерив свой нерв, сказал Стас. – Но без помощи спонсоров не может существовать даже твой шедевр? У них тоже есть души и…

– … они очень страдают, что им проходится расставаться со своими золотыми. Бог с ними, о своей бы душе не забыть в этом удивительном и прекрасном мире, которое называется – …телевидение, – произнесли оба ведущих.

Пожав руки, они разбежались в противоположные стороны.

Я стояла за фермой и в наглую записывала весь спор. Когда-нибудь их беседа станет бестселлером. Почувствовав, что в душном помещении сейчас грохнусь в обморок, пошла к балкону. Это был единственное место, где можно было негласно, но получить глоток воздуха.

Мне пришлось притормозить, потому что его уже оккупировали главные люди ТВ – продюсеры Протасов и Двинский.

– Посмотри, как они бьются друг об друга, не боясь сломать себе части тела, – смотря вниз, где у 17-го подъезда творилось столпотворение.

– Девицы разных мастей и внешностей готовы разбить стекло и убить охрану, лишь бы попасть в концертный зал Останкино, – пренебрежительным тоном протянул Протасов.

– «Они и живота своего» и чужого не пожалеют, – прокартавил Двинский. Он старался избегать предложения с буквой «Р»

Конкурс был закрытый, без зрителей. В зале сидела отборочная комиссия из трёх человек, да шныряли какие-то девушки-помощницы, парни из охраны бормотали в свои «воки-токи» по углам всего амфитеатра. Трое в зале были самые знаменитые, самые «продвинутые» продюсеры 90-х – Руслан – крепкий мужик лет сорока пяти, с золотым зубом, одетый с богемно-блатным шиком. Из-под красной рубахи у него виднелась жёлтая майкас неприличной английской надписью, на рубахубыла надета зелёная шёлковая жилетка с вышитыми на ней цветами, а поверх её мягкий пиджак в красно-зелёную клетку. Хотя больше всего он напоминал клоуна, у которого из каждой части одежды будет выпрыгивать «игрушки» фокусника. Но каким-то образом ему всё это шло. Ансамбль венчала бейсболка с очень длинным козырьком. На бейсболке было написано по-английски: «Лучший отдых на Родосе», а к козырьку приделаны три разноцветных презерватива. Рядом с ним сидел Игорь Сергеевич, утончённый в свои пятьдесят два, в изящнейшем английском розовом пиджаке, джинсах и золотых очках и Магда Островская – красавица от сорока до пятидесяти, вся в коже.

Девочек было, наверно, сотни. Они стояли, прижавшись к стёклам, давя друг друга и цепляясь за турникеты, чтобы не упасть, и всё время, попискивая от ужаса. Ограждение качалось, и готово было упасть вместе с ними.

Продюсеры скучали. Иногда они подзывали ту или иную потную и испуганную девчурку и после недолгих разговоров отпускали. Среди них были худые, толстые, красивые, дурнушки, но у всех в глазах была неподдельная мольба.

– Глядя на эту провинциальную и не отмытую шоблу, хочется сделать музыкальный номер под названием: «Выбери меня», – оглядывая претенденток наглым взглядом, язвила Магда.