Текст книги "Взлёт без посадки"

– А вы не боитесь, что за эти новые суждения вас могут побить или даже убить. Вы не носите оружия с собой?

– Нет. Я не ношу даже газового баллона. Если захотят убить, то ничто не поможет. Убийца – он всегда готовый и с прекрасной реакцией, гораздо лучше, чем у меня. Наверное, с оружием, ощущаешь себя спокойней, но я ж не стану устраивать ковбойские «игры». Да и вообще, кому я нужен?

– Хорошо, что вы так уверены в себе. Какие ваши ближайшие планы, идеи?

– Дайте осуществить то, что уже придумано. Мы приглашаем в гости интересных неординарных людей. Мы стараемся, чтобы передача не была тяжеловесной. Чтобы она была понятна всем и интеллектуалу и простому человеку. А теперь извините, меня ждёт удав. – Стас засмеялся и побежал в студию.

Я пошла в курилку и попробовала оценить то, что я наблюдаю на ТВ – месте, куда я стремилась ни один год. Передо мной предстала мозаика разных и совершенно несовместимых вещей и событий. С одной стороны новое телевидение, новый взгляд на мир. Появилась элитарная игра, которая поднимает людей на совершенно иной высокий уровень. С другой стороны жуткая придуманная бездарная блажь – создать Звезду, создавая дурацкую надуманную историю жизни, которой никогда не жила Голубева. Зачем? Кроме того бегает огромное количество новых редакторов на длинных ногах, которые не очень правильно говорят и пишут на родном языке, пишут пустые репортажи. Но есть и блестящие журналисты, которые с трудом пробиваются в эфир. После каждого они ждут, что их программу закроют. А ещё – старики, как их называют. Некоторые из старой гвардии ушли сами, не дожидаясь пока их «вежливо» попросят. Другие остались и приспособились к новой жизни, но их было немного. Некоторые заглядывали молодым и рьяным в глаза с вопросом: «Может, чем помочь»? Умный молодняк с удовольствием пользовался знаниями накопленными редакторами и ведущими за долгие годы работы на советском телевидении. Многие, барахтаясь в воде, делали вид, что сами знают, что и как надо делать. В принципе новое телевидение больше напоминало табор, где в каждом шатре были свои правила, свой барон, и они никого не пускали в свои тайные дела.

ТВ отражало то, что происходило на улице. Битвы за власть с кровавыми исходами, смена сильных мира сего. Притом, всё это было грязно, страшно и цинично. Люди ходили по улицам как-то тихо, грустно, ожидая перемен и надеясь на лучшее, а наши эфиры через стекло Останкино сообщали «радостные» новости, высоко подняв победный флаг. Это было время разбойников, воров и глупцов. Но наше новое телевидение надеялось на то, что сможет изменить отношение людей к жизни, саму эту жизнь, и бой Кремлёвских Курантов будет отбивать другое время.

В то время я не очень еще разбиралась во всех сложных перипетиях, происходящих на новом ТВ. Видимо, мне нужно глубже нырять в процесс осознания происходящего вокруг. Я увидела, что Бортнев пошёл в студию. Видимо, начинается запись программы «Звезда экрана». Естественно я быстро побежала пока не закрыли двери, и не появилась надпись «Тихо, идет запись». Вот, по-моему, единственный человек, который мудро не пытался участвовать ни в политических, ни в служебных представлениях. У него была своя отдельная жизнь и ИГРА, в которой он всегда был главным подарком и престидижитатором. Но он не манипулировал людьми в отличие от других ведущих, а действительно показывал искусные фокусы феерических знаний, понимания природы человеческих чувств и тайных желаний.

В студии, на записи пилота новой программы Бортнев сидел среди десятка родственников и знакомых, приглашённых в качестве публики. На сцене стоял проповедник. Одет он был необычно – чёрный пиджак, свитер с белой стоечкой протестантского священника, а на голове иудейская кипа, в руках – чётки. За его спиной стояла ударная установка, колонки, динамики и синтезатор.

– И может, однажды, – вещал священник громко и возвышенно, – мы обретём понимание, что слова Спасителя, «несть не эллина, ни иудея», ни догмат новой веры, но отмена всех конфессий, всех границ меж людьми, каковые есть лишь сатанинские ухищрения и ничего больше. И это и есть подлинная вера, что лишь в ней и Бог един, и люди – равны.

За спиной священника появился ВИА, именно вокально-инструментальный ансамбль, этак года 1972 –го, жабо, манжеты, волосы той моды и запел. Причём, проповедник, взяв гитару, присоединился к остальной группе:

 
Средь картин и гардин
Доживёшь до седин –
Или наг и нищ,
Не скопивши тыщ,
И пусть мощна пуста,
Зато душа – чиста,
И не три перста
И не два перста
Ибо Он всё равно – один!
 

Тут на первый план вышли дети – мальчик и девочка. Ансамбль, бросив инструменты, воздел руки и стал отхлопывать ритм ладошками, а дети в ритме речитативом:

 
Нет, не два пер-ста!
И не три пер-ста!
Пусть мош-на-пус-та!
Зато ду-ша чис-та!
Ты се-бе гос-по-дин!
И-бо пон-нял, что Он О-дин!
 

В зале все, кроме Бортнева, поднялись и тоже хлопали в такт.

У Бортнева зазвонил мобильный телефон, он, посмотрев определитель, поднёс телефон к уху.

– Ало, да пап, я не слышал. Что у тебя? – тихо спросил Костя. – Да заеду обязательно. А что врачи говорят? Ладно.

Он поднялся и вышел, решительно раздвигая хлопавших счастливых людей, которые продолжали скандировать:

Пусть мош-на пус-та!

Зато ду-ша чис-та!

На телевизионной лестнице, в клубах дыма, как на светском рауте все проходящие чинно раскланивались. Туда же прибежал взмыленный проповедник:

– Ну, – спросил, он нервно закуривая.

– Эфир дают? – спросил Костя, со знанием дела. – Как часто? Учти, реже двух раз в месяц – бессмысленно. Не будет рейтинга.

– Да подожди ты, видишь, только пилот снимаем! Мысли есть? – нервничал Рома-проповедник.

– Вот что, – отбросил папиросу Костя. – Рано подаёшь финал. Не говори свой текст на фоне инструментов. Все сразу ждут песен. А это ж ударное место! Возьми какой-нибудь задник на складе, скажем, звёздное небо, ну, что найдёшь, и закрой. А потом, ба-бах!

– Точно – согласился проповедник. – Что значит опыт…!

Я обратила внимание, что неподалёку от Бортнева и Ромы стоит Голубева и явно чего ждёт.

– Константин, – обратилась смущённо она к Бортневу.

– Да, слушаю внимательно, восходящую звезду, – раскланялся и поцеловал руку Ирине.

– Не могли бы вы пойти в рекламный отдел и послушать то, что они мне предлагают, то, что они хотят из меня сделать. По дороге я вам расскажу, что уже Митя придумал, – просительно заглядывая в лицо Бортнева, попросила Голубева.

– О, Митя – большой фантазёр. Интересно, что за феерическую историю придумал этот утопист. Пошли, пообщаемся с желторотыми птенцами и их мыслями, – Костя почти вприпрыжку направился к рекламщикам.

– «Реклама – двигатель прогресса» – сказал Бортнев вместо приветствия. – Извините за банальность. Ирина по дороге к вам поведала мне «потрясающую» историю. Очень захотелось услышать продолжение. Не возражаете. Может, и я чему научусь, а то всё старые идеи. Надо ж двигаться вперёд, – с «серьезным» видом сказал Бортнев и сел рядом с Игорем Сергеевичем.

Ребята были несколько растеряны, но отказать Бортневу не решились.

– Так я продолжу, – настойчиво сказал Митя. – Штампы – почему-то имеют успех у почтенной публики. Мне ли вас учить…. В общем, однажды у автомата с газированной водой поймал нашу сиротку за руку красивый мужчина в лётной куртке, но не позвал милицию, а повёл к себе. Выбросив билет в Ялту, куда ехал лечиться после ранения…

– Подожди, дорогой, – остановил летящего Митю Бортнев, – в Ялте вокзала нет. Читай Набокова…

Митя внимательно посмотрел на карту, висевшую на стене.

– Разумеется, в Симферополь… короче, звали его Серёжа, был он военный лётчик. Прожили вы с ним пять лет. Счастья не занимать. Но ушёл однажды Серёжа, да так и не вернулся.

– Ты оказывается сказочник, Митя, – вытирая глаза то ли от смеха, то ли от слёз Костя.

– А, по-моему, съе-е-едобно, – не согласился И.С. – Продолжай свое повествование. Мне даже интересно, чем всё закончится.

– Афган, – догадался Бортнев.

– Сбили под Кандагаром, – вздохнул Митя.

Было очень смешно смотреть, как рассказчик переживает свою придумку.

– Секретное задание… Короче, из казённой квартиры тебя тут же в шею, благо не жена. Поскиталась ты по родной земле, пока не встретился тебе хороший человек.

– Это – я, – гордо выпятил грудь И.С.

– И что? – спросила Ирина.

– А то, красивая моя, что если заказчик (Митя указал на И.С.) не против, тогда со следующей недели эта ахинея – твоя судьба.

– И ходить ты будешь в сарафане и кокошнике. Хотя на ТВ этим никого не удивишь, – подмигнул Ирине Костя. – Удачи вам друзья. Он встал и быстро вышел из комнаты.

– Дайте мне время. Я должна войти в роль. Продолжим позже, – довольно жёстко сказала Голубева. – Вы ещё многое должны мне объяснить. Я же официантка, а не актриса.

– Но ты ж закончила Гнесинку. Чему-то вас там научили? – сопротивлялись упорству Ирины все, находящиеся в рекламном отделе.

Ирина встала и, не говоря ни слова, вышла.

– Тут всё делается вот так? – спросила она меня.

– Не знаю, но ты всё ж дослушай их рассуждения.

– Чуть позже. Сейчас мне хочется расцарапать им рожи.

По пути в курилку мы встретили Бортнева и Клёнова, которые о чём-то напряжённо беседовали.

Я услышала только, как Стас сказал, что у них начинаются неприятности. Вызывают наверх. От этого ничего ждать хорошего не приходится. ОНИ хотели легкой шутливой молодёжной программы и немного западной музыки. А мы стали приглашать разных интересных людей, которых хоть и пытались выводить на легкомысленные темы, но многих несло. Они всё равно переводили разговор на серьёзные темы. Нам приходилось, чтобы не выглядеть полными идиотами, им поддакивать, тоже быть серьёзными. Тем более что народ хотел от молодёжи обстоятельных бесед, советов и так далее…

Одним ухом внимая Голубевой, я старалась услышать, что отвечает Бортнев.

– Стас, политика – это всегда грязь. Вы влезли в опасную игру. Но если я могу чем-то помочь, скажи, – Костя пожал руку Стасу и быстро ушёл, пытаясь не смотреть в ищущий взгляд Голубевой.

Вдруг Бортнев обернулся и спросил меня, не желаю ли я посетить Дом кино. Лицо у него было весёлое, а глаза печальные.

– Костя с вами хоть в бездну, – пыталась соответствовать, его манере общаться, я. Подойдя ближе, тихо спросила, а Голубеву нельзя взять с собой.

– Наглеешь, Лялька, но ладно бери. Только избавь меня от необходимости давать ей советы. У неё уже есть руководители.

В Доме кино, прямо на лестнице мы встретили Ваню, и Костя с удовольствием побежал к нему, явно отделываясь от нас.

– «Поздравляю», – торжественно сказал Иван, показывая газету с портретом Бортнева. – «Стареющий Гудвин снова запустит адскую машину на следующей неделе… Пафос Бортнева, анонсирующий приз пятилетия так же лжив, как и его энциклопедическая эрудиция». – Слушай, эта Элла тебя прямо в сухомятку лопает.

– Думаю, не без майонеза Двинского и Протасова. А я ещё Стасу сочувствовал, – тихо произнёс Бортнев. Его лицо улыбалось, но губы были крепко сжаты.

На верхней ступеньке у самого выхода в ресторан стояла девочка-журналистка. Она протянула к Бортневу диктофон и выпалила.

– Вика Лисовская – «Комсомольская правда». Господин ведущий, можно вопрос, если хотите не для печати. Вы богатый человек?

– Именно для печати, – засунув руки в карманы брюк смокинга и прислонившись к колоне, скрестив ноги, Бортнев выпалил – попрошу дословно. Я один из богатейших людей этой страны. У меня семья, любимая работа и настоящие друзья. Многие ли могут этим похвастаться?

Журналистка кисловато улыбнулась.

– Ляля, Ира за мной, – как-то сердито веселясь, пригласил Бортнев.

– Куда? – испугались мы.

– Святая святых – ресторан Дома кино. Это особое место. Сколько судеб здесь сложилось, сколько разбилось, вы и представить не можете. Начинайте включаться в светскую и деловую жизнь людей искусства и шоу-бизнеса.

За сдвинутыми, безукоризненно сервированными столами в пустом зале сидела большая пёстрая компания. Костя усадил нас, подвинув продюсеров и поднял тост.

– Есть такой штамп у моих коллег, клясться в своей ненависти к слову спонсор. Дескать это не спонсоры, а близкие люди…. И, так далее. А я посмотрел в словаре SPONSOR – и аж три значения. Первое – поручитель, второе – крёстный отец или мать, и лишь на третьем месте – организатор и устроитель. И поэтому ты Тима и ты, Эдик – для меня именно спонсоры, мои крёстные, поручители за дела мои перед людьми в этом мире и на небесах.

Тима и Эдик, красивые молодые люди южного типа встали и поцеловались с Костей через стол. Потом Бортнев сел.

– А в словаре Миллера, – тихо сказал слева сидевший продюсер Протасов – есть ещё два значения: покровитель и заказчик рекламы. Но это вроде бы, ни при чём.

– Вот узнают они, как ты рискуешь их деньгами, ворочал в тарелке толстые ломти осетрины, измазанные жиром Сёма Двинский, – и будешь искать в словаре как по-английски Секир-башка.

Зазвучала музыка, празднество ещё продолжалось. У Кости зазвонил телефон. Он очень быстро выбежал из ресторана.

Мне было страшно любопытно, куда Бортнев так спешит. Я была свободна, так как Голубеву нашли рекламщики и накачивали её.

– Привет, – сказал он нежным мультфильмным голосом и нежно обнял женщину. – Ты всё-таки пришла – мерзейшее существо, мегера моя постылая, тяжкий крест жизни моей всей? – Костя долго целовал ладонь, как я поняла жены. Я видела фотографию Вали у Бортнева в портмоне.

Я, как всегда пряталась за колонной.

Слышно было прекрасно, каждое слово отдавалось у меня в ушах.

– Узнаёшь, тоже ласково и не чуть не удивляясь эпитетам, которыми «обзывал» её муж, – откликнулась Валя. Видимо, они всегда так разговаривали. – Ты гадина телевизионная, коварный изменщик, сгубивший мою жизнь? – пандан мужу отвечала жена. – Я принесла тебе сценарий, который ты забыл, хотя хотела отомстить, но не сумела.

– Как ты там? Влачишь жалкий жребий нелюбимой брошенной матери-одиночки? Или, может, впустила супостата в холодное брачное ложе?

– Угадал. Весь день смотрела порнуху, а потом грязно отдалась слесарю.

– Молодец, а как там отродье, жертва случайной встречи двух некогда юных тел?

– Отродье спит. Набегалась где-то, – отвечала Валя в том же Костином стиле.

– С этим Вовой?

– Вову в данное время уже зовут Серёжа. Но, по-моему, он ничем не хуже. Послушай, трагедия моей личной судьбы, в редких встречах тоже что-то есть, – задумчиво посмотрев на Костю, сказала Валя.

– Постарел? И ты меня больше не любишь, – с усмешкой, но напряжённо поинтересовался Костя.

– Погрустнел. У тебя проблемы? – взволнованно пыталась выяснить Валя.

– Не могу больше говорить, – ушёл от ответа Бортнев. – А ты прекрасна, и твой голос всегда звучит во мне. Особенно, когда трудно. Но Тимур хочет поговорить насчёт финансирования нового цикла. Это не пропустишь, извини.

– Иди телевизионный маньяк, ненавидимый мною, – засмеялась Валя и крепко прижалась к Косте. Ты только, иногда звони. Мне главное, что ты жив…

Костя заглянул за колонну и вытащил меня на ступеньки.

– Тебе, Ляля, зачем слушать мои разговоры с женой, – разозлился Бортнев. – Ты всё хорошо слышала? Здесь прекрасное эхо. Может, ты агент моих соперников или продюсеров, которые мечтают меня заглотнуть, даже не пережёвывая.

– Вы простите. Мне всё интересно знать про вас. Вы жену никогда не приводите, не говорите о ней. Вот мне и стало любопытно, – смущённо и виновато бурчала я.

– Запомни, если я ещё свою личную жизнь сделаю общественной, то мне собственно не останется ничего. Ты попробуй вникать в профессиональные дела и не ходи за мной. Я могу и обидеться. Я сам позову, когда мне будет нужна твоя помощь, Лялечка.

Бортнев пошёл, но тут же повернулся.

– Не обижайся. У человека должно быть собственное пространство, хоть иногда, иначе он умрёт.

Я вышла в зал и увидела, как к Бортневу подошла девушка. Казалось она пришласосъёмочной площадки МTVишного клипа.

– Костя, можно к вам обратиться, – покачиваясь на тонких высоких каблуках, кокетничала девица. Я сегодня без машины. Тимур сказал, что вы могли бы отвезти меня домой. Извините, что так бесцеремонно…

– Спасибо, – тихо сказал Костя, – и вам, и Тимуру за эту феерическую возможность. К несчастью, на эту ночь я уже занят…

Бортнев показал глазами куда-то девушке за спину. Она обернулась и увидела на краю стола чавкающего, неаккуратного Сёму. Девица удивлённо посмотрела на Костю, а он удручённо покачал головой, мол, сердцу не прикажешь…

Бортнев поклонился и быстро направился к какому-то пожилому человеку.

Воспитательная беседа Бортнева со мной не возымела действия. Я хотела вникать в абсолютно все события и тайны этого «Мадридского двора».

– Валерий Алексеевич, приветствую вас и хочу попросить об одной очень важной услуге, – Бортнев внимательно смотрел на собеседника, ожидая ответной реакции.

– Ты о Стасе, как понимаю. Я его тоже очень ценю, уважаю и даже люблю как сына, но больно он уж активен и реактивен. Он стал неуправляем. Ты не представляешь, что он наговорил сегодня начальству.

– Но их программа самая лучшая на нашем НОВОМ ТВ. Вы сами помогали им её запускать, – жёстко сказал Костя.

– Да, но Стас очень любит управлять другими. Даже его команда на него жалуется. Та компания, которая начинала новый формат практически распалась.

– И что? Такого выдающегося человека, только потому, что у него есть своё мнение и представление о программе нужно гнать? – Бортнев побелел и почти кричал на Валерия Алексеевича.

– Вообще, нанашем эфирном пространстве хватает тебя одного. Ты же тоже никого не слушаешь.

– Я сам нахожу спонсоров, сам отбираю участников. Мои продюсеры лишь достают то, что необходимо для спокойного прохождения моей программы. У неё между прочим самый высокий рейтинг, – завёлся Бортнев. – Но у «Взора» рейтинг не ниже. Почему вы хотите их разогнать?

– Никто не собирается их убирать. Просто несколько измениться наполнение передачи.

– Я понял, – Бортнев пожал руку собеседнику и поблагодарил, что тот потратил на него время.

Я быстро смылась из-за колоны, у которой велась беседа, но тут же наткнулась на Клёнова и корреспондентку, которая очень волнуясь и заикаясь по бумажке, пыталась задавать вопросы.

Скажите, Стас, вас узнают на улице?

– Да, люди подходят и говорят о своих проблемах, горе. Приходишь на работу разбитый и подавленный, а здесь нужно шутить, даже обсуждая самые серьёзные вопросы. Последнее время мне стало это плохо удаваться, – напряжённо даже драматично говорил Клёнов.

– И какой вы видите выход? Ведь вашу программу очень любят и ценят именно за оптимизм и умение отвечать на сложные вопросы с жизнерадостностью, давать людям веру в лучшее.

– Наша слаженная поначалу компания стала несколько распадаться. Кто-то ушёл на другую работу, я решил попробовать стать шоуменом. Благо у меня есть свои спонсоры, которые имеют достаточно весомое положение.

– А что это будет за программа? – с большим вниманием спросила девушка.

– Пока это всё, что я могу вам рассказать. Должна же быть тайна, чтобы народ ждал нового и интересного.

– Извини, что невольно стал свидетелем твоего интервью, – Бортнев подошёл к Стасу.

– Понимаешь, я хочу свободы. Мне кажется, что, если я буду сам и ведущим и продюсером, то всем станет только лучше.

– Ты слишком оптимистичен. Свободы на нашем благословенном месте работы нет ни у кого, – с сожалением покачал головой Костя.

– А ты? Тебя же не трогают, – с надеждой сказал Клёнов.

– Иллюзия выше реальности, – улыбнулся Бортнев и пожелал Стасу удачи в его начинаниях.

Я села за пустой стол и пыталась переварить всё, что слышала сегодня. Честно я была расстроена и растеряна.

– Пытаешься понять, что происходит. На это у тебя уйдёт не один год, – горько сказал Костя и погладил меня по голове. – Плыви по течению, может, поможет. Если соберёшься бороться, то есть опасность застрять в сетях, золотая рыбка.

Бортнев помахал пальцами, как Минелли в конце фильма «Кабаре».

Я уже собиралась уходить, как увидела в противоположном углу Голубеву в полуобморочном состоянии и пьяненьких Митю, Диму и Вадика, которые ей что-то втемяшивали. Нужно было её вытаскивать. Но подойдя к рассуждающим парням, сама попала под влияние их проповеди.

– Понимаешь, малыш, – объяснил Митя интимно, – у нас тут гражданское согласие на марше. Дима отвечает за прогрессивную прессу. Я – за реакционную. Значит, с Диминой подачи его креатура, то есть 25 газет и 3 журнала начнут воскурять тебе демократический фимиам: мол, 70 лет душили в стране всё живое, и вовек не подняться из нужды простой сироте. Но нарождающийся шоу-бизнес вынес, понимаешь, на гребне волны и она, в смысле ты, с оптимизмом смотрит в будущее… так?

– А мы с патриотами свое зачалим – самобытный талант, подлинный национальный характер, плоть от плоти, кровь от крови, лимфа от лимфы…. Сечёшь, – объяснял, покачиваясь, Митя.

– Секу, – сказала явно одуревшая от накачки Ирина. – Только насчёт сироты…. С матерью сами договаривайтесь. Я там пять лет не была.

– Сделаем, – уверил Митя. Игорь Сергеевич, командировочку сделаем? Смета растет…

– Деньги принимаю я, сказал, перегнувшись через барную стойку Вадик. – А то он пропьёт с представителями реакционной прессы. При участии демократической…

– А ты? – спросила его Ирина. – За какую прессу отвечаешь?

– За жёлтую, – охотно пояснил Вадик, и ещё эти… журналы для мужчин. – Тебя в детстве отчим не насиловал?

– Мерзавцы, конечно, – добродушно объяснил И.С. Ирине. – Но дело делают. Знала бы ты, сколько биографий они сочинили. И чьих…

– Я всё поняла. Пойду вживаться в образ, – улыбаясь, показывая оскал белых зубов, уверила своих патронов Голубева. – Пошли отсюда быстрее, а то я их загрызу.

Я так и не понимала, какую игру ведёт Ирина, но вопросов задавать не стала. Итак, свою порцию наставления, заданий и тем Голубева явно получила и перенасытилась. Захочет, сама расскажет. Мы поймали такси и разъехались в разные стороны.

Утром я проснулась с ощущением, что моё шатание по коридорам Останкино пока не принесло никаких результатов. Необходимо работать на одной программе. Мечту свою я боялась произнести даже вслух. Понуро я поплелась на работу.

– Ляля, – окликнула меня главный редактор программы «Звезда экрана» Татьяна Николаевна. – У меня создалось впечатление, что ты не очень занята работой. Я не права? – с доброжелательным выражением лица пыталась узнать редактор.

– Как раз об этом я и размышляю. Меня взяли администратором, но на какую программу не сказали. Обещали, обещали пристроить, но я так и мотыляюсь без дела, стараясь прибиться к какой-нибудь передаче, но пока мне дают лишь отдельные и пустые задания.

– Я уяснила. На «Звезде…» пришлось уволить одну «милую» девушку, которая плохо понимала даже буквы, которые мы произносили, и донимала Бортнева. Мне, кажется, что ты человек, который способен хорошо работать и не влезать в то, что тебя не касается.

– Честно – это моя мечта, – запрыгала я козликом.

– Татьяна Николаевна успокоила меня и повела в комнату, где располагались работники «Звезды экрана».

Она дала мне несколько заданий: кому-то срочно позвонить, встретить человека, с которым у Бортнева назначена встреча. Потом посадила за компьютер, чтобы я нашла и напечатала список фильмов, которые могут быть интересны ведущему.

Быстро справившись со всеми поручениями, я пошла покурить. Неподалеку от меня стояли двое ведущих «Взора».

– Не понимаю, почему перед Стасом выкладывают красную дорожку. Он что такой уж талантливый журналист, – горячился Лёва.

– Он харизматичен, и нравится народным массам, – вялоотвечал Вася Гурвинек.

– Ему больше всего удается продюсерская деятельность, – продолжал свои размышления Лёва. – Нам же он совершенно чужой. Он держится обособленно, будто всё, что мы делали вместе его личная заслуга.

– Он шоумен, умеет себя правильно и красиво подать. Это дар, – успокаивал Лёву Вася. – Брось кипятиться. Не он же закрыл программу. Нам нужно думать, что делать дальше.

– Мне, видимо, опять ездить по городам и весям с рассказами о «Взоре» и читать свои «остроумные» произведения. Сколько денег мы потеряем. Реклама ёк.

– Я тоже кое-что придумал, но сначала хочу посоветоваться со Стасом, – задумчиво сообщил Гурвинек.

– Он что твой командир, учитель? Почему с ним?

– Клёнов умный и прагматичный, а мне сейчас это и нужно.

Они двинулись к себе, а я подумала, что на ТВ, дружбы быть не может. Все кому-то завидуют.

Я вернулась к себе и увидела спокойную и приятную картину. Костя и Сёма играли в нарды, притулившись на диванчике.

Атмосфера в комнате была абсолютно домашняя: висел абажур с бахромой и кистями. Ходики отбили половину чётвёртого.

Сёма, – делая ход пешкой, ударяя по доске, обратился Бортнев.

– Я тебе точно говорю, нам нужна кода, Эверест. Не может приз пятилетия попасть в руки сомнительной удачи. Это должна быть победа интеллекта, непосредственная, эмоциональная и патриотичная, как… как подъем флага на Олимпийских играх. Возьми на себя Протасова, а я подготовлю героя. Это будет настоящая победа.

– А почему сегодня? – удивился Двинский.

– Что, почему сегодня? – возмутился Бортнев.

– Ты отдал целую ночь мне? Тебе что, не с кем провести время? Я найду. Ты только скажи и на том самом ЗИМе приедет любая царица ночи, – явно устав от напора Бортнева, пытался поддеть ведущего Двинский.

– А ты помнишь, свинья, в каком состоянии ты был в Доме кино. Я еле приволок тебя сюда. Сначала, мне показалось, что ты умираешь. Ты хватался за сердце и кричал, что пришёл твой конец. А ты опять о деньгах. Насчёт ночных бабочек. Что ж меня просто так никто полюбить не может? Вместо общения с приятной женщиной, я трачу свое бесценное время на тебя, неблагодарный боров, – смеясь и делая следующий удачный ход «воспитывал» Сёму, Костя.

– Тебя обожает вся наша огромная держава. Но удовлетворять твои имперский замашки не может никто, – твёрдо сказал Двинский.

– Мы же это уже обсудили. Что ты хочешь? Чтобы я отказался от своей мечты? Это единственное, что меня держит в этой вашей клоаке. Кстати я выиграл, – радостно объявил Бортнев. – Перерыв. Я пройдусь, а ты думай Сёма – дорогой мой человек.

– Ляля, рад, что ты в нашей команде. Пойдём, я покажу тебе фантастический мир.

Мы вышли из комнаты и сразу услышали страшное громыхание. В одном из самых больших павильонов вручную строили огромное колесо.

– Приветствую вождя перестроечного телевидения, – приветствовал Костя Стаса, который активно командовал командой рабочих.

– Приветствую лучшего элитарного ведущего нашего свежего взгляда на мир, – отшучивался Клёнов.

– Я смотрю, ты переходишь в наш цех шоуменов, – шутил Бортнев.

– Хочу быть ближе к искусству. Мне мало заниматься только журналисткой информационной программой и разоблачениями, хочу поиграть в другую забаву. Пофиглярничать, – от души радовался Стас.

– Флаг тебе в руки. Главное, чтобы не было войны, – не мигая, прямо глядя в глаза Стасу, Костя обнял его и махнул мне рукой. Мы пошли дальше, и добрели до рекламного отдела.

– Зайдём к нашим перспективным юным мечтателям.

В офисе И.С. два славных, как-то особенно модно подстриженых, слегка экстравагантных мальчика раскладывали эскизы, говорили мягкими голосами…

– А это в развитие имиджа, если дело пойдёт, немножко острее: косая кожа, вот тут и тут полностью открыто, такие круглые окошки; и на сосках – лёгкие зеркала от мотоцикла…

– Подожди Тё – ё-ёма, – удивился И.С. – Я тебе что заказывал?

Тёма заглянул на обратную сторону эскиза.

– Ой, – захихикал он. – Это мы для Магды, это не ваше…

– А что у Магды новый проект, – рассматривая эскизы, удивился Бортнев. – Она давно никого не хлестала.

– Да. Ещё одна…

– …сексуальная озабоченность, – бархатным интимным голосом произнёс Костя.

– Ну, вы же Магду знаете… – жеманно приложил палец к губам Тёма. – Только, – он спохватился, – Игорь Сергеевич и вам Константин, мы ничего не говорили.

– Я умоляю, – сказал И.С. – Кому ты объясняешь… Ну, показывай.

В углу сидела забитая и забытая всеми Голубева.

– Так вернёмся к костюму сироты, – обрезая очередную сигару, величественно приказал Игорь Сергеевич.

– Вот, это ивановские ситцы. Они, в принципе, очень хорошие и будут работать на образ на первом этапе, только вот тут и тут, такие фольклорные вставочки, – показывал Тёма места, куда будут вшиты валансьенское кружево, а смотреться как вологодское, – умилялся художник собственным придумкам. – Нежно-розовый тон и обратите внимание; вырез довольно глубокий – такой, знаете, лёгкий контраст в общем контексте невинности… вот только… Тема покосился на Ирину сидящую, как каменная, на диване. – Вот здесь… – показал он на эскизе – не очень убедительно…, учитывая эксплуатацию здорового народного имиджа…, – покраснел Тёма.

– Сиськи? – добродушно спросил И.С. – Ну, предположим, наблюдается некоторый дефицит, – ещё раз оглядев Голубеву продюсер. – А что, есть идеи?

– Я бы рекомендовал банальный силикон, – строго пояснил второй парень. – Правда, есть ещё одно средство… несколько экзотичное… – он пересел на подлокотник к И.С. и зашептал тому что-то на ухо. Продюсер слушал внимательно, а потом расхохотался.

– Потрясающе-е! – продолжал смеяться он. – Это кто придумал, аме-ериканцы?

– Филиппинцы, – показывал свои познания молодой человек. Но американцы уже купили технологию. И, кажется, французы. Успех – процентов 95. – Вы на это пойдёте?

– Коне-е-ечно, – уверил И.С. – А где-нибудь месяца че-е-ерез три организуем утечку информации. И тут же опровергнем эту грязную спл-е-етню.

– А я? – спросила Ира. – Я на это пойду?

– А ты, тем более, – даже не рассердился И.С.

– Девочка, хочешь стать звездой, терпи, – обратился Бортнев к Ире. – Скажи спасибо, что они ещё не предложили тебе поменять пол или стать животным, – совсем разозлился Костя. – ТВ – такое отчаянное и загадочное место. Здесь такие фантастические изменения происходят с людьми, сама себя через некоторое время не узнаешь.

– Ты закончил «портить» мой…

– …товар, – хотел ты сказать, уважаемый Игорь. – Боже упаси, но человек всё же должен знать в какое болото он вступает. А, вообще, я вас всех целую нежно в ваши… – Бортнев то ли подмигну, то ли это был тик, поправил очки и вышел, хлопнув дверью.

– Тоже мне оракул, – недовольно проворчал розовый продюсер. – Ты иди пока, без тебя сошьём сарафанчик и налепим, что куда надо. Тебе понравиться.

Мы с Голубевой выходили под общий хохот, оставшихся у рекламщиков.

Мы выперлись с поникшими головами, и молча, поплелись в курилку. Мы встретили весёлого Клёнова. Он разговаривал с каким-то очень элегантно одетым мужчиной. У того даже запонки ярко блестели бриллиантами. Человек был с неприятным лицом, острым взглядом и опущенными уголками губ. Стаспоказывалему работы, которые велись в павильоне. Тот качнул головой и продолжал тихую беседу с Клёновым.