Текст книги "Лебединая песня бандитки"

История первая

Один час из жизни Фанни Каплан

прощальная сцена

Ты знаешь

путь

на завод Михельсона?

Найдешь

по крови

из ран Ильича.

Эсеры

целят

не очень верно -

другим концом

да себя же

в бровь.

В.В.Маяковский

Действующие лица:

Фейга Ройдман, она же Фанни Каплан, женщина 28 лет

Яшка Шмидман, он же Виктор Гарский, мужчина 30 лет

Пелагея, женщина 25 лет

Симферополь, июнь 1918 года

Комната с небогатым убранством, если не сказать – с бедным. Железная кровать с не первой свежести бельем, громоздкий шкаф с перекосившимися дверцами, стол с полузасохшим букетом, два стула сомнительной прочности, раскрытый чемодан на полу.

Молодая женщина курит папиросу, сидя на подоконнике. Иногда кричит в окно, подшучивая над соседями во дворе, рассматривая их через большую самодельную лупу.

Ф е й г а. Мойша, куда вырядился? Твою лысину никакая шляпа не скроет!

М у ж с к о й г о л о с. Перестань меня звать Мойшей! Я уже сорок семь лет Габриэл.

Ф е й г а. Плевать я хотела, что ты сорок лет Гаврила. Для меня ты самый натуральный Мойша!

М у ж с к о й г о л о с. Дура! Что с тебя взять.

Ф е й г а. Лукерья, юбку покороче задери! Длинным юбкам на рынке скидку не сделают!

Ж е н с к и й г о л о с 1. Отстань! Не твое дело!

Ж е н с к и й г о л о с 2. Ты свою юбку задирай, а не чужим указывай!

Фейга вдруг скидывает старые ботинки, встает на подоконник, задирает юбку и пританцовывает.

Ф е й г а. (громко поет)

Якби мені черевички,

Щоб вони як щічки.

Танцювала б я охоче,

Мабудь дні і ночі.

Одягну я черевички,

Затанцюю дрібно,

Та й піду я до кринички,

По водичку срібну.

За окном слышен смех. И возгласы: «Во даёт!», «Совсем свихнулась!», «Как с цепи сегодня сорвалась!»

Ж е н с к и й г о л о с 3. Де я можу знайти Фейгу Ройдман?

Ж е н с к и й г о л о с 2. Да вон она – целый день в окне торчит!

Фейга испуганно спрыгивает с подоконника и прячется за стену.

Застыв на мгновение, вдруг спохватывается: надевает ботинки, отпирает дверь и присаживается на стул, демонстративно приподняв голову и вытянув шею. Входит молодая женщина.

Г о с т ь я. Доброго дня, шановна пани! Я можу бачити Фейгу Ройдман?

Ф е й г а. Спроси что-нибудь полегче. Фейга тебя бачити точно не может.

Г о с т ь я. Я до неи з дэликатным дильцем – вид ликаря Гиршмана.

Ф е й г а. От прохвоста Гиршмана? Этот шарлатан обещал вернуть Фейге зрение, но дальше обещаний дело не пошло.

Г о с т ь я. Наскилькы мени видомо, пани, Фейга трохы прозрила и ликуванням задоволэна.

Ф е й г а. Трохы прозрила? Ха-ха! Кто тебе сказал такую чушь?

Г о с т ь я. Ликар Гиршман.

Ф е й г а. Нашла кому верить! Трохы прозреть невозможно. Либо ты видишь, либо ты слепая курица.

Г о с т ь я. Ликар – уважаема людына. Все ж такы мени би хотилось сказаты дэкилька слив особысто Фэйге.

Ф е й г а. Ну так говори. Уши у Фейги в полном порядке!

Г о с т ь я. Ой, так це…

Ф е й г а. Да-да. Представь себе!

Г о с т ь я. Мабуть, представлюся. Пелагея, сестра милосердя з харькивской клиники ликаря Гиршмана.

Ф е й г а. Палажка, значит. Если бы ты была оттуда, я бы тебя помнила!

П е л а г е я. (немного смутившись) Я… ээ… зовсим нэдавно устроилась у клинику. А у Сымфэрополи… ээ…лышилась хвора матушка, ы ликар дозволяе издыты…ээ…. два разы на рик гостюваты у матэри. Ликар дае мени всяки доручэння. И в цей раз…

Ф е й г а. Больную матушку оставила, чтобы помогать больным каторжанкам. Ну-ну, Палажка, ну-ну.

П е л а г е я. И в цей раз вин попросив проведать…

Ф е й г а. Или выведать? Чем докажешь, Палажка? Чем докажешь, что ты от Гиршмана? (угрожая кулаком) Не думай, что слепые постоять за себя не умеют… Еще как умею!

П е л а г е я. (испуганно, доставая сложенные листки из сумки) Ось тут усиляки бумаги из ликарни. И лыст вид ликаря. (неуверенно показывает бумаги) Особысто в рукы.

Ф е й г а. Я ничего не вижу. (выхватывая и перебирая бумаги) Я совсем ничего не вижу! Неужели непонятно?

Фейга отбрасывает бумаги, Пелагея подбирает и прячет в сумку.

П е л а г е я. (разъясняя) Ликар кличе пройты другий курс ликування….

Ф е й г а. Нашел дуру!

П е л а г е я. Безоплатно.

Ф е й г а. Эка удивила! Стала бы я ему платить!

П е л а г е я. Подумайтэ добрэ. Або … може бути… я нэвчасно? Вас щось трымаэ тут? Вы на когось чэкаетэ?

Ф е й г а. (угрожающе) Ты хочешь знать мой ответ?!

П е л а г е я. (испуганно) Багато пациэнтив чекае на ликування у клиници Гиршмана по дэкилька рокив.

Ф е й г а. (показывая фигу) Мой ответ – шиш! Шиш ему! Так и передай! Я не подопытная крыса. А теперь ступай отседова, с глаз моих слепых!

П е л а г е я. Жаль, дуже жаль. Нэ трэба нэрвуваты, нэрозумно це.

Фейга встает, вытянув руки вперед, продвигается к окну, запинается о чемодан, нащупывает папиросы, закуривает, выдыхает дым в комнату (в надежде выкурить гостью). Пелагея мгновенье сидит – не шелохнется, потом копошится в сумочке. Достает кухонный нож…

С улицы доносится задорный мужской голос: «Фанни! Фанни! Фааанниии!» Пелагея вздрагивает, прячет нож назад в сумочку. Фейга заметно нервничает, машет рукой в окно (уходи, мол, прочь), потом кричит в ответ: «Ошибся адресом, здесь такая не проживает! Фанни в шестом году взорвалась на бомбе!» Во дворе слышен смех. «В шестом году, говоришь? Взорвалась, говоришь?» Фейгу охватывает паника. Входная дверь распахивается, на пороге появляется молодой человек.

Фейга преграждает ему путь.

Ф е й г а. Кто здесь?

Г о с т ь. А ты не видишь?

Ф е й г а. Не вижу! И видеть не хочу! Убирайся вон!

Г о с т ь. (смеясь) Фанни взорвалась в шестом году! Насмешила меня! Как подорвалась в шестом, так и воскресла в восемнадцатом. (поднимает Фейгу на руки и кружит) От Фанни Каплан не так-то просто избавиться, это имя еще прогремит и останется в истории!

Ф е й г а. (истерически кричит) Я не Фанни, а Фейга! Уходи! Уходи, Яшка! Я тебя не знаю! Ты кто такой? Прочь! Прочь пошел!

Яшка испуганно затыкает Фейге рот.

Я ш к а. Ты чего орешь, дура? Заткнись! Заткнись, кому говорю!

Яшка ослабляет руки. Фейга что-то ему шепчет на ухо, осторожно показывает на гостью.

Пелагея вдруг поворачивается к Яшке лицом.

Я ш к а. У тебя гости?!

Ф е й г а. Вроде как.

Я ш к а. Мне лучше уйти?

Ф е й г а. Еще чего! Это гости уже уходят. (Пелагее) Эй! Третий лишний? И это не вопрос…

П е л а г е я. Вопрос тилькы в тому – хто з нас третий?

Ф е й г а. Не поняла…

Я ш к а. А что чаем гостей не угощаешь? Гостям радушные хозяева завсегда рады.

Ф е й г а. Потому что в чай подсыпать нечего. На отраву денег нет.

Я ш к а. Гостей травить нельзя, гостей следует потчевать.

Ф е й г а. Не желают ли гости поглодать кости? Ну, чего ты тут расселась? Я тебе всё уже сказала! Вали отседова! (Фейга хватает сумочку Пелагеи и бросает к выходу) Ну! Или пинка для скорости дать?

Я ш к а. Фанни, Фанни, что ты так грубо-то…

П е л а г е я. Так ви не слепа…

Ф е й г а. Иногда прозреваю, спасибо Гиршману!

Я ш к а. (Фейге) Может, ты нас познакомишь?

П е л а г е я. (Яшке) Ми чи що незнакомы?!

Я ш к а. (протягивая Пелагее руку) А разве знакомы? Только не говорите, что я похож на двоюродного брата вашей троюродной сестры по маминой линии. Виктор Гарский.

Яшка при рукопожатии сильно сжимает Пелагее руку, Пелагея вскрикивает.

П е л а г е я. Пелагея. У мене нема троюридних сестер по маминий линии.

Я ш к а. Это радует. Надеюсь, что по папиной линии тоже – не урожай.

Высвободив руку, Пелагея идет к сумочке,

которую бросила к дверям Фейга.

Ф е й г а. (вполголоса) Никого не было: тишь да гладь, а как срок тебе приезжать, так явилась, не запылилась. Говорит на корявом украинском. Походу пришлая. Представилась – сестрой Палажкой из клиники Гиршмана. Так я и поверю, чтобы состоятельный доктор нищую каторжанку разыскивал. Лечить, говорит, меня хочет, а сама подсовывает вместо документов – агитки и листовки запретные. Подкинуть решила!

Я ш к а. Хвост. Это точно хвост. За мной опять слежка.

Ф е й г а. И вот объясни мне, как твой хвост вперед тебя пришел? Как такое возможно? Или… опять по бабам шастал?

Я ш к а. По делу только к одной зашел. И ту не застал.

Ф е й г а. У тебя одно дело – знаем какое.

П е л а г е я. (подслушивая) Ниякий я не хвист!

Я ш к а. Тогда расскажи, с какой целью пришла сюда, зачем выслеживаешь меня! Молчишь? Вот и молчи! Молчи!

П е л а г е я. Ничого я не буду тоби розповидати. Тому що ти сам знаэшь.

Я ш к а. Не будешь? Твое дело! Я не насильник, чтобы допытываться! (достает пистолет, дует в дуло, вертит на указательном пальце) До чего ж вы, бабы, глупые люди! Всё вам надо испортить, везде нос свой сунуть! Не понимаете, что назад пути нет. Второго шанса не представится. (указывая Пелагее на дверь) Пошла вон отсюда! Считаю до трех. Потом пеняй на себя.

Пелагея ни с места. Яшка направляет пистолет на Пелагею.

П е л а г е я. (истерично) Я тилькы подывытыся прийшла! Ти обицав не ходити бильше сюды! А сам ходишь! Причарувала вона тебе, чи що?! Обицав покончити з цим своим … политичним террором. А сам навить в ночи пистолет пид подушкою ховаешь.

Я ш к а. (опустив пистолет) Замолчи, по-хорошему прошу!

П е л а г е я. (не слушая, глотая слезы) Тилькы прыкрываэшься своею нэвыдымою вийною, щоб зраджуваты мени! А я втомылась тоби вирыты… Втомылась, розумиешь? А ти постийно брэшэшь… шось не договарюешь… Чому ти до неи ходышь, поясны мени! Чому нэ трымаэшь свого слова? Тоби бомбы дорожчи за мэнэ?

Ф е й г а. Анархисту бомбы всегда дороже бабы!

Я ш к а. С анархизмом давно покончено!

П е л а г е я. Чому ми не можемо жити, як уси нормальни люди? Одружити обицав! Симью створити! А сам!

Слезы Пелагеи никого не растрогали.

Я ш к а. (перебивая) Сходи – папирос мне купи.

П е л а г е я. У тебе що – папирос нема?

Я ш к а. Какого лешего тебе надо знать – есть ли у меня папиросы? Сходи и купи, если говорю!

П е л а г е я. Куды я тут пиду? Я ничого нэ знаю.

Я ш к а. В начале улицы на углу лавку с черной вывеской видела? Вот там и купи. Скажи, пусть запишет на Витьку Гарского. Деньги потом отдам. Он сам всё знает, лишних вопросов не задаст.

Пелагея послушно встает и выходит.

Пауза.

Ф е й г а. Откуда дуло?

Я ш к а. Тебе принес. Хочешь выпить?

Ф е й г а. Зачем при ней достал?

Я ш к а. Думал – испугается, заткнется, а она завопила пуще прежнего. Дура, что с неё взять!

Ф е й г а. Дай подержать.

Яшка протягивает Фейге пистолет.

Ф е й г а. Заряжен?

Я ш к а. А то!

Фейга, заметно волнуясь, гладит пистолет, подставляет к виску, как будто стреляет. Но вдруг с улыбкой направляет пистолет на Яшку. Яшка не реагирует, просматривает бумаги в портфеле – все ли на месте.

Ф е й г а. Гарна дивчина – твоя новая зазноба! Недаром с ней шуры-муры завел! Но долго ли в женихах продержишься, Яшечка?

Я ш к а. А что? Не лезь не в свое дело. (вдруг грубо) Поиграла и хватит. Положи дуло на стол.

Ф е й г а. А если не положу?

Я ш к а. (язвительно) Теперь на нем твои отпечатки пальцев. Все по плану.

Ф е й г а. Какому такому плану?

Я ш к а. Я сейчас начну кричать. Придет народная милиция. А тут ты с пистолетом. А пистолет уже засвечен по громкому политическому убийству.

Ф е й г а. (испугавшись, опуская пистолет) Слушай, Яшка! Ты эти шутки брось!

Я ш к а. (насмехаясь) Я Виктор Гарский. А кто такой Яшка понятия не имею. Пойду, покричу в окно, что здесь Фанни Каплан человека убить хочет.

Ф е й г а. (снова направляя пистолет на Яшку) Стой, падла! Ну-ка, сел на стул.

Яшка послушно садится на стул и поднимает руки.

Я ш к а. Вот, что и следовало доказать. Есть в тебе боевая жилка. Стоило взять в руки оружие…

Ф е й г а. (истерично) Я ведь прикончу тебя! Милый мой, любименький Яшечка, я прикончу тебя!

Я ш к а. (наигранно) За что, милая?

Ф е й г а. А скажи – не за что! Ты бросил меня, контуженную, в Киеве после взрыва. Сбежал, как крыса! Я моталась по каторгам, пока ты развлекался с белошвейками. А сейчас что – вычеркнул меня, стер из памяти? Жениться собрался на хохлушечке? Борщика с пампушками захотелось? А вот шиш тебе! Траурный веночек вместо свадебного не хошь примерить?

Я ш к а. Я тоже свое получил, не забывай. Отмотал будь здоров! И вину свою признал. И о твоем помиловании просил. Да и с чего ты взяла, что я женюсь? Петлю на шее саморучно не затяну. Разве можно в своем уме на бабе жениться?

Ф е й г а. (почти кричит) Я прикончу тебя! Ты слышишь? И милиция никуда не денется – поверит, что ты, Яшка Шмидман раскаялся в грязных делах своих и застрелился!

Я ш к а. Раскаялся? Ха-ха-ха! Выглядит убедительно, но ты не способна на убийство. Кишка тонка! И не зови меня Яшкой. Сколько раз тебе говорить! Это имя из прошлой жизни.

Ф е й г а. (решительно) Ошибаешься. Я способна! Способна! Прощай, Яшечка! И бабу твою пристрелю, как вернется!

Я ш к а. Отдай пистолет. (настойчиво) Отдай лучше! Отдай, кому говорю!

Фейга пытается выстрелить. Но пистолет не заряжен. Яшка смеется. Фейга растеряна – обидно до слез. Она безропотно отдает пистолет Яшке, тот заворачивает его в платок и убирает в портфель.

Я ш к а. Тебе пора собираться.

Ф е й г а. (равнодушно) Чемодан давно собран.

Я ш к а. А что в чемодане?

Ф е й г а. Ничего. То есть почти ничего, так, по мелочи. Но не могу же я без чемодана. Все с чемоданами ездят. Меньше подозрения.

Я ш к а. Чемодан не нужен. Поедешь с моим портфелем. В портфеле документы и кое-какие бумаги, которые могут понадобиться. (протягивая деньги) Червонцы засунь в белье. Дулом в дороге попусту не свети. Патроны вот здесь, в коробке. Лишних не трать, все пригодятся. Хлеб еще в дорогу положил и сала шматок.

Ф е й г а. (засовывая червонцы в бюстодержатель, безразлично) В чем ехать? Что надевать?

Я ш к а. А что есть? Чтоб не привлекало внимания.

Ф е й г а. Так ничего и нет. Последнюю шаль, и ту – на мыло выменяла. (перебирая старые тряпки из чемодана) Нет, нет, нет. Я не смогу.

Я ш к а. Началось.

Ф е й г а. Я не смогу убить его!

Я ш к а. Мы уже обсуждали это. Сможешь. Теперь я уверен, что сможешь! Меня же чуть не убила! Был бы заряжен, так и убила бы. А говорила – люблю, люблю, вот ведь любовь какая – дуло в лоб при первой возможности.

Ф е й г а. Тебя смогу убить, а его… – не хочу. Я хочу начать новую жизнь.

Я ш к а. Обратной дороги нет, Фанни. Там тебя уже ждут. Там тебе помогут: научат, направят. Адрес помнишь?

Ф е й г а. Большой Власьевский переулок, дом…

Я ш к а. Тсссс. Вся информация только в голове.

Ф е й г а. Я не хочу умирать. Меня расстреляют.

Я ш к а. Ты не умрешь, тебя прикроют.

Ф е й г а. Они всех расстреливают. За просто так! (истерично) Я боюсь, Яша! У меня не получится! Я почти слепая! Он мне ничего не сделал плохого!

Я ш к а. Слушай. Вспомни Евпаторию и его младшего братца: похороводился с тобой и бросил. Тоже крыса еще та! Как там его зовут? Санитара твоего…

Ф е й г а. Не санитара, а санитарного врача. Дмитрий Ильич. (не без гордости) Ульянов.

Я ш к а. Тихо! Ты что? (оглядываясь) Соображать надо, что вслух произносить. Так вот. Он предал тебя? Ведь предал же?

Ф е й г а. Не предал. Просто разлюбил. Как и ты.

Я ш к а. (перебивая) Теперь ведь с другими пациентками шашни крутит. Попользовался и выбросил, как старую потрепанную вещицу, как очередную запачканную ватку. Отправил тебя в клинику Гиршмана – с глаз долой! Думаешь, его твое зрение волновало? Он тебя сбагрил, сбагрил, Фанни! Так он это сделал с одной тобой, а старший братец хочет попользоваться Родиной твоей, нет – нашей Родиной, целой великой страной. Попользоваться и выбросить, сечёшь? Он предатель революции!

Ф е й г а. Яш, ты меня не любишь больше, да? Плевать я хотела на Родину, я тебя люблю.

Я ш к а. Мы тыщу раз уже обсуждали это. Тема закрыта.

Ф е й г а. Чем она меня лучше, а?

Я ш к а. Кто – она?

Ф е й г а. Ну эта, которая за папиросами ушла…

Я ш к а. Ничем никто тебя не лучше. Забудь. Я же не спрашиваю, откуда у тебя цветочки на столе. Откуда у тебя цветочки на столе, а? Не хочешь ответить?!

Ф е й г а. Я сделаю это только ради тебя. Ты поймешь, что я смелая, что я на многое способна. Ты же хочешь, чтобы я сделала это? Только ради тебя, слышишь, Яшка?

Я ш к а. Не люблю пафос. (деловито) Но твоя смелость и решимость восхищают меня. (уже с пафосом, хотя и не без иронии) Ничто так не будоражит в женщине, как революционный дух!

Яшка обнимает Фейгу, то ли от желания обнять, то ли исполняя необходимые фомальности.

Ф е й г а. Я всё еще тебя будоражу?

Я ш к а. (после паузы, осмыслив вопрос) Она скоро вернется, но минут пять у нас точно есть. Проведем с пользой? Лавочник её отвлечет, болтун неисправимый!

Яшка подходит к двери и запирает её на крючок.

Возвращается к Фейге и обнимает её уже страстно…

Фейга вдруг отстраняется.

Ф е й г а. Лупу забыла.

Я ш к а. Что?

Ф е й г а. Лупу, говорю, забыла.

Я ш к а. Откуда она у тебя?

Ф е й г а. С каторги привезла, хорошие люди одарили. Видно через неё еще хуже, но с ней как-то спокойнее. К слепым граждане терпимее.

Фейга засовывает лупу в портфель и снова отстраняется от Яшки, который настойчиво тянется, чтобы поцеловать её.

Я ш к а. (надвигаясь) Хорошо червонцы-то спрятала? Надежно? (пытается погладить грудь) Где то вкусное мыльце, которым пахло от тебя прошлый раз?

Ф е й г а. На папиросы обменяла. Не мыло уже, а обмылок. (отталкивая Яшку) Если любви в сердце нет, то и запах никакой не поможет. В прошлый раз помогло, да надолго ли, Яшечка? Ночку провел со мной и пропал. Про любовь не хочешь слышать, а мыльце тебе подавай! А я… А я… Я же ребеночка носила под сердцем. Твоего и моего… И не выносила. (приставляя руку к животу) Вытравила тебя отсюда вместе с доченькой. Не будет у меня теперь детей, Яшечка. Никогда.

Я ш к а. Откуда знаешь?! Может, пацан был?!

Дверь дергается, слышен стук.

Ф е й г а. (через паузу) Ну, пора? Проводишь меня?

Я ш к а. Нельзя вдвоем. В целях безопасности.

Ф е й г а. Понимаю. Всё понимаю. Нельзя, значит – нельзя. Ну, прощай, Яша.

Я ш к а. До встречи.

Ф е й г а. Которой не бывать, да?

Я ш к а. А кто его знает. Жизнь о своих поворотах не сказывает.

Ф е й г а. Посижу на дорожку.

Фейга вдруг садится. В дверь уже барабанят.

Яшка открывает дверь.

Входит растерянная и заплаканная Пелагея с ножом в руках.

П е л а г е я. (шипит вполголоса) Убьююю! Убьююю всииих!

Яшка спокойно, не прилагая особых усилий, забирает нож из дрожащих рук Пелагеи. И усаживает её на стул.

Я ш к а. Папирос купила?

П е л а г е я. (выложив папиросы перед Яшкой) Ось папиросы. Кури! Обкурыся!

Я ш к а. (протягивая папиросы Фейге) Это тебе. В дорогу.

Ф е й г а. У меня есть.

Я ш к а. Лишними не будут.

Ф е й г а. Папироска – единственное, что согреет в пути. Да и в жизни. Покуришь – и будто всё хорошо.

П е л а г е я. Мени теж зараз дуже хочется закурыты.

Я ш к а. Тебе нельзя. Вредно.

Все садятся и молчат.

За окном вдруг заиграла музыка – мелодия «Хава нагила».

Ф е й г а. Ну, что мы сидим так грустно, будто кого хороним? Вон на улице праздник! В нашем дворе каждый день теперь праздник. И это правильно. Надо радоваться каждому дню.

Фейга встает и вдруг начинает петь под мелодию за окном.

Ф е й г а. Хава нагила

Хава нагила

Хава нагила вэ-нисмэха

Хава нэранэна

Хава нэранэна

Хава нэранэна вэ-нисмэха

Уру, уру ахим!

Уру ахим бэ-лев самэах

Уру ахим, уру ахим!

Бэ-лев самэах

П е л а г е я. Про що вона спивае?

Я ш к а. Она поет: давайте радоваться и петь. Вставай и радуйся. Еврейская песня.

П е л а г е я. Чому радиты? А? Чому радиты?

Я ш к а. Не задавай глупых вопросов.

Яшка по-хозяйски идет к шкафу, достает с полки два стакана,

Вынимает из внутреннего кармана флягу и разливает красную жидкость.

Потом достает сало из портфеля, стругает ножом Пелагеи несколько полосок. Отрезает кусок хлеба. Убирает сало и хлеб назад, в портфель.

Протягивает стакан Фейге.

Я ш к а. Настоящее крымское вино!

Ф е й г а. Красное, как кровь…

Я ш к а. (поднимая стакан) Будьмо? Или – лехаим?

Ф е й г а. Не поминайте лихом.

Яшка делает несколько глотков, улыбается и ест сало.

Фейга выпивает залпом.

И вдруг – целует Яшку в губы,

потом берет портфель и решительно уходит.

Яшка озадаченно жует.

П е л а г е я. Витечко, ось, значить, на кого ти мэнэ проминяв!

Я ш к а. Дурёха! Она – моё прошлое. Давно забытое. Сколько раз тебе объяснять? Зачем припёрлась сюда? Ну чего тебе дома не сидится? Пелагею какую-то выдумала! Еще и Гиршмана приплела, ну ты даешь! Вот и доверься тебе. Выдала с потрохами!

Яшка подходит к окну и наблюдает за уходящей Фейгой.

П е л а г е я. Я хотила подывытыся на неи. Одним глазочком. Тилькы подывытыся.

Я ш к а. Ах, подивитися! А нож для чего притащила, а? Чтобы сначала зарезать, а потом подивитися? Или сначала подивитися, а потом зарезать? Я же тебе сказал, что приду сегодня. Меня ждать надо! А я зашел – тебя дома нет. Зря запалился только.

П е л а г е я. Ти обицав вечором.

Я ш к а. Вышло раньше. Адрес-то как узнала?

П е л а г е я. Сам вулыцу назвав, а тут уси одын одного знають. Достатньо сказаты имья.

Я ш к а. В том-то и дело, что всех знают. Опасно тут шастать лишний раз.

П е л а г е я. Вона обдурыла, прыкынулася, що зовсим слипа.

Я ш к а. Фанни – она такая, да. (не без гордости) Простые женщины мне никогда не нравились.

П е л а г е я. А я? А я? (после паузы) Ти цилувався з нэю!

Я ш к а. Это прощальный поцелуй. (поглаживая по голове) Она уже не жилец. Поэтому – так надо. Обычная формальность. То ли дело с тобой целоваться. С тобой можно вечно… И пахнет от тебя вкусно! И ребеночка мне родишь… Пацана, да?

Яшка тянется, чтобы поцеловать, но Пелагея слегка отталкивает его.

П е л а г е я. А я, Витечко, проста, так? Ти нэ видповив. Видповидай! Проста, чи нэ так? Дурна?

Я ш к а. И ты не простая, решилась на такое. (вдруг весело) Хочется тебе разок вдарить, чтобы больше не самовольничала. Ну да ладно. (уже серьезно) Надо сматываться отсюда. Идем! Давай-давай!

Яшка хватает полузасохший букетик со стола и дарит Пелагее.

Пелагея улыбается. Уходят.

Окно по-прежнему распахнуто. Повеяло прохладой.

Конец

История вторая

Каторжный остров

авторская легенда о Соньке Золотой ручке

(основана на реальных событиях)

Действующие лица:

Софья Ивановна Блювштейн, 44 года

Антон Павлович Чехов, 30 лет

Тюремный смотритель

Остров Сахалин

Лето, 1890 год

Одиночная камера в тюрьме.

Нары, стол, прикрепленный к стене, в углу – «парашка».

Софья Ивановна лежит лицом к стене, укрывшись серым овчинным полушубком. Гремят засовы, скрипит и открывается дверь…

Входит тюремный смотритель, ставит стул посреди камеры.

Стул самодельный, немного перекошенный, с торчащими в некоторых местах гвоздями.

Смотритель окидывает беглым взглядом обстановку камеры и спящую узницу…

С м о т р и т е л ь. К тебе пришли там… Писатель приехал… Говорит, из самой Москвы. С документами. Полчаса вам дал. Лишнего не трепи! По делу только. Буду на стрёме за дверьми. Видали мы энтих писателей… Дармоеды.

Софья Ивановна никак не реагирует на его слова.

Смотритель уходит, прикрыв дверь.

Чуть позже заходит Антон Павлович, в длинном кожаном пальто и с дорожным сундучком, осматривается и садится на стул.

А н т о н. Софья Ивановна? Софья Ивановна! Я знаю, что вы не спите…(чуть громче) Софья Ивановна!

Софья Ивановна оборачивается, взглядом будто оценивает гостя, потом усаживается на кровати поудобней и уже глядит на Антона Павловича с усмешкой – в упор. На руках узницы – железные кандалы.

Антон Павлович время от времени кашляет.

С о ф ь я. Ну и чего мы разорались?

А н т о н. Вас же зовут Софья Ивановна?

С о ф ь я. Марь Петровна! Зовите меня Марь Петровной!

А н т о н. Забавно… Но, с вашего позволения, я все-таки буду называть вас Софьей Ивановной.

С о ф ь я. А я вам такого не позволяла! Позволяю звать меня Марь Петровной!

А н т о н. Софья Ивановна, я преодолел 82 дня в пути – сюда, на остров Сахалин. Четыре тысячи верст… Ради встречи с вами… В том числе, конечно.

С о ф ь я. И что? Чем прикажете благодарить?

А н т о н. Хотя бы разговором.

С о ф ь я. Не о чем! Читайте дело, там всё подробно описано.

А н т о н. Дело в том, что я не имею никакого отношения к полиции… И читать «дела» не мое дело… Меня зовут Антон Павлович Чехов. Я писатель. Мне интересны не факты, а мотивы… Мне интересен характер персонажа, то есть – человека… А его поступки – уже следствие, они предсказуемы. Я хочу с вами поговорить.

С о ф ь я. Что я буду с этого иметь?

А н т о н. Вы про денежное вознаграждение?

С о ф ь я. Я про любое вознаграждение.

Антон Павлович хлопает себя по карманам пальто, достает деревянный портсигар.

А н т о н. (протягивая портсигар) Мой портсигар?

С о ф ь я. Дешевка!

А н т о н. Действительно… Самоделка! Подарок каторжника из Дуйской тюрьмы.

С о ф ь я. Из Дуйской? Вы и там бывали?

А н т о н. Побывал. Волей случая… У вас не камера, а хоромы, если сравнивать с дуйскими клетками. Слабое утешение, простите… Что же мне предложить вам еще… (расстегнув пальто и достав из внутреннего кармана пиджака медальон) Старинный серебряный медальон?

С о ф ь я. Подделка!

А н т о н. Вам не угодишь… Оно и понятно, в драгоценностях разбираетесь лучше многих ювелиров… Но сейчас ошиблись! Медальон – подлинник! Рожден во Франции почти сто лет назад. Я взял его в дорогу, как оберег… И он служил верой и правдой, доехал я сюда без особых потерь…

С о ф ь я. (с иронией) Вам еще предстоит обратная дорога. Как же вы без оберега?

А н т о н. Оберегом мне будет память о нашем разговоре.

С о ф ь я. Я еще не дала согласия.

А н т о н. Ну не хотите, как хотите. (убрав медальон во внутренний карман) В таком случае, ваше предложение? Озвучьте!

С о ф ь я. По-моему, это вам нужно, а не мне.

Антон Павлович открывает дорожный сундучок, пересматривает содержимое.

А н т о н. Но больше у меня нет ничего ценного… Может, вы сами что-то предложите, что вас интересует… Я мог бы приобрести и передать…

С о ф ь я. Не сможете. Нет ничего ценного сейчас для меня. Всё обесценилось.

А н т о н. Но все-таки…

С о ф ь я. Если и возьму чего, всё отымут.

А н т о н. Я договорюсь. Ну то есть… постараюсь договориться…

С о ф ь я. Начхать им на вас! И на меня! Что вы из себя возомнили?! Писатель вдруг выискался! (через паузу) Слабо верится, что вы приехали на Сахалин, чтобы поговорить со мной… Вас послали, чтоб вытащить из меня признания. Но мне нечего добавить, кроме того, что уже сказано.

А н т о н. Я приехал на Сахалин не только из-за вас, это правда. Я занимаюсь переписью населения. На опросных листах записываю основные сведения о каторжниках и ссыльных. Ведь этот российский уголок совсем не изведан. Здесь, на каторжном острове, люди живут по особым правилам. И многие исчезнут бесследно. Даже не многие, а почти все… Я решил переписать основную массу! (достает из сундучка листы) Могу показать вам мои опросные листы – вот и вот! (читает на листе) Имя, вероисповедание, время, проведенное на Сахалине, основные заболевания… И прочее, прочее…

С о ф ь я. Заболевания? Зачем заболевания?

А н т о н. Сугубо личный интерес. По своей основной профессии я врач!

С о ф ь я. Вот те на! То писатель, то врач! Вы бы определились с профессией.

А н т о н. Да, так случилось… Медицина – моя жена, а литература – любовница! Но писатель – тоже своеобразный врач. Врачеватель душ. Когда болеет душа, это пострашней телесных болячек будет…

С о ф ь я. Но от меня-то вам что надо? Раз и жена, и любовница у вас уже есть! Вероисповедание? Или заболевания мои перечислить? Что надо?

А н т о н. Откровенности. Честного разговора. Взамен просите, что угодно.

С о ф ь я. Мне ничего не нужно от вас! Сколько раз повторять!

А н т о н. Странно. Почти все заключенные в округе мне давали какие-то поручения, просили о чем-то… Кому махорки приносил, кому кусок мыла, кому чая кирпич, а кому сувениры… Я привез из Москвы немного ярмарочных безделушек, что-то могло бы и вас заинтересовать… Сюда не захватил, увы… Завтра принесу. Если смотритель позволит… Да куда он денется!

С о ф ь я. (как будто не слушая) Хотя! Да! Есть! Есть одно предложение…

А н т о н. Я весь внимание.

С о ф ь я. Вы потом поедете назад, в Москву?

А н т о н. Не совсем в Москву… Но к зиме планирую добраться и до Москвы.

С о ф ь я. Разыщите моих дочерей. Откланяйтесь им от меня. Передайте, что люблю и помню! И прощения прошу… Вот, это мое предложение! Единственное, что мне сейчас ценно! У меня две дочери. То есть три. Нет, пожалуй, все-таки две… Ну кого отыщите, тем и передайте! Запишите куда-нибудь их имена… На своих листах запишите.

А н т о н. Я знаю их имена, записал, когда изучал ваше дело…

С о ф ь я. Да? Тем лучше. Только не забудьте!

А н т о н. Хорошо-хорошо. Я выполню вашу просьбу.

С о ф ь я. Это не просьба, это условие.

А н т о н. Пусть будет так. Условие принято.

С о ф ь я. Так и скажите – люблю и помню. И скоро вернусь. Совсем скоро…

А н т о н. Скоро?

С о ф ь я. Да, скоро! Очень скоро. Только передайте обязательно!

А н т о н. Передам дословно. Обещаю.

С о ф ь я. Спасибо. (вдруг сменив тон) Что именно хотите взамен? А? Писателей у меня еще не было! Могу поцеловать! Слаще сладкого! Как вас никто никогда не целовал!

А н т о н. Спасибо, не надо. Я уже говорил, мне нужен разговор. По душам.

С о ф ь я. Странный вы! Со всей Российской империи едут ко мне, чтобы только потрогать или сфотографироваться рядом, платят бешеные деньги тюремному фотографу! А за поцелуй душу дьяволу продадут! А вы отказываетесь… Подумайте хорошенько!

А н т о н. Я подумаю…

С о ф ь я. Мне-то все равно, кого целовать. От меня не убудет… А вам память на всю жизнь… Жизнь ведь коротка! Надо уметь её прожить!

А н т о н. Я подумаю. Обязательно подумаю.

С о ф ь я. Поцелуй Соньки Золотой ручки стоит недёшево! Потомкам будет, чем похвастаться! Книжку напишете о моем поцелуе… Вся огроменная Российская империя завидовать будет!

А н т о н. Да-да, я понимаю…

Антон Павлович снова покашливает.

С о ф ь я. Чахотка?

А н т о н. К счастью, нет. Были подозрения, но все-таки нет. Сыро здесь просто… И холодно.

С о ф ь я. Как в могиле?

А н т о н. Не могу сказать, не с чем сравнивать, не был еще там.

С о ф ь я. Будете!

А н т о н. Спасибо на добром слове.

С о ф ь я. Все мы там будем! Надо ценить каждый миг! Сколько вам лет?

А н т о н. Тридцать.

С о ф ь я. Юнец!

А н т о н. Как сказать…

С о ф ь я. Что же вы пишете, очень интересно! Вы настоящий писатель или просто… того самого…балуетесь? Многие в молодости пописывают… Так что же? Любовные романы? Или криминальные? Раз к нам на Сахалин приехали… Тут, кроме тюрем, любоваться нечем!

А н т о н. «Скучную историю». Вот дописал не так давно.

С о ф ь я. И как называется ваша скучная история?

А н т о н. Так и называется – «Скучная история».

С о ф ь я. Скучная история называется «Скучная история»? А вы большой чудак, однако! Разве можно так называть? Кто же захочет читать вашу книгу, если она называется «Скучной историей»? Веселые истории писать надо!