Текст книги "Омичка навсегда. Лирика и мистика"

А город живет

 
 город живет в зачарованном сне и искрится
Подтаявший снег, и мелькают знакомые лица.
И в окнах цветы декабриста так странно алеют.
И тени бредут одиноко по снежным аллеям.
 
 
Все будет прекрасно, мальчишки уже побеждают,
Все будет отлично, и старые песни всплывают,
И в мороке снов проступают любимые лица.
Он призрачно нов, он заснежен, ну как не влюбиться.
 
 
Проснулись поэты и вышли в немые просторы,
А город живет, тот любимый, далекий, который
Нам строили деды, отцы продолжали их дело,
И вальсе забытом закружатся бабушки смело.
 
 
О эти прозренья, какое-то вечное чудо,
Царит вдохновение, тени родные повсюду,
Пусть в блеске своем утопает легко заграница,
Ей снежный мой город в пылу откровений приснится,
 
 
А мы улыбаясь в заснеженных этих просторах,
Плетем свои книги – свои выбирая узоры,
И он наше чудо, и радость, и дивная сила,
О как в этом сне и реальность легка и красива.
И в окнах цветы декабриста так странно алеют.
И тени бредут одиноко по снежным аллеям.
А город живет в зачарованном сне и искрится
Подтаявший снег, и мелькают знакомые лица
 

* На молодежном чемпионате по хоккею Россия разгромила Швейцарию

На Омск надвигается затяжной снегопад

 
В затяжной снегопад
погружается город любимый
Исчезают проулки, дома,
наши души как льдины
Вся округа бела,
и куда-то уводят сказанья,
Я узнать не могла
эти лица, туманные зданья
 
 
Растворялись и таяли
где-то в тиши неизменно
И душа трепетала,
и снежная эта вселенная,
Поражала своей красотой
и улыбкой холодной,
Я брела за тобою
Куда-то в метели. Свободной
 
 
Я казалась себе, но свернуть
не могла заблудиться,
В затяжном снегопаде
едва ли увидеть мне лица,
Не узнать, не поверить,
но вдруг саксофон путеводный,
Раздается той музыки
радость, лихой и свободный,
 
 
Этот мальчик в плену
не заметит того снегопада,
Остается любовь,
высота, и стихи, и отрада,
Остается тех чувств
и полетов нам память земная,
Я тебя не увижу,
к тебе не дойду, не узнаю,
 
 
Чем закончен роман,
и он был ли, сегодня не ясно,
Этот странный обман нас тревожит,
мой снежный напрасно,
Снеговик усмехнется,
останется боль и отрада,
Этот город очнётся
не скоро в плену снегопада
 

«В тумане все заснежило, завьюжило…»

 
В тумане все заснежило, завьюжило,
И храм театра, словно бы мираж,
Печаль и радость в мареве разбужена,
Душа немая, все теперь за нас.
 
 
И где-то там дорога к миру тянется,
И никого на призрачном пути,
И все же верю в то, что он останется,
Что хватит силы дом мой добрести.
 
 
Как мило все, как снежно все и радостно,
И ничего, что даль совсем бела,
На Любинском я ждать его останусь там,
И в мареве я снежном добрела.
 
 
А дом молчит, и ждет его вторжения,
Метельна даль и так теперь бела,
Что изменить поспешного решения,
Его предать я все же не смогла.
 
 
По коже холод пробежит и скроется,
Какая-то надежда за спиной,
А в мире все надолго успокоится,
Прекрасен и заснежен град земной,
 
 
И все еще бледны, как девы, улицы,
И никого в тумане не видать.
А сердце ждет, тревожится, волнуется,
Какая в этом мире благодать.
 

Достоевский в метели

 
Кто там в метели? Достоевский
Проходит к Тарским и молчит.
И сумерки, и в странном блеске
Звучат какие– то стихи.
 
 
Городовой и пес скучают,
И вслед им смотрит черный кот,
Метель резвится и крепчает
У старых призрачных ворот.
 
 
Ночь надвигается кошмаром,
Какой-то вой, и шум, и гул,
И в городе с его угаром,
Метель, и он туда шагнул.
 
 
Растерянно стоял и плакал,
О том, что тут пережилось,
И вдруг очнулся, и по знаку,
Небес иль ада шел он прочь.
 
 
И главы нового романа
Сгорали в суете миров,
И как – то больно, как-то странно
Звучали знаки новых слов.
 
 
Когда не воскресить героя,
И очень жалко убивать,
Стоит на набережной, спорит
С каким-то призраком опять.
 
 
И дама там в ажурной платье,
Навстречу к гению спешит.
А у него и сил не хватит
Сказать ей что-то от души.
 
 
И Омск – та серая громада,
Вдруг вспыхнул тысячей огней,
– Не надо, знаю я не надо
Нам снова говорить о ней.
 
 
Сердит и грозен губернатор,
Его помощники молчат,
И вьюга дикая с азартом
Следы там будет заметать.
 
 
Там саксофон, и скрипка плачет,
И никого на том пути.
И арестант сомненья прячет
И так торопится уйти.
 

Старый погост

На центральной аллее поворачивая от его памятника

к могиле родителей и бабушки, вольно или невольно останавливаюсь. Слышу часто: – Вы еще не дошли до Лицкевича. И здесь он в самом центре, одни были знакомы с ним

 
О, здравствуйте, снова я с вами,
Свиданье назначив отцу,
Не знаю, какими словами
Вам этот кошмар опишу.
 
 
На улицах города стужа,
И снегом гранит замело,
И Фауст по-прежнему нужен,
Что там победило добро.
 
 
Спокойный, веселый, отчаянный
Вы смотрите вдаль, замерев,
Все хуже, чем было случается,
И нынче их грустен удел.
 
 
И вновь снегопад, и ворона
Вся черная в белом снегу,
На город смотрел удивленно,
А годы бегут и бегут.
 
 
Отставки случаются скорые,
И рухнет Арена в тот час,
И Мастер, оставивший город,
С Пилатом все спорит о вас,
 
 
И пусть Его черти прессуют,
Смотрите, как кружится снег,
Ведь даже погода лютует,
Смиряя здесь времени бег.
 
 
Что было, что станет неведомо,
Я к папе сегодня спешу,
Когда в пораженье победу мы,
Увидели, по Иртышу
 
 
Шла баржа какая-то старая,
И все исчезало в тот миг,
И мрамор засыпал безжалостно
Тот снег, и Он снова возник..
 

«Тонули елки в снежной канители…»

 
Тонули елки в снежной канители,
Спешили люди в теплые дома,
А мы с тобой отчаянно хотели,
Остаться в снегопаде, и туман
 
 
Нас заставлял забыть о том, что дома,
Есть ужин и важнейшие дела.
И я к тебе по улице знакомой,
Забыв про все, веселая брела.
 
 
«Была метель», – потом я написала,
И ветер уносил печали прочь,
И лишь душа в тревоге трепетала,
И надвигалась нашей страсти ночь.
 
 
Но не было темно, угрюмо, дико,
Никто нас не сумеет разлучить,
И тот января, все было в мире дивно,
И снег – он продолжал еще парить
 
 
И мания любви меня сразила,
Своею вечной дивной чистотой,
И елка, встрепенувшись, подарила,
Нам море снега в полночи глухой.
 
 
А мы с тобой отчаянно хотели,
Остаться в снегопаде, и туман.
Тонули елки в снежной канители,
Спешили люди в теплые дома.
 

«В снегу утопает душа обреченно…»

 
В снегу утопает душа обреченно,
И здесь на спасает тебя саксофон.
И только танцует шальная девчонка
В сиянии грез и в сцепленье времен.
 
 
В снегу утопая, порхает над миром.
И хочется верить, что он устоит,
И будет звенеть в этом мареве лира,
И кто-то чужой снова станет своим.
 
 
И он не устанет за чувства сражаться,
И быть в высоте этих призрачных снов,
В снегу утопает мой город, и завтра
Уйдет, не прощаясь, князь Петр, сурово
 
 
Взирает Феврония, но виновата
Она перед ним, он не стерпит обид,
И снова несется мой Демон куда-то
Как прежде несчастен и вечно сердит.
 
 
А снег все пути в тишине замечает,
И пробки на улицах не обойти,
В снегу обреченно душа утопает,
И у дому метель заколдует пути.
 
 
И в этом покое, и в этой стихии
Печальные лица он пишет вдали,
И девы в заснеженном мире грустили,
Мечтая о вечной прекрасной любви.
 

«В снегу тонули скверы и дома…»

 
В снегу тонули скверы и дома,
Печали проступали и сомненья,
И где-то затерялись терема,
И нет любви, и больше нет паренья,
Мир погрузился в дрему до весны,
Кот просыпаться не хотел, и снова
Мне снились те фантазии и сны,
Где Русь опять печальна и взволнована.
 
 
И новый князь на пир идет с другой,
Рыдает где-то гордая княгиня,
И что нас ждет? Надежда и любовь,
И свет луны, и песня берегини.
А берег тот растает на заре,
И от него останется лишь память,
И снова снег печали разогрел,
И душу бередит ночное пламя.
 
 
И где-то там, в тумане дремлет Русь,
Она однажды снова воплотится,
Останется надежда, вера, грусть,
И к серым небесам стремится птица.
Ей ползать надоело в том снегу,
И дева снова обретает крылья,
И только птицы сон наш берегут,
В заснеженной стихии и бессилье.
 
 
Мы вспоминаем прерванный полет,
Мы снова в небеса с тобой стремимся,
А снег идет, опять идет, идет,
И в нем мы снова где-то растворимся.
 

«Похолодало, снег искрится…»

 
Похолодало, снег искрится,
Пропали все, остался кот,
Не хочется уже влюбиться,
Зима согреться не дает.
И саксофон молчит, и снова,
Художник пишет до утра,
«Разбитые мечты», и новый
Какой-то голос, и хандра,
Смеется муза, черт хохочет,
Им Домовой заварит чай,
И телефон ожить не хочет
Похолодало, ты встречай
Недолю, мелкими шагами
Она идет, скрывая суть,
И где-то там, в оконной раме
Таится призрак, смех и жуть.
Кот спит, его волнуют мало
Все наши горести, метель,
А я твержу – Похолодало,
Плету романа канитель,
И сон, как знак и откровенье,
И стон за тонкою стеной,
Как вырвать душу из забвенья,
И кто там говорит со мной,
На берегу том оживленно,
А тут заснежено с утра.
И кто-то юный, и влюбленный,
Жизнь – только вечная игра.
Когда метель сметет былое,
Являя жизни торжество,
Когда мы встретимся с тобою,
Или не будет ничего
 

«Я бреду по городу, где снег…»

 
Я бреду по городу, где снег
Заметает все к тебе пути,
Где какой-то грустный человек,
Мечется, не в силах мир спасти.
И смолкает в бездне саксофон,
У давно закрытого окна,
Раздается чей-то смех и стон,
Эта дама снова влюблена,
 
 
И отвергнув возраст и уют,
Искуситель ищет в мире грез,
Если нервы в этот миг сдают,
Только снег воспримем мы всерьез.
И замерзнув где-то по пути,
Тень его укажет нам на дом,
Я бреду по городу, пути
Вспоминаю, ангел мой, с трудом.
 
 
Возвращайся, там тоскует кот,
Все свои он сказки позабыл,
Только снег за мной все идет,
Только ангел в тишине застыл.
Никогда не кончится зима,
Замер мир в тиши, во мгле и дреме,
И дворцы молчат, и терема,
Кот все спит в пустом, но теплом доме.
 
 
Тишина пугает и манит,
Ничего от счастья не осталось
Только снег летит, летит, летит,
Остается и восторг, и жалость
 

Только сон о любимом художнике

На самом деле художник М. Врубель умер 14 апреля 1910 года, Но мне хотелось бы связать его уход с метелью последнего дня января и снежными кострами А. Блока, потому что зимой уходить не так печально, но это только вымысел автора.

 
А в городе моем искрится снег,
Жар-птицей солнце зимнее слепит.
И перепутан тот и этот свет,
И дева не поет, а лишь скрипит.
В заоблачной дали так ясен миг,
И так далек от зимнего костра
Усталый Блок, или его двойник,
Он ищет истину и пьет с утра.
А истина в вине, но лишь вина,
А не вино, в душе моей тоска,
А в городе моем, лишившись сна,
Поэт все пишет, как же ночь горька.
Без страсти и без женщины родной,
Уют и пыл он отвергает, тень
В тиши склонилась снова надо мной,
И кот шипит, и слишком много тем,
Чтобы вина не сделалось вином,
А разбавлялась горечью потерь.
И как метель металась за окном,
И пела песню дивная метель….
Холодный свет, прощается январь,
Он был спокоен и размерен, но
Расслабиться поэтам не давал,
В окно стучится к нам февраль шальной
На целый день обычного длинней,
Прибавит снова радостей и бед,
Я убеждаюсь, истина в вине,
Меня вина ведет на белый свет.
И затаись у снежного костра,
Гадаю, а какой сегодня год.
А может тот, когда беда с утра,
И Врубель в забытьи своем умрет…
И бледный Блок его царевну вновь
Разглядывает в снежной тишине.
И выбравший покой, уют земной,
Отправлен в мир иной, там тоже снег.
Там февраля извечная тоска,
И сила грез, нахлынувших с утра,
Допишет Лебедь слабая рука,
Присядет возле снежного костра
И растворится. Больше нет вина,
И есть вина за прошлое. Тайком
Исчезнет Лебедь. так темна она
В обличье белом, и уютен дом,
И дым, и пар, и все теперь без них,
Ну а февраль надвинется, как сон.
И только там, в пустыне грез моих
Он вечно темен. и всегда влюблен.
Бессмертие на княжеском пиру,
Как чашу круговую он возьмет,
Метели в этот миг навек замрут.
И он уйдет в тот снежный хоровод,
Когда весна так страшно далека,
Когда метель покоя не дает,
Он больше не удержит кисть в руках,
И потому безропотно уйдет
О как они похожи в этот час
Художник и поэт в метельной мгле,
И где-то там сердца еще стучат,
Когда лютует смерть на их земле.
 

Блоковская метель в Омске. Призрак

 
В метели и тоске мелькнул он и растаял,
Король снегов бескрайних, печалей и тревог.
О сколько я просила, чтоб он меня оставил,
Но появлялся снова великолепный Блок.
 
 
Он смотрит на безмолвье снегов и тех метелей,
Что замели дороги, в покинутый им дом,
И скрылись все поэты, костры все отгорели,
А он стоит устало за призрачным окном.
 
 
И груз бессмертья давит, и кто зовет обратно?
За белыми снегами не рассмотреть лица.
Марина или Анна? Да обе, вероятно,
Одна уйдет внезапно, другая до конца
 
 
Пройдет свой путь и будет и петь, и плакать снова,
В «Поэме без героя», возникнет только он,
А вьюга завывает, и в плаче Домового
Тоска о пережитом и колокольный звон.
 
 
А он стоит в метели, покинуть нас не в силах,
И жив иль мертв не ясно, я не могу понять,
Но музыка Вселенной с ним в бездну уносилась,
О, как хотелось снова согреть его, обнять.
 
 
Когда он там, в метели, над ним не властно время,
И все-таки осталась лишь скрипки там тоска,
И лик Прекрасной Дамы, и горькие сомненья,
Холодная усмешка, надолго, на века.
 
 
О сколько я просила, чтоб он меня оставил,
Но появлялся снова великолепный Блок.
В метели и тоске мелькнул он и растаял,
Король снегов бескрайних, печалей и тревог.
 

Мифический Омск

 
И что нас занесло в тот Омск, не понимаю,
Какое там число и день какой —не ясно,
Но там Городовой внезапно оживает,
И лает рядом пес, и пленник тот напрасно
Пытается понять всю прелесть увяданья,
Там осень, милый мой, там все совсем не так,
Бал снова назначают, романсы, и свиданья,
Горит звезда во мраке, рассеивая мрак.
 
 
Художник пишет ночь и незнакомку, вижу,
Печали и тоска остались позади,
И кто-то приезжал из модного Парижа,
И кто-то уходил во тьму аллей, шаги
Его еще слышны отчетливо в тумане,
Каких-то дивных снов, дуэлей и страстей.
Ход времени меня заманит и обманет,
А мне б к роману вновь и там у нас хоккей,
 
 
Но нет, в плену времен останусь до рассвета,
И щелкает затвор, и город потрясен.
Какие-то слова, какие-то приметы,
Мой город погружен в такой тревожный сон.
И сон в плену страстей забытых будет длиться,
И будет полыхать звезда над Иртышем,
Рыдает кто-то там, а кто-то вновь влюбился,
И все неповторимо, и так прекрасен сон.
 
 
Нет Любочки на месте, и Любинский сияет,
И спутник мой сеется: – Ну что опять, опять,
Пора бы пробуждаться, тот город уплывает,
И продолжает скрипка над городом звучать.
И спутав времена иду к тому причалу,
Где мне свиданье вновь назначит генерал,
Скрипач был стар и сед, но музыка звучала.
И холодок столетья нам плечи обнимал
 

Преображение, Любовь

 
По топким болотам полжизни упрямо бродила,
Любила смеяться и плакать всегда невпопад.
И глаз этих синих бездонных не находила.
Все как-то не так, только кто в этом был виноват.
 
 
Оставив стихи, я бесхитростной прозой дышала,
И даже спокойней, забавней порой все казалось.
И только Пегас улетал в эти дали устало.
И только художник порою в тиши любовался
 
 
Закатом в сирени, и тихой такою погодой,
И птицей летящей куда-то, как будто специально.
– Зачем это нам, если в мире леса и болота,
И скрыты в них души людские и вечные тайны.
 
 
– Но что с тобой снова, твой князь он обратно вернется
Из мира другого, он все одолеет в пути.
Да как мне поверить, и ежик в ответ рассмеется.
– Я слишком устала, он больше не сможет прийти.
 
 
– Не надо мой ангел, и это пройдет, как бывало.
И крылья расправив, ты снова поднимаешься ввысь.
И он улыбался, а я, отстранившись, молчала.
Рождалась картина и медлила дивная кисть.
 
 
И вдруг я увидела глаз голубых поволоку.
И брови вразлет, и улыбку беспечную там.
– Да, я угадал? – он спросил. – Это было жестоко.
– Но, правда, скажи мне, я князя опять написал.
 
 
Тогда убежала, на Любинском ранние листья,
Еще золотые Стрибог мне упрямо бросал.
И вдруг столкновенье в толпе, это было, как выстрел,
И глаз поволока, и страсти внезапной накал.
 
 
Стоял удивленно, смотрел, улыбаясь, устало:
– Откуда, мой ангел? – спросил, и смеялся потом.
И я поняла, что его я сегодня узнала,
И трижды столкнувшись не думала я о другом.
 
 
И кофе остыл, и свеча так тревожно мигала
На старенькой кухне, куда мы ввалились, смеясь.
По топким болотам к нему я полжизни шагала.
И прав мой художник, явился прекраснейший князь.
 
 
Но как мне поверить, что в мире такие бывают?
Что снова вернутся и страсти ко мне и стихи.
И только во мраке звезда, отражаясь, сияет
На глади старинного зеркала снова блестит.
 

«И как из рога изобилья…»

 
И как из рога изобилья,
На землю снег летел устало,
И прогибались птичьи крылья
И ангелы в снегу витали.
А в тишине ночной мелькали
Какие-то иные тени,
И снова там торжествовали
В пылу прозренья и смятенья.
 
 
Был день отмечен белым камнем,
И счастье хрупкое парило,
И канул в бездну грустный Каин,
И Авалю так пусто было.
Но это все иная вера,
А в снежных сказках проступала
Кикимора – краса химера,
И нас она очаровала.
 
 
И там, вдали душа белела,
Заснежено вздыхали шири,
И в тишине звезда алела,
И мы с тобой там застыли,
В водовороте грез забытых,
На сны и миражи похожих,
Там снег из рога изобилья
Слетал в тумане на прохожих.
 

«Сибири бурная стихия…»

 
Сибири бурная стихия,
И широта ее извечна,
И это есть все та Россия,
Она раздольна, человечна.
Здесь нет столичного кошмара,
И никогда его не будет.
И в мире новом, словно в старом
Живут совсем другие люди.
Здесь первозданна и прекрасна
Любая дивная стихия,
И только этот вечный праздник,
Что есть Сибирь у той России
Петра нелепая громада,
И Грозного немая сила,
Сошлись и трогать их не надо,
Сибирь моя всегда красива.
Она проступит в тех сказанья,
В тех снах о горести и рае
Живет ее очарованье,
В брильянтах сказочных играя.
И никакая спесь чужая
Ее не сломит, и чаруя
Живет Сибирь моя родная
Весь мир оставшийся волнуя.
А ей-то никакого дела
До тех, кто там, в сиянья рая.
Живут отчаянно и дерзко
До срока в пустоте сгорая.
Мы здесь, безбрежные просторы
Нас окружают в снежной сказке.
И мир прекрасный и упорный,
Достоин и тепла, и ласки
 

Сага о Добрыне и Руси

 
Поднимается сила могучая,
Просыпается Русь моя милая,
Встало солнце за черными тучами.
И русалки, и вещая сила там,
Все в потоке несется отчаянно,
Да к свободе стремится и верится,
Что не будет дороги печальной нам,
Что беда вся в муку перемелется.
 
 
Солнце яркое в небе появится,
Дева красная в поле закружится
И Добрыня на битву отправится,
С чародейкой он Русью подружится.
Никакие Горынычи грозные,
Никакие Кащеи спесивые
В плен его не возьмут ночью звездною.
Наградит Святогор его силою.
 
 
Все дороги ведут его к Ирию.
И пусть в Пекле Кащея разоряется.
Но не будет земли тут красивее,
И Добрыней она охраняется.
И живет она, Богом хранимая,
И в объятиях Велеса нежится,
И всегда остается любимою.
И наполнена негой и нежностью.
 
 
Встало солнце за черными тучами.
И русалки, и вещая сила там,
Поднимается сила могучая,
Просыпается Русь моя милая,
Улыбается солнышку ясному,
И заре золотой улыбается,
И не будет земли тут прекраснее,
И росою она умывается.
 
 
Пахнет медом и травами во поле,
Берегини нам всем улыбаются,
И мамаи призывными воплями
За девицею той устремляются.
А она лишь хохочет упрямая,
Ускользая от ворогов, тешится,
И Добрыню все ждет, и упряталась
От бабаев, им дева мерещится.
 
 
Не унять им те страсти коварные,
Не забыть им те очи насмешницы,
И живут они в мире бездарные,
И ничем никогда не утешатся.
Только сила ее безграничная,
В тех озерах лесных отражается,
И поляны ее земляничные,
И поля, что полны урожаями,
 
 
Все вокруг золотится и нежится,
И звучит в поле песня протяжная,
И Батый перед ней не удержится,
И Мамай удирает отчаянно.
Он за лебедью к пропасти бросился,
И она улыбалась растерянно,
И в объятьях Добрыни без робости,
Дева Русь так легка и уверена.
 

«В аду страстей любовь его металась…»

 
В аду страстей любовь его металась,
И проступала, исчезая вновь.
И в снегопаде снова затерялась,
И скрылась где-то, лишь настала ночь.
А ночь была страстна и так печальна,
Что вспоминать едва ли захочу.
И только тайна, призрачная тайна
Осталась на страницах грез, свечу
Рука погасит, остается вера
В то, что и его душа осталась жить,
Угрюмый комиссарский хрип и те химеры,
Способные и бога задушить,
А он лишь адмирал на этом свете,
Да и на том, высок и так красив,
И уносил опять куда-то ветер
Любимой песни призрачный мотив
Она еще жила, она кружила
Над нашими домами и рекой,
Его мы помним, живы иль не живы,
Идем за путеводною звездой,
И пусть во тьме историки немеют
И брызжут снова ядом палачи,
Но изверги коснуться не посмеют
Его почти погашенной свечи.
И где-то Анна в пелене тумана,
Укрытая от мира суеты,
Горит звезда нагадано-нежданно,
Всех перебили горе – палачи,
И только он стоит во тьме кромешной,
Живее всех живых, и в той тиши,
Каким-то благородством веет вечным
От этой песни светлой и души
 

«И Демон, сидящий на склоне скалы…»

 
И Демон, сидящий на склоне скалы
В отчаянье смотрит на звезды,
Ему не понятно безумье игры,
И кажется все не серьезным.
Но надо подняться, куда-то идти,
Позировать, звать, отзываться,
И Пан, как всегда, у него на пути,
И некуда больше деваться.
Художник устало испортит портрет,
И суть его явит иную,
О сколько безжалостных горестных лет
Красавцев безумцы рисуют,
Колдуют, творят, а пришел Дориан,
В немой и извечной печали.
И дева допишет в печали роман,
И призраков дамы встречают.
Боятся кометы, и странный излом
Их души в тумане терзает,
А Демон мечтает совсем об ином,
О чем? Да и сам он не знает.
Ему не понять то безумье игры,
И той красоты одичанье.
Поэтому замер на склоне скалы,
В тревоге, в печали, в отчаянье
Блеск каменных глыб или это цветы?
Какие-то чудные лики.
Душа задохнувшись от той высоты,
Обрушится в пропасти с криком,
И там, где Тамара, убитая им,
Уносится с ангелом в небо,
Лишь мертвых иллюзий останется дым
Остатки огня в глыбе снега