Текст книги "Кольт полковника Резерфорда"

* * *

«Брэндивайнз» являл собой эрзац английской таверны, с вывески которой посетителям жизнерадостно салютовал пивной кружкой заметно окосевший Генрих Восьмой. Внутри зал был отделан деревянными панелями, официантки щеголяли в костюмах средневековых служанок, свечи в черных канделябрах посреди дубовых столов тщились рассеять интимный полумрак, а меню пестрело названиями типа «Старо-добрый плывун-чеддер» или «Мясо Кромвеля», пикантная прелесть которых едва ли могла быть по достоинству оценена здешней публикой. Заведение не из тех, в каких привыкла расслабляться Рита, но его хозяин был активистом Национальной стрелковой ассоциации и давал приличную скидку людям из оружейного бизнеса. Вот и сейчас добрая половина дельцов уже прикрыла свои лавочки и переместилась от выставочных стендов поближе к стойке бара. Несколько знакомых окликнули ее по имени и помахали руками, но никто не позвал к себе – она была этому только рада. Заняв столик рядом с дверями уборной, Рита перехватила пухлую блондинку, чьи высоко подтянутые сиськи так и норовили вырваться на свободу из форменной крестьянской блузы, и заказала пару двойных виски, кружку «Миллера» и порцию арахиса. Она еще ждала выпивку, когда на пороге мужской комнаты, застегивая на ходу брюки, нарисовался коренастый латино в майке с надписью: «Стволы и перья фирмы „Фрейтас“». Заметив ее, он расплылся в ухмылке:

– Привет, Рита! Как делишки?

– Отсос и отвал, Хорхе, – сказала она. – А у тебя?

Тот пожал плечами:

– Для пятничной раскачки терпимо. А вот завтра надо будет крутануться по полной.

Он явно ждал ее реакции. Рита сказала: «Да уж…» – и посмотрела сквозь собеседника, который справился, наконец, с ширинкой и отбыл, напоследок бросив: «Пока».

Первая порция виски привела ее в норму, после второй она почувствовала себя способной к общению и уже пожалела о том, что так быстро отшила Хорхе. Ей захотелось перекинуться с кем-нибудь парой слов насчет Джимми. «Только представь, – сказала бы она, – я сейчас явлюсь обратно на выставку, или в мотель, или куда еще, где он там завис, и что я увижу? – он сидит, как лунатик, пялясь на старый кольт и сочиняя одну из этих своих историй. Я не говорю, что эти истории дрянь, совсем нет. Если у него такая манера делать дела, ради бога, – против самих манер я ничего не имею. Я только хочу, чтоб для него дело было важнее фантазий». На это Хорхе ответил бы примерно так: «У Джимми, понятно, мозги слегка набекрень, ну и что с того? Грех тебе на него наезжать, Рита! Если на то пошло, парень способен зараз срубить бабки, какие хрен сделает кто-нибудь из нас. Таков ваш бизнес: то сидишь на коне, то по горло в говне. А если соскучилась по стабильности, делай, как я, – гони ширпотреб по две-три сотни за штуку…» Беседа в таком духе пошла бы ей на пользу. Следом закономерно возникла другая тема: тот самый кольт. Он и очередная история Джимми могли втянуть их в серьезную заваруху, ну так ведь это уже не впервой, и раньше они всегда выпутывались. Пока она держит ситуацию под контролем, все будет о'кей.

Официантка принесла еще пару двойных. Рита отхлебнула виски и стала раздумывать, стоит ли им ехать в Норт-Бенд или сделать паузу до Якимы. Все зависит от того, продаст ли Джимми «беретту».

– Мисс Уайтлоу?

Бледнолицый дылда с густыми усами, вежливо лыбясь, навис над ее столиком. Из-за его локтя выглядывал коротко стриженый юнец-альбинос с розовым херувимским ртом, будто бы противоестественно трансплантированным с картин старых итальянских мастеров на обезьянью во всех прочих отношениях физиономию. Дылда протянул ей ладонь.

– Отвянь. Только без рук, – сказала Рита. Он продолжал улыбаться.

– Примерно час назад я имел беседу с вашим компаньоном.

Ничего себе парочка. Вожак стаи и шакалистый скаут. В данный момент они ей даже глянулись, делая скидку на ее пристрастие ко всей этой расистской швали.

– Вот как? – сказала она. – И что вы думаете?

– А о чем я должен думать?

– О Джимми. Что вы думаете о парне?

Мужчины обменялись взглядами, которые Рита прочла так же легко, как если бы они подняли над головами плакат: «Мы имеем дело с пьяной индианкой».

– Сказать по правде, – сказал главный, садясь напротив нее, – мне он показался несколько близоруким.

– «Несколько близорукий». – Она попробовала это определение на вкус. – Сказано так себе, однако спорить не буду.

Младший тихонько опустился на стул и замер. Его пугливая осторожность навела Риту на мысль, что этим действием он рискует навлечь на себя неудовольствие шефа.

– Я предложил ему четыре тысячи за старый кольт, но он ни в какую, – сказал большой человек. – Я подумал, что мы – вы и я – могли бы решить этот вопрос между собой.

Рита погрозила ему пальцем, стараясь вспомнить имя:

– Майор. Борчард. Я угадала?

– Рэймонд Борчард, – представился он после небольшой паузы. – Вы наверняка слышали обо мне от Лоретты Сноу.

Взрыв хохота у стойки отвлек ее внимание. Кори Саутер, владелец фирмы «Оружие и военные сувениры», готовился позабавить почтенную публику демонстрацией своей задницы. Он уже приспустил штаны, повернувшись спиной к товарищам по бизнесу, один из которых держал наготове вилку, намереваясь добавить свежатинки к своему мясному салату.

– Лоретта Сноу, – повторил Борчард нетерпеливо. – Она имела с вами разговор, не так ли?

– Если вы о той белой курочке, что раскудахталась сегодня на выставке и чуть не вся изошла на сопли, то оно так и есть, – сказала Рита.

Борчард опустил правое веко, словно проверяя прицел; улыбка растаяла в гуще его усов. Надо же, подумала Рита, а он, оказывается, не любит, когда кто-то дурно отзывается о крошке Лоретте. Странно, если учесть отношение самой курочки к доблестному майору.

– Откормлена птичка на славу, – продолжила Рита. – Когда такую жаришь, можно не мазать салом сковородку.

– Я хотел поговорить о кольте, – сказал Борчард.

– Валяйте. – Рита приступила к четвертой порции виски.

– Я даю за него пять тысяч. Прямо сейчас.

Она сгребла с блюда пригоршню арахиса, запрокинула голову и поймала ртом несколько орешков.

– Продажами занимается Джимми, – сказала она, жуя.

– А чем занимаешься ты, дорогуша? – подал голос юнец.

Борчард среагировал без промедления:

– Рэнди, я сам разберусь!

Рэнди склонил голову, недобро взглянув на Риту из-под белесых бровей.

– Незачем срывать злость на своем сучонке, – сказала Рита майору. – Что бы он там ни вякал, мой взгляд на вас это мало изменит.

Борчард откинулся на спинку стула:

– Я догадываюсь, что Лоретта успела отравить колодец, но справедливости ради вам не помешает выслушать другую сторону.

– В гробу дубовом я видала вашу Лоретту. – Рита сделала сочное ударение на имени. – Суть в том, что я вообще терпеть не могу бледнолицых.

Кто-то включил в сеть джукбокс, и тот стартовал сразу на припеве «Glory Days»[3]3
  «Дни славы» – один из суперхитов Брюса Спрингстина с его многократно «платинового» альбома «Born in the U.S.A.» («Родившийся в США», 1984).


[Закрыть] с оглушительным ревом, полностью исключавшим возможность беседы. Раздались протестующие крики, и через несколько секунд автомат заглох.

– Почему же тогда, – спросил Борчард, – вы работаете с белым напарником?

– Джимми не этот ваш «истинный ариец». У него бывают видения, совсем как у людей моей расы.

Рэнди презрительно фыркнул. Майор взглядом велел ему заткнуться и, обернувшись к Рите, воспроизвел свою дежурную улыбку:

– На мой взгляд, он несколько заторможен. Но я подумал, что у вас-то хватит мозгов не упустить хорошую сделку.

Рита допила пиво и вручила пустой бокал проходившей мимо столика официантке.

– Пять тысяч наличными, – сказал Борчард.

– Эта пушка не иначе как священный амулет. Накиньте еще столько же, и я посмотрю, что можно будет для вас сделать.

– К черту! – Рэнди хлопнул ладонью по столу и с вызовом посмотрел на Борчарда: – Не пойму, чего вы церемонитесь с этой долбаной черножопой скво?

– Ты бы лучше не дрыгался, Рэнди, – сказала ему Рита, – а то папочка больше не даст тебе поиграть со своим пулеметом.

Борчард повернулся к спутнику:

– Подожди меня в машине.

– Какого дьявола, Рэй?! Я только…

– Быстро в машину!

– Разве я была не права? – сказала Рита вылезавшему из-за стола юнцу. – Ну вот ты и обкакался, дружок.

Когда Рэнди исчез, Рита заметила:

– Ребенок сильно запущен. Боюсь, ему уже ничто не поможет.

Борчард водрузил локти на стол:

– Никто другой не даст вам пять тысяч за этот кольт. Если Лоретта просила не продавать его мне, я легко могу провести сделку через третьих лиц. Но прежде чем обсуждать этот вопрос, я хочу сказать пару слов о Лоретте. Женщина она не злая, но здорово наловчилась использовать мужчин. Я думаю, она манипулирует вашим Джимми. Использует его в игре против меня. У нас с ней была связь, и… – Он покачал головой, оставляя время для ответа, но не дождался его и спросил: – Ну так что?

– Разве я вам не сказала? Это не мое дело.

Официантка принесла ей пиво и еще одну порцию двойного. Выставляя виски, она улыбнулась Рите:

– Это за мой счет, милочка.

Рита вытянула из кармана рубашки несколько купюр и дала ей десятку со словами: «А то потом забуду».

– Я думал, вы не любите белых, – сказал Борчард.

– Кроме тех, кто угощает меня виски.

Над их головами перекатывались волны ресторанного шума: взрывы смеха, обрывки споров на спортивную или оружейную темы и прочий застольный треп. Спустя сутки, субботним вечером, далеко не все из них будут так веселы. Пойдут жалобы на плохую организацию, упадок спроса и все такое. Вечер пятницы был лучшим временем любой выставки. Впрочем, подобные ностальгические размышления сейчас мало занимали Риту. Четыре двойных виски – и она всюду чувствовала себя как дома.

– Мне нужен этот кольт, мисс Уайтлоу, – сказал Борчард.

– Обратитесь к Джимми.

– Я обращаюсь к вам. – Он подался вперед, его руки заскользили, вторгаясь на ее часть стола, – еще немного, и он до нее дотронется. – Если что, я ведь могу и надавить.

Ярость поднялась в ней, как столбик ртути в раскаленном термометре.

– Убрал бы ты подальше свои потные ручонки, – сказала она, – не то мигом станешь девятипалым.

Борчард отодвинулся, а она приложила ко лбу бокал с пивом, чтобы немного остыть.

– Я назвал свою цену и больше торговаться не намерен, – заявил Борчард.

Учитывая его страстное желание получить этот ствол при столь же страстном нежелании курочки продать его майору, Рита, знавшая, каким манером Джимми сочиняет свои истории, попробовала представить, куда фантазии заведут его на сей раз. И куда это все может завести ее.

– Я вас вполне понимаю, – сказала она Борчарду. – Вы видите перед собой стервозную индианку, которая вылупилась на белый свет из какой-нибудь резервации, какой-нибудь гнилой дыры вроде Браунинга. Она, если что, умеет за себя постоять. Кто знает, вдруг у нее в сапоге спрятан охотничий нож… и вдруг она пустит его в ход. Но, так или иначе, она величина известная. Вы уверены, что, навешав этой скво на уши третьесортной лапши, можно убедить ее в чем угодно.

Борчард выпрямился на стуле, весь внимание.

– А вот Джимми – его разгадать не так легко. Вы посчитали его тормозом, а на деле он будет поумнее многих. Правда, его папаша был тот еще воспитатель, но совсем выбить из парня мозги он не смог. Кое в чем котелок его варит по полной программе. Он, например, встречает человека, заставляет его раскрыться, а потом переиначивает характер на свой лад и вставляет его в одну из придуманных им историй. Классных, скажу вам, историй! Джимми никогда их не записывает, но может выдать всё наизусть как по писаному, не упустив ни слова. Кто-то может считать его поверхностным типом, этаким лохом, подвинутым на старых пушках, но он куда сложнее и глубже. Никогда не знаешь точно, чего от него ждать.

– Я верю, что он великий гений, – сказал Борчард, – но какое отношение это все имеет к кольту?

– У меня двое детей, – продолжила Рита. – Сейчас я пристроила их у своей тетки, а в ту пору, когда я познакомилась с Джимми, они еще жили со мной. И вот как-то вечером мне надо было уйти, а малышей оставить не на кого. Ну Джимми и вызвался помочь. И он сумел найти к ним подход. Вернувшись домой, я нашла детей висящими на стенке, – Джимми прибил их крепежными скобами за края ночных рубашек, распялив, как охотничьи трофеи. Эти бесенята его достали, и он решил таким способом их успокоить. Но они и тут продолжали его доставать. Им очень понравилось висеть на стене, и они загоняли Джимми просьбами принести им то лимонад, то конфеты… – Она рассмеялась. – Я, понятно, сперва взбеленилась, но потом признала, что все это чертовски забавно.

– Это вы к тому, что он и меня может распять на стенке?

– Я вам советую не давить на Джимми – он сам вроде как паровой котел с высоким давлением… Неизвестно, что выйдет, если сорвете крышку.

Борчард дал отдых своей улыбке и нахмурился, явно желая показать, что его отношение к предмету остается неизменным.

– Я предлагаю пять тысяч за пистолет, который в ином случае вы не продадите и за две. Вы не можете это отрицать. И вам не выжать из меня ни цента больше.

– Думаю, если бы я показала вам яму в земле и предупредила, что на дне ее стоит медвежий капкан, вы бы все равно туда прыгнули, чтоб лично убедиться.

Борчард, похоже, принял ее слова за комплимент.

– Я не привык поворачивать назад, пройдя полпути, – сказал он.

– Рита? – К столику подвалил бородач в кожаном жилете и ковбойке. Его сопровождала утомленного вида седая женщина, прижимавшая к груди меню.

– Можно к вам подсесть? – спросил бородач. – Если, конечно, у вас не деловой разговор. Свободных мест больше нет, а Мамуля весь день на ногах.

– Нет проблем, Дуг. Мы уже закончили. – Рита сдвинулась ближе к столу, чтобы они смогли протиснуться между ее стулом и стенкой.

Борчард поднялся.

– Я старался все уладить по-хорошему, – произнес он, как бы сожалея, что ситуация обернулась подобным образом, хотя, конечно же, не он окажется в итоге пострадавшей стороной. – Что ж, буду стараться сильнее.

– Смотрите, не перестарайтесь, – предупредила Рита.

– С кем это ты трепалась? – спросил Дуг после ухода Борчарда, тогда как Мамуля была поглощена изучением меню, открытого на гамбургерной странице.

Когда исчезло напряжение, вызванное присутствием Борчарда, виски взяло свое, и Рита «поплыла».

– Так, один хрен козлиный, – сказала она, – по кличке «Майор».

* * *

Номер 322 в «Под красной крышей» был не из ряда вон: облезлый серый ковер на полу, темно-красные портьеры, стол рядом с дверью, пара кресел и туалетный столик светлого дерева с трехстворчатым зеркалом, в котором отражалась впечатляющих размеров кровать. Впрочем, Джимми, лежавший на кровати в одних трусах, пристроив на груди кольт, в данный момент видел совсем иную обстановку: закрыв глаза, он видел спальню Сьюзен в гаванском особняке Резерфордов. Там, меж шелковых подушек и тюлевых гардин, в окружении старинной испанской мебели, она лежала в объятиях своего любовника, Луиса Карраскела. С этим самым Луисом была проблема: Джимми никак не удавалось его прочувствовать. Он уже догадывался, что Луису будет отведена роль механизма – несложного, но необходимого для продвижения действия, а работать с такими чисто механическими персонажами Джимми не любил. Впрочем, особого выбора у него сейчас не было. Образ оставался бледным и расплывчатым; возникало ощущение, что в истории должен появиться еще один персонаж, который займет место, изначально намеченное им для Луиса. А пока что он видел Луиса только глазами влюбленной в него Сьюзен – на данном этапе повествования этого было достаточно…

За их первой, состоявшей из полунамеков беседы в президентском дворце последовали осторожное ухаживание и полные тревоги тайные встречи, но постепенно любовники осмелели, благо развитию их отношений способствовали регулярные поездки полковника Резерфорда в Гуантанамо, которые обычно растягивались на неделю… За все время их связи Сьюзен ни на единое мгновение не усомнилась в том, что этот ласковый, умный, смуглокожий красавец был послан ей не иначе как самим Господом Богом. Его живость и остроумие, как и его нежность в любовной игре, были так не похожи на властные, зачастую неуклюжие и грубые сексуальные повадки полковника, что Луис порой представлялся ей дарованным свыше даже не как любовник, а как некое сильнодействующее лечебное средство. Никогда прежде она не была столь счастлива и, целиком поглощенная этим чувством, просто не находила времени задуматься о возможных последствиях.

Сначала она всерьез рассчитывала стать женой Луиса, но вскоре осознала, насколько трудно будет добиться развода с человеком, имевшим в этих краях такое большое влияние. Луис был в какой-то степени защищен своими родственными связями, но, при невозможности отомстить иным способом, полковник вполне мог погубить его деловую репутацию. Родные Сьюзен были еще более уязвимы. При начале бракоразводного процесса полковник неминуемо потребует назад все деньги, данные взаймы ее отцу, что приведет семью к разорению. Таким образом, едва почувствовав вкус и близость свободы, Сьюзен обнаружила, что находится все в том же заточении, лишь усложнившемся психологически и ставшем оттого еще труднее переносимым. Сладость и пылкость их с Луисом объятий усилили ее отвращение к постельным трудам полковника. Она и раньше никогда не шла ему навстречу, оставаясь покорной, и только. Теперь же она стала противиться его домогательствам, а он в ответ брал ее силой, подавляя физически и морально, – сделать это было нетрудно, учитывая ее беззащитность. Луис неоднократно заявлял, что готов вытерпеть все, что ему уготовит полковничья месть, лишь бы Сьюзен согласилась уйти к нему, однако она не хотела причинять вред столь многим людям в порядке платы за такую ничтожную, в сущности, вещь, как свое личное счастье. Нельзя также забывать, что ее воспитывали в старой традиции, согласно которой покорность мужу была священным условием брачного контракта, и даже равнодушие и грубость полковника Резерфорда не избавляли ее от чувства, что в данном случае правда была на его стороне.

Луис, любивший Сьюзен не менее страстно и искренне, чем она его, все чаще впадал в отчаяние, не видя выхода из этого заколдованного круга. Что, в конце концов, он мог предпринять? Она запретила ему вступать в открытое противоборство с полковником, и Луис был не в силах пойти ей наперекор. Мысль о том, чтобы убрать полковника с дороги путем какой-нибудь хитрой комбинации, не раз приходила ему в голову, как и мысль о банальном убийстве. Однако он был недостаточно ловок и подл для реализации первого варианта и не обладал хладнокровной жестокостью, необходимой для осуществления второго. В свою очередь Сьюзен понимала, что, если она так и не решится разорвать постылые брачные узы, ей надо будет отказаться от Луиса. К последнему ее побуждала и мучительная боль, которая читалась на лице ее возлюбленного при каждом свидании, но у нее не хватало духу отказаться от того единственного, что привносило радость и утешение в ее тоскливый застенок. Она неоднократно говорила Луису, что им нужно расстаться, но уступала его мольбам и отказывалась от своего намерения. Разумеется, продолжать в том же духе, вновь и вновь откладывая окончательное решение вопроса, было безрассудством, но настоящая любовь, как известно, плохо дружит со здравым смыслом.

Когда полковник в очередной раз покидал столицу, Луис, дождавшись одиннадцати часов вечера, взбирался на каменную ограду усадьбы с ее западной стороны. Со стены он дотягивался до нижней ветви громадного дерева и по ней перелезал на навес, покрывавший часть двора между оградой и домом. С противоположного края навеса он в прыжке доставал до мощных виноградных лоз, которыми была увита желтая стена дома, и по ним поднимался к окну спальни Сьюзен. Поскольку она всегда запирала на ночь дверь своей комнаты (кроме тех случаев, когда полковник загодя уведомлял ее о своем намерении посетить супружеское ложе), они с Луисом могли не опасаться, что до утра их потревожит кто-нибудь из прислуги. На рассвете любовник отправлялся в обратный путь, который осложняло то обстоятельство, что ветви дерева непосредственно под окном были слишком тонки и не выдержали бы его веса. Поэтому Луису приходилось спускаться по лозам до самой земли и пробираться к ограде через густой кустарник. Наибольшую опасность представлял участок двора между домом и зарослями, поскольку здесь надо было незаметно проскользнуть мимо черного хода, имея в качестве прикрытия лишь молодую пальму, совсем недавно посаженную рядом с крыльцом. Лестница, начинавшаяся сразу за дверью черного хода, вела на второй этаж, где в глубине коридора находилась комната экономки Марианы. Зачастую дверь была распахнута, ибо эта особа, страдая бессонницей, имела обыкновение среди ночи совершать моцион и по возвращении не всегда давала себе труд ее притворить. Дело, правда, облегчалось тем, что неизменный распорядок дня экономки включал принятие ванны в период между половиной шестого и шестью часами утра, и Луис подгадывал свой уход под эти водные процедуры…

* * *

Дверь номера 322 шумно распахнулась, прервав течение его мыслей, и в комнату вошла Рита. Джимми не сразу удалось сфокусировать на ней взгляд – так он был поглощен своей историей. Покоившийся на его груди кольт был тяжелым и теплым, как брикет полурастаявшего сливочного масла. Рита швырнула ключ на стол, опустилась в кресло и приступила к процедуре снятия обуви. По осторожной сосредоточенности ее движений Джимми сразу определил, что его напарница сильно пьяна.

– Каково оттянулась? – спросил он.

Рита издала звук, отдаленно похожий на саркастическое хмыканье:

– Лучше не бывает! «Брэндивайнз»… это типа масленичного карнавала.

– Я сделал «беретту», – сказал Джимми.

Она подняла голову:

– В свою цену?

– Со скидкой на оплату налом. Десять процентов.

– Он заплатил налом? Без дураков?

– И до кучи прикупил футляр – тот, с бархатной подкладкой. Кроме того, я закинул удочку насчет кольта.

– Это как?

– Взял у Боба Очада лэптоп и связался по электронке с профессором в Пулмене – тем самым, что купил у нас винтовку из Уэйко[4]4
  Техасский городок, в котором базировалась Ветвь Давидова – ультраправая религиозная секта во главе с Дэвидом Корешем. Большинство ее членов погибли в апреле 1993 г. при пожаре, возникшем, когда ФБР после двухмесячной осады дома Кореша (начатой по информации о собранных сектантами автоматах и гранатометах) устроило штурм.


[Закрыть]. Я написал, что располагаю личным оружием Боба Чэмпиона, и парень прямо загорелся. Хочет встретиться с нами в Норт-Бенде. – Джимми отложил кольт в сторону. – Пора бы нам завести свой лэптоп. Надоело всякий раз клянчить его у Боба.

Рита совладала с правым ботинком, который отлетел к кровати, а вынутый из него охотничий нож лег на стол рядом с ключом, после чего настала очередь левого.

– Да ты и впрямь ловкий бледнолицый торгаш, Джимми! Я должна научиться тебе доверять.

– Ты все время так говоришь, – заметил Джимми, – и по большей части впустую.

Она рассмеялась, и это был первый искренний смех, который Джимми услышал от нее за многие дни.

– Ну, дела! – сказала Рита. – Не успела я напиться, чтобы утопить печали, как пришла пора пить за успех.

Он кивком указал на туалетный столик:

– В правом верхнем ящике.

Все еще в одном ботинке, она шагнула к столику, извлекла на свет пинту «Блэк Джека», после чего исчезла в ванной и появилась спустя несколько секунд со стаканчиком для полосканья рта, до половины налитым виски. Привалившись к дверному косяку, она сделала добрый глоток.

– Чертовски мило с твоей стороны, Джимми. Ты и обо мне подумал.

– На думы о тебе уходит все мое свободное время.

Она вернулась в кресло, поставила стакан на стол и вновь принялась за ботинок.

– Кого видела в «Брэндивайнз»?

– Поболтала с Дугом Линдсеем и его Мамулей. Он все твердил, что нам с тобой надо подобрать к этим старинным фиговинам их родные припасы. Не уверена, что он так уж не прав.

– Особой нужды в этом нет. Оно, конечно, не помешает иметь под рукой пару коробок патронов для старых стволов, но дела идут неплохо и без этого.

Рита наконец-то стряхнула с ноги ботинок, который при этом улетел в ванную.

– Ты когда-нибудь видел Дугову мамашу за едой? Эта тощая карга в один присест умяла пару тарелок, каждая с полуфунтовым чизбургером, бифштексом и жареной картошкой. У старой клячи обмен веществ как у скаковой лошади. – Она начала расстегивать рубашку. – И еще я встретила майора, о котором сегодня говорила та дамочка, как ее… Сноу.

– У меня был с ним разговор на выставке. Предложил мне пять штук за кольт.

Джимми хмыкнул:

– Мне он давал шесть.

– Ха! Он, видать, решил, что огненная вода сделает меня сговорчивей. У таких улыбчивых ублюдков за пазухой всегда сидит змея. – Она сделала еще глоток. – Может, сдадим ему кольт за шесть и наварим пару кусков?

– Оставь, не по делу треп.

– Не продай ты «беретту», это не было бы пустым трепом. – Она осушила стакан и плеснула в него еще на два пальца. – Как идет твоя история?

– Вроде неплохо. Хочешь послушать?

– Само собой.

Он начал рассказывать, а между тем Рита, рывком приподнявшись в кресле, спустила джинсы до колен, затем избавилась от них окончательно и, оставшись только в рубашке и трусиках, вновь принялась за свое виски. Ее тело цвета марсианской пустыни тотчас заполонило его взор, и даже воздух в комнате, казалось, приобрел красноватый оттенок. Теперь придуманная им история была уже неотделима от этой женщины, подпитываясь исходящей от нее жаркой энергией. В этом и заключалась самая суть, плоть и кровь их с Ритой связи; это и был тот самый лунатический свет, что озарял их совместное существование. Он ведет историю, она слушает и дает советы. Духовное единение, возникающее в процессе. Он физически ощущал связавший их энергетический мост, ослепительную дугу тропической молнии, вспышки выстрелов, переходящие в барабанную дробь, сперва рассеянную, но быстро набирающую темп и силу. Слова мерцали в воздухе над нею, как отблески далеких фейерверков.

– Где ты нахватался всей этой кубинской фигни? – спросила она, когда он остановился.

– Кое-что из книг, а кое-что слышал от отца. Он служил морпехом в Гуантанамо.

– Выходит, старый черт все же принес тебе какую-то пользу, прежде чем откинуть копыта.

На стоянке перед мотелем завелся грузовик, недовольно урча мотором, как потревоженный дракон, затем раздался короткий вскрик, словно кто-то сильно испугался, застигнутый врасплох этим пробуждением.

– Далеко ты зашел после этого места? – спросила она.

– Все продумано, кроме финала. Ты же знаешь, концовки даются мне тяжелее всего.

– Ты бы добавил еще что-нибудь про майора.

– Полковника, – поправил Джимми. – Он полковник, а не майор.

– Сделай так, чтобы он был более живым и реальным, а не как те двое других.

– Сьюзен получилась достаточно живой, – вступился он за свою героиню.

– Ты описал ее мучения, только и всего. Но ты не показал, как сама она меняется изнутри. А в главные герои здесь явно просится полковник.

– Может быть… Не знаю.

– Я тебе говорю. Его надо поставить в центр сюжета… или хотя бы рассказать о нем подробнее. Да и Сьюзен у тебя какая-то недоделанная.

Джимми выглядел подавленным.

– Я вижу, тебе не особо понравилось, – сказал он.

– Пока еще рано восхищаться. Ну сделал пару персонажей. Хотя в этой вещи что-то есть… и ты классно ее рассказываешь.

Слово «классно» взбодрило Джимми – примерно так радует слепого нищего звяканье гайки, брошенной кем-то в его миску для пожертвований.

Рита добралась до бутылки на туалетном столике и плеснула себе еще на три пальца. Затем уселась на столик и одарила Джимми нежным взглядом, в то время как он не сводил глаз с ее голых ног.

– Это похоже на один из тех романов, что целыми днями читает моя тетя, – сказала она. – Тебе надо сделать историю более злой. И чтобы в ней были коварство и подлость.

– Я думал, это будет рассказ о любви.

– В рассказах о любви всегда есть место подлости.

– Пожалуй, – сказал он угрюмо.

– Взгляни на полковника – чем не злодей и подлец? – Рита сделала большой глоток и выдержала паузу, давая виски достигнуть места назначения. – А злоба рождает злобу, вот и Сьюзен должна хоть немного ожесточиться. Если ты хочешь выставить ее только бедной забитой овцой, будет лажа. Даже у слабых женщин есть зубы.

Он попытался как-то совместить пожелания Риты с уже оформившимся в его голове сюжетом, но с ходу ничего не получалось.

– Я, между прочим, твоя публика, – напомнила Рита. – Это мне ты рассказываешь историю, и вот что я хочу сказать: меня абсолютно не интересуют бесхребетные героини. Мужчина поступает с ней дурно – она должна дать сдачи. Никогда не уважала всех этих подставлятелей другой щеки.

Изменив всего одну деталь, меняешь всю конструкцию. Сюжет рассказа начал расползаться по швам, его составные элементы теряли связь друг с другом, как обрывки сна, общий смысл которого так и остался неясным. Рита смотрела на него выжидающе, но Джимми никак не удавалось поймать нить и облечь свои мысли в слова.

– Ладно, делай как хочешь, – сказала она, направляясь в ванную, – а я приму душ.

Джимми какое-то время лежал, прикрыв глаза и поглаживая пальцем ствол кольта, который уже остыл и утратил сходство с нагретым точильным камнем – или чем там еще он казался Джимми в процессе развития темы. История перетекала в реальную жизнь.

– Проснись! – окликнула его Рита. Обнаженная, она стояла в ногах постели, словно женщина-призрак, вошедшая в его сон прямиком из древних легенд. Ее небольшая высокая грудь и длинные мускулистые бедра казались сделанными из обожженной и отполированной до блеска гончарной глины. Правая грудь и часть грудной клетки были покрыты татуировкой, изображавшей красно-фиолетового змия с человеческими руками, который, стоя на хвосте, протягивал вверх яблоко. Исполнено было мастерски, в несколько старомодном стиле, как на гравюрах девятнадцатого века, но цвета были яркие и свежие. Лобок ее был гладко выбрит.

– О-ох… – вздохнул он. – Похоже, у меня нет выхода?

Она приподняла свою левую грудь, сжав ее в ладони:

– Зато есть неплохой вход.

* * *

Минувшая ночь была неблагосклонна к Лоретте Сноу. В десять часов утра, спустя всего минуту-две после начала работы выставки, она приблизилась к стенду «Оружие Гая», нервно теребя ремень сумочки и озираясь по сторонам с видом еще более затравленным, чем накануне. Мешки под глазами стали темнее и набухли, молочно-белая кожа лица обрела сероватый оттенок, но даже сейчас Джимми нашел ее очень милой, а ее длинное ситцевое платье с высокой талией – на редкость элегантным. Рита, страдавшая с тяжелого похмелья, при виде мисс Сноу застонала и опустила голову на стекло стенда. Джимми встал со стула, улыбнулся и сказал: «Здравствуйте».

В ответ, без приветствий и предисловий, прозвучало:

– Отдайте мне мой пистолет.

Эти слова она сопроводила полусознательным жестом, протянув руку ладонью вверх, как это делают дети, прося у папы четвертак на жвачку.

– Но я только начал им заниматься, – сказал Джимми в замешательстве.