Текст книги "Гитлер – преступник номер 1. Нацистский режим и его фюрер"

Взбешенный Гитлер предпринял контрманевр – он обратился непосредственно к партии «Центр», в свою очередь интриговавшей против президентского правительства Папена. Геббельс записал в своем дневнике, что это оказалось «очень эффективным средством нажима» на Шлейхера, Папена, Гинденбурга. Кроме того, маневр принес Гитлеру вполне реальную выгоду – голосами нацистов, «Центра» и Немецкой национальной партии Геринг был избран председателем рейхстага.

12 сентября, в первый день, когда рейхстаг вновь собрался после летнего перерыва, Папен явился в зал, держа в портфеле подписанный президентом указ о роспуске рейхстага. Были назначены новые выборы – пятые по счету в этом злосчастном 1932 году.

5 ноября, после выборов, выяснилось, что нацисты понесли поражение и что они находятся на спаде. Это не помешало Папену направить 13 ноября официальное послание Гитлеру, в котором он предлагал забыть старые разногласия и войти в новое правительство. Гитлер ответил на это весьма вызывающе и поставил такие условия, после которых дальнейшие переговоры стали невозможными. Одновременно он выпустил воззвание, в котором обвинял Папена в росте голосов, поданных за КПГ.

Папен решил вновь распустить рейхстаг и объявить еще одни выборы. Однако этому воспротивился Шлейхер. Правительственный кризис углублялся, что было явно на руку Гитлеру. 17 ноября Папен подал в отставку. На следующий день Гитлер с большой помпой явился в Берлин, а вслед затем и во дворец рейхспрезидента. На сей раз Гинденбург принял его куда более почтительно. Аудиенция продолжалась более часа. Гинденбург предложил Гитлеру сформировать правительство, опирающееся на большинство в рейхстаге. Но как раз этого-то Гитлер и не мог сделать. Встреча Гинденбурга с Гитлером вновь окончилась ничем. Но и все другие попытки президента сколотить коалицию правых сил также ни к чему не привели. После длительного торга, в котором решающую роль сыграл рейхсвер, Гинденбург назначил 2 декабря 1932 года рейхсканцлером Германии генерала Шлейхера.

Однако победа Шлейхера была пирровой победой. Многочисленные интриги и предательства генерала, жертвами которых были канцлер Брюнинг, Тренер и, наконец, Папен, только расчищали дорогу Гитлеру, ибо активная деятельность хитроумного Шлейхера привела к тому, что он окончательно расшатал парламентскую систему в Германии. Таков был первый просчет Шлейхера. Второй его просчет заключался в том, что он решил обойти Гитлера и сговориться за его спиной с верхушкой НСДАП, При этом Шлейхер исходил из своего опыта сделок с обычными буржуазными партиями, где всегда можно было отстранить одного лидера и сторговаться с другим. Однако нацистская партия, как мы уже видели, была построена на принципе фюрерства, на безусловном послушании и казарменной дисциплине. И довольно скоро Шлейхеру это пришлось понять.

29 ноября, т. е. еще до того, как Шлейхер стал канцлером, он вызвал к себе Грегора Штрассера и предложил ему войти в коалиционное правительство, которое он возглавит. 3 декабря Шлейхер возобновил переговоры со Штрассером. Он обещал Штрассеру пост вице-канцлера и министр-президента Пруссии. При этом Шлейхер рекомендовал Штрассеру действовать без согласования с фюрером.

Надо отдать должное Шлейхеру: он сумел выбрать чрезвычайно благоприятный момент для переговоров со Штрассером – 3 декабря нацисты потерпели ощутимое поражение в Тюрингии: на выборах в ландтаг они потеряли 40 % голосов. Было ясно, что вот-вот они снова станут второстепенной партией правых экстремистов. Да и экономический кризис, на котором так спекулировали нацисты в своей пропаганде, явно шел на убыль. В этой обстановке, казалось, можно было надеяться на успех задуманной Шлейхером интриги.

Однако его расчеты не оправдались, Гитлер действовал более решительно, чем его соперники. Прежде всего он собрал свое непосредственное окружение и запретил Штрассеру вести переговоры со Шлейхером. Вместо него к канцлеру решили послать либо Геринга и Фрика, либо Геринга и Рема. 7 декабря в отеле «Кайзергоф» в Берлине произошел решительный разговор между Гитлером и Штрассером. Гитлер был в такой неописуемой ярости и закатил такую истерику, что даже ко всему привычный Геринг, как рассказывали очевидцы, был поражен. Один из них писал: «Фюрер бился в конвульсиях и кусал ковер, выкрикивая бессвязные ругательства по адресу «предателя» Штрассера». Вполне возможно, что на сей раз его бешенство было непритворным. Он обвинял Штрассера в том, что тот хочет захватить руководство в партии, поколебать «единство», устроить раскол. Своим публичным скандалом Гитлер поставил Штрассера перед необходимостью каких-то действий. Либо Штрассер должен был оказать сопротивление, опираясь на своих сторонников, либо уйти в отставку. И то и другое было на руку Гитлеру – к 1933 году никакая серьезнея оппозиция руководству фюрера в НСДАП была невозможна, ибо Гитлер буквально «пронизал» партийный аппарат своими людьми и подорвал влияние Штрассера. Следовательно, спровоцировав Штрассера на открытое выступление, Гитлер получил возможность быстро расправиться с ним.

Видимо, Штрассер это понял. Придя к себе в отель, он написал Гитлеру письмо, в котором просил освободить его от всех постов. После этого он уехал из Берлина в Мюнхен, а оттуда в Италию. Он считал, что гнев фюрера поостынет и тогда ему снова удастся занять свое место в партии. Но Гитлер отнюдь не собирался отказываться от первоначального сценария «дела Штрассера». Во-первых, перспектива сговора Штрассера со Шлейхером напугала его не на шутку. Во-вторых, перед лицом поражений нацистов на выборах ему нужен был какой-то козел отпущения – «враг единства», «оппозиционер», на которого можно было свалить вину за все. И Штрассер стал этим козлом отпущения. «Предательство! Предательство! Предательство!»-записал Геббельс в своем дневнике. На следующий день после отъезда Штрассера организационный отдел НСДАП, которым руководил Штрассер, был расчленен, и функции Штрассера переданы Лею, Геббельсу и Дарре. 9 декабря Гитлер созвал совещание нацистских гаулейтеров и предложил им подписать специальный документ, предававший Штрассера анафеме. Когда Федер заколебался, ему сказали, что он либо подпишет, либо будет изгнан из НСДАП. Федер подписал. После этого каждый из нацистских бонз в отдельности заверял Гитлера в своей преданности. Предательский акт Гитлера по отношению к Штрассеру был не только истолкован как предательство Штрассера по отношению к нацистской партии, но и изображен как огромная победа Гитлера и его курса. В дневнике «От «Кайзергофа» до имперской канцелярии», в котором Геббельс излагал версию прихода Гитлера к власти, ставшую после 1933 года, так сказать, официальной, говорилось: «Вся партия сплотила свои ряды вокруг фюрера с еще невиданной преданностью».

Уже 15 декабря Гитлер подкрепил свой триумф новым организационным мероприятием: в НСДАП был создан «партийный комитет» для контроля и координации работы всех низовых нацистских организаций. Во главе комитета стал Гесс, начальник канцелярии Гитлера, «коричневая мышь» или, точнее, «коричневая тень» фюрера. После этого все крупные нацистские функционеры разъехались по городам и селам Германии, где на специально созванных митингах разоблачали Штрассера и разъясняли, какой новой победы добился фюрер, задушив крамолу и сплотив НСДАП.

Однако если внутрипартийные дела нацистов были урегулированы быстро и решительно, то их политические перспективы с каждым днем ухудшались. В это время громадное большинство нацистов полагало, что только чудо может спасти НСДАП от окончательного поражения. И это «чудо» совершилось без всяких на то усилий со стороны Гитлера. «Устроителями» его были те силы, которые стояли за спиной нацистской партии.

15 декабря новый канцлер Шлейхер обратился по радио к населению Германии с программой, которая мало чем отличалась от программы Брюнинга. Тяжесть экономических трудностей Шлейхер пытался переложить на плечи трудящихся. В то же время самый факт обращения к народу не понравился промышленникам. Кроме того, низвергнутый Папен решил объединить силы против Шлейхера и поступить с новым канцлером так же, как незадолго до этого Шлейхер поступил с ним.

Политику Папена называли в Германии «политикой с черного хода», т. е. мелким политиканством. В январе 1933 года проводить ее было легче, чем когда бы то ни было. Ибо президент, вокруг которого плелись интриги, боялся разоблачений в связи с аферой «восточная помощь». Кратко говоря, афера заключалась в том, что огромные ассигнования различных кабинетов для помощи разорившимся помещикам Восточной Германии были прикарманены кучкой политиканов, группировавшихся вокруг президента. Сведущие люди утверждали, что и самому Гинденбургу и его сыну Оскару фон Гинденбургу перепали крупные куши.⁴² Поэтому президент был покладист как никогда.

Одновременно Папен продолжал переговоры и с Гитлером. 17 января он устроил встречу Гитлера с Гугенбергом, главой Немецкой национальной партии. 22 января произошла еще одна встреча, в которой принимали участие Гитлер, Геринг, Фрик, Пален, Мейснер (начальник канцелярии Гинденбурга) и сын президента Оскар Гинденбург. На этой встрече Гитлер выложил свой козырь перед Оскаром Гинденбургом – он пригрозил ему разоблачениями в связи с «восточной помощью». «На обратном пути, – писал Мейснер, – Оскар фон Гинденбург был непривычно тих. Он произнес всего несколько слов: «Теперь нам уже ничто не поможет. Нацистов придется взять в правительство». 27 января Гитлер встретился с Гугенбергом. А в последующие три дня интриги вокруг канцлерского кресла вступили в свою последнюю фазу. Запутавшиеся в собственных хитростях, ослепленные алчностью и соперничеством немецкие буржуазные политики пошли на роковой шаг – вручили власть Гитлеру.

В этот решающий час коммунисты вновь обратились к социал-демократам, призвав их мобилизовать рабочий класс на отпор нацистам. В воззвании ЦК КПГ указывалось: «Новый кабинет (Гитлера. – Авт.) является кабинетом открытой фашистской диктатуры, а создание его представляет собой грубое и циничное объявление войны трудящимся, немецкому рабочему классу». Но призыв КПГ не нашел отклика у руководства СДПГ.

Чем все это кончилось, мы знаем.

* * *

Так выглядела в самом суммарном и схематичном виде политическая обстановка в Германии, с одной стороны, и интриги, которые велись в самых верхах немецкого общества – в президентском дворце и резиденциях предшественников Гитлера на посту канцлера – Папена и Шлейхера, – с другой.

Поправение верхов, о котором мы говорили выше, помогло нацистскому фюреру договориться с действительными властителями Германии, т. е. сделать то, чего он так упорно добивался с начала своей карьеры.

Но для того чтобы стать, как говорят немцы, «годными для салона», т. е. мало-мальски «приличными», и получить мандат на власть от истинных хозяев немецкого общества, надо было обладать реальной силой и влиянием в стране.

Тактика Гитлера накануне прихода к власти

В многочисленных исследованиях о Гитлере и гитлеризме, вышедших в Западной Германии и за ее пределами, очень большое внимание уделяется массовой пропаганде, которую нацисты вели перед приходом к власти. Иными словами, тому, как они проводили все выборные кампании, которые следовали одна за другой в начале роковых тридцатых годов. Действительно, пропаганда нацистской партии благодаря усилиям самого Гитлера и благодаря невероятной энергии таких людей, как Геббельс, достигла небывалого размаха. Это была уже даже не пропаганда, а разнузданная самореклама, ошеломлявшая своей въедливостью, хвастливостью и вездесущностью. Непрерывная цепь скандалов, «зальных» и уличных побоищ, парадов, митингов, факельных шествий оглушала и терроризировала массы. К тому же гитлеровцы использовали в своей пропаганде приемы, которые были для немецкого избирателя новинкой. Каждый избирательный округ «обрабатывался» специально, вплоть до самого захолустного местечка. Стены домов были заклеены огромными плакатами, «плакатами-обоями», как их называли немцы. Каждая пустяковая деталь этой пропаганды-рекламы продумывалась с небывалой тщательностью. Так, Отто Штрассер вспоминает в своей книге «Гитлер и я», опубликованной в 1948 году, что Геббельс очень долго размышлял над тем, какой цвет ему выбрать для печатания нацистских лозунгов, и в конце концов остановился на нестерпимо багровом, на цвете, который до того использовала немецкая уголовная полиция, объявляя всегерманский розыск особо опасных преступников.

Повсюду демонстрировались специальные пропагандистские фильмы. Избиратели получали по почте патефонные пластинки с речами фюрера. Каждый из нацистских бонз разъезжал по стране и произносил сотни речей. Для Гитлера был нанят даже самолет (опять-таки новинка!). Полеты фюрера были в свою очередь разрекламированы Геббельсом и получили громкое название: «Гитлер над Германией».

Никакая другая партия не могла сравниться с нацистами и в беззастенчивости пропагандистских методов. Некоторые пропагандистские кампании, проводимые в те годы НСДАП, были просто травлей отдельных лиц. Для примера сошлемся на травлю вице-полицей-президента Берлина доктора Бернгарда Вейса. Вейс был еврей и потому Геббельс избрал его своей основной мишенью. Кампанию, которую он вел против этого человека, в прошлом офицера, иначе чем хулиганской не назовешь. Особенно она усилилась в 1932 году. Еженедельные статьи в «Ангриффе», листовки и даже специальная брошюра «Книга об Исидоре» (так Геббельс прозвал Бернгарда Вейса) были столь грязные, что впоследствии другой нацист Дарре, враждовавший с Геббельсом, сказал, что Геббельс залил своим «гноем» Вейса. Клевете и оскорблениям подвергались и другие противники Гитлера. А веймарское государство, буквально «прошитое» в эти годы реакцией, не могло и не хотело их защитить. Суды приговаривали Геббельса, Штрейхера и других пропагандистов Гитлера к пустяковым штрафам, и они похвалялись тем, какую великолепную рекламу эти суды создают нацистской партии.

Однако неправильно было бы придавать нацистской пропаганде слишком уж всеобъемлющее значение. Широко распространенное мнение о том, что Гитлер «завоевал» немцев своей пропагандой, в первую очередь пропагандой, призывавшей покончить с Версальским договором, – неправильно. В этом смысле историки на Западе не вполне точно оценивают обстановку. Против несправедливого Версальского договора выступали не только гитлеровцы, но и широкие массы прогрессивно настроенных немцев. Борьба против Версаля отнюдь не была «находкой» нацистов. В 1930, 1931 и 1932 годах пропаганду, основанную на «глупости Версаля» (выражение историка Калова), вели не только нацисты. Как нетрудно догадаться, Гитлер не имел также никакого позитивного плана для прекращения кризиса. Свои рецепты по борьбе с застоем производства были у всех буржуазных партий Германии. «Специфические слабости Веймарской конституции», по определению того же Калова, не могли стать гвоздевым номером предвыборных платформ нацистов. Ведь эту конституцию они формально даже не отменили, когда пришли к власти…

Словом, все не так-то просто. Недаром многие весьма квалифицированные историки, изучающие документы и речи гитлеровцев начала тридцатых годов, становятся в тупик. Они не могут понять, каковы же были основные линии пропаганды фашистского фюрера. И в этом нет ничего удивительного. Ибо основной линией Гитлера было как раз отсутствие таковой. Это не значит, конечно, что у будущего фашистского диктатора не было общих постоянных лозунгов. Таких лозунгов у него было два – антикоммунизм и борьба против «мирового еврейства». Но эти лозунги не являлись столь уж действенными, как это принято думать сейчас. Для того чтобы привить миллионам немцев крайний шовинизм, патологическую ненависть к другим народам и воинствующий антикоммунизм, Гитлеру понадобилось захватить власть и создать машину тотального «перевоспитания» и террора. В тридцатых годах нужны были и другие лозунги, больше подходившие к тогдашнему умонастроению людей. И эти лозунги нацисты давали строго применительно к той прослойке населения, в которой они в каждый данный момент вели агитацию. Здесь повторилось то же, что было на заре создания национал-социалистской партии во время составления программы. Программа эта была программой «для всех»: каждый мог из нее вычитать то, чего жаждала его душа. Неважно, что выполнить такую программу не была бы в состоянии ни одна политическая партия. Гитлеровская программа заведомо не была рассчитана на выполнение. Так же как не были рассчитаны на выполнение предвыборные обещания НСДАП. Как раз в этом и заключалось колумбово яйцо фашистской пропаганды. Как раз в этом и был сознательный и циничный расчет нацистов…

Фактически в тридцатых годах у Гитлера имелась не одна предвыборная платформа, а множество. Для крестьян, для рабочих, для мелких буржуа, для молодежи, для стариков, для крупных капиталистов, для аграриев, для военной касты.

В уже упомянутых воспоминаниях Отто Штрассера есть любопытное наблюдение: он рассказывает об ораторском даре Гитлера. Слушать начало его речи, утверждал Штрассер, было мучением. Он запинался, с трудом выдавливал из себя слова, останавливался на каждом шагу, произносил бессвязные фразы. Но в середине выступления происходил перелом: «…казалось, он впитывает (в оригинале «всасывает») в себя восприятия и эмоции своих слушателей и сам приходит в экстаз». Умение «всасывать» эмоции различных слоев общества и оформлять их в виде броских политических лозунгов сослужило весьма большую службу нацистам. А то обстоятельство, что партия нацистов была не партией в обычном смысле слове, а военизированной когортой, где не существовало критики, где царило абсолютное повиновение, очень помогало «многопрограммности» НСДАП. Ведь только фюрер понимал «идею»⁴³ и полностью знал конечную цель борьбы. Рядовой нацист просто не мог спросить, почему в одной аудитории Гитлер говорит одно, а в другой противоположное.

Итак, у нацистов была не одна платформа, а множество.

Программу для крестьян составил Вальтер Дарре. Основной тезис Дарре заключался в том, что «крестьянство является жизненным источником нордической расы». Лесть Дарре по адресу «зажиточного крестьянина», облеченная в наукообразную форму, имела в годы кризиса успех. В программе Дарре – Гитлера (она была написана Дарре, а подписана Гитлером) крестьянам в случае прихода нацистов к власти обещались государственные кредиты, уменьшение налогов, высокие пошлины для импорта продовольствия. (Программа Дарре – Гитлера была обнародована в мае 1930 года).

Сговор Гитлера с промышленниками, о котором мы расскажем несколько ниже, не мешал его пропаганде среди рабочих, главным образом молодых, которые из-за кризиса так и остались безработными и не вступили ни в профсоюзы, ни в другие организации рабочего класса.

В этом смысле очень характерно, что единственное обращение нацистов по радио до их прихода к власти, рассчитанное на самую широкую аудиторию, было резко антикапиталистическим. Произнес его не Гитлер, и не Гиммлер, и не Геринг, которые были в это время заняты «большой игрой» – установлением контактов с промышленными магнатами Германии, а Грегор Штрассер, с которым Гитлер, как мы уже знаем, разругался в самый канун прихода к власти. Но средний немец, слушавший эту речь, не знал о сваре внутри НСДАП. Он знал совсем другое: Штрассер был вторым человеком в партии, И Штрассер произнес страстную речь «в защиту трудового люда Германии». 14 июля 1932 года, когда Гитлер уже почти договорился с крупнейшими промышленниками и банкирами Германии, Штрассер кричал по радио: «Народ протестует против экономической системы, которая мыслит лишь в категориях денежных купюр, прибылей, дивидендов и которая забыла думать о работе, о созидании. Интересна и значительна у нас в стране огромная антикапиталистическая тяга. Она является естественным протестом против разлагающегося общества и она требует от государства, чтобы оно отстояло свое право на жизнь и покончило с демонами золота капиталистической экономики, с материализмом и со всем образом мышления, основанным на статистике экспорта и на векселях Рейхсбанка. Народ добивается от государства, чтобы оно снова обеспечило людям честную оплату за честный труд…»

Наконец, нацисты не забывали и пивного завсегдатая – городскую мелкую буржуазию, доведенную в годы кризиса буквально до отчаяния и готовую на все.

Тогда же они пытались привлечь на свою сторону и часть интеллигенции, а именно те слои, которые не нашли себе места в веймарской Германии и в то же время были заражены шовинизмом и антикоммунизмом. И для интеллигенции у них существовала своя программа – ницшеанская программа «героев» и «толпы». Успехи нацистов среди интеллигенции не следует, впрочем, преувеличивать. Подавляющая часть ее, несмотря на лесть и посулы, относилась к фашистам сугубо отрицательно. Однако нашлись и такие, как, к примеру, братья Юнгер (один из которых – Эрнст Юнгер был в большой чести и в ФРГ); они немало помогли Гитлеру, проповедуя антигуманизм, войну и насилие. В какой-то степени произведения Э. Юнгера и служили программой, рассчитанной на деклассированные элементы интеллигенции тридцатых годов в Германии…

Нет сомнения, что тактика Гитлера, его умение приспосабливаться к различным слоям и прослойкам общества, его возведенная в абсолют беспринципность сыграли немалую роль в том, что миллионы людей голосовали за НСДАП. И это надо понять. Надо понять также, что об истинных намерениях немецких фашистов нельзя было судить по их речам и декларациям. Они действовали всегда, а особенно в те годы, когда боролись за избирательные бюллетени, по одному правилу: «Язык дан для того, чтобы скрывать мысли».⁴⁴

Ложь и обман всегда были главным орудием нацистского руководства в борьбе за власть. Ложью было и его утверждение о том, что власть ему передало большинство избирателей. На самом деле нацистской партии никогда не удавалось получить большинства в рейхстаге Веймарской республики.

Заговор промышленников

Исследователь, занимающийся периодом, непосредственно предшествовавшим захвату власти Гитлером, неизбежно наталкивается на ряд «темных мест», на ряд загадок.

Первая загадка. Гинденбург отверг Гитлера как канцлера в те месяцы 1932 года, когда его партия достигла наивысших успехов и когда, казалось, она была в силах завоевать абсолютное большинство голосов. Тот же Гинденбург сделал его канцлером, когда нацисты потеряли два миллиона избирателей, когда, по свидетельству очевидцев, барометр общественного мнения предвещал этой партии «бурю», явное падение влияния на массы.

Вторая загадка. Все попытки склонить Гитлера к компромиссам, к занятию министерского или вице-канцлерского поста (не претендуя пока на пост канцлера), чтобы закрепить избирательные победы партии, наталкивались на решительный отпор. Гитлер тупо повторял: «Все или ничего!» Документы говорят, что многие лица даже в его ближайшем окружении (Г. Штрассер, Геббельс) впадали то в недоумение, то в отчаяние – они не понимали, что случилось с фюрером. На что рассчитывал Гитлер, видя явный спад своего движения?

Третья загадка. Предвыборная пропаганда, которую вел Гитлер, стоила гигантских средств. В дневниках Геббельса этого периода все время встречаются фразы: «Мы на исходе сил», «В кассе нет ни пфеннига». К 1933 году НСДАП, по одним сведениям, задолжала 10–12 миллионов марок, по другим – до 20 миллионов марок. Кто покрыл этот дефицит? Кто вообще субсидировал невиданную по размаху пропаганду нацистов в 1930, 1931 и 1932 годах?

Четвертая загадка не столь, может быть, существенная, но тоже наводящая на размышления. Почему Гитлер после захвата власти так по-разному обошелся со своими конкурентами на канцлерский пост: со Шлейхером и фон Папеном? Шлейхера убил через полгода после «воцарения», фон Папена держал при себе, давая ему важные и почетные посты.⁴⁵

Разгадать все эти загадки – крупные и мелкие – можно только, анализируя ту большую закулисную игру, которую вел Гитлер в начале тридцатых годов. Игру, не имевшую никакого отношения ни к багровым предвыборным плакатам Геббельса, ни к речам Штрассера, громившего «идолов золота», ни к официальной хронике успехов и поражений нацистов. И здесь мы подошли к наиболее сложной и к наименее освещенной до сих пор главе в истории гитлеризма, к главе, которую мы озаглавили «Заговор промышленников».

Факт поддержки нацистов немецкими монополиями зафиксирован в десятках официальных документов. Широко известно о тесных связях верхушки нацистской партии и лично Гитлера с крупнейшими представителями промышленных кругов Германии. Теперь остается только показать, что именно сговор немецких монополистов, поддержанный немецкой военщиной и аграриями, привел Гитлера к власти 30 января 1933 года.

Это важно хотя бы потому, что, пожалуй, наиболее распространенной из всех легенд о Гитлере оказалась легенда о том, как он сел в канцлерское кресло. Согласно ей, Гитлер будто бы получил большинство избирательных бюллетеней, так сказать, всенародное признание, после чего «старый господин» Гинденбург вручил ему от имени народа пост рейхсканцлера.

В действительности все происходило совсем не так. Гинденбург был всего лишь выразителем целей могучих закулисных сил, связанных с финансовой олигархией и военщиной.

Американский обвинитель в Нюрнберге Тэйлор сказал 30 августа 1946 года: «Без совместной работы немецких промышленников и нацистской партии Гитлер и нацисты никогда не захватили бы власть в Германии и не упрочили бы ее…»

В заключении комиссии Килгора (Особый комитет сената США) говорилось:

«1. Неправда, что крупные немецкие промышленники только в последнюю минуту и под давлением примкнули к национал-социализму. Они были с самого начала его восторженными покровителями.

2. Поддержка со стороны крупных промышленников и банкиров сделала возможным для национал-социализма захватить власть».

Таков вывод из огромного множества документов. Он основан на протоколах Нюрнбергского процесса главных военных преступников, на протоколах специальных процессов промышленников в том же Нюрнберге, а также на огромном, частью уже опубликованном, частью еще не опубликованном архивном материале, состоящем главным образом из писем отдельных промышленников своим коллегам, Гинденбургу, начальнику его канцелярии Мейснеру и т. д.

Несмотря на это обилие документов, представители промышленного и финансового капитала до сих пор пытаются скрыть свое участие в преступлениях гитлеризма. Характерно, что в последние дни фашистской империи были уничтожены не архивы гестапо, не служебная переписка нацистских руководителей (к примеру, переписка Кальтенбруннера и Бормана) и даже не личные бумаги гитлеровцев, а приходные книги казначея НСДАП Ксавера Шварца, в которые изо дня в день заносились «пожертвования» немецких монополистов. Сам Шварц просидел в американской тюрьме с 1945 по 1947 год, но протоколы его допросов опубликованы не были.

Характерно также, что по вопросу об абсолютных суммах субсидий НСДАП нацисты давали крайне сбивчивые и неясные показания. Функ, например, говорил на Нюрнбергском процессе, что рейнско-вестфальская группа промышленников в 1931–1932 гг. дала Гитлеру около миллиона марок. Когда же Функа спросили, сколько всего промышленники дали Гитлеру, он ответил: «Не более нескольких миллионов». Тиссен в своей книге «Я платил Гитлеру» пишет, что «все суммы, которые тяжелая промышленность дала Гитлеру, исчисляются в два миллиона марок». При этом Тиссен утверждает, что только он один подарил Гитлеру миллион марок. Чтобы понять, насколько преуменьшены эти суммы, сошлемся на историка Хальгартена, подсчитавшего, что затраты нацистской партии на последнем этапе перед ее приходом к власти на пропаганду, на СА, на выборные кампании и т. д. составили от 70 до 90 миллионов марок.

Все это не помешало, однако, почти двадцать лет спустя после разгрома нацизма крупному западногерманскому экономисту Вильгельму Тройе написать, что «лишь немногие большие концерны» поспешили установить контакт с Гитлером и нацистской партией. По мнению Тройе, в конце 1932 года старые промышленные династии Рейна и Рура испытывали даже страх перед «гитлеровским тоталитаризмом». А еще почти через 10 лет после Тройе историк Фест писал, что нацисты получили в течение трех лет, с 1930 до 30 января 1933 года, всего около шести миллионов марок. Самое удивительное в этом утверждении заключается в том, что несколькими страницами ниже Фест, ссылаясь на Конрада Хейдена, пишет, что бюджет нацистов в это время достигал не то 70 миллионов марок, не то 90 миллионов марок. «Ведь они содержали 10 тысяч местных организаций (ортсгруппен), разветвленный аппарат функционеров и почти полумиллионную собственную армию, не говоря уже о том, что им пришлось провести за один лишь 1932 год множество дорогостоящих предвыборных кампаний».

Откуда же взялись эти поистине гигантские суммы у «бедных, как церковные мыши», нацистов?

Ни Тройе, ни Фест ответа на это не дают. А между тем ответ может быть только один: самую экстремистскую партию немецкой реакции субсидировал не кто иной, как немецкий капитал.

Уже к 1930 году вокруг Гитлера собрались влиятельные промышленники, которые не только безоговорочно поддерживали, субсидировали и консультировали верхушку нацистской партии, но и активно вербовали сторонников в своей среде. В этот круг входили: Фриц Тиссен, Эмиль Кирдорф, Гугенберг, Зельдте (руководитель «Стального шлема»), Гласе, Вильгельм Кепплер. Именно они подготовили первые результативные выборы нацистов, сентябрьские выборы 1930 года.

Мы ограничимся только одним примером, расскажем об альянсе Гитлер – Гугенберг.

Гугенберг, глава ультрареакционной Немецкой национальной партии, за кулисами которой стояли наиболее правые круги промышленников, заинтересовался Гитлером еще в 1928 году. Сам он был миллионером, в прошлом занимал пост директора крупповского концерна, потом разбогател на инфляции и создал «империю пропаганды». Под его контролем находились десятки газет и информационных агентств, а также крупнейшая в Германии кинофирма «Уфа». В 1928 году Гугенберг возглавил Немецкую национальную партию. Эта партия, так же как и нацисты, имела свою «приватную» армию, уже упоминавшийся «Стальной шлем», главой которого был Франц Зельдте.

Считается, что Гугенберг пошел на сговор с Гитлером потому, что у него не было опоры в массах, и потому, что он переживал трудности внутри партии. Однако первое свидание Гугенберг – Гитлер в берлинском клубе «Немецкий орден» произошло тогда, когда партии Гитлера еще не снились парламентские успехи тридцатых годов. В мае 1928 года НСДАП получила из 31 миллиона голосов всего 810 000 и соответственно-12 мандатов из 608 в рейхстаге. А у понесшей большие потери Немецкой национальной партии было как-никак 73 мандата. Тем не менее Гугенберг изо всех сил стремился к встрече с Гитлером, а Гитлер делал вид, что он в этой встрече не так уж заинтересован. Чем объясняется столь странный психологический «сдвиг» у Гугенберга, сдвиг, который произошел затем и у десятков крупнейших немецких монополистов?