Текст книги "Четыре оклика судьбы"

…Нина осторожно пошевелила ушибленной ногой, поменяла положение и задумалась над тем, почему, когда два человека тянутся друг к другу, хотят быть вместе, судьба ставит им всевозможные препоны? Верно ли то, что судьба человека предопределена, и изменить ее он не может? И как бы он ни хотел быть с любимым человеком, если тот ему не предназначен в спутники жизни, то события обязательно сложатся так, чтобы развести их в разные стороны! А если бы эта цепь случайностей не произошла, стала бы она Колиной женой? Или снова возникли какие-то другие, более страшные причины, чтобы они не могли соединиться? Например, смерть, или тяжелая болезнь одного из них? Господи, неужели Ты стоишь за всем этим?

…Соня и Рая сочувствовали Нине, но не знали, как спасти положение. Апрель прошел в поисках решения, можно ли с Колей помириться? Нина не знала ни адреса, ни факультета, на котором Шеломенцев учился. Кажется, он говорил, что на физико-математическом. Оставалось только ждать летних каникул и надеяться, что она встретит Колю в родном городе и все ему объяснит.

Соня, скорая на всякие выдумки, неожиданно предложила на Майские праздники съездить в Москву, специально, чтобы посетить Третьяковскую галерею. Преподавательница по истории изобразительного искусства пообещала всем, кто посетит Третьяковку, поставить на экзамене пять. Предлог был найден. Тайная мысль, что после галереи они вполне могут доехать до общежития Университета и каким-то образом узнать, как можно найти одного из студентов, завладела Ниной. Кроме того, в Щелково проживал дядюшка матери Георгий Никифорович, который всегда с удовольствием принимал Нину, бывавшую транзитом в Москве. А Соня и Рая рассчитывали, что благодаря знакомству с Колей, они смогут каким-то образом устроиться в общежитии университета.

Собирались недолго. Билеты купили туда и обратно, чтобы больше не заморачиваться с этим вопросом. Поезд прибыл на вокзал рано утром. Как только открыли метро, девушки поехали на Красную площадь. Сердце Москвы они должны были увидеть прежде всех остальных достопримечательностей. Площадь была перегорожена, а в Александровском саду толкались несколько десятков человек.

– Что здесь будет? – поинтересовались девушки.

– Это очередь в Мавзолей Ленина.

– Ой, а кто крайний?

Они дождались момента, когда многотысячную армию желающих увидеть Ильича стали пропускать к Мавзолею. Змейкой вилась очередь по граниту площади, приближаясь к заветной цели. Из интуристовских автобусов к голове «змейки» присоединялись многочисленные иностранцы. Попав, наконец, внутрь, Нина вдруг обнаружила, что не может сдержать душивших горло слез. Она из полумрака помещения смотрела на вождя, лежавшего в гробу, залитого ярким светом, и не слышала часового, торопившего ее – не задерживаться! Громкий окрик вернул ее к действительности. Нина сглотнула слезы и догнала девушек. Откуда взялась жалость? Очень просто. В то время Ленин был для всех Богом! (Как не повезло Марии Магдалине и другой Марии, когда на рассвете первого дня недели пришли они к гробу Христа и не увидели никого)! А гражданам СССР повезло больше. Все могли увидеть Вождя и Бога после смерти! И поплакать! Или поругаться про себя!

Дальше девушки отправились пообедать в ближайшем кафе и, уже вполне готовые к восприятию прекрасного, проследовали в Третьяковку, чтобы с головой погрузиться в таинственный мир искусства.

За один день музей обойти было невозможно. Солнце клонилось к вечеру, и мысль, что пора заняться поисками ночлега, овладела Ниной и ее подругами. Они вышли из музея и остановились в раздумье. Ехать в Университет сейчас, на исходе праздничного дня? Там, точно, никто не ждет их! Как им сразу не пришла эта мысль в голову? Нина знала, что у нее с ночлегом проблем не будет, но девчонки… Она не может оставить их вот так, в неизвестности. О гостинице не могло быть и речи. Какие деньги у студентов? Гостиница отпадала.

Понимая, что выговора от родственников не избежать, Нина предложила подругам поехать вместе с ней в Щелково. Подружки скинулись на коробку конфет для строгой супруги Георгия Никифоровича и отправились на Ярославский вокзал.

Следующий день снова прошел в утомительной беготне по залам галереи. Девушки методично записывали в тетрадки номера залов и картины, которые там были представлены, чтобы в самое сердце поразить на экзамене преподавательницу истории искусств. Репинский зал навеял на них странное гнетущее чувство. На полу лежал ковер, точно повторяющий рисунок ковра с картины «Иван Грозный убивает своего сына Ивана». Казалось, что посетители находятся в центре изображенного события. Являются его непосредственными участниками. Кровь из раны царевича, безумные глаза убийцы-отца, кровь на ковре – все это производило жуткое впечатление. Говорят, Петр Кончаловский осудил Репина за эту картину. «Это не искусство, это натурализм» – сказал он.

Нине стало плохо. Ее психика не выдержала жуткого воздействия картины.

– Все, девочки, больше не могу, – вздохнула она, – пошли отсюда.

Как-то само собой отпало желание искать Колю. Нина не хотела навязываться ему. Сомнения вечно охватывали ее, будут ли ей рады? Ее душа сопротивлялась, когда первый шаг к примирению необходимо было сделать самой.

…Это сейчас она понимала, что за этим стоит страшный грех гордыни, боязнь получить отказ, а тогда ей казалось, что все от скромности…

Они побродили по городу, посидели в скверике рядом с Большим театром, мечтая когда-нибудь попасть сюда на знаменитый балет «Спартак» А. Хачатуряна. Перекусили докторской колбасой с хлебом и оправились на Ленинградский вокзал.

Поездка утвердила Нину в мысли, что с Колей все кончено. И, как результат, сняла с души Нины чувство вины. Она перестала думать о нем.

У Раи вскоре после поездки в Москву начались неприятности. Повесткой ее вызвали в кожно-венерологический диспансер. Нина со страхом ждала, какие вести она принесет оттуда. Вести оказались нерадостными. У Раи был жених-иностранец. Он учился в медицинском институте. Занимал отдельную комнату в общежитии. Очень заботился о здоровье. Принципиально не пил воду из-под крана – покупал минералку. Обедал в кафе. Говорил по-русски с ошибками, путая модальные глаголы.

– Я сегодня съел два «Наполеона» и теперь мне должно идти в туалет.

– Не должно, а нужно, – поправляла его Рая.

– Увидимся быстро после лекции.

– Не быстро, а скоро.

– Что она носит из магазина?

– Что купила, то и носит, – смеялась Раиса.

Иностранный жених заразил ее нехорошей болезнью. Теперь всех его сексуальных партнерш разыскивали по Советскому Союзу. Рая пришла темнее тучи.

– Срочно сдавай анализы, – посоветовала Нине.

– Ты чего это? – удивилась Нина.

– Чего, чего, на одном диване спим, мало ли чего! – виновато ответила подруга.

Нина ужаснулась, немедленно замочила постельное белье в хлорке и отправила Раису спать на раскладушку. На следующее утро никак не могла избавиться от странного чувства брезгливости.

Смущаясь правды жизни, пришлось ей выпытать у бабушки, где находится их районная женская консультация. На прием к гинекологу она ехала как на казнь. Мало ли, Раина болезнь передалась ей через постельное белье? У Нины взяли анализы и велели явиться через неделю. Всю неделю Нина не находила себе места. На лекциях она только и думала о результатах этих анализов. Будущее пугало ее неизвестностью. А что, если она тоже больна? Какой ужас! Какой стыд! Как она объяснит бабушке свой позор? А вдруг болезнь неизлечима?

Раиса вечерами уныло молчала. Тихо корпела за столом над конспектами. Вместе с болезнью, любимый друг заразил ее пониманием того, что личная жизнь треснула по швам. Рае было двадцать пять лет, и до сих пор она надеялась, что летом выйдет замуж за своего сирийца, которого послала учиться в СССР коммунистическая партия страны. Но теперь мечты эти рухнули. Тони, Раин жених, оказывается, любил полных женщин.

Насколько Рая помнила, араба всегда приводили в восторг огромные русские женщины, особенно их пышные задницы. Если на эскалаторе перед носом жениха стояла толстушка, он с вожделением произносил, – «какая классная жопа»! При этом нисколько не стеснялся Раисы. Рая, к сожалению, имела не телосложение, а – теловычитание. Тони любил ее лицо и душу, но подсознательно хотел другого – большого, цветущего и колыхающегося от легкого шлепка тела. (Неужели это все мое)?

Честность сирийца, как и забота о собственном здоровье, были его особенными чертами. После известных событий он покаялся Раисе, что не смог отказать в просьбе одной из сокурсниц, у которой девчонки нечаянно увезли с собой ключи от комнаты. Пустил девушку к себе переночевать. Девушка была восхитительно толстой, такой, о какой Тони тайно мечтал. Дитя порока, она давно спала с иностранцами, зарабатывая, таким образом, деньги на учебу. Тони, стиснув зубы, честно пытался не думать о ее пышной заднице, но девушка почему-то все время повторяла, что ей холодно. И когда она залезла к нему под одеяло – устоять не смог! И поплатился! Вот что значит скромно обнимать свое маленькое счастье и нескромно коситься на чужое большое.

Перспектива навсегда остаться одинокой женщиной все больше маячила в Раином воображении.

– Теперь я, как забытая клизма в той самой заднице, – пробурчала она, не отрывая от конспекта головы, – ты меня презираешь, а мое чувство любви к жениху замещается безысходным чувством отвращения.

– Мы обе живем с этим чувством, – сердито сказала Нина, – и теперь понимаем, что у любой свободы есть границы. Особенно это надо усвоить твоему жениху. Дорвался до бесплатного, понимаешь! А может, и за деньги получил незабвенное удовольствие. Ты узнай, на всякий случай.

– Не надо мне советов, от своего ума не знаю куда деваться.

– Оно и видно.

За результатом анализа Нина отправилась с тем же страхом и ожиданием неприятностей, с которым жила всю эту неделю. По дороге – то впадала в отчаяние, то пыталась отогнать дурные мысли от себя. Но это ей плохо удавалось. Однако врач успокоил ее. Такие заболевания передаются только половым путем, ни через полотенца, ни через простыни заразиться этим невозможно. Нина от радости бежала на троллейбусную остановку, как человек, сбросивший с себя тяжелый груз. Она здорова! Вот счастье-то! Ура! Жизнь продолжается!

Перед экзаменом по истории искусств девушки почти не волновались. Это был последний экзамен за первый курс. Июнь манил солнцем, и подружки от причала Летнего сада отправились речным трамвайчиком в ЦПКиО на пляж. Для проформы взяли с собой конспекты. Они постелили на песок полотенца и подставили солнцу свои бледные тела.

– Смотри, какой симпатичный мальчик, – толкнула Нину в бок Соня. К этому времени Соня из местечковой барышни превратилась в кокетливую современную девицу. Она обрезала длинные косы и укладывала волосы спиралевидными прядями, отчего лицо ее стало более гармоничным.

Нина повернула голову и в метре от них увидела невысокого загорелого изящного молодого человека.

– Как раз в твоем вкусе, – прошептала Нина и засмеялась. Молодой человек, скорее всего, года два назад окончил школу. Интуитивно Нина поняла, что она для него «старуха», а вот Соня может попытать счастья. Соня поступила в институт сразу после музыкального училища и вполне могла претендовать на роль подруги такого юного мальчика.

Молодой человек обернулся на Нинин смех и улыбнулся девушкам. Контакт был налажен. Без всякой природной застенчивости молодой человек передвинул свои вещи поближе к девушкам и представился: – «Петя».

Девушки тоже без обычного кокетства назвали свои имена.

– А что вы читаете? – спросил Петя, кивнув на разложенные в беспорядке конспекты.

– Готовимся к последнему экзамену, – гордо сказала Соня.

– Да ну? И где вы учитесь?

– В институте культуры.

– Звучит. И что там с этой культурой делают?

– Постигают.

– О-о!

Мимо них уже два раза прошел голубоглазый, атлетически сложенный загорелый молодой человек. Он кивнул Пете. Нина проводила его рассеянным взглядом и уткнулась в конспект. Разговор с новым знакомым поддерживала, в основном, Соня. Раиса все еще трагически переживала последствия своей несчастной любви. От болезни она уже излечилась, но простить Тони еще не была готова. Поэтому вычеркнула мужчин из своей жизни окончательно и бесповоротно. От них только одни неприятности!

Нине шел уже двадцать четвертый год. Критический возраст. Сама для себя она давно решила, что до двадцати четырех на нее еще, возможно, будут смотреть как на перспективную молодую девушку, а после двадцати пяти она автоматически переходит, как ее тетка Рина, в разряд старых дев. Мысль, что надо устраивать свою судьбу, иногда беспокоила ее. Колобов, тот самый молодой человек, который запер ее в своей комнате, когда приезжал из Москвы Коля, делал постоянные экивоки в ее сторону. Однажды Нина расслабилась, уступила его настойчивым просьбам и приехала в общежитие, когда ребят в комнате не было. Ну чем же, Софьюшка, не пара Скалозуб? Она с интересом ждала, что будет дальше? Колобов, сообразив, что она согласна, что простила ему ту давнюю подлость, бросился тискать ее и целовать, затем быстро раздел и неумело попытался совершить половой акт. Но из-за чрезмерного нервничанья у него ничего не получилось. Мужская гордость не слушалась хозяина. Нина не предпринимала никаких попыток помочь ему, хотя могла бы. Она отстраненно наблюдала за тщетными попытками Колобова поднять свой орган на достойную высоту. Потом встала с кровати, молча оделась и ушла с чувством полного удовлетворения, что отомстила за случай с Колей.

Однако после этого она узнала весь ужас мужского коварства и мужской подлости. Встречая Нину в студенческой столовой, Колобов каждый раз показывал другу на нее пальцем и громко смеялся. Нине хотелось заехать ему тарелкой с макаронами прямо в рожу, но она глубокими вздохами успокаивала себя. Что с больного возьмешь? Это он так от своего собственного сексуального провала защищался.

…Загорелый голубоглазый атлет с вещами подошел к их компании, солидно за руку поздоровался с Петей и расположился рядом.

– Познакомьтесь, девушки, мой приятель Александр.

Нина встретилась глазами с Александром. Он слишком долго смотрел на нее. Ей даже стало неудобно.

– Неужели? – подумала она.

Солнце скрылось за лесом, на пляже стало холодно, песок быстро остывал, и девушки засобирались домой.

– Можно, я провожу вас? – спросил Александр.

– Можно, – ответила Нина.

В трамвае они разговаривали о погоде, которая, наконец, установилась, о белых ночах, о предстоящем лете. Несколько дней она потом думала, позвонить или нет по телефону, который ей оставил, прощаясь, новый знакомый? Выбор был за ней. Александр готов продолжать отношения. Готова ли к этому она?

Экзамен по истории искусств девушки сдали на пятерки. Это было концом сессии. В деканате набирались желающие поехать на третий трудовой семестр в Молдавию. Нина подумала, что совсем неплохо провести лето на юге, досыта поесть овощей и фруктов, загореть, заработать денег. Но самым притягательным было то, что она познакомится с новыми краями. И она подала заявление вместе с Раей и Соней. До отъезда осталась неделя.

Повинуясь какому-то необъяснимому чувству, Нина зашла в телефон-автомат и набрала номер Александра. Он был дома и, кажется, обрадовался.

– Сегодня ночью на Неве будет праздник выпускников «Алые паруса», – сказал он, – хотите посмотреть? Приглашайте подруг, если скучно одной будет. Я тоже с друзьями приду.

– А Петя будет?

– Я позвоню ему.

– Хорошо, я согласна.

– Где встретимся?

– Нам проще быть на углу нашего института. С Кировского моста видно все, что на Неве происходит. В полдвенадцатого.

– Договорились.

Нина пригласила на праздник Соню и Раю, надеясь, что Петя, очаровавший Соню, примет предложение Шурика. Но, когда они встретились – Пети среди друзей Александра не было. Нина только потом поняла, что Александр и не думал звонить ему, приняв Петю за своего соперника. Соня загрустила. Друзья Шурика не обращали ни на Раю, ни на Соню никакого внимания. Он же всем своим видом показывал, что Нина – его девушка. Не приставайте к ней.

До отъезда в Молдавию они виделись еще два раза. Нина узнала, что ее новый друг отслужил армию в пограничных войсках на Дальнем Востоке. Сейчас работал в знаменитом «Сером Доме», что на Литейном проспекте. Жил вдвоем с мамой и собирался учиться дальше.

Он проводил Нину на поезд и взял с нее слово, что Нина сразу же напишет ему, как только узнает местный почтовый адрес. Соня заметила, что Шурик, кажется, серьезно настроен. А Нина думала о том, что имя «Шурик» лично ей совсем не импонирует, однако вспомнила предсказание цыганки, что мужа будут звать именно так. Шурик – это Александр, Саша. Второй в ее жизни. С первым Александром она лишилась невинности в Ялте. Этот же Шурик был не совсем то, что она представляла себе в качестве супруга. Во-первых: у него не было высшего образования, во-вторых: жил он в коммунальной квартире, в-третьих: его мать приехала в Ленинград из деревни и даже не окончила среднюю школу. Война, блокада, голод, смерть близких, работа в госпитале за скорбную пайку хлеба. Однако Шурик с такой любовью говорил о матери, что Нина заочно прониклась уважением к этой простой работящей женщине. И, тем не менее, она ждала чего-то другого.

В Кишиневе студентов встретил представитель совхоза «имени XX партсъезда». Совхоз находился в Тираспольском районе. Их погрузили в полуторки и повезли на полевой стан. Нина подставила лицо, руки и ноги солнцу, чтобы хоть немного схватить загар. Их бледные лица и тела сильно отличались от лиц местного населения. Село Слободзея, место двухмесячного пребывания ленинградских студентов, было вполне коммунистическим. На одном его конце жили украинцы, на другом – молдаване. До полевого стана от него было пять километров. В центре полевого стана стоял домик – общежитие, в котором и предполагали жить девушки. Тут же, на улице, были длинные столы для обедов, и раскинулись несколько палаток для командира, комиссара отряда и немногочисленных мальчишек. По законам тех лет, к студенческому отряду обязательно приписывали на перевоспитание нескольких трудных подростков.

Нина, Соня и Рая расположились втроем в маленькой комнатке, куда с трудом вошли три раскладушки. В единственное окошечко от старого абрикосового дерева падала тень, и в комнатке было прохладно.

Вечером к стану подъехал грузовик. Водитель быстро разгрузил ящики с фруктами для стройотрядовцев, сказал – ешьте на здоровье, и уехал. Его бы слова да Богу в уши! На следующее утро со здоровьем у всех стало худо. Съеденные на ночь фрукты выбили из стройных рядов ленинградцев десять человек. Среди них была и Нина. Она, поднявшись утром «до ветру», поняла, что сдержать рвущиеся наружу фруктовые деликатесы нет никаких сил. До выхода отряда в поле, Нина промучилась в кустах, так как очередь в единственный туалет превысила его пропускные возможности. Те, у кого желудки были покрепче, отправились убирать помидоры, остальные лежали в общежитии без сил, отравившись пестицидами. Нина знала, что после удаления аппендицита, иммунитет ее организма был ослаблен. Аппендикс, этот маленький, на первый взгляд совершенно бесполезный отросток, играл в организме важную роль защитника всего, что связано с пищеварением.

Завхоз стройотряда, Армен Григорян, студент третьего курса режиссерского отделения, запряг лошадку, сел в бричку и поехал за лекарствами в Тирасполь. Так началась для Нины ее необычайная, насыщенная разными знаковыми моментами, жизнь в стройотряде.

Армен привез лекарства и сам объяснил, как принимать их. Никаких медицинских работников на полевом стане не предполагалось. Вечером Нине стало легче, и она решила, что завтра обязательно выйдет в поле. Болеть долго ей казалось неприличным.

Общее собрание студентов назначило дежурных по кухне. Три девушки с режиссерского факультета приготовили на следующий день сладкий рисовый молочный суп. К нему полагался салат из помидоров, которые росли на соседнем поле. От такой еды у студентов к вечеру свело желудки. Возмущались не только здоровые, но и больные, которым этот суп, в общем-то, был на пользу. Командир, комиссар и завхоз отряда собрались вечером в общежитии. Нужно было решить главный вопрос – с питанием.

Стройотрядовцы громко шумели, предъявляли претензии к командиру отряда за плохую организацию быта, к завхозу – за неполноценное питание, но договориться так, ни о чем не смогли. Нина не считала собрание формальностью и попросила слова.

– По-моему, – начала она, – мы, полагаясь на дежурных, всегда будем заложниками их личных кулинарных пристрастий. Давайте выберем повариху, составим меню, а дежурные будут меняться каждый день и освобождаться на время дежурства от работы в поле. В их задачу должны входить уборка столов, мытье посуды после питания отряда, уборка помещения, ну и – чистка картошки на весь отряд.

– А что будет делать повариха? – спросил Армен.

– А поварихе надо встать в пять утра, разжечь плиту, сварить до завтрака кашу и компот, на обед опять разжечь плиту, приготовить мясо с гарниром, вскипятить бидон молока, а на ужин настрогать салат и сварить картошку.

– Вот вы и полетите! – рассмеялся командир отряда.

– Ну, зачем же. Я совсем не себя имела в виду.

Тут раздались взволнованные голоса:

– Правда, правда, пусть Нина будет нашей поварихой, а мы ей поможем, чем сможем! Соглашайся, Нина!

Нина пожала плечами и ответила:

– Инициатива наказуема, так что ли?

– Лучше тебя никто этот вопрос не решит.

– С чего вы взяли? Может, среди нас затаились скрытые кулинарные таланты. Надо их выявить.

– Выявлять некогда, – сказал Армен, внимательно присматриваясь к Нине. Ему с поварихой предстояло работать в тесном контакте. Снабженец отряда и повар – главные люди в полевых условиях.

– Хорошо, – согласилась Нина, – только у меня есть еще одно предложение. Насчет первых блюд. В нашем распоряжении имеются только два котла! Один – придется использовать для приготовления мяса, другой для гарнира. Колхозники на уличной печке варят для своих механизаторов прекрасный вегетарианский борщ. Почему бы нам не попросить их делать это и для нас? Предлагаю договориться на этот счет с совхозным начальством.

– Дельная мысль, – сказал Армен, – завтра же съезжу в правление. Думаю, решим этот вопрос положительно.

Так Нина стала поварихой стройотряда. Несколько дней она валилась с ног, потому что вставала раньше всех и ложилась в числе последних. Потом понемногу приспособилась. Часть работы перекладывала на дежурных. Научилась использовать «местные ресурсы». На салаты девчонки приносили огурцы и помидоры прямо с поля. На компот обычно шла падалица с огромного абрикосового дерева, растущего под окном. Когда все плоды под деревом были собраны, любители-высотники из прикрепленных к отряду хулиганов, забирались на дерево, по просьбе Нины, и трясли его. Ленинградским студентам было невдомек, отчего это богатство лежит под ногами и никто не претендует на него?

Армен активно контролировал, чтобы дежурные не филонили, чтобы у поварихи не было недостатка в продуктах. Вечерами после ужина у студентов оставалось свободное время. Нина, наконец, решила написать Александру. Соня тоже настрочила родителям письмо. Армен привычно запряг утром лошадку, сел в бричку и повез письма в Тирасполь, на почту.

Общие заботы постепенно сблизили Нину с завхозом. Когда ей нужны были те, или иные продукты, она просила Григоряна открыть погреб и осматривала его хозяйским взглядом. Однажды в сумраке погреба он обнял ее и поцеловал. А в законный единственный выходной день предложил съездить с ним в Тирасполь. Нине показалось интересным его предложение. Во-первых: она никогда не ездила на бричке, во-вторых: она никогда не была в Тирасполе. В городе лошадку привязали к стойке у какого-то официального здания, и пошли гулять. Этой весной Тирасполь был затоплен вышедшей из берегов рекой. Половодье и сейчас еще напоминало о себе. Отступившая вода оставила на улицах ил, грязь, щепки, экскременты, поднятые водой из туалетных домиков. Еще стоял гнилостный запах. Было нарушено водоснабжение. Армен водил Нину по улицам, затыкая нос, и рассказывал о достопримечательностях. Потом предложил пообедать в ресторане. Нина давно хотела прекратить неприятную прогулку и согласилась.

В ресторане было тихо, сидели два или три человека. Армен выбрал столик подальше от людей, подозвал официанта и заказал в двух экземплярах борщ, бефстроганов и компот на третье. Дневной комплексный обед. Потом добавил:

– Еще бутылку сухого красного вина.

Когда официант открыл бутылку и разлил вино по бокалам, Армен грустно сказал:

– А меня перед самым отъездом в Молдавию бросила любимая девушка.

Нина вспомнила, что видела Григоряна в коридорах института с очень красивой девушкой. Высокой, темноглазой блондинкой, с чуть раскосыми глазами. Они в перерывах между лекциями стояли обычно на лестнице и о чем-то тихо разговаривали.

– Почему? – спросила Нина, хотя и понимала, что вопрос бестактен.

– Потому что известный режиссер пригласил ее сниматься на «Ленфильме». Она подумала, что Бога за бороду ухватила.

– Понятно, – сказала Нина, потягивая вино. В сознании сразу возникла картинка: Армен удерживает свою девушку за руку, она вырывается и что-то гневное бросает ему в лицо. Хорошо разыгранный спектакль. Не хватало только сценки, когда он после гневных слов театрально закрывается руками и, всхлипывая, сбегает по лестнице вниз. Именно этого финала недоставало в той, удержанной в памяти картинке. Но коварная Нинина фантазия дорисовала недостающее, с точностью сценария немого фильма.

– У тебя кто-нибудь есть в Ленинграде? – вопросительно взглянул на нее Армен.

– Тетя и бабушка, – простодушно ответила она.

– Я не это имел в виду. Любимый человек есть?

– Весь курс – кандидаты в друзья и любимые, – улыбнулась Нина.

– Ну, это не страшно, – засмеялся Григорян, – кандидатов может быть сколько угодно. В том числе и я, правда? – он сжал ее руку. Нина подумала, что после той красавицы, которая была у него прежде, она, девушка с заурядной внешностью, вряд ли утешит его мужское самолюбие.

Армен призадумался, картинным жестом откинул волосы со лба, представив, что он на сцене, и, закрыв глаза, пафосно продекламировал:

 
О, странный идол мой,
чьи кудри – сумрак ночи;
Сливая дым сигар и муска аромат,
Бедром эбеновым ты мой чаруешь взгляд,
Саванны Фауст ты, дочь черной полуночи!
Души желаннее, чем опиум, мрак ночи,
Губ милых эликсир,
любви смертельный яд,
Пусть караваны грез сзовёт твой властный взгляд,
Пусть напоят тоску твои цистерны-очи…
 

– Бодлер, «Цветы зла», – прервав выступление, просветил ее Григорян и залпом осушил бокал.

– Красиво, – ответила Нина.

События развивались по задуманному Арменом сценарию. Нина понимала: – беспокоиться не о чем, все идет к маленькому приключению. Легкому, ни к чему не обязывающему…

На обратном пути Армен распряг лошадку, пустив ее вдоволь попастись на зеленой траве, а Нина на этой траве отдалась Григоряну. Надо ли беречь себя для мифического суженого? Вряд ли. Это было в ее возрасте просто смешно! А может, даже неприлично. Нина настроилась на прекрасную долгую прелюдию, на романтическое поклонение, соответствующее тем стихам, которые были прочитаны за обедом, – губ милых эликсир, любви смертельный яд, но – увы – опять испытала разочарование, как в первый раз в Крыму с голубоглазым Александром. Только теплая волна желания захлестнула ее, требуя продолжения и какой-то высшей точки завершения процесса, как Армен неожиданно всхлипнул, прервав только начинающееся Нинино крещендо, и обмяк. Нина разочарованно лежала и смотрела в небо. Григорян безучастно, как человек, исполнивший в меру способностей свой долг, застегнул штаны, отряхнул сухую траву с колен и присел рядом с Ниной. Смелости Нины не хватило, чтобы попросить избавить ее от тяжести внизу живота, возникшей от этой незавершенности. Флер любовных подвигов мужчин, почерпнутых ею из романтической литературы, развеялся окончательно. Это писали не о нем, не о современном homo novus, не способном страстно, (выражаясь музыкальным языком – furioso), демонстрировать свои чувства любимым женщинам. Здесь все сводилось к банальной физиологии. И физиология эта не доставляла никакого удовольствия.

За стихи, которые он, словно почувствовав Нинино разочарование, потом красиво читал всю дорогу, Нина простила эту досадную его немощность, вернее – южную быстроту реакции. Может, это со всеми происходит именно так? Жаль, что мужчины такие эгоисты! А женщины, видимо, нужны им в качестве жилетки, в которую, вместо слез, можно излить свою сперму. Чисто потребительское отношение, приперченное галантным чтением стихов!

В следующий выходной день администрация совхоза организовала для студентов экскурсию в Одессу. Девчонки накануне съездили в Тирасполь в баню, накрутили волосы на бигуди, нагладили платья и утром в воскресенье погрузились в полуторки. От Тирасполя до Одессы поездом было три часа езды, но поезд отправлялся ночью. На полуторке – в выборе времени они были свободны. Тронулись в путь. Здесь, на юге, не только большие города находились рядом друг с другом, но и разные республики. Не то, что у них на Урале. Едешь, едешь, через три часа до какой-нибудь забытой деревни кое-как доедешь!

Ветер трепал девчоночьи прически, пыль садилась на белые кофточки, на губную помаду, залепляла глаза. У Нины в мозгу бился навязчивый ритм:

 
Рюшечки в ряд, бантики в ряд,
Едет в Одессу студенток отряд.
 

Через полчаса ветер надул Нине уши. Она испугалась, что простудится и повязала голову платком, примяв всю красоту прически. Грязные, растрепанные, студентки высадились в центре Одессы, и Нина отделилась от компании, чтобы повидаться со своей землячкой Надей, которая вышла замуж за моряка-одессита и жила рядом с Русским драматическим театром на улице Артема. Это была та самая Надя, подруга детства, живущая когда-то в Свердловске на улице Толмачева и посоветовавшая ей, Нине, оставшейся на втором курсе без крова, обратиться в дом к врачихе Вере Николаевне. Надя располнела. У нее рос сынишка. С мужем случилась какая-то жуткая история – его убили на корабле свои же матросы. Наде осталась от мужа тридцатиметровая комната с отдельной кухней. Подруги встретились, удивленно разглядывая друг друга.

– С подобным личиком невинность сохранить! – воскликнула Надя, намекая на то, что Нина все еще не замужем.

– С невинностью-то как раз напряженка, – засмеялась Нина.

Они неспешно пообедали на Надиной кухне, и пошли гулять. Совсем недалеко от дома Нади был морской порт, и находилась знаменитая лестница, трагически снятая в фильме «Броненосец Потемкин». На улицах встречалось много курсантов, безусых и молоденьких. Нина втайне всегда мечтала о военном моряке в строгой черной форме. Морская форма делает привлекательным любого среднестатистического мужчину.