Текст книги "Четыре оклика судьбы"

– Ну, все, – сказала она, – иди домой, мы спать хотим. Завтра в девять утра заходи за ключом.

– Нет, так дело не пойдет – усмехнулся благодетель, – я отвечаю за квартиру и никуда отсюда не уйду. Придется меня потерпеть! Вам постелю в той комнате, а сам буду спать здесь в прихожей, – прояснил он ситуацию.

– Блин, попали, – выругалась Лариса. – А откуда мы знаем, что ты ночью сюда не впустишь кучу своих друзей?

– Да не будет никаких друзей, я охранять вас буду! – убеждал парень.

Все его заверения – гроша ломаного не стоили, Девушки понимали, что сильно рискуют, но пришлось смириться. Они закрыли створки двери смежной с прихожей комнаты и стали укладываться спать. Нина легла к стенке, а Лариса с краю. Сон сразу же сморил их. Молодые организмы легко адаптировались в любой обстановке. Среди ночи Нину разбудили возгласы:

– Отвали отсюда, – кричала Лариса, – ты что, сдурел? Пошел вон, а то получишь по башке.

Нина увидела, как благодетель полетел с кровати на пол, а Лариса замахнулась на него пуантом, который с вечера предусмотрительно положила под подушку. Носок пуанта был деревянный, и удар таким орудием по лицу мог оставить вполне ощутимые следы.

Смущенный парень, сидя на полу и потирая ушибленную ягодицу, торопливо повторял одни и те же слова:

– Вы меня неправильно поняли, я замерз там один и просто хотел погреться…

– У, ловелас проклятый, я тебе погреюсь! Мы на тебя в суд подадим, – орала Лариса, ощупывая, не исчезли ли из лифчика деньги, – заманил девушек, сволочь, чтобы ими воспользоваться!

Парень виновато оправдывался, но девчонки поняли, что страшнее того, что уже произошло, им ничего не грозит. Они так запугали неудачного любовника, что он, едва дождавшись утра, сам предложил довезти их с чемоданами до общежития и не поминать лихом.

В общежитии девушки поселились вместе, и на целый месяц эта комната стала самой веселой и самой рейтинговой на этаже. Лариса была такой хорошенькой, что все молодые люди, поступавшие вместе с ней на курс, начисто забывали, зачем они приехали в Ленинград. Вечерние сборища затягивались до трех часов ночи, а то и до утра. Через несколько дней определился постоянный состав кампании: Нина, Лариса и два молодых человека, Славик и Костя, также с отделения хореографии. Ребята были замечательные, но стесненные в средствах, и после вечерних застолий всегда забирали бутылки из-под портвейна, чтобы сдать их.

Но гулянки – гулянками, а дело делать надо. Узнав, что первый экзамен – сочинение, Нина выбрала тему Родины в творчестве М.Ю. Лермонтова. На это у нее были особые причины. Сердце подсказывало ей, что вторжение советских танков чехи воспринимают так же, как русские – вторжение немцев в сорок первом. Сочинение начала с яркого эпиграфа, который лично ей был очень понятен и который наиболее полно раскрывал главную мысль сочинения:

«люблю Отчизну я, но СТРАННОЮ любовью!

НЕ ПОБЕДИТ ЕЕ РАССУДОК МОЙ»!

Нервно прошел следующий день, пока не объявили оценки. Нина получила четверку. Как оказалось – за пунктуацию. Навставляла в текст лишних запятых. Лариса, Славик и Костя, шутя, сдали сочинение на тройки.

Нина симпатизировала высокому с накачанными мышцами и сильными ногами Косте. Он пришел из армии, был единственным сыном у старушки-матери, и однажды грустно проговорился, что если поступит в институт, то мать не сможет его содержать на жалкую пенсию. Выхода никакого не видел. Обычно Костя молча сидел вечерами за общим ужином, сдержанно улыбался шуткам Ларисы, и Нина не понимала, нравится ли кто-нибудь из них этому странному парню? Ларисе надоело его обхаживать, и она закрутила роман с веселым и легкомысленным Славиком.

Второй экзамен – по специальности, куда входило два предмета, сольфеджио и фортепиано, Нина сдала, соответственно, на четверку и пятерку. Ларискина команда опять получила тройки. После этого веселая Лариса немного призадумалась. Шансов для поступления осталось – нуль. Историю на «отлично» она сдать не сможет. В хореографическом училище история не считалась главным предметом. Но попытаться изменить ситуацию надо. Разогнав на время приятелей, подруга надумала денно и нощно зубрить даты прошедших съездов КПСС. Нина решила не мешать ей в благом деле. Как раз выдалось воскресенье, и она уехала в Сестрорецк к бабушке.

В среду Нина сдавала историю, получила пять и поняла, что ей волноваться больше не о чем. Материал по литературе она точно знает на «отлично». Тут выручит врожденная любовь к родному языку, которая являлась вечным двигателем ее интересов в поиске точных формулировок.

В конце концов, из их веселой компании в институт зачислили только Нину и Константина. Костя имел право, как отслуживший армию. Нина прошла не только по баллам, но и по трудовому стажу.

В прощальный вечер ей все-таки улыбнулось счастье, она целовалась с Костей. Не сомкнувши глаз, утром поехала в аэропорт провожать провалившую экзамены Ларису. На руках у Нины тоже был билет на поезд. Она победила! Теперь студенческая жизнь ни в коем случае не будет временем упущенных возможностей! Дома предстояло уволиться из музыкальной школы, собрать необходимые для жизни в Ленинграде вещи и проститься с малой родиной навсегда! Именно так. НАВСЕГДА! Она собиралась взять реванш за юные годы, проведенные в квасной глуши! Мировой закон компенсации еще никто не отменял! А, значит, у нее все должно получиться!

…Антонина открыла глаза и посмотрела наверх. В проеме люка едва был виден кусочек неба. Понять это можно было по одной заблудшей мерцающей звездочке.

Ей вдруг пришло в голову, что именно тогда, когда ее зачислили в институт, она пренебрегла возможностью напечатать свои первые стихи, не ответила на просьбу редактора поэтической рубрики журнала «Уральский следопыт». Убегать вприпрыжку от чудесного дара, открывшегося ей – было ошибкой, неправильным выбором, переходом на другую линию жизни, на долгую, извилистую дорогу судьбы, где будет много трудностей и препятствий.

А, может, все должно было сложиться в ее судьбе так, как сложилось? То, что она любила и понимала в искусстве с детства, так называемый синкретизм – нерасчлененность музыки, поэзии и танца – в той или иной форме всегда присутствовал в ее жизни. Людям кажется, что выбери они иной путь – обязательно были бы счастливы!

…Время от времени черноту неба нарушали падающие метеориты. Для сентябрьских дней – обычное явление. «Если успею загадать желание, пока метеорит не погас, значит…». Что значит, Нина не стала додумывать. Ответ напрашивался сам собой. Значит, ее спасут. Она до боли в глазах всматривалась в аспидно-черное небо с горошинами звезд, и ждала удачи. Земля вращалась, картина неба изменилась. Шел второй час ночи…

…Лейтенант Хрулев в сентябре приехал в отпуск. Узнал, что Нина отправилась учиться в Ленинград, пришел к ее отцу с бутылкой водки и горько плакал пьяными слезами, что Нина теперь для него потеряна навсегда…

Первого сентября на собрании первокурсников Нина узнала, что через два дня им предстоит отправиться на уборочную в село Шушары Ленинградской области.

Главным открытием в этой командировке для многих девушек было знакомство с домашним крупнорогатым и мелкорогатым скотом. То, что овцы оставляют за собой маленькие шарики, похожие на конфеты «морские камушки», а коровы – горячие лепешки, величиной с блины, первое время веселило их. До тех пор, когда одна студентка, замечтавшись о своем, девичьем, долго потом отмывала резиновые сапоги в огромной совхозной луже.

Дневная норма казалась непосильной – 25 ведер моркови с грядки на каждую душу студента. Вместо морковки иногда на поле прорастали снаряды, оставшиеся от войны. На этот счет существовала целая система, как вести себя, если из земли показался снаряд. Бригадир прочел им лекцию и ушел.

– Мы что, рабы? – возразила по поводу нереальной нормы энергичная черноглазая и черноволосая девушка. Нине девушка показалась задиристой, с характером, близкой по духу. Она запомнила ее по вступительным экзаменам. Кажется, ее звали Соня, она приехала из Бреста. Папа у нее был полковник Советской армии, а мама – товаровед.

– Помнишь, как мы тряслись, когда ждали зачисления? – спросила ее Соня.

– Конечно, помню. Судьба решалась!

– Я думала – утоплюсь, если не поступлю. Давай держаться вместе. Ты ведь тоже попала во вторую группу?

– Да, во вторую, – подтвердила Нина. – В нее зачисляют провинциалов с хорошим музыкальным образованием.

– А в первую кого?

– В первой только отличники и ленинградцы. Все без исключения. Мы, видишь ли, местом рождения не вышли.

Соня посмотрела на сокурсницу и твердо сказала:

– Зато местом дальнейшего проживания выйдем. Мне в Брест ни в коем случае нельзя возвращаться. Меня жених бросил.

– Да ты что?

– Женился на другой еврейской девушке. Она с родителями в Америку на ПМЖ уезжала, он сбоку присоединился. У нас город маленький, такого позора мне не снести. Все пальцем будут показывать – у Козина дочку замуж не взяли! С дефектом, видно, девушка!

– И что теперь будешь делать?

– Вгрызаться в Ленинград. Любой ценой. Выйду замуж за какого-нибудь Гофмана или Бохмана, найду работу, даже согласна мыть полы на кафедре, если с Гофманом не повезет, – она упрямо тряхнула головой.

– А что твой жених так легко променял тебя на Америку? – простодушно спросила Нина новую подругу, – там ужасно. Негры, безработица… я бы не смогла в таком непредсказуемом месте жить!

– Смешная, – снисходительно усмехнулась Соня, – это все наша советская пропаганда. Совсем головы нормальным людям позабивали! Там – свобода! А тут, – она обвела глазами бескрайнее поле, – идиотизм, рабский труд за копейки. Твое счастье, что ты не сознаешь этого. У меня отец военный. Он меня насчет международного положения давно просветил. Люди под любым предлогом уезжают из СССР. Теперь можно. А все потому, что наши вояки обосрались на Ближнем Востоке. В шесть дней – представляешь? Всего в шесть дней израильская армия в июне прошлого года разрушила и разгромила вооруженные силы Египта, Иордании и Сирии. А, между прочим, у арабов было наше оружие и их обучали наши инструкторы. Арабы позорно бежали и технику бросили. Это больно ударило по старичкам в Политбюро. Совсем перестали мышей ловить! Народ начал возмущаться: – а чего это мы всяким черным эфиопам технику свою задаром отдаем? Что, деньги девать некуда? За границей ехидно захихикали: вот она, хваленая мощь СССР. А у нас в стране тут же забурлили всякие «демократические» активисты. Вспомни! По телевидению начались какие-то обвинительно-примирительные дискуссии! КГБ упрятало за решетку самых главных критиков советского строя. Вот тогда евреям и разрешили уезжать из Союза, от греха подальше. Что называется, выпустили пар. Жених мой в струю попал.

– Надо же, – протянула удивленно Нина, – а я считала что…

– Сильнее кошки зверя нет? – засмеялась Соня.

Они медленно продвигались вперед по грядке, уходившей за горизонт, не заполнив урожаем даже одного ведра.

– Тебе общежитие дали? – поинтересовалась новая подруга.

– Нет, только стипендию. По справкам о размере заработной платы родителей – они могут содержать меня. Только нас двое, брат у меня есть.

– Вот и мне общежитие не дали, надо угол искать. Ты уже определилась, где будешь жить?

– Пока нет. Мне бабушка обещала помочь.

– У нее жить будешь?

– Вряд ли. Хотя там трехкомнатная квартира. Тетка моя, кандидат математических наук, не выносит чужих людей.

– Какая же ты чужая?

– Чужая. Она за двадцать с лишним лет первый раз меня в прошлом году увидела. Сказала, что мой режим им не подходит – нарушу их покой. Обещала оплачивать комнату. За это мне надо два раза в неделю убирать у нее в квартире.

– Да, может, это и к лучшему! В том, что ты поможешь бабке, чем можешь, а она тебе деньгами – есть разумное зерно. И дергаться не будешь, что надо в двадцать два ноль-ноль обязательно быть на глазах любимых родственников!

– Наверно, ты права…

За разговором они отстали от группы, в которой уже объявились свои передовики. До обеда девушки собрали на двоих только пять ведер моркови.

– Руки жалко, – посетовала Нина, с сожалением разглядывая грязные ногти, – я к сельскому труду совсем не приучена. Это нам не гаммы в теплом классе играть!

– А я и подавно, – засмеялась Соня, – в еврейских семьях, если не на скрипочке пилишь, то уж зубным врачом быть обязан. У меня ни с тем, ни с другим не сложилось. Девушки, не сговариваясь, окинули взглядом морковное поле, словно прикидывая как долго им еще мучиться. Там, до горизонта, соседние грядки были убраны. Только их «несжатая полоса» мозолила глаз.

– Неужели в столовке нам за эти труды тарелку супа не нальют? – Нина сняла с головы платок и подставила лицо осеннему солнцу.

– Еще и долги со стипендии взыщут, – ответила Соня. – Наплевать на их пустой супчик, там крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой. Настоящий человек сам формирует обстоятельства, а не наоборот. Видишь это поле? А соседнее! Клондайк! Морковь есть, картошка есть, свекла есть. Чего не хватает? Правильно, соленых огурчиков, луку и постного масла. Вечером проведем в группе собрание на предмет: «мы не можем ждать милостей от природы, взять их – наша задача»! Надо дружить с местным населением.

Собрание поддержало идею здорового питания. Нашлись и желающие претворить ее в жизнь. Среди студенток была девушка, отработавшая год в общепите. Звали ее Юля. Она умела договориться с кем угодно: с СЭС, с пожарниками, с чертом и богом. Юлю, решением общего собрания, освободили от поденного труда на грядках. Теперь в ее задачу входило наладить отношения с местными жителями, чтобы народ проникся голодным и бедственным положением студентов и разрешил варить в своих домах на плите овощи. Юля убедила сельчан, что студенты выполняют за них работу, поэтому они обязаны… Очередность приходов к сельчанам была установлена, и с этого дня первокурсницы каждый вечер до отвала наедались душистым винегретом.

Мальчишки-первокурсники жили на другом конце села. С Костей Нина виделась только один раз. Он равнодушно сказал ей «здрасьте» и прошел мимо. Кажется, ему все-таки нравилась Лариса. Она в институт не поступила, и сердце Кости окаменело.

Мальчишки не смогли так умно организовать свой быт и сильно тяготились отвратительным бесплатным питанием, что предлагали волонтерам в столовой. Когда в октябре начались занятия, Кости среди первокурсников уже не было. Бросил все и уехал домой.

Соня через знакомых устроилась недалеко от института, на площади Революции, в коммуналке, рядом с удивительным архитектурным ансамблем – прекрасной мечетью с высокими минаретами и лазуритовым куполом. Путь в институт был прост. Кировский мост на трамвае переехал – и на Марсовом поле! Перебежал площадь, где стоит памятник Суворову – аллегорический Меркурий в балетной позе «аттитюд» – и оказался на Дворцовой набережной! Поток машин на площади и в дождь и в холод регулировал такой же неизменный, как памятник Суворову – сержант милиции с обветренным лицом. Он каждый день приходил обедать в студенческую столовую института, садился за стол, бережно кладя на стул рядом фуражку. Поев, отирал лицо большим платком, водружал фуражку на лоб и вновь отправлялся на пост. Студенты уважительно здоровались с ним, называя «наш дядя Степа».

Нина приняла предложение однокурсницы Раисы снять комнату в далеком Калининском районе, в доме, рядом с кинотеатром «Гигант». В тот район с Марсова поля ходил всегда битком набитый скорый автобус, который еще плотнее набивался спешащими домой гражданами на остановке «Финляндский вокзал». Комнату сдала молодая семейная пара за тридцать рублей в месяц. На двоих с однокурсницей Раей выходило по пятнадцать. Рая как-то незаметно прикрепилась к Нине и Соне еще в Шушарах, и с тех пор они держались вместе. У девушек сразу ребром встал вопрос о свободном классе для занятий музыкой. Аудитории, где имелся рояль, освобождались только после девяти, иногда – десяти часов вечера. Приходилось занимать очередь. В общей сложности Нина проводила в институте утро, день и вечер, приезжая домой только помыться и переночевать. Потом она решила упростить себе задачу – не мучиться над разучиванием новых произведений. Никто ведь не знает, что она уже играла в училище, а что нет. Сама стала предлагать педагогу программу по фортепиано. Все эти пьесы, которые она уже играла раньше – надо было просто восстановить в памяти! Жить стало легче, стало веселей, и за цикл «Песен без слов» Мендельсона, она на первом экзамене получила стабильную пятерку. Педагога такая система тоже устраивала. Оказалось, что Мендельсона он обожает за яркую мелодичность, умеренность чувств, спокойствие мыслей и преобладание светлых эмоций. А более всего за то, что Мендельсон спас от забвения прекрасные творения Баха. Трудно поверить, но Бах был совершенно забыт после смерти, и если бы Мендельсон не нашел пожелтевшие нотные тетради с божественной музыкой, сейчас бы музыку Баха не знали. На дирижерско-хоровом отделении главным условием была не подготовка к международным фортепианным конкурсам, а умение ученика не хуже других владеть инструментом и читать четырех-шестиголосные хоровые партитуры!

Потрясающим открытием для Нины с началом учебного года стало удивительное равнодушие сокурсников к судьбе шушарской поварихи Юли. Когда в Юле нуждались, она была самой желанной подругой для девчонок. Теперь о ней все забыли. У Юли еще в Шушарах случилась любовь со студентом кораблестроительного института. По возвращению в Ленинград, она переехала к нему за шкафчик в общежитие. Перестала посещать лекции. Впереди маячил призрак замужества. Нина разыскала ее и пожурила, что деканат готовит списки на отчисление, и туда попала ее фамилия.

– Ну и пусть, – махнула Юля рукой, – я не хочу с любимым расставаться.

– Зачем расставаться? Днем посещай лекции, а вечером – к любимому в закуток. Почему нельзя все совместить? – удивлялась Нина.

– Потому что мне важнее, чтобы он получил образование. Он после армии, все забыл, я пишу за него рефераты.

– Что ты в кораблестроении понимаешь? – вопрос усилился гневным всплеском Нининых рук.

– А там понимать ничего не надо, я у его друзей работы списываю и ловко переставляю абзацы местами. Может, логика и страдает, но пока все сходило с рук. Да и до кораблестроения первокурсники доберутся лишь тогда, когда историю КПСС и прочие философии изучат!

Нина брела по мокрой улице и завидовала Юле. Какая жертвенность ради любимого! Она так жертвовать собой не могла. У нее уже сложились требования к будущему супругу. Он должен быть образован, умен, самостоятелен, щедр и обязательно – ленинградец! В этом явно проглядывало ее желание не покидать «любимый город» после учебы.

Студенческая жизнь вошла в колею. Все постепенно отладилось. Нина полюбила учиться и с удовольствием постигала азы философии, психологии и культуры. На этих общих для нескольких факультетов лекциях, Нина почувствовала себя человеком известным, сродни народным артистам. Ее яркие медные волосы как-то очень нагло заявляли о себе. В аудитории, где, в основном, пестрели серые и черные головы, преподаватели концентрировали свой взгляд именно на ней. И, отрываясь от записей, излагали суть материала лично для нее. В этом проявились свои плюсы и минусы.

Плюсы – лицо ее запоминали и на экзаменах более снисходительно относились к ее не всегда точной и аргументированной трактовке сдаваемого материала, помня ее распахнутые в восхищении глаза, с необыкновенным вниманием обращенные на преподавателя, несущего иногда неимоверную чепуху по разделу «Социалистические основы клубной работы». «Клубная работа» в Ленинградском институте культуры, предполагала, что не все счастливчики по окончании института устроятся на работу в прекрасном городе на Неве, некоторые поедут и в Будогощь, поднимать целину культуры среди несознательных сельских жителей.

Минусы – когда она по какой-то причине пропускала лекции, это всем было заметно. И, хотя староста группы Юра Заводов усердно ставил ей в журнале посещений букву «п» – присутствовала, это никого не могло ввести в заблуждение.

– Где Вихрова? – раздавался законный вопрос очередного преподавателя философии, психологии или «искусства кино». И весь поток начинал искать Нинину голову глазами. Не найдя, докладывали: – Её сегодня нет!

Весной, после ангины с осложнением, она месяц отсутствовала в институте. Преподаватель философии, слывший вредным и дотошным по отношению к прогулам студенток, сделал ей выговор:

– Вы, Вихрова, бессовестным образом месяц отсутствовали на моих лекциях, будете лично сдавать мне материал.

– А кроме Вас, кто-то еще может принимать экзамен? Разве есть выбор?

– Не острите. В субботу у меня дома. Вот адрес.

– Простите! Не могу! Честное слово, я не хотела пропускать Ваши лекции! Просто законы детерминизма пришлось проверить на собственном опыте. Так получилось, что количество мелких простуд в моем случае переросло в качество, а именно, ангину! Я через свое здоровье поняла, как работает эта философская категория. У меня и справка есть!

– Справка, где?

– В деканате. Ян Лиазарович в курсе, что я не прогульщица.

«Философ» хмыкнул и пошел прочь.

Единство и борьба противоположностей! Пронесло. Студентки знали, что некоторые преподаватели очень любят принимать зачеты у себя дома или на даче. Со всеми вытекающими оттуда последствиями.

В родительском доме тоже назрели изменения. Летом брат готовился поступать в Свердловский Политехнический институт. И поступил на химико-технологический факультет. Отец давно хотел найти работу и жить в местах, где воевал. И он осуществил свой заветный план по переезду из провинциального городка на Украину. Поближе к Черному морю, туда, где был ранен, и откуда предки его, казаки, когда-то отправились завоевывать Сибирь. Так их семья разлетелась по свету. Мать осталась на Урале, пока в Кременчуге, где теперь работал отец, он не получит квартиру, брат жил в Свердловске, а она, Нина – в Ленинграде. Мать оплачивала обучение дочери, а отец – обучение сына. Чтобы дать детям высшее образование, родители пожертвовали своим благополучием. Нина понимала это. Она знала, что сама, когда у нее будут дети, поступит точно также. Хорошее образование открывает в жизни лучшие перспективы.

Весной отца отправили в Ленинград в командировку. Это было его первое знакомство с городом. Чтобы не беспокоить Ксению Львовну, он снял номер в гостинице «Выборгская» на Торжковской улице. В женском царстве бабушки и тетки визит Нининого отца вызвал самый настоящий переполох. Они назначили ему особый день и время приема. Бабушка пекла к важному событию морковный пирог и готовила жаркое. Тетка, увидев на пороге мужа двоюродной сестры с букетом цветов, подтянула свое сутулое, тщедушное, усохшее тело и включила близорукими глазами ближний свет. А бабушка во время светской беседы продемонстрировала верх остроумия и аристократизма. По всей вероятности, знакомство с Нининым отцом изменило их представления о провинциальных родственниках.

– Твой отец очень интересный мужчина, – сказала тетка Рина.

– Удивительно, – добавила бабушка, – как мудро он рассуждает обо всем. Моей племяннице повезло, – и она с грустью взглянула на дочь, по негласному определению являющуюся старой девой.

Командировочная неделя Вихрова пролетела быстро и накануне его отъезда Нина приехала в гостиницу. Они договорились на прощанье поужинать вместе. В зале ресторана, за столиком с одной бутылкой сухого вина на пять человек, сидели какие-то нетипичные финны. Наверно, из «общества трезвости». Кроме них ресторан был заполнен «лицами кавказской национальности», обычно торгующих днем на Торжковском рынке. Кавказцы сразу обратили внимание на яркую Нину, на разницу в возрасте с ее спутником, приняв отца за кавалера. И началось! То один, то другой с южным темпераментом подскакивали к столу, приглашали ее танцевать и назначали свидание, а некоторые и вовсе делали непристойные предложения. Нина отпугнула их очень просто. Сказала, что она ужинает с отцом, и отец очень недоволен тем, что им мешают поговорить.

После его отъезда Ксения Львовна еще долго заводила с Ниной разговоры о том, что ее мать поступила недальновидно, отпустив такого красивого мужчину так далеко от себя. Однако зря она волновалась. Мать регулярно получала от супруга нежные письма. Отец писал, как он скучает без нее и без семьи. А она впервые за двадцать с лишним лет именно в разлуке осознала себя любимой и счастливой женщиной. По принципу «большое – видится на расстоянии».

Незаметно подошел апрель. Нина и Рая в Пасху приготовили праздничный стол. Пригласили в гости Соню. Праздник Пасхи они считали «пережитком капитализма», но яйца все же, покрасили луковой шелухой. Бабушка Ксения Львовна, покойный супруг которой прежде служил священником, научила Нину делать особенный творог – протертый через сито, со сгущенкой, с грецкими орехами, и девушки предвкушали приятно посидеть. Обеденный стол стоял у окна. Из окна был виден двор и Нина, поглощая крашеные яйца, рассеянно рассматривала прохожих. Неожиданно замерла от удивления. Медленно обходя все подъезды, два молодых человека искали нужную квартиру. В одном из них Нина узнала своего земляка – Колю Шеломенцева, студента Московского Государственного Университета, с которым познакомилась летом, после того, как благополучно сдала вступительные экзамены. Коля пришел к ее брату, чтобы помочь ему с математикой. У Нины тогда почему-то не возникло никакого вопроса, зачем Коле ее младший брат? И что стоит за альтруизмом взрослого, отслужившего армию парня, студента третьего курса Московского университета имени Ломоносова? Она так была поглощена новым ощущением счастья от поступления в Ленинградский институт, что все приметы и символы провинциальной жизни перестали ее волновать. Была и еще причина, по которой Нина пропустила этот визит мимо своего внимания. Три года назад на танцах в Драмтеатре она увидела симпатичного интеллигентного парнишку, который понравился ей. Парень очень нежно обнимал в танце тоненькую девушку. Подруги рассказали про него все. И то, что он пришел из армии, и то, что работает на заводе, и то, что серьезно встречается с девушкой. Это и был Коля. И она закрыла тогда для себя эту тему. Но с девушкой у него не вышло, потому что уехал учиться в Москву. Только после того, как Нина вышла замуж, мать призналась ей, что за приходом Коли в их дом стоял тайный сговор двух матерей, желающих счастья своим детям.

– Ой, девочки, – с сердечным трепетом воскликнула Нина, прижав руки к груди, – кажется, ко мне гости!

И, действительно, через пару минут раздался звонок в дверь. Коля смущенно произнес:

– Здравствуй, Нина! Можно войти?

– Какими судьбами?

Девчонки толкались за спиной Нины, радуясь, что их однополая компания будет разбавлена приятными молодыми людьми. Неожиданное появление на горизонте двух столичных студентов вносило приятную ноту в общении за праздничным столом.

– Проходи. Как же ты нашел меня? – спросила Нина.

– По адресу в справочном столе. Приехал на проспект Смирнова, где ты прописана, а твоя бабушка направила меня сюда.

– Хорошо, что я адрес ей оставила. Пригодился. Проходите, раздевайтесь ребята.

Гости разделись. Представились девушкам. Всеволод, друг Коли, был темноволос, высок ростом, носил очки, на вид ему было лет двадцать пять. Он учился в аспирантуре. С девушками держался вежливо, но отстраненно, словно все время о чем-то неотступно думал. С Колей девушки быстро наладили контакт. Он смущенно признался, что приехал Ленинград посмотреть.

– Посмотрел? – спросила Нина.

– Нет еще, – и покраснел.

У Нины возникло ощущение, что Коля приехал не только Ленинград посмотреть. Возможно, еще и на нее. Стала исподволь приглядываться к нему. Нет, он не изменился. Росту был среднего, имел волнистые русые волосы, карие глаза и вполне приятную внешность, которая нравилась девушкам. Держался просто, говорил умно. Судя по всему, он определил свой жизненный интерес, благодаря чему она имела счастье увидеть его здесь.

За беседой не заметили, как наступил вечер. Всеволод спохватился, поблагодарил за приятно проведенный вечер и отправился ночевать к родственникам, а перед Ниной встал вопрос, куда пристроить на ночь Колю? Оставить здесь? Соседи хозяйке сразу доложат, и их с Раисой немедленно попросят освободить помещение.

Девчонки посоветовали ехать в общежитие института на улицу Смирнова. Кто-нибудь из однокурсников обязательно поможет. Найдет свободную койку. Тем более что в общежитии по случаю выходного дня были танцы.

В автобусе Коля поддерживал Нину за локоть, а Нина понимала, что ее судьба с этого дня делает неожиданный поворот. Сердце замирало от неясных предчувствий. Внезапное появление Шеломенцева почему-то взволновало ее. Во-первых: было приятно увидеться с земляком, вспомнить общих знакомых, во-вторых: на ее одиноком горизонте вдруг появился перспективный молодой человек, возможно с серьезными намерениями. (Тьфу, тьфу, тьфу, не забегать вперед).

В зале общежития из динамиков звучал сильный, с сексуальным придыханием, голос Тома Джонса. Завораживал, подчинял и томил. Коля стеснительно пригласил ее на танец. Тома Джонса сменило медленное танго Уильямса. Руки Коли все крепче обнимали Нинину талию. Как далеко он позволит себе зайти? И как она должна реагировать, чтобы ничего не испортить?

Говорят, любовь входит через глаза. Они смотрели друг на друга. Но в эти начинающиеся отношения неожиданно вмешались какие-то непонятные силы. Сначала заглохла музыка. Коля неловко остановился, развернулся к динамику, и тут произошла неприятность. У его заслуженного ботинка отвалилась подошва. Коля сел на стул и задумался, что с ней делать? Нина рассчитывала, что танцы помогут им выяснить отношения. Сомнения, что Коля затеял поездку не ради нее, а ради знакомства с Ленинградом, еще были сильны.

– Слушай, где можно достать маленькие гвоздики? – спросил он.

Нина остановила проходящего мимо однокурсника и попросила помочь. Выяснение отношений откладывалось на неопределенное время. Нина скучала в одиночестве, Коля задерживался. В общежитии ни у кого не было молотка и маленьких гвоздей. Тут произошла вторая неприятность. Третьекурсник Арсений Колобов, с которым они занимались по фортепиано у одного педагога, сначала пригласил ее на танец, потом позвал в свою комнату, чтобы отдать сборник фортепианных ансамблей. Преподаватель предложил им сыграть что-нибудь в четыре руки. Нина без всяких задних мыслей пошла за ним, предполагая, что заодно договорится о том, чтобы он устроил московского студента где-нибудь переночевать. Решив, что отсутствовать будет недолго, она не стала разыскивать Колю, чтобы предупредить, в какую комнату уходит. Третья неприятность вытекла непосредственно из второй после того, как она зашла к Арсению. Соседей по комнате не оказалось на месте. Он неожиданно закрыл дверь на ключ, ключ спрятал в карман, и Нина очутилась в ловушке. Никакие просьбы, мольбы – немедленно выпустить ее – не помогли. До этого самого дня Нина и не подозревала, что Колобов влюблен в нее. Увидев ее с Колей на танцах, он приревновал. И дальнейшие его действия были просто банальной местью. Когда утром Нина была им освобождена из заключения, она поняла, что в глазах Коли скомпроментирована навсегда. Что было с Колей, после того, как она исчезла, как он провел ночь, ей сообщили только через день. Прождав Нину всю ночь в коридоре на подоконнике, он, расстроившись, уехал утром на вокзал, не пожелав с ней проститься. Все это можно было назвать одним словом – не судьба.