Текст книги "Мой «Современник»"
Автор книги: Людмила Иванова
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
«Восхождение на Фудзияму»
Бывают годы, когда вся страна читает книги одного автора, и это очень сближает людей. В шестидесятых читали Айтматова.
Уникальной работой Галины Волчек (на тот момент она уже была художественным руководителем театра) был спектакль «Восхождение на Фудзияму» по пьесе Чингиза Айтматова и Калтая Мухамеджанова, поставленный в 1973 году. Мы встретились с большим писателем, гигантом литературы, и это уже счастье. Очень интересным было оформление спектакля: круглое возвышение в центре зала и подиум, на котором играли актеры.
Это история учительницы и учеников. Так же, как в «Традиционном сборе», люди оглядывались на прожитую жизнь. Айша-апа, учительница, рассказывала, как провожала своих девятиклассников на фронт: «Многих там провожали, а мои – самые молоденькие… И никогда я в Бога не верила, а тут взмолилась: только бы живы остались мои мальчики!» Как и в «Вечно живых», звучала тема – как мы живем, как мы будем жить?
На роль Айша-апы пригласили Любовь Ивановну Добржанскую нашу любимую актрису – Галины Волчек и мою. Она умная, органичная, абсолютно естественная и содержательная. Я очень люблю Айтматова и всегда остро чувствую все, что связано с войной, потому что хорошо ее помню: 22 июня 1941 года мне уже исполнилось восемь лет.
Мне очень хотелось сыграть Айша-апу. Но Галина Волчек сказала, что артисты будут играть в центре зала, то есть рядом со зрителями, без грима, и учительница должна быть старше своих учеников. «Но если очень хочешь – репетируй, пробуй».
Я выучила текст раньше всех. Любовь Ивановна заболела, я репетировала вместо нее, но Волчек не назначала меня на эту роль, я просто помогала другим артистам репетировать. Потом вернулась Добржанская. Галина Борисовна вызвала меня в кабинет: «Ты очень интересно репетировала. Помоги Добржанской, покажи ей мизансцены. Ты обязательно будешь играть». Но сыграть мне тогда так и не дала. Я не спала ночей, мучилась – так хотела играть, но ни разу не попросила…
Прошло два года. Мы были на гастролях в Риге, у Чингиза Айтматова юбилей. Добржанская работала в ЦТСА, приехать не могла. Тогда Галина Волчек позвонила мне: «Я понимаю, что для тебя это тяжело, у тебя травма, ты можешь отказаться. Но если согласна, завтра спектакль». – «О чем речь, я буду играть!» Легко сказать – репетировала я давно, текст уже забыла. Тем не менее, я все вспомнила и пошла на сцену.
Щеки у меня раскраснелись от волнения, наверно, я выглядела моложе своих учеников. Уж не знаю, как я играла, но сцена рассказа о проводах мальчишек на фронт, думаю, мне удалась. Зал замер. Потом Айтматов и Мухамеджанов поздравляли меня, говорили, что есть достойная замена Добржанской. А когда мы приехали в Москву, Любовь Ивановна обняла меня и сказала: «Господи, как хорошо, что ты сыграла, я так переживала, что ты не играешь, думала, что ты из-за этого меня ненавидишь…» Я поклялась ей, что такого не могло быть никогда. Я с детства любила эту актрису, видела ее во всех спектаклях ЦТСА, и, можно сказать, из-за нее стала артисткой, из-за ее Шуры Азаровой в «Давным-давно».
На гастролях в Свердловске она рассказывала мне о войне, об эвакуации и о том, как выпускался спектакль «Давным-давно». Молодая актриса, которая должна была играть Шуру, поехала с бригадой на фронт, они попали в окружение и все погибли. Добржанской тогда уже исполнилось тридцать два года, режиссер спектакля Андрей Попов не хотел давать ей роль, но Любовь Ивановна подготовилась сама, упросила его посмотреть – и Попов ее утвердил.
Она берегла хлеб, который давали по карточкам: делила его на две части, половину съедала перед спектаклем, половину – в антракте, чтобы хватило сил доиграть. Домой доходила чуть живая, валилась в холодную постель.
Я увидела этот спектакль в Москве, когда училась в шестом классе. Смотрела его много раз, помню, как Добржанская пела «Колыбельную Светлане», как прощалась с домом, гладила рукой стены…
В нашем театре «Экспромт» тоже идет спектакль «Давным-давно» по пьесе А. Гладкова на музыку Т. Хренникова. Мы с режиссером Владимиром Байчером поставили его в память о том спектакле, который я так любила в детстве и который во время войны шел во всех театрах страны. Тихон Хренников успел увидеть этот спектакль, и он композитору очень понравился.
В спектакле «Восхождение на Фудзияму» играли Табаков, Кваша, Фролов, Покровская, Козелькова, Каташева, Мягков. Впервые в этой пьесе сыграл пришедший в наш театр Вельяминов.
Итак, мне посчастливилось играть Айша-апу. Потом я еще долго читала на творческих вечерах не только этот монолог, но и главы из романа Айтматова «Буранный полустанок».
Политический театр
Театр «Современник» всегда отражал политическую и общественную жизнь страны. И Галина Волчек это понимала. Поэтому у нас был и спектакль «Погода на завтра» о строительстве ВАЗа, и спектакль о партийной жизни – «Обратная связь». В спектакле «Погода на завтра» я играла бригадиршу, маму Римму, в очередь с Натальей Каташевой. Мы ездили в Тольятти, изучали производственный процесс, видели конвейер, беседовали с молодыми сотрудниками. Это было интересное начинание в стране: молодой завод, хорошая организация производства и отдыха рабочих, клуб, столовая самообслуживания. Потом мы вывозили этот спектакль в Тольятти, где работники завода с восторгом смотрели про себя.
Когда в стране выросло благосостояние и люди поднакопили денег, правительство решило, что накопленное надо на что-то тратить. Машина – вот что нужно! И в Тольятти начали строить автомобильный завод.
Завод строили итальянцы. Они рассчитали, сколько нужно деталей для пуска конвейера, даже с запасом. Пустили конвейер – деталей не хватает. Итальянцы удивились и еще поставили деталей. Снова не хватает. Тогда наши попытались объяснить им особенности русского характера: «Воруют…» Но зато все зрители приходили в восторг, когда со сцены рассказывали, что на завод не привезли лобовые стекла для машин, а был жуткий мороз, и машины надо было срочно перегонять в Москву. Погнали задним ходом – и доехали! Вот они, русские!
Инженера, предложившего этот неожиданный выход, очень смешно играл Станислав Садальский. Он тогда только пришел в «Современник», и зрители его сразу приняли. Забавно играл рабочего Авангард Леонтьев, и я его «прорабатывала» как бригадирша. Эту сцену мы с ним часто потом играли в концертах.
С работниками завода мы еще некоторое время дружили, они приезжали к нам в гости в Москву.
Как ученица Ефремова Галина Волчек постаралась сделать честный спектакль о партийной работе – «Обратная связь». Я играла в нем третьего секретаря горкома Медведеву.
В этом спектакле был показан образ прогрессивного первого секретаря. Его поручили совсем молодому актеру Валерию Шальных, и он замечательно справился с задачей. Галина Борисовна очень гордилась, что в нашем спектакле такой молодой первый секретарь. Она изучала работу нашего Бауманского райкома. Первым секретарем там был Сергей Купреев, театр с ним дружил. К сожалению, Купреев умер молодым. Такие благородные, прогрессивные, интеллигентные партработники – большая редкость. Тогда мы только лишь мечтали об омоложении руководства, а теперь настало время увидеть это.
Галина Волчек позже сама стала депутатом Бауманского района, а когда ее выбрали в Думу, она порекомендовала в депутаты меня, сказав, что я могу принести большую пользу. Я поначалу отказывалась, но она смогла меня уговорить.
И в этом спектакле у меня была любимая сцена. Положительный герой, член партбюро (его играл Гафт) спорил с Медведевой. Гафт – очень горячий партнер, и мы схватывались не на жизнь, а на смерть. Иногда мне даже казалось, что мы вот-вот подеремся.
«Эшелон»
В 1975 году Галина Волчек поставила спектакль «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина. Параллельно этот же спектакль ставил МХАТ, как и «Валентина и Валентину». Рощин дружил и с нашим театром, и со МХАТом, поскольку туда ушел Олег Ефремов.
Это было большим событием в театральной жизни Москвы. Еще живут и здравствуют зрители, которые простаивали ночи в очереди за билетами на этот спектакль. Рощин был уже любим «Современником» после спектакля «Валентин и Валентина». Мы с ним очень подружились: он был доброжелательным автором, с огромным вниманием относился к актерам. Он знал нас и любил, и даже своих героинь называл именами актрис, которые должны были играть эти роли. Пьесу он посвятил своей матери и простым, обыкновенным женщинам, которые в 1941 году, спасая своих детей и оборудование заводов и фабрик, ехали в теплушках на восток.
Я сама ехала в такой теплушке с мамой. Поезд неизвестно когда остановится, неизвестно на сколько. У всех были чайники, и мамы бегали на станцию за кипятком. Я знаю случаи, когда дети терялись на таких остановках, а иногда эшелон трогался, а мамы оставались с чайниками на платформе. Эшелоны бомбили, некоторые не доезжали до места назначения…
Сначала, по режиссерской задумке, автор сидел на сцене и читал свою пьесу, а все актрисы слушали, постепенно преображаясь и превращаясь в героинь спектакля, когда Рощин называл их по именам: надевали прямо на сцене элементы костюмов и занимали свои места в вагоне. Потом мы отказались от этого хода: Рощин не всегда мог приезжать на спектакли.
Галина Борисовна попросила выгородить ей в репетиционном зале внутренность теплушки в разрезе и фурку[1]1
Подвижная платформа, устанавливаемая на сцене.
[Закрыть], которая бы двигалась, приближаясь к зрителям и удаляясь. Галина Борисовна репетировала самозабвенно, и все мы были увлечены этой работой, не побоюсь высоких слов, охвачены духом патриотизма.
Однажды Галина Волчек сидела в зале, репетиция «Эшелона» шла полным ходом. Кто-то узнал и сообщил нам, что у Галины Борисовны скоропостижно умер отец – четырежды лауреат Сталинской премии, знаменитый кинооператор Борис Волчек. Она была «папиной дочкой», поэтому мы ей ничего не сказали, и репетиция продолжалась. И только после окончания репетиции Галя узнала о смерти отца. Для нее это было большим ударом, но она нашла в себе силы продолжать работу над спектаклем.
Все мы были моложе своих героинь, поэтому изучали то время по рассказам пожилых женщин, прошедших войну. Те показывали нам похоронки и письма с фронта, фотографии того времени. Спектакль получился очень страстный, живой, серьезный.
Трудно перечислить все актерские удачи – это была блистательная женская труппа нашего театра. Мужских ролей – только две: начальник эшелона (Валерий Хлевинский), отвечающий за жизнь всех пассажиров, у которого в нашем вагоне ехали теща и беременная жена, и Карлыч, врач (его играл Валентин Никулин). К нему относились с большой подозрительностью: он ведь немец, и однажды его чуть не растерзали за это.
Огромной удачей стала работа Аллы Покровской: она играла Машу, старосту вагона. Такая надежная русская женщина, которая все знала и умела, все время была при деле: то метет, то убирает, то кому-то помогает, то ободряет кого-то. Удивительно, но интеллигентной Алле Покровской прекрасно удалась роль простой московской работницы завода. Она замечательно рассказывала о годах Гражданской войны и о предвоенной жизни, ее счастливой любви, о муже, ушедшем на фронт, который по утрам в выходной день в красной майке гонял голубей, говорила о нем с такой любовью!
Совсем другой была Лавра (ее играла Татьяна Лаврова – видите, героиню звали по фамилии актрисы). Модница и красавица, она шокировала всех своим легкомыслием и даже хулиганством, стараясь ободрить и развеселить пассажирок вагона. Вертинская (а затем Хазова) играла интеллигентную героиню, совершенно растерявшуюся, ехавшую с маленьким сыном, на которого она почти не обращала внимания – так переживала за мужа, ушедшего на фронт: от мужа не было писем. И Маша заставляла ее встряхнуться. Лена (ее играла Елена Миллиоти) прижимала к себе грудного Костика. Ее одолевал страх, заставивший сойти с поезда и спрятаться в деревне. А ее рассказ о том, как она стояла в очереди за мылом, а муж, не дождавшись ее, ушел на фронт, и когда она вернулась, табуретка словно еще хранила его тепло… Зал слушал, затаив дыхание.
Девочку-подростка Люсю, сочинявшую стихи, играла Люся Крылова. Иву, интеллигентную девушку, старающуюся сохранить бодрость – даже зарядку делала, только бы не сдаваться! – играла Лиля Толмачева. Ее звали Ива, и я думала, что эту роль Рощин написал для меня. Но Галина Борисовна вызвала меня и предложила роль Саввишны, матери беременной Томочки, которую играла Тамара Дегтярева.
Саввишна – старуха, как мы решили, с городской окраины, из коммуналки, она подозрительно относилась к попутчицам, все время боялась, что у нее что-то украдут. Однажды ей показалось, что у нее пропал кусок сала, и она подняла скандал на весь вагон: «Где? Кто?!» И когда сын Маши, подросток, находил сало, она ворчала: «Больше кусок-то был!» Эта фраза почему-то стала крылатой, и много лет в театре ее повторяли.
Конечно, я попыталась найти, где эта Саввишна может быть доброй. Во время долгой остановки поезда Саввишна с Томочкой завели патефон – наш замечательный реквизитор Лиза отыскала пластинку «Брызги шампанского», и мы все слушали это танго и вспоминали мирную жизнь. А потом мимо проносился эшелон с солдатами, едущими на фронт, я кричала им вслед: «Сохрани вас Господь, ребята!» Это я кричала и всему залу.
Я бесконечно любила эту роль, подробно работала над ней. Говорили и даже писали, что она у меня получилась. Но поначалу, прочитав распределение, я очень огорчилась и пришла к Галине Борисовне отказываться: опять старуха, да еще и злая!
Галина Борисовна понимала, что это очень трудная роль. Она сама когда-то играла похожую в «Чудотворной», но тем не менее стала меня уговаривать: «Попробуй, не получится – любую дам!» На репетиции с первых дней я стала работать, как будто родилась Саввишной, как будто влезла в ее кожу, и другой роли мне уже не хотелось.
Сцена, когда моя героиня умирала и просила кружку воды: «Я в жизни столько воды перетаскала – Волгу!», давалась мне трудно. Я постоянно репетировала, думала – на улице, в транспорте. Мне казалось, что у меня не получается сыграть смерть. У Саввишны были такие слова: «Остановите поезд! Сойти дайте!» И однажды я, заигравшись, в метро встала и чуть не закричала: «Остановите поезд! Дайте сойти!» Все на меня смотрели с удивлением. Потом я написала песню об этом спектакле, о своих мучениях и поисках:
Я выйду на бульвар, там клен золотогривый.
Лицо я в листья спрячу и буду так стоять.
То тихо рассмеюсь, то горестно заплачу —
Прохожим не понять, прохожим не унять…
Перенесусь я в тот далекий сорок первый,
Где осень и тревога и я совсем одна,
И все бежит, бежит железная дорога,
И все гремит, гремит поблизости война…
Нет, я смеюсь не так и плачу непохоже.
Как мамин страх понять, чтоб зажил он во мне?
Как услыхать в крови – о помоги мне, Боже! —
Крестьянскую любовь прапрадедов к земле?
По улицам пойду, заглядывая в лица,
В троллейбусе, в метро мне надо отыскать…
– Остановите поезд, дайте мне напиться!
– Что с вами?
– Ничего. Проехала опять…
Чуть-чуть – и все пойму. Я становлюся старой.
Да, хошь не хошь – изволь сегодня умирать.
Скажите сыновьям, что я жива останусь!
Ведь это только роль, что я должна сыграть…
Старуху-еврейку играла Любовь Ивановна Добржанская. Ее исполнение всегда было абсолютной правдой и приковывало внимание зрителей.
Галина Соколова играла парторга, мать маленькой Люськи. Ее героиня приходила в отчаяние, боясь не справиться со всеми женщинами, с их страхами и болезнями. Нина Дорошина играла Нину с больным сердцем, она все время стонала и повторяла: «Ох, не доехать нам…» Эта фраза тоже стала крылатой и повторялась в театре даже во время перестройки. А моя героиня ведь так и не доехала – умерла в пути… После спектакля я долго сидела, не могла прийти в себя и пила воду, а мой муж боялся, что я однажды не приду домой.
Получился удивительный народный спектакль, огромная удача театра и Галины Волчек. Такие спектакли редко бывают в театре.
Мы возили «Эшелон» в Германию и ужасно боялись, как немцы это воспримут: в спектакле мы все время ругали немцев, боялись их. Мы заменили слова «Немецкие захватчики» на «фашистские». Но что поразительно: в зале стояла мертвая тишина, и потом – гром аплодисментов. И я поняла, что у них тоже были матери, потерявшие детей, и могилы на чужбине. Совсем подростки, ушедшие воевать, разрушенные города, и они все это прекрасно понимали и принимали близко к сердцу. Это был спектакль и про них тоже.
Галина Борисовна уже получила Государственную премию за «Обыкновенную историю», но за этот спектакль надо было бы дать самую большую премию из всех существующих на земле. В актрисах всколыхнулись, как когда-то в спектакле «Вечно живые», лучшие, высокие чувства, какие теперь редко встретишь на сценах театров. Эксперимент закончился удачно, спектакль был перенесен на большую сцену и много лет шел с огромным успехом.
Об этом спектакле много писали. Мне особенно дорога статья, опубликованная в газете «Советская культура». Ее автор Константин Рудницкий.
«…Три женские фигуры на сцене „Современника“ производят сильнейшее впечатление: Маша, Саввишна и Старуха.
Машу играет А. Покровская, и это редкостный случай, когда перед нами сама жизнь, женщина, существование которой абсолютно реально, достоверно во всех мелочах, но только придвинуто к нам вплотную. Да что придвинуто! Кажется, из нашей же души, из нашей памяти вынуто и вынесено на подмостки!
Саввишна, с которой знакомит нас Л. Иванова, напротив вовсе не привлекательна: хитра, изворотлива, сварлива, себе на уме, взгляд колючий, руки загребущие, голос пронзительный, визгливый, всегда готовый перейти на крик. Отчего же и к Саввишне, зловредной и злоязычной, доносятся из зрительного зала волны сочувствия? Радость узнавания? Да, конечно. Но и нечто более важное. Перед нами не злая воля, а злая доля. Другая, сыгранная Л. Добржанской, старуха являет нам совсем иную вариацию той же темы горькой женской судьбы, крайность самоограничения и тишины. Постоянная готовность собой поступиться, стушеваться, собой пренебречь выражена с редчайшей актерской скромностью. Добржанской даны фразы, хлесткие, как репризы, но актриса их гасит, отказывается „подавать“, игнорирует их бойкий комизм. Ей одно важно: быть незаметной, раствориться среди других. С актрисы не сводишь глаз».
Далее автор сравнивает постановку в нашем театре с мхатовской.
Баба Шура
Многие женщины, с которыми я встречалась в жизни, помогли мне сыграть Саввишну.
Однажды мы поехали с мужем за грибами к бабушке его друга, под Зарайск. Добрались уже затемно, переночевали в сарае и рано утром пошли в лес.
Ноги промочили совершенно. Замерзли, вернулись в домик бабушки Шуры. Домик покосился, один угол в землю ушел, пол кривой. Сидит сухонькая старушка, степенно так ест пшенную кашу. Увидела нас, отодвинула кашу и говорит: «Промочили ноги-то, небось, озябли? Ну на-кось, у меня есть валенки для мужика, пущай наденет». Мой муж стесняется, а она ему: «Нет, нет, хорошие валенки, надевай, недавно сваляла. Вот нет в доме мужиков-то своих, хоть чужой какой наденет, придет, озябнет – пусть ноги погреет. Мы с дочкой живем, я вдова, у меня мужа в четырнадцатом году убили, и она вдова, у нее – в последнюю войну… Дом, видать, такой несчастливый, у нас даже индюшата вывелись – ни одного цыплака, всё курочки», – говорит с горькой иронией. И я понимаю, что уже люблю ее как родную. А мне она дает носки шерстяные, теплые: «Грейся!» И улыбается: «Я этих носков в войну навязала, варежек – все на фронт посылала, бойцам. И когда уже зятя убили, вязала – пусть хоть другие солдаты погреются. И сейчас вяжу. Теперь-то молодые не умеют, я в запас вяжу – вдруг война?»
«Ревизор»
Галина Борисовна еще раз обратилась к классике, пригласив режиссера Валерия Фокина поставить «Ревизора» Гоголя. Была очень интересная задумка – начать этот спектакль с гоголевского «Театрального разъезда». Я играла даму, которая была прообразом Анны Андреевны, но потом «разъезд» убрали – спектакль получался слишком громоздким, и я к сожалению, осталась без роли.
Огромной удачей была роль Городничего – его играл Валентин Гафт. У Фокина, да и у самого Гафта сложилось трагическое видение этого образа. Городничий-Гафт с ужасом наблюдал, как чиновники растаскивают Россию, все рушится, и эту разрушительную машину нельзя остановить – и с трудом пытался связать концы с концами, хотя бы на момент приезда ревизора. Он осознавал происходящее вокруг, и это был новый, весьма современный взгляд на этот образ.
Очень интересно играл Хлестакова Василий Мищенко. Галина Волчек все время повторяла: «Он – пэтэушник, то есть человек малообразованный, но довольно наглый». Таких людей много в чиновничьих аппаратах, поэтому городничий не сомневается, что он может быть ревизором. Анна Андреевна и Марья Антоновна работали в паре, обе жаждали любви и даже соперничали друг с другом на равных, несмотря на разницу в возрасте. Марью Антоновну играла Марина Неёлова. Почему-то мало пишут об этой ее роли, безусловно ставшей удачей.
Считаю, что Галина Волчек замечательно сыграла Анну Андреевну – она в этой роли абсолютно естественна, по-женски наивна и очень обаятельна.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.