Текст книги "Рассказы из Парижа"

Четырежды приговорённый

Вместо предисловия

Людмила, направляю вам вариант моей статьи, распространенный сегодня по каналам агентства ИТАР-ТАСС, то есть российского эквивалента Агентства Франс Пресс. Информацию ИТАР-ТАСС получают тысячи СМИ в России и за ее пределами. Более широкий вариант статьи предложу нашему или другим журналам в РФ. О результатах сообщу.

Корреспондент ИТАР-ТАСС Юрий Ульяновский.

«ФРАНЦИЯ – РОССИЯ – ИСТОРИЯ»

Александр Агафонов – боец «Армии теней», человек уникальной судьбы.

Фото Бориса Гесселя

Александр Михайлович Агафонов немного не дожил до своего девяностолетия. Четырежды приговоренный к смерти, дважды сидевший в Бухенвальде, до и после Победы, прошедший фашистские лагеря смерти и студеный Гулаг, выживший в застенках Гестапо и Лубянки и на допросах СМЕРШа, этот человек необычайной стойкости и мужества не только победил в борьбе со смертью, но и оставил современникам и потомкам свои воспоминания – удивительную книгу «Записки бойца Армии теней».

О его кончине в доме для престарелых в Saint-Genevieve des-Bois 23 декабря 2009 г. мне сообщила Людмила Маршезан, которая всегда трепетно относилась к судьбе и творчеству нашего легендарного соотечественника. С Людмилой Федоровной мы встретились в ее уютной квартире рядом с Сорбонной, где преподает ее муж, чью фамилию она носит. На столе перед ней знаменитая книга про бойцов «Армии теней», как иногда называли антифашистское Сопротивление в странах Европы, одним из ярких представителей которого и вошел в историю ее автор.

Милые читатели! Теперь вы догадываетесь, что речь пойдёт о необыкновенном человеке, можно сказать «герое нашего времени», с которым мне выпала честь дружить много лет – Александре Михайловиче Агафонове.

Девизом его жизни были слова Гёте:

 
«Деньги потерял – ничего не потерял,
Друзей потерял – многое потерял,
Мужество, честь, надежду потерял —
Всё потерял!!!»
 

В самых трудных и жёстких испытаниях Александр Михайлович не потерял ни мужества, ни чести, ни оптимизма. А дружбу и друзей он ценил больше своей жизни:

«Есть дела поважнее, чем жизнь» – говорил Александр Михайлович, смеясь. А смеялся он так заразительно, что невозможно было не смеяться вместе с ним… Но начнём с нашего знакомства.

В славянский отдел библиотеки современной документации (B.D.I.C.) уверенно вошёл высокий седой мужчина.

– Здоровенькы булы – весело поздоровался он по-украински.

Я ответила, но удивилась: в Париже кроме моего земляка-харьковчанина Эдика Лимонова (Савенко), я ни с кем не гутарила по-украински. Естественно, возник вопрос, кто он, этот седовласый богатырь с такими смеющимися синими глазами. Казалось, это небо влюбилось в его глаза, подчеркнув голубизну рубашки.

– Я – парижанин крымского розлива, т. е. родился в Крыму аж в 1920 году, а детство провёл в Харькове у доброй бабушки Мани.

– Как это интересно, ведь я тоже харьковчанка…

Он тут же выразил свою симпатию земляка, дружески обняв меня своими огромными ручищами, и тут… я увидела страшные шрамы, их было много…

– Откуда это? – тихо спросила я.

– Пытки Гестапо… пилили расчёсками…. Но не буду Вам портить настроение своими рассказами, лучше почитайте мою книгу, специально принёс для вашей библиотеки.

Я взяла в руки книгу, на которой было написано: А.М. Агафонов (Глянцев) «Записки бойца Армии теней», Санкт-Петербург, 1998 год.

– А почему двойная фамилия?

– Мой отец белый офицер Глянцев, тяжело раненый, лечился в госпитале под Севастополем, где работала сестра милосердия, моя будущая мама Мария Агафонова. Когда я родился, меня отправили в безопасное место к бабушке в Харьков, а родители с потоком беженцев Русского исхода оказались в Белграде.

Только через 8 лет родителям удалось через Международный Комитет Красного Креста добиться моего приезда в Белград, и в 1928 году я стал подданным Югославии. Жизнь была интересной, увлекательной и… полуголодной. Когда родители расстались, семью заменили скауты: ночёвки в палатках, разжигание костров, пения песен; учились ориентироваться на местности и выходить из самых сложных ситуаций. Ох, как мне всё это пригодилось потом… Несмотря на все трудности, я закончил русско-сербскую гимназию, поступил на медицинский факультет университета, был исключен за участие в студенческой демонстрации и в 1940 году поступил в офицерское училище… Да… как мы были молоды и хорошо невоспитанны…

И Александр Михайлович начал рассказывать смешные истории студенческой жизни. Рассказчик он был великолепный, и я пригласила своих коллег насладиться его речью. Смехом прерывался рассказ о прогулке студентов с лестницей по ночным улицам Белграда, которая закончилась в полицейском участке:

– Что Вы делали ночью с лестницей?

– Понимаете, она давно, бедненькая, стояла и скучала. И стало нам её жалко. Вот мы и решили взять её погулять – пусть развеется.

– Как это «погулять»? – не может понять офицер.

– Мы же Вам растолковываем: она, бедная, давно скучает в одиночестве. А мы как кавалеры и джентльмены, решили её хоть чуть-чуть развлечь. Она же женского рода, и ей надо оказывать внимание…

– Слушайте вы, «джентльмен»! Бросьте мне голову морочить. Где Вы её взяли, с какой целью и куда тащили?

– Никуда мы её не тащили, а вежливо прогуливали.

Поручик неожиданно для всех громыхнул раскатистым хохотом и схватился за живот:

– «Женского рода»… лестнице… Ха-ха-ха! Во-о, дают!.. «Джентльмены – кавалеры» барышню нашли… Ха-ха-ха!..

Раскатистым «ржанием» громыхал не только поручик, но и весь наш славянский отдел, особенно когда Катрин (француженка, плохо говорящая по-русски), отсмеявшись, спросила:

– А кто это лестница?

Тут уж и Александр Михайлович не выдержал и разразился своим заразительным смехом. Серьёзно поговорить в такой обстановке было просто невозможно. И тогда я решила пригласить Агафонова в воскресенье на семейный обед. Он сразу же спросил, как зовут моих детей (я поняла потом, чтобы подписать заранее книгу для Дианы, Давида и Александра) и поставил условие, чтобы украинское сало присутствовало на столе во всей своей красе.

Так начался наш долгий разговор с Александром Агафоновым на несколько лет…

К воскресенью я уже успела узнать, что с самого начала фашистской оккупации Югославии, курсант Александр Агафонов отчаянно сражался с врагом, был ранен штыком в грудь, буквально через несколько дней снова был в строю. Что толку! Югославия капитулировала, и все курсанты оказались в немецком плену, в штрафном лагере «Stalag 12-F» в Лотарингии, аннексированной фашистской Германией.

С первых же дней плена Александр мечтал только о побеге. Но как бежать без гражданской одежды? Куда? Далеко ли до Франции? Вскоре ему повезло: их четвёрку отправили работать в деревню под присмотром всего лишь одного охранника с карабином! В деревне они познакомились и подружились с мальчиками: старшему Полю Негло было около четырнадцати, а братьям Мурер-Жерому и Эжену и того меньше. Алекс (так называли его ребята), мысленно благодарил школьную учительницу французского, которая научила говорить его на этом прекрасном языке, и сейчас он мог общаться с «сопротивленцами в коротких штанишках». И юные герои, а это действительно герои, ведь они рисковали жизнью всей своей семьи, принесли одежду, еду, школьный компас, карту, адрес кузена во Франции. И побег удался!!!

Это был август 1941 года… С невероятными трудностями (открылась рана на груди) с помощью незнакомых и самоотверженных людей Алекс прибывает в Париж с одной целью – бороться с фашизмом. Удача сопутствовала ему. Через мать Марию в русской церкви он знакомится с Вики Оболенской. Это она уговорила его пойти учиться на курсы по специальности металлообработчиков, и, по окончании, отправиться на Берлинский военный завод с целью организации саботажа. Агафонову выдают фальшивые документы на фамилию Соколов, руководителем в этой рискованной операции назначен был Мишель, который станет настоящим боевым другом Алекса на долгое время. Когда на след подпольщиков напало Гестапо, в последний момент им удалось вернуться в Париж.

Снова смена фамилии – на сей раз документы выданы на имя Александра Поповича и следующая «командировка» во Franche-Conte для изучения азбуки Морзе и обучения молодых «макизаров» обращению с оружием…

Срочный вызов в Париж и последняя встреча с Вики Оболенской, которая знакомит Алекса с непосредственным руководителем Анри. Новое задание – разведать точное местоположение немецких батарей и береговых фортификаций на Атлантике.

В Бресте, Гавре, Сен-Назаре базировались немецкие подводные лодки, прячущиеся в так называемые «гаражах». «Гараж» – это высокий бетонный короб, вмещающий в себя около 14 подлодок, его железобетонный потолок достигал десяти метров (они стоят и поныне). Самолёты союзников совершали безуспешные налёты, но «гаражи» надёжно прикрывались десятками зенитных батарей, разбросанных по всему побережью. Алекс и Мишель в качестве шофёров грузовиков, развозящих стройматериалы, наносили на путевые карты условными значками места всех военных укреплений и передавали через подпольщиков в центр.

Однажды Мишель показал Александру маленький листок «Либерасьон»:

«Французы! Когда в эти дни тайком приникнув к Вашим радиоприёмникам, Вы услышите скупые слова: «Сталинград всё ещё держится!» – вдумайтесь: сколько в них кроется героизма, страдания и надежды!..»

Эти слова ещё больше придавали смелости и энтузиазма молодым сопротивленцам.

В роковой февральский день 1943 года Алекс был арестован, при нём была карта с отмеченными военными объектами. Его били и допрашивали, допрашивали и били. Ничего не добившись, военный трибунал приговорил Агафонова к расстрелу за шпионаж. Когда из суда его повезли обратно в тюрьму, Мишель с друзьями, перебив охрану, освободил своего друга с переломанной ногой. Некоторое время пришлось скрываться в замечательной греческой многодетной семье, подвергая их смертельному риску, т. к. листовки с фото Агафонова были расклеены повсюду: «Разыскивается опасный преступник…». Адрес этой героической семьи Алекс запомнил на всю жизнь…

С большим риском подпольщики переправили Агафонова в Париж в немецкой форме. В маленькой гостинице «Midi» его радушно встретил хозяин с пышными усами итальянец Энрико, в его очаровательную дочь-певунью Алекс давно уже был влюблён. Её звали Раймонда, но все называли её Ренэ. Ренэ с энтузиазмом принялась за перевоплощение внешности Алекса: с помощью ножниц изменила причёску, брови, сделала усики – и пожалуйста: новый человек с новыми документами: Александр Качурин – французский гражданин русского происхождения, снова готов продолжать борьбу…

…В воскресенье вся наша семья с нетерпением ждала встречи с Александром Михайловичем Агафоновым. Я даже пригласила мою милую подругу Танечку с гитарой, чтобы порадовать нашего гостя украинскими песнями. Он вошёл, улыбаясь, с цветами и обнял нас всех своими синими глазами. Увидев гитару, запел:

 
О, Бухенвальд, тебя я не забуду,
Ты стал моей судьбой!
Тебя всегда я помнить буду,
Если вернусь домой…
 

– Вы пели этот марш узников Бухенвальда… там? – спросила Таня, смущаясь.

– Конечно там, ещё и играть там научился… на зубах…

Он взял карандаш и ловко отстучал этот же марш на зубах, а потом виртуозно исполнил какую-то весёлую мелодию и с улыбкой сказал:

 
Я от бабушки ушёл,
Я из плена ушёл,
Я из Гестапо ушёл,
А в Бухенвальде пришлось побывать аж 2 раза!
 

Там я познакомился с одним немецким антифашистом-астрологом, конечно, я не очень-то верил в гороскоп, но он мне предсказал, что я буду жить долго, как Кащик Невмираний (Кощей Бессмертный) и вот я пред Вами…

Александр Михайлович умел самые драматические периоды своей жизни превратить в шутку. Какой он оптимист, жизнелюб, у него явная аллергия на смерть. Как он наслаждается, смакует жизнь, он пьёт чай, как коньяк, он так радуется всему и улыбается всем…

– Александр Михайлович, а как Вы попали в тюрьму «Френ»? – спросила Таня.

– Я навсегда запомнил этот день, вернее утро, т. к. это было в 5 часов утра 6 июля 1943 года. По приказу Центра я должен был уехать в Безансон 5 июля вечером. В подполье чувствовали грозящую опасность, т. к. последовала серия арестов, и Мишель настойчиво повторил приказ покинуть Париж вечером. Но Ренэ, милая любимая Ренэ, со слезами на глазах умоляла: «Дай мне надышаться тобой, может быть это наша последняя ночь…». И, конечно, я остался… А утром меня арестовали, аж 16 человек с пистолетами ввалились в нашу комнатку, до сих пор ума не приложу, как они вместились. Обыск, наручники, всё это меня здорово развеселило, неужели для меня одного такая честь? Аж целый квартал оцепили! На глазах у всех долгим поцелуем (пусть позавидуют!) я попрощался с Ренэ. (Её с отцом тоже арестовали, но через некоторое время отпустили.)

Меня бросили в какую-то тюрьму, в одиночную камеру. В одиночках живут звуками, прислушиваюсь: странный стук – три лёгких удара и один сильный, так это же – три точки, тире. Позывные нашего радиста. Вот и пригодилась мне азбука Морзе. Перестукиваясь, узнал, что это «знаменитая» тюрьма Френ. Радист мне пожелал хладнокровия, выдержки и удачи.

Допрос гестаповец вёл по уже знакомой мне схеме: начинался вопрос тихим вкрадчивым голосом, затем он накаляется, постепенно повышая голос, переходя на истерические крики и заканчивая ударами в челюсть. Через несколько допросов сценарий изменился. Тюремная морзянка сообщила, что Гестапо обратилось за помощью к французской контрразведке, поэтому стало известно, что документы фальшивые. Начались пытки, допросы и пытки. Требовали назвать себя. В тюрьме товарищи постоянно подбадривали, просили держаться как можно дольше: арестована только одна ветвь подполья, нужно время, чтобы обезопасить других, дать им возможность замести следы, и я держался. Они меня жгли огнём, били линейкой и плёткой, сжимали голову удавкой, пилили предплечья расчёсками, кололи иглами… И я думал, что больнее и страшнее уже ничего не придумать. Но вот они приказали мне раздеться догола и повели куда-то во мрак, всё ниже и ниже… Морозильник! Бетонный пол, как лёд… Тепло медленно уходило из меня… Очнулся я уже в другой камере, где царил тон дружбы и взаимоподдержки. Трое заключенных хлопотали надо мной, растирали, массировали, потом накрыли всеми одеялами. Кто-то сказал: «Он весь седой», а мне было всего лишь 23 года!

Из тюрьмы Френ меня вместе с другими заключенными отправили на поезде в концлагерь. В дороге была предпринята неудачная попытка к бегству и в результате жёстокое избиение фашистами. На место мы прибыли 29 января 1944 года, нас встретили словами: «Приветствуем вас с прибытием в концлагерь Бухенвальд! Отныне забудьте, что вы люди! Вы только заключенные». Мне был выдан «инвентарный номер» 44445, так мы стали номерами. В эсесовскую канцелярию была передана моя карточка с двумя латинскими буквами «NN» – «Nacht und Nebel» (мрак и туман) и со штампом «подлежит исчезновению».

Я, как всегда, думал только о побеге, но после расспросов понял, что каждая попытка к бегству заканчивалась автоматной или пулемётной очередью или смертельным поражением током. Фашисты говорили, что путь к свободе лежит через крематорий: «огонь, дым, воздух, небо и свобода».

Кроме номера мне выдали красный треугольник-винкель. Раньше внутрилагерная администрация состояла из зелёных винкелей, т. е. уголовников, сделавших жизнь в лагере невыносимой. Но в мою бытность лагерем управляли уже красные винкели – политические. Вскоре я убедился: здесь в Бухенвальде, работает хорошо законспирированная и сильная подпольная организация. Члены её связаны между собой, находятся на всех ключевых местах. Организация не только помогает узникам выжить, но и организует сопротивление фашизму. Я сразу же влился в их ряды, благодаря этому моя судьба круто изменилась. Я не буду долго рассказывать, как я работал в лагерном лазарете, стараясь всеми силами облегчить страдания больных, несмотря на жестокое правило фашистов: «В лагере больных нет. Есть только живые и мёртвые».

Я был в категории «мёртвых»… По лагерному репродуктору объявили мой номер 44445… Все знали, что вызывают номера узников, приговорённых к смерти. Как глупо, победа близка, нужно жить и бороться, а меня… меня вызывают в крематорий!..

В последнюю минуту немецкие антифашисты в морге подменили номера. Труп с моим номером отправился в крематорий, а я получил номер 7015 – Пётр Бабич-русский. Таким образом, подпольщики спасали жизнь многих людей. В Бухенвальде во главе каждой национальности стояло своё руководство – «центр». Все они были объединены в один координационный коллектив – подпольный интернациональный лагерный комитет. Часто я ходил к советским «полосатикам», где проводилась важная и героическая борьба.

– Александр Михайлович, и всё-таки Вам удалось убежать? – спросила Танечка.

– А як же. Вместе с русским другом Колей нас отправили на ремонтные работы железнодорожного товарного вокзала Кёльна. Вдруг налёт огромной силы. Бомбили совсем рядом. Охрана в ужасе распласталась на земле, но нам было не до таких «нежностей». Сначала ползком, а потом уже и в полный рост мы припустили, что есть духу из зоны оцепления. На бегу сбросили свои куртки «зебры» и остались в одних рубашках, а это уже был ноябрь 1944 года, точнее воскресенье 5 ноября. А мне всегда в воскресенье везло, да и родился я в воскресенье, и сегодня в воскресенье мне повезло – очутился в такой симпатичной теплой компании. «Воскресные» люди играют в моей жизни важную роль, даже не подозревая об этом.

– Я не умею играть «важных ролей», я умею играть только на гитаре – сказала Таня.

Совсем недавно Танечка начала работать в библиотеке Русского дома в Сент-Женевьев-де-Буа и её сразу же все полюбили за внимательность, душевность, чуткость, за радость, которую несла Таня своими песнями и чтениями вслух Толстого в библиотеке.

Она возила своих подопечных в церковь и сама пела в церковном хоре, она не забывала отмечать все дни рождения, и каждого ждал маленький сюрприз. Даже внешность её была «ангельской», её так и называли: «ангел-хранитель».

Александр Михайлович с улыбкой посмотрел на нашего «ангела-хранителя»:

– Давай, Танюша, споём… без репетиции «Удалые, молодые, не немецкие, песни русские, лихие, удалецкие!»

– А, может быть, потом… Расскажите, что было дальше…

– А дальше… дальше «приближали день Победы, как могли». Нападали на фашистов, освобождали заключённых, обеспечивали их одеждой и оружием, сколачивали небольшие отряды партизан. Весной 1945 года уже чувствовалось начало конца… Грохот не прекращался. Восток-Запад шли навстречу друг другу, зажимая фашистов всё больше и больше… Вдруг я увидел французский флаг. Французы! Почти земляки, и я ринулся к ним: может быть, кто-нибудь слышал о Ренэ, о Мишеле… Меня проводили к молодому лейтенанту. Он пытливо стал всматриваться в меня, потом спросил, был ли я во Франш-Конте. Оказывается, он тоже находился в группе, которую я обучал пользоваться огнестрельным оружием. Значит, он должен знать капитана Анри… Оказалось, что Анри уже был не капитаном, а полковником. И он не Анри, а стал Фабиеном, и уже почти на подходе к Германии погиб. Горько. Такой человек, такой командир… Помолчав немного, лейтенант мне предложил неожиданно: «Ты достаточно натерпелся: тюрьмы, пытки, концлагеря, побеги, издевательства… Война скоро кончится… Я могу тебе устроить место в самолёте на Париж. Твоё решение?»

Заманчивое предложение… Париж… Ренэ… Закончил бы медицинский институт… Семья… сын. Да, сын обязательно, чтобы воспитать его по собственному умению и разумению, чтобы стал таким, как Мишель, как капитан Анри…

Я невольно глянул в сторону стоявших невдалеке моих русских ребят. Как много связывало меня с ними, они стали для меня родными. А если с ними что случится? Сумеют ли они добраться до своих?

«Поступай, как душа повелит», – такими были слова приунывших друзей.

Конечно, я остался с ними. А в Париж прилетел только через 49 лет…

Вот так каждый из нас есть живописец своей собственной жизни. Только краски мы выбираем по-своему настроению и характеру…

Александр Михайлович взглянул на старинные часы, стоящие на камине… Время пролетело незаметно… Поздно… Начался тихий и ласковый дождь.

– Я забегу в библиотеку с моим сыном Виктором, – сказал на прощание Агафонов и скрылся под осторожными каплями парижского дождя…

Как и обещал Александр Михайлович, он вскоре появился в нашейбиблиотеке вместе со своим сыном Виктором. Было кем гордиться: такой же высокий богатырь с запоминающимся голосом и крепким рукопожатием. Он с таким обожанием и уважением относился к отцу, что это чувствовалось в каждом его слове и жесте. Я уже знала, что Александру Михайловичу не удалось окончить медицинский институт, хотя по иронии судьбы ему часто приходилось работать медиком и спасать жизнь многим заключенным. Можно было сказать, что его мечты полностью воплотились в сыне. Виктор окончил Ленинградский медицинский институт, потом аспирантуру, долгое время работал в Африке, а в настоящее время был доцентом кафедры онкологии Московского медицинского университета. Они стояли передо мной два красавца – отец и сын, и я процитировала им французское выражение: «шарм в квадрате», они засмеялись:

– А может быть и в кубе, – добавил задорно Александр Михайлович.

Каково же было моё удивление, когда я узнала, что Агафонов усыновил Виктора в возрасте 14 лет! Трудно было поверить, что Виктор – его приёмный сын, так они похожи. Между ними была какая-то внутренняя связь, позволявшая понимать друг друга с полуслова…

Меня очень привлекли в Викторе его организованность, чёткость, деликатность, умение интересно отвечать на вопросы. Мы с ним подружились и порой часами «висим на телефоне», хотя, казалось, оба говорим только о самом главном.

Из разговоров с Виктором постепенно складывалась грустная мозаика жизни его отца…

После долгожданной победы Алекс решил вернуться домой в Югославию через советскую оккупационную зону и там проститься со своими верными русскими друзьями. Американский грузовик быстро домчал их до Эльбы. Ребята были в восторге, наконец-то у своих! Но свои встретили Агафонова с недоверием. Опять вопросы-допросы. Следователь никак не хотел понять, что перед ним герой Сопротивления и югославский подданный. Он утомлял Агафонова своим подозрением:

– Ну кого ты хочешь одурачить и убедить, что сам, добровольно, чтобы, якобы сократить путь домой и помочь русским ребятам, ты приехал сюда? Расскажи чистосердечно, кто тебя к нам послал, с каким заданием? На какую разведку ты работаешь?..

В сентябре 1945 года Агафонова как человека с «опытом» снова отправили в Бухенвальд, который уже находился под советским командованием. Алекса назначили старостой над интернированными немцами. И он, обладая несомненно большим педагогическим талантом, уделяет большое внимание перевоспитанию немецкой молодёжи в Бухенвальде. Неистощимый на выдумку, прекрасный организатор, он создаёт в лагере театр и руководит постановкой спектаклей. Он хотел, чтобы юные немцы начали новую, светлую жизнь. И они поверили и потянулись к нему… и сделали Агафонову такой сюрприз, который он запомнил на всю жизнь…

18 января 1946 года Александру Агафонову исполнилось 26 лет! Вот как запомнился ему этот день:

«Неожиданно меня разбудили чудесные звуки любимого вальса Штрауса. Открываю дверь: перед моей комнатушкой несколько немецких юношей-музыкантов. Вперёд протискиваются двое поваров в белых колпаках и вручают мне чудесно-пахнущий торт на блюде. Другие члены молодёжной группы дарят мне отлично изготовленную лакированную шкатулку с шахматами. Изнутри на крышке надпись: «Нашему начальнику штаба в день рождения!» За столько лет мне впервые напомнили о моём дне. И кто! – бывшие гитлеровские юнцы! Невероятно! Невольная мысль: даже такое сильное давление, какое на психику народа оказывал нацизм, не в силах было выхолостить в юности присущую ей чистоту и человечность!»

К сожалению, шахматами, этим памятным подарком, сделанным руками юношей с такой любовью, завладел начальник лагеря капитан Матусов…

В июле 1946 года Александра Агафонова спешно отправили в Россию. Родина встретила его сурово. Коми АССР, лагерь… За что?! Никаких объяснений… Только в мае 1949 года уже в лагере ему вручили «ордер на арест». Александр Михайлович, как всегда, рассказывал об этом с юмором, а у меня текли слёзы…

– Только тогда, когда я подписал ордер на арест, я понял, что до этого я был «на свободе»! все эти несколько лет под строжайшим конвоем, когда в любой момент можно было ждать пулю в затылок – я был «свободен». Наконец-то я и вправду «арестован». По-настоящему!!!

После этого «настоящего ареста» он проходит через знаменитейшие тюрьмы: Лубянку, Лефортовскую и Бутырку. Больше месяца он сидел в одной камере с известным «мастером» советской разведки – создателем крупной разведывательной сети в Западной Европе «Красная капелла» – «Большим шефом» «Большой игры» – Львом Захаровичем Треппером (позже Агафонов напишет о нём книгу).

Александра Михайловича обвиняют в шпионаже. Ему грозит расстрел. Вот как он вспоминал об этом:

«Раньше там, когда дрался, я знал, на что и за что иду: они – враги, и я им враг! И всё было понятным: и пытки, и суды, и приговоры. Всего этого я был достоин, как злостный враг, от врага и получал по заслугам. А здесь?! Зачем и сколько можно это терпеть? Какой смысл? Что и кому, и с какой целью доказывать? Кому это нужно? А допросы и пытки тоже варварские. Пропали и все мои зубы. Надоело! Смерть – лучше! Это избавление от никому не нужной жизни. И мне она не нужна. Поскорее бы покой. И вот радость: я, наконец, в камере смертников! На седьмые сутки по конвейеру вызывают «с вещами» и… навсегда покой. Ура… Ура… Аж танцевать вприсядку захотелось!»

Милые читатели, если Вы посетите библиотеку (BDIC), то обязательно посмотрите архив Александра Михайловича Агафонова. Там находятся копии протоколов допроса. Вчитайтесь в них, посмотрите, на каждом протоколе стоит время допроса: начат: 22 часа, окончен: 6 утра… Теперь Вы понимаете, какими надо было обладать сильным характером, мужеством, выносливостью, чтобы, пройдя через все Бухенвальды и Гулаги, сохранить свежесть восприятия жизни, синий искристый взгляд, добрую агафоновскую улыбку…

«Вышка» (расстрел) была заменена вышками с охранниками в Воркуте. Его назначили лагерным фельдшером, но, как всегда, Александр был на грани смертельной опасности: уголовники проиграли его в карты и ночью пришли к двери медпункта. Постучали, сказали, что в бараке погибает больной… Агафонов, предупреждённый об опасности, всё же открыл дверь со словами: «Я знаю, зачем вы пришли, но долг медика велит мне идти к больному…» Поражённые смелостью Агафонова, бандиты разбежались.

Александр Михайлович вышел на свободу только после смерти Сталина, а в 1969 году получил советское гражданство. С большими трудностями (административными) ему удалось закончить филфак Одесского университета, романо-германское отделение. Но преподавать языки не разрешили – идеологическая работа! Поэтому стал учителем труда. Дети его обожали, и он многое им рассказывал из своей жизни, и они просили Агафонова написать книгу. «Выполнив наказ бывших моих учеников, посвящаю этот труд юности новой России» – этим посвящением начинается книга Александра Михайловича «Записки бойца Армии теней».

В канун 30-летия со дня Сталинградской битвы в Волгограде проходила советско-французская встреча ветеранов Сопротивления. Генерал Пьер Пуйяд командир полка «Нормандия Неман» вручил Агафонову номерной Почётный знак ВВС Свободной Франции. Только после этого в 1973 году Александра Михайловича реабилитировали…

Высокий коэффициент агафоновской радости и оптимизма помогал преодолевать все трудности повседневной жизни. Он настойчиво искал своих французских друзей и нашел «сопротивленцев в коротких штанишках»: Поля Негло и Жерома Мурер, он попросил их разыскать Ренэ. Удалось узнать, что её отец Энрико умер через несколько лет после войны, а Ренэ вышла замуж, переменила фамилию и переехала куда-то под Безансон… Из-за перемены фамилии дальнейшие розыски казались бессмысленными, но Агафонов упорно продолжал искать… Легче было найти Мориса Монте, сделавшего после войны большую карьеру. Какой переполох поднялся в КГБ, когда глава внешней разведки Франции Морис Монте вдруг пригласил в гости ничем не примечательного учителя труда! Кто же знал, что они оба сидели в одной камере гестаповской тюрьмы. Советские компетентные органы рекомендовали Агафонову отказаться от поездки в Париж, а пригласить самому главного разведчика Франции в Ялту.

И Морис Монте приехал, чтобы встретиться с Агафоновым! Друзья не могли наговориться, они не виделись с того момента, когда после знакомства в тюрьме Френ, были отправлены в разные концлагеря: Агафонов в Бухенвальд, а Монте – в Нойенгамм. Морис чудом остался жив. При освобождении из концлагеря он весил всего лишь 28 кг при росте 182 см!.. На прощание Морис Монте «приказал» Алексу приехать обязательно в Париж, где его ждут и помнят…

Но приехать получилось только в 1990 году. В это время Александр Михайлович жил в доме, выстроенном в Колпино (под Питером) военнопленными немцами, может быть хоть в этом была какая-то справедливость.

Вдруг телефонный звонок, который круто изменил его жизнь… Он сразу узнал милый голос Ренэ! Она жива! Она ждёт! Как будто счастье потерянное и украденное вернулось в голосе Ренэ… И вот поезд подъезжает к Gare du Nord… Они не виделись 49 лет!.. «Эх, как время изменило нас», – подумал Агафонов, обнимая плачущую от радости Ренэ. Его синие глаза тоже блестели от слёз. Ренэ и Алекс, взявшись за руки, вышли на привокзальную площадь…

– Обещай Алекс, теперь ты не исчезнешь на полвека. Теперь ты будешь всегда со мной, умоляюще смотрела Ренэ в синеву его глаз.

Агафонов молча вытащил обратный билет и с улыбкой разорвал его. Казалось, мечты начинают исполняться. Состояние невесомости, лёгкости и радости не покидало Ренэ и Александра.

Они поселились в чудном домике Ренэ (уже много лет она была вдовой) в маленьком городке Charquemont в знакомых местах Алекса. Это здесь, в Franche-Conte, он занимался военной подготовкой «макизаров». Ему, как активному участнику Сопротивления, сразу же выдали французские документы.

Выжившие бойцы Сопротивления устроили Алексу тёплый, сердечный приём. Писала о нём и французская пресса, часто выступал он по телевидению. В одном из интервью Ренэ и Алекса сверкнул эпизод 6 июля 1943 года.

– Как Вы думаете, кто же всё-таки «сдал» Алекса Гестапо в гостинице? – спросил возмущённо журналист.