Текст книги "Роковое завещание"

– Что вы делали у дома погибшей Максимовой позавчера вечером? – задал следующий вопрос следователь, и Женя с удивлением посмотрела на него.

Ловушка была слишком бесхитростной и простенькой, чтобы в нее мог попасться даже менее умный человек, чем Александр Гордеев. Однако вопрос почему-то поставил его в тупик. Пальцы, крутящие монету, замерли, а потом сжались, стискивая ее в кулаке. И что это значит? Он же не был у Максимовой дома.

– Меня там не было, – наконец с некоторым усилием выговорил Гордеев.

– Да что вы говорите? – В голосе следователя сквозила усмешка. – А у меня есть все основания утверждать, что вы там были. Есть данные, свидетельствующие, что вы приехали к дому гражданки Максимовой около восемнадцати часов. Во дворе плохо с парковкой, поэтому вы оставили машину с другой стороны дома, поскольку к подъезду пришли пешком. Вы вошли в подъезд в восемнадцать часов одиннадцать минут. У следствия есть запись видеорегистратора, на которой ваш приход запечатлен совершенно отчетливо. Итак, что вы делали в квартире Максимовой?

– Еще раз повторяю, я не был в ее квартире, – Гордеев чуть повысил голос. – Я действительно приехал к Ренате, потому что она попросила об этом. Но дома ее не застал. Я позвонил в дверь, она не открыла, я постоял немного и ушел. Я пробыл в подъезде не больше трех-четырех минут. На вашем видеорегистраторе должно быть видно и это тоже.

Женя не верила собственным ушам. Так вот чей звонок в дверь она слышала, когда разговаривала с Максимовой по телефону. Это действительно было в восемнадцать одиннадцать, и в это время Рената точно была еще жива. Но почему она тогда не открыла дверь Гордееву? Или все-таки открыла.

– Машина, на регистратор которой попало время вашего прихода, потом уехала. Подтвердить, во сколько вы ушли, по этой записи невозможно, – сообщил следователь. – Других камер нет. Как и вашего алиби.

– Мне не нужно алиби, – спокойно ответил Гордеев и оглянулся на замершую Женю. – Я не переступал порог квартиры Ренаты, я ее не видел, я зашел в подъезд, позвонил в дверь, подождал немного и ушел. Все.

– Зачем она просила вас прийти?

– Я не знаю. Она позвонила мне с просьбой заехать к ней. Так как до этого она категорически отказывалась разговаривать, талдыча, что мы встретимся в суде, то я решил узнать, что ей надо. Мне не хотелось проводить маму через судебный процесс. Она очень переживала из-за всей этой истории с домом, и я был не против договориться, что называется, на берегу.

– Вы собирались выплатить компенсацию за отказ до претензий на дом?

Женя не верила собственным ушам. Гордеев опять мельком посмотрел на нее.

– Нет. К тому моменту Евгения Алексеевна, мой адвокат, уже уверила нас, что все претензии на дом безосновательны и Рената его не получит. Все сроки вышли. Мне было интересно, откуда, спустя столько лет, взялось завещание. И за эту информацию я был готов выплатить Ренате некую сумму. Разумную, разумеется.

– У вас с ней оказались разные представления о разумности? – снова усмехнулся Макаров. – Или она предъявила вам какие-то доказательства того, что может отстоять дом в суде? Поэтому вы решили от нее избавиться?

– Слушайте, я еще раз повторяю, что ничего не решал, ни от кого не избавлялся и даже в мыслях этого не имел. Я не застал Ренату дома. Точнее, она мне не открыла.

– А вы не озадачились вопросом почему? Раз она сама попросила вас приехать.

– Нет, не озадачился. Она вполне могла куда-то уйти или просто передумать. Я развернулся и ушел.

– Вы понимаете, что я могу задержать вас до разъяснения всех обстоятельств дела? – спросил следователь, сделав скучное лицо.

Женя встрепенулась.

– Простите, на основании чего? – спросила она громко. – Статья 91-я УПК РФ гласит, что вы вправе задержать подозреваемое в совершении преступления лицо, только если оно застигнуто за совершением преступления или непосредственно сразу после этого, если есть очевидцы, которые видели сам момент совершения преступления, либо если подозреваемый пытается скрыться или не имеет постоянного места жительства. К моему доверителю это не относится. Конечно, вы также имеете право направить соответствующее ходатайство в суд, однако этого, как я понимаю, пока не сделано. Так что, максимум, что вы можете сейчас сделать, это взять подписку о том, что мой доверитель не имеет права покидать город.

– Я и не собираюсь, – буркнул Гордеев.

Конечно, Женя его отбила. Следователь записал показания их обоих, причем то обстоятельство, что именно Евгения Волина нашла тело, вызвало живейшие его подозрения. Кажется, он уже видел их двоих сообщниками. Женя почувствовала себя неуютно. Еще ей было очень грустно от того, что Гордеев ее обманул. Она же поверила его словам, что он не был на месте преступления, а они оказались ложью, как и весь вчерашний вечер с чаем, брусничным вареньем и игрой в «Морской бой».

Все черные подозрения опять вернулись, несмотря на то что его монета была при нем. А вдруг у него их было две? Да и вообще монета ничего не доказывала и не объясняла. Подписав все нужные бумаги, они вышли на крыльцо. Женя остановилась, задрав голову к серому, мрачному, очень январскому небу.

– Евгения Алексеевна, клянусь маминым здоровьем, что я не убивал Ренату и вообще ее не видел, – начал Гордеев. – Мне очень важно, чтобы вы мне поверили.

– Вера не имеет отношения к юриспруденции, – сказала Женя сухо. – Я – ваш адвокат и должна вас защищать, даже если вы виновны. Просто для эффективности мне нужно знать, что именно произошло.

– Я не знаю, что произошло, потому что в квартире не был, – с нажимом повторил Гордеев. – Зато я точно знаю одно. Ренату убили тем же самым способом, которым двадцать два года назад убили моего деда. И сделал это один человек. Я его найду.

Глава четвертая

Слова вырвались еще до того, как Александр успел их осознать, но после того, как он их произнес, наступила полная ясность и в мыслях, и в чувствах. Ну да. Двадцать два года Александр Гордеев гнал от себя мысль, что внезапная смерть деда была результатом злого умысла, а не трагической случайностью. Дед обладал богатырским здоровьем, а потому не мог умереть от сердечного приступа. Вот просто не мог, и все.

Лежа без сна в ночной темноте на своей холостяцкой кровати, Александр закрыл глаза и представил деда таким, каким его помнил: высокий, крепкий, без грамма лишнего жира благодаря регулярной физкультуре, седой человек с открытым благородным лицом. В свои шестьдесят пять он легко выполнял все нормы ГТО, которые восемнадцатилетнему Сашке было сдать трудновато, а деду ни капельки.

Александр Васильевич вел здоровый образ жизни: не ел жареного мяса, старался соблюдать низкоуглеводную диету, практически не употреблял алкоголь, позволяя себе один стакан виски субботним вечером у камина. Разумеется, не курил, много времени проводил на свежем воздухе, благо работа этому способствовала, перед сном обязательно разгадывал один кроссворд и ложился спать не позднее одиннадцати часов вечера.

У него было отменное здоровье. Он даже насморк подцеплял не чаще одного раза в три года, и сердечный приступ не вязался с ним никак, заставляя думать, что все случившееся сон, дурная шутка, незадавшийся розыгрыш. Вот только могила на кладбище, выстланная ельником, была всамделишной. Как и пустота, поселившаяся в дедовом доме, а еще, пожалуй, в душе.

Смерть деда стала вторым ударом, последовавшим слишком скоро после гибели отца. Саша Гордеев-младший в одночасье стал не то что старшим, а единственным мужчиной в семье и теперь единолично отвечал за мать, ослабевшую и растерявшуюся от свалившегося на нее горя. Он должен был выстоять и справиться, чтобы не посрамить память отца и деда. Он выстоял и справился, и только одному богу известно, чего ему это стоило.

Сегодня Александр Петрович Гордеев твердо стоял на собственных ногах, трезво смотрел на мир, характер имел несгибаемый, волю – железную. Разжалобить его было трудно, обмануть – практически невозможно. Многие женщины обломали о него свои зубы и сточили когти, потому что он ценил свободу и независимость и не давал собой играть. Всю неразделенную любовь он по-прежнему отдавал матери, хотя и знал, что этому его самопожертвованию та вовсе не рада.

Мама мечтала о внуках. Хотела, чтобы ее единственный сын познал семейное счастье. Была готова пододвинуться, уступая место рядом с сыном другой женщине. Любой, лишь бы та его любила. Но Александру этого было мало, он втайне мечтал любить сам, хотя и был убежден, что с ним такого случиться не может. Не судьба. Не дано.

По-хорошему, сейчас ему нужно было сосредоточиться на работе. Макаров болел, а потому нерешенные проблемы требовали его, Александра, единоличного разбирательства. Однако голова отказывалась переключаться в рабочий режим. Сейчас было важнее понять, кто и за что убил Ренату. Способ ее убийства не оставлял сомнений в том, что этот же человек был виновен и в давней смерти деда. Вот только расследовать убийство двадцатидвухлетней давности было невозможно. А случившееся только что – вполне.

Его немного удивляло, что адвокат Волина сразу вызвалась ему помочь. Она вообще была немного чудная. Юрист, ворующая улики с места преступления. Этот ее поступок не укладывался у Гордеева в голове, потому что не вязался с обликом Волиной: чопорной, деловой, немного холодной. Такой она была в их первую встречу в ее офисе. Дома же Евгения выглядела совсем другой. Домашний костюм и отсутствие косметики делали ее мягче, женственнее, теплее, что ли.

Дома она совсем не походила на бездушную машину, цитирующую законы, она была живым человеком, точнее, женщиной. И, лежа в постели, Александр вдруг понял, что женщина эта вызывает в нем вполне плотские желания. Он даже охнул, осознав, что хочет Евгению Волину, о существовании которой еще несколько дней назад ничего не знал.

Возвращаясь от нее домой, он, как и обещал, перезвонил Макарову, чтобы сообщить, что Волина, несмотря на громкую фамилию, не является шпионкой. Услышав, что он и сам знаком с ней через семью младшего брата, Макаров крякнул с досады.

– Точно. Я и забыл, что пару раз видел ее у Женьки дома. Ты ж знаешь, для меня, кроме Лены, женщины не существуют. И процесс, который «Турмалин» выиграл у фирмы «ВолГА», я помню. Громкое было дело. И юристку эту помню тоже. Билась она тогда в суде, как лев, хотя и понимала, что без перспектив. Я еще тогда подумал, что ее поведение вызывает уважение. Так, значит, это она и есть.

– Да. И если бы она участвовала в каком-то хитроумном заговоре Волиных, то, скорее, подкатила бы к Женьке или к тебе, а не ко мне.

– Да не факт, – усомнился Макаров. – С Женьки где сядешь, там и слезешь. С его опытом оперативной работы на удочку не ведутся. Да и я тоже, как ты понимаешь, не мальчик. Хотя ты прав, конечно. Скорее всего, это просто совпадение. Хотя оно и продолжает мне не нравиться.

Вчера, вернувшись от следователя, Гордеев сообщил Макарову, что его, кажется, подозревают в убийстве. Признаться, его немного волновало, как шеф воспримет столь неоднозначную информацию, однако Макаров не был бы собой, если бы отреагировал как-то иначе.

– Помнится, два года назад меня тоже подозревали в убийстве. Но ничего. Рассосалось как-то. И преступника нашли, и я в наваре остался. С Леной и даже с найденным ею кладом. Так что не журись, Сашок, и у тебя все разрулится. Ты, главное, руку на пульсе фирмы держи, а то я тут немного расклеился. Выйду – со всем разберемся.

Гордеев вообще-то был уверен, что разберется сам, тем более что это было его семейное дело, не имеющее к Дмитрию Макарову никакого отношения. Вместе с Евгенией Волиной он составил список людей, с которыми она должна была поговорить, пользуясь своим статусом его адвоката.

Первым в списке значился бывший муж Ренаты, Игорь Максимов, владеющий сетью автозаправок и занимающийся оптовыми поставками топлива. С женой он развелся десять месяцев назад и успел не только жениться снова, но и стать отцом очаровательного карапуза. На первый взгляд, ему было совершенно незачем убивать Ренату, потому что развод давно состоялся. Но проверить все равно не мешало.

Второй в списке стояла бывшая подруга деда Галина Серафимовна Корнеева. У той причины ненавидеть Ренату были, да еще какие. Вот только ждать двадцать два года, чтобы отомстить? Странно это, если честно.

Третьим шагом нужно было установить Ренатиных родственников и наследников, а заодно определить потенциальный размер наследства. Есть смысл убить сорокадевятилетнюю женщину ради однокомнатной квартиры, пусть и в центре города? Если честно, то нет. Хотя и за меньшее в наше время, случается, убивают.

Четвертым они с Волиной записали в перечень подозреваемых неведомого массажиста. Понятно, что установить его личность должна полиция, но вот после этого встретиться и поговорить будет совсем не лишним. Зачем массажисту лишать Ренату жизни и какое он мог иметь отношение к Александру Васильевичу, было совсем не ясно, но вычеркивать из уравнения дополнительное неизвестное было все равно неправильно.

Еще у Ренаты Максимовой наверняка имелись какие-то подруги, которые могли знать, откуда вдруг всплыло старое завещание. Хоть это и казалось лишенным логики, Гордеев был уверен, что обнародованная вдруг последняя воля деда имела к происходящему самое непосредственное отношение.

Они с Волиной договорились, что будут встречаться каждый вечер, чтобы обменяться информацией, которую каждому удалось добыть. И ожидание этих встреч делало расследование чуть ли не приятным. Про себя Гордеев решил, что обязательно пригласит Евгению в ресторан, когда их общее дело закончится. А дальше… Дальше будет видно.

Несмотря на то что ему, кровь из носу, нужно было на работу, новый день Александр все-таки начал с того, что доехал до Галины Серафимовны. Он заранее предупредил о своем визите, и пожилая женщина ждала его, как всегда, приготовив пирожки с маком, которые Саша любил с детства. Ни у кого они не получались так, как у Галины Серафимовны.

– Привет, баб Галь, – Гордеев привычно клюнул ее в морщинистую щеку символическим поцелуем.

Так уж повелось, что он звал ее бабушкой. И их обоих это вполне устраивало. Галине Серафимовне недавно исполнилось семьдесят семь. Она и выглядела полностью на свой возраст: худенькая, седая, морщинистая старушка. Александр вдруг впервые подумал о том, что без деда она прожила уже долгие двадцать семь лет, хотя рядом с ним провела всего двенадцать.

– Привет, дорогой. Как дела? Ты проходи, будем чай пить.

– Да мне на работу, баб Галь.

– Не убежит твоя работа. Ты же сказал, что поговорить хочешь, так вот заодно и позавтракаешь.

– Меня мама завтраком накормила.

– Узнаю Танечку. Она всегда была изумительной хозяйкой. Но второй завтрак не помешает. Ты же любишь мои пирожки.

– Люблю, – признался Гордеев. – Мама до сих пор печет по твоему рецепту, но у тебя они все равно вкуснее.

– Вот и проходи, – ласково повторила приглашение Корнеева. – Что у тебя еще приключилось? С судом что-то не так?

Разумеется, она знала, что Рената подала в суд, опротестовывая гордеевское наследство. Знала и возмущалась ужасно. Александр считал неправильным, что мама ей рассказала. Галина Серафимовна до сих пор крайне болезненно воспринимала все, связанное с дедом и Ренатой. Но мама не смогла удержаться, конечно.

– Не будет никакого суда, – вздохнул Гордеев, усаживаясь за кухонный стол.

– Почему? Ты сумел договориться с этой вертихвосткой?

– Нет. Баб Галь, Рената умерла.

Ни один мускул не дрогнул на лице Галины Серафимовны, и Гордеев восхитился ее самообладанием.

– Умерла? Вот как. Но ты ведь не считаешь, что я сейчас должна выразить сожаление по этому поводу? Умерла – туда ей и дорога.

Да, Галина Серафимовна ничего не простила и не забыла.

– Баб Галь, дело в том, что она не сама умерла, ее убили.

Вот теперь ему, кажется, удалось ее удивить.

– Убили? – словно не веря собственным ушам, переспросила Корнеева. – А кому она нужна, кошелка драная?

– Следствие считает, что мне, – со вздохом признался Александр.

Разумеется, Галина Серафимовна тут же всполошилась.

– Тебе? Это еще что за новости? Тебя подозревают? На каком основании?

– Из-за дома. Пока выходит так, что никому, кроме меня, не была выгодна ее смерть.

– Сашенька, мальчик мой, но это же какая-то ерунда, – пожилая женщина заволновалась так, что почти кричала. – Да ты бы никогда не смог. Из-за дома… Ты вообще не способен причинить кому-то зло.

Гордеев криво усмехнулся. Проделанный им путь от доброго мальчика Сашеньки до стального бизнесмена Александра Гордеева не был выстлан мягким ковром и усыпан лепестками роз. И зла на этом пути было вполне достаточно. Но он никогда никого не убивал, это правда.

– Баб Галь, ты не волнуйся так, – примирительно сказал он. – Меня, видишь, даже не арестовали. Просто взяли подписку о невыезде. Разберутся.

– Господи, какой кошмар. – Она потерла рукой лоб. – Танечка, наверное, ужасно переживает. За что ей это, бедной.

– Ты же знаешь, что мама гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. Ее хлебом не корми, дай из-за чего-нибудь попереживать, но в наиболее критические моменты она умеет собраться и взять себя в руки. Баб Галь, у меня действительно мало времени, поэтому давай я спрошу у тебя то, ради чего приехал.

Теперь на лице Корнеевой отразилось непонимание.

– Спрашивай, что хочешь, сыночек. Но о чем?

– Ты знаешь что-нибудь о том, как жила Рената в последнее время?

На лице пожилой женщины появилась горькая усмешка.

– Ты думаешь, я все эти годы следила за ее поганой жизнью? Делать мне больше нечего. О том, что ее муж бросил и она к себе в квартиру вернулась, мне Танечка рассказала. Что ж, бумеранг всегда возвращается. Она у меня Сашу увела, а теперь такая же молодая и борзая ее с носом оставила. Все закономерно. По Сеньке и шапка.

– Ее уже нет.

– И что с того? Больше любить ее я от этого не стану. Мерзкая тварь она была, вот что я тебе скажу, Сашенька. Поганая мерзкая тварь. И за прошедшие двадцать лет ни капельки не изменилась. Рушить чужую жизнь – вот к чему у нее было призвание.

Конечно, у Галины Серафимовны не было причин хорошо относиться к женщине, которая отбила у нее деда, но и такой лютой ненависти Рената все же не заслуживала. Ничего ужасного она не сделала. В любви, как говорится, каждый за себя. Да и дед последние пять лет своей жизни действительно выглядел счастливым.

Следующая фраза Галины Серафимовны заставила его прислушаться.

– Она ему еще и изменяла.

– Прости, баб Галь, я задумался. Кому она изменяла? Своему мужу?

– И мужу наверняка тоже. Это порода такая, сучья. Думают передком, а не головой. Но я сейчас про твоего деда говорю. Она ему начала изменять еще при его жизни. Он и умер, потому что не смог этого пережить.

Александр чувствовал себя озадаченным.

– С чего ты взяла-то? – спросил он аккуратно, чтобы Галина Серафимовна не впала в еще больший обличительный раж. Ему некогда было тратить время на эмоции, только на факты. На работу надо. – С кем она изменяла деду?

– Так ясно с кем. С этим своим. Муженьком будущим. У них роман начался, когда Саша еще жив был. Конечно, она же молодая была, темпераментная. Не хватало ей удовольствия с шестидесятипятилетним мужчиной. Молодой жеребец нужен был. Вот она и спуталась с этим Максимовым. А Саша и слышать ничего не хотел. Я, когда узнала, решила ему глаза открыть на то, какую змею подколодную он на своей груди пригрел, да еще и квартиры ей покупал, но он меня и слушать не стал. Выгнал из дома.

– Погоди, баб Галь, что-то я не понимаю ничего, – признался Гордеев, который всю эту информацию слышал впервые. – Ты что, узнала, что Рената изменяет деду, и пришла открыть ему глаза?

Из его собеседницы словно выкачали весь воздух. Она вяло обмякла на табуретке, морщины стали глубже, лицо заострилось, и Александр испугался, что ей сейчас станет плохо. Еще одного трупа в результате сердечного приступа он не потянет.

– Была такая глупость, – еле слышно произнесла она. – Они с Максимовым в гостинице встречались. В «Метрополе». А у меня там дочка подруги на рецепции работала. Она и рассказала. Я, конечно, сразу не поверила, мало ли что. Выследила их, убедилась. А потом решила Саше рассказать, чтобы он знал, на кого меня променял. А он даже слушать не стал. Велел мне убираться, и все.

– И когда это было?

– Да за пару дней до его смерти, – тихо сказала Корнеева.

– То есть ты его тогда видела в последний раз?

– Да, – еще тише повторила она.

– Баб Галь, а как он выглядел?

Теперь у нее на лице отразилось непонимание.

– Что значит – как выглядел? Как всегда. Ты что, забыл, как выглядел твой дед?

– Нет, может, он был бледен или тяжело дышал, или жаловался на здоровье? Может, он разволновался от твоих слов? Я не знаю.

– Я очень волновалась от своих слов. И от его слов я волновалась еще больше. Это было так унизительно. Весь этот разговор. И такая ненависть у него во взоре горела, как будто и не было между нами ничего хорошего за те двенадцать лет, что мы вместе провели. А ты почему спрашиваешь, Сашенька?

– Баб Галь, Ренату убили, заставив принять лекарство, вызывающее остановку сердца, – рассказал Гордеев. – И у меня есть все основания полагать, что двадцать два года назад точно так же отравили и деда. Он не сам умер, понимаешь?

Галина Серафимовна вдруг так резко побледнела, что Александр снова испугался, что она сейчас умрет.

– Но этого же не может быть, – сказала она еле слышно. Гордеев, скорее, угадал, чем услышал эти слова. – Этого просто не может быть, Сашенька.

– И тем не менее в случае Ренаты это подтвердила экспертиза. А про деда, конечно, это исключительно мои догадки.

– Экспертиза? Господи, ужас какой. Нет, ее мне ни капельки не жалко. Саша, сыночек, а у тебя есть алиби?

Гордееву стало очень тепло от того, что даже в такой экстремальной ситуации эта женщина думает и беспокоится о нем.

– Нет у меня алиби, баб Галь. Более того, полиция в курсе, что я был у квартиры Ренаты незадолго до ее смерти.

– Ты к ней пошел? Зачем?

– Мне не давало покоя это всплывшее завещание. Она отказывалась говорить, где она его нашла спустя столько лет. А мне это казалось страшно важным. Я хотел предложить ей денег, если она расскажет правду.

– Рената и правда… Это взаимоисключающие понятия, – твердо заявила Галина Серафимовна. – Она бы тебе просто соврала, чтобы выцыганить твои деньги. Или смотрела бы прямо в глаза и смеялась. Над твоей болью. Твоим унижением. Сашенька, зачем же ты к ней пошел, к этой твари? Она и после смерти будет тебе неприятности доставлять.

– Да разберусь я, баб Галь, правда. Не переживай. Ты мне лучше скажи, вот как ты думаешь, кто мог так сильно ее ненавидеть, чтобы убить?

– Я ее так сильно ненавидела, что была готова убить, – с горечью призналась Галина Серафимовна. – Даже однажды подкараулила ее у дома. Хотела по голове дать чем-то тяжелым.

– Когда? – ошарашенно спросил Гордеев.

– Да тогда еще, когда Саша меня бросил. А потом подумала, это ж не она виновата в моей беде. Это ж его решение было. Сашино. И моя вина в том, что он так и не смог меня полюбить. Не ее. Ей просто повезло, вот и все. И не стала я ничего против нее затевать. Вот так-то, Сашенька.

– Еще когда вы жили вместе с дедом, у него было завещание?

Галина Серафимовна всплеснула руками.

– Да откуда же я знаю? Мы никогда ни о чем подобном не говорили. Конечно, я очень хотела стать его законной женой, но даже поднимать эту тему не смела. Думала, рядом и ладно. И никакого завещания мне от него было не надо. А уж что он про это думал, мне неведомо. Да и какое завещание. Саше и шестидесяти не было. А Петенька, отец твой, у него был единственный сын. Случись что, все бы ему и досталось. Да и дед твой из суеверия, что ли, о завещании никогда не говорил…

– Но когда папы не стало, дед вполне мог озаботиться вопросом, кому достанется все, чем он владеет.

– Так меня ж уже рядом не было. – Галина Серафимовна вытерла ладонями сухие глаза. – Нет от меня толку, Саша, деточка. Ничего полезного я тебе рассказать не могу. И сделать ничего не могу больше, чтобы тебя не мучили.

– Никто меня не мучает, баб Галь.

– Так полиция же…

– Разберемся. Ладно, спасибо за чай, пирожки и разговор. Пойду я.

Корнеева проводила его до дверей. Встала в проеме, наблюдая, как Александр спускается по лестнице.

– А все-таки хорошо, что она умерла, – услышал он и повернул голову.

Галина Серафимовна улыбалась.

* * *

Хвороба, накинувшаяся на Макарова, в этот раз была какой-то особенно злой. Вот уже несколько дней чувствовал он себя хуже некуда. Температура на любых порошках и микстурах не падала ниже тридцати семи и шести, после чего, спустя час, снова подбиралась к отметке в тридцать девять и даже выше.

Температурный бред изматывал, и в промежутках Макаров чувствовал сильнейшую слабость, которая не давала ему оторвать голову от подушки, не говоря уже о том, чтобы встать с постели. Все это время он чувствовал спасительное присутствие жены. Лена приносила ему морс, чай, бульон и бутерброды с копченой колбасой. Следила, чтобы он вовремя принял лекарства. Меняла мокрую от пота футболку, когда Макарову было жарко, и накрывала вторым пледом, когда его трясло в ознобе.

Все это время она еще бдительно следила за тем, чтобы в комнату с болезным отцом не прорвалась Катюшка, да и сама заходила к нему исключительно в маске, чувствуя ответственность за здоровье детей. Макаров пытался минимизировать Ленины визиты, потому что боялся ее заразить, но она не обращала внимания на его слабые возражения, чему он в глубине души радовался, потому что без Лены ему было бы особенно худо.

Самое неприятное, что хворь его случилась крайне не вовремя. Вокруг «Турмалина» происходило что-то нехорошее. Макаров угадывал это тем врожденным чувством, которое называется интуицией. Никогда в жизни она его не подводила. События, творящиеся вокруг, внешне казались никак не связанными друг с другом, да и к его фирме имели весьма косвенное отношение, и все же Макаров знал, что «Турмалину» угрожает опасность, вот только не мог выявить, какая именно, и от этого злился.

По-хорошему, сейчас нужно было отправиться в офис, поговорить с руководящим составом, собрать в кучу все странности, запереться в кабинете на несколько часов и попытаться выстроить все в систему. В том, что таковая существовала, он даже не сомневался. Система имелась всегда и во всем, надо было только увидеть закономерность. Но именно это из-за болезни он сделать не мог. Мозг отказывался думать, словно помещенный в вату. В нем периодически вспыхивали какие-то искры, но единственное, на что они были способны, это поджечь эту самую вату. И все.

На Александра Гордеева, к сожалению, надежды тоже нет никакой. Нет, тот, стиснув зубы, тащил на себе всю операционку, и эта нагрузка, и без того не маленькая, удвоилась в связи с выходом из строя директора. Но построить систему, увидеть закономерность Сашка и в лучшие свои дни не мог, будучи блестящим тактиком, но никак не стратегом.

Сейчас же он еще находился под подпиской о невыезде, поскольку проходил подозреваемым по делу об убийстве какой-то своей дальней родственницы. Происходящее с Сашкой тоже было частью того непонятно откуда взявшегося хаоса, который стремился разрушить важную для Макарова часть его жизни. Он не верил в случайности, а потому то, что его заместитель и правая рука сейчас пребывал под следствием, казалось каким-то очень своевременным «кирпичиком» в конструкцию, возводимую чьей-то дьявольской рукой.

Вынырнув из очередного полусна, полубреда, Макаров попытался хотя бы перечислить в голове те сигналы, которые вызывали у него подозрения. Итак, сначала начались проблемы на социальном объекте – доме для переселенцев из ветхого и аварийного жилья, тендер на строительство которого «Турмалин» выиграл весной прошлого года. На данный момент дом уже полностью подведен под крышу и подключен к сетям. Началась внутренняя отделка, так что к сроку сдачи – первому сентября наступившего года – все должно быть готово.

Однако ту часть средств за уже выполненные работы, которая должна была поступить на счет «Турмалина» в конце декабря, они почему-то еще не получили. Мэрия, выступавшая заказчиком строительства, сослалась на предпраздничный график работы казначейства, мол, просто не успели. Особой катастрофы в этом не было. «Турмалин» имел оборотные средства, так что зарплату всем строителям и сотрудникам выплатил, и даже премию удалось наскрести, однако ощутимую финансовую брешь задержка оплаты все-таки пробила.

Контракт на строительство дома на двести восемь квартир оценивался в триста шестьдесят шесть миллионов рублей. Предоплата в нем не предусматривалась, поэтому первый этап строительства «Турмалин» осуществлял на кредитные деньги. Все документы на выполненные работы, стоимость которых составляла сто шестьдесят миллионов рублей, передали на проверку еще в первых числах декабря. Из этой суммы «Турмалин» планировал закрыть часть взятого кредита, а теперь фирма попадала еще и на дополнительные проценты, которые не учитывались в бизнес-плане.

Задержка была досадной, но все-таки объяснимой, поэтому Макаров злился, но не волновался. После новогодних праздников ситуация с оплатой не изменилась. Чиновники тянули время и уходили от прямого ответа. Конечно, можно сделать очередную скидку на то, что в январе вся страна не спешит приступать к работе, но подобные «детские» объяснения Макарова не устраивали. За задержкой оплаты он начинал видеть чью-то злую волю, направленную на то, чтобы, как минимум, выбить его из колеи, заставить нервничать и суетиться, а значит, совершать неминуемые ошибки.

Потом к Макарову пришел начальник службы безопасности Валентин Феоктистович Рюмин, с озабоченным видом сообщивший, что фирма «ВолГА» ведет тайные переговоры с поставщиками, чтобы сорвать отгрузку «Турмалину» заказанных и уже оплаченных лифтов для еще одного объекта – очередного многоквартирного дома в микрорайоне «Изумрудный город».

Проект, начатый восемь лет назад владелицей крупной строительной компании «ЭльНор» Элеонорой Бжезинской как весьма рискованное мероприятие, теперь значился в перечне самых элитных городских микрорайонов[3]3
  Читайте об этом в романе Людмилы Мартовой «Моя примерная коварная жена».


[Закрыть]. На сегодня это был комплекс из восемнадцати многоквартирных домов с собственным детским садом, школой, бассейном и кабинетом врача общей практики.

Микрорайон врастал крышами в небо недалеко от въезда в город со стороны Москвы. Необычная отделка его стен, выполненная из панелей цвета молодой травы, неизменно приковывала внимание. Благодаря удобной транспортной развязке, которую Элеонора Бжезинская выторговала, выклянчила, вырвала у мэрии, продуманной до мелочей инфраструктуре, а также высочайшему качеству строительства, жесткому соблюдению сроков, отличным планировочным решениям и расположенному совсем рядом крупному парку, тоже приведенному в порядок силами компании-застройщика, квартиры здесь имели заоблачные цены.