Текст книги "Любовники чертовой бабушки"

Глава 37

Когда я сплю, в огромном доме бабушки Франи вся семья ходит на цыпочках. Даже собака не решается лаять. Магнитофон, телевизор и тем более радио включать запрещено категорически, даже если ждут сообщения о нападении Польши на вражескую Россию. (Как такое могло когда-то случиться?! Понять не могу! Как не пойму никогда нонсенса с Иваном Сусаниным, который в России герой, и постылый предатель в дружеской Польше. Своими глазами читала в одной польской газете нашему герою их горький упрек: «Как мог этот Иван – славянин! – так подло предать своих братьев поляков?» Уж не знаю истории, но постоянно гадаю: какая пакость стравливала веками нас, близких, родных по духу и крови поляков и русских? Думаю, шло все от наших немецких правителей. Это они так плохо относились к славянам, не иначе. Да простит меня немец – дед моего отца по материнской линии. Ведь я же его простила за то, что он в моих генах сидит и не дает мне покоя своей аккуратностью.) Но вернемся в мою спальню в доме бабушки Франи. Совершенно естественно, что на следующее утро проснулась я от истошного крика Марыси Сташевской. Она горестно сообщала всему кварталу, что пропал ее черный лифчик. При этом обращалась она почему-то к своему мужу, сумасшедшему Тадеку, – видимо, он ответственный за белье своей женушки. Почему сумасшедшему, спросите вы? А разве нормальный мужчина мог бы жениться на скандальной Марысе?

Должна сказать, ультразвук просто «тьфу» в сравнении с самым обычным воплем Марыси. Открыв глаза, я с перепугу долго соображала, что происходит, а когда поняла, едва не помчалась искать черный лифчик Марыси. Я готова была искать что угодно, лишь бы она замолчала, но вовремя вспомнила, что в доме Сташевских ничего невозможно найти. Такой там всегда бардак – дело невиданное для чистоплотной Польши.

Полежав в постели, я решила, что под «ультразвук» Марыси лучше пить кофе, чем спать, и поплелась в столовую. Бедная бабушка Франя не знала куда деть глаза от стыда за Марысю.

– Ты проснулась? – спросила она с острым чувством вины и бросила загнанный взгляд в сторону владений Сташевских.

Пришлось ее успокоить:

– Да, Марыся вовремя меня разбудила.

– Куда-то спешишь? – поинтересовалась бабушка Франя, наливая мне кофе.

– Хочу попасть в большой универмаг до его закрытия на обед.

Бабушка Франя знала, что мое свидание с Быдгощем всегда начиналось с этого универмага. Поэтому она не удивилась.

– Позвонить Петру, чтобы он тебя отвез? – лишь спросила она.

Быдгощ, конечно, центр воеводства и по европейским меркам город большой, но после нашего Питера он кажется просто деревней. Имею в виду только размеры, потому что весь Быдгощ легко можно обойти всего лишь за день. Однако местные жители добросовестно пользуются городским транспортом и личными автомобилями.

– Зачем мне Петр? – рассмеялась я. – Я не работать сюда приехала. Прогуляюсь.

Бабушка Франя в этом месте всегда приходила в ужас.

– Прогуляешься до универмага? Это же страшно далеко!

– Да, конечно, двадцать минут ходьбы.

– Нет, Музка, ты, верно, хитришь, – не унималась бабушка Франя. – Боишься Петра оторвать от дел. Тогда дед Казя тебя отвезет.

В мои планы не входило являться на свидание в обществе дедушки Кази, но такая уж у меня родня.

Их любовь порой приносит огромные неудобства. Как я ни сопротивлялась, меня затолкали в старенький «Мерседес» и повезли в универмаг, а я-то хотела побродить по улочкам Быдгоща, полюбоваться старинными зданиями, на Старо Място зайти, а потом и в костел к Казимежу…

Всего этого меня никто не лишал. Все это я сделала, но в присутствии бабушки Франи, дедушки Кази, а также Петра, Янека и Я куба, которые явились во время нашего спора. Спор немедленно прекратился, и мы всей толпой отправились в универмаг, а потом поставили автомобиль на стоянку и долго гуляли по улочкам Быдгоща. В некоторых местах Якуб меня даже фотографировал. Бабушка Франя энергично руководила этим процессом.

– Якуб, сними Музку на фоне стелы, – приказала она, когда мы поравнялись с памятником советским солдатам, погибшим, освобождая Польшу от фашистской Германии.

– Зачем? – поразился Якуб.

– Пусть моя Анна видит, как относимся мы к освободителям.

Действительно, памятник был ухожен на зависть всем нашим памятникам. И это несмотря на то, что освободители освободили поляков заодно и от Европы, в которую с такой радостью они вступили чуть позже.

Я не зря так подробно рассказываю про этот памятник. Именно за ним располагался костел, где томился мой ненаглядный Казимеж. Пока родня млела от удовольствия, как хорошо их Музка проводит время, я с тоской поглядывала на шпиль с католическим крестом, который виднелся вдали. Я умирала от любви и нетерпения, но ничего поделать не могла. Вместо того чтобы со всех ног бежать к Казимежу, я вынуждена была чинно позировать перед фотокамерой Якуба. Бедный Казимеж испугался блондина какого-то. Вот где нас подстерегала бездна препятствий! И зачем было напрягаться блондину, когда и бабушка Франя неплохо умеет шпионить за мной, хоть и невольно?..

Покрутившись на Старо Мясте, мы отправились на автостоянку, сели в свой «Мерседес» и… поехали обратно домой. Все были очень довольные, а вот я возвращалась с тяжелым сердцем и головой, полной самых пессимистических мыслей.

Глава 38

«Вряд ли вырвусь сегодня в костел, – думала я, – Петр потащит меня в свой дом».

Родственники окружили меня таким плотным кольцом внимания, что я уже скромно строила планы. Они скрутили меня своей любовью и не отпускали. Лишь на пятый день удалось мне вырваться из цепких объятий родни. Я сразу же понеслась в костел. Под величественную органную музыку, с замирающим, трепещущим и жаждущим любви сердцем вошла я в храм чистоты… и что же? Я обыскала там все закоулки, даже заглядывала под скамейки, но Казимежа не нашла. Убитая горем поплелась я в родное гнездо.

«А что, если ему надоело ждать и он уехал? – гадала я. – А что, если он обиделся на меня? А что, если он меня разлюбил?»

Но все было не так. Казимеж изо дня в день ждал меня вовсе не в костеле. Он издали наблюдал за входом, справедливо полагая, что другим путем в костел попасть невозможно. Когда я вышла из костела, он спокойно потопал за мной. Лишь рядом с домом бабушки Франи он рискнул обнаружить себя. Для меня это произошло совсем неожиданно. Глотая слезы, брела я по узенькой улочке и вдруг была схвачена за руку. Схвачена грубо. И глазом моргнуть не успела, как оказалась в темном подъезде. Чьи-то губы впились в мои. Я готова была оказать яростное сопротивление, но услышала голос Казимежа:

– Муза… Любимая…

От счастья я едва не упала.

– Муза, – шептал мой Казимеж, приподнимая меня от пола, – как люблю я тебя. Если б ты меня так любила…

– Давай не будем считаться, – ответила я.

Он вернул меня на пол и сказал:

– Уходи.

«Довыпендривалась», – подумала я.

Казимеж мне пояснил:

– Я останусь здесь. Хочу точно удостовериться, что за тобой не следят, а завтра приходи снова в костел.

– Когда?

– Когда сможешь.

– В восемь утра уже буду там, – заверила я, а Казимеж, зная мои привычки, рассмеялся.

– Если будешь в двенадцать, и то уже хорошо, – сказал он, нежно целуя меня в щеку и легонько подталкивая к выходу.

Я вынуждена была покориться, хоть и очень мне того не хотелось. Однако далеко я не ушла, а, спрятавшись за углом, дождалась Казимежа. Не могла я уйти, не взглянув на него. Казимеж вышел, посмотрел по сторонам и быстро пошел. На нем были голубая рубашка, усыпанная крупными красными звездами, и легкие пляжные брюки серовато-белого цвета. Странная рубашка и не менее странные брюки. Обычно он был придирчив к одежде.

«Не очень-то по погоде оделся Казимеж», – подумала я, отмечая, что он загорел, а волосы выгорели и порыжели.

Ночью я почти не спала – думала о Казимеже, вспоминала его губы, его поцелуи…

Наконец наступило утро. Оно брызнуло в окно радостными лучами. Я вскочила с кровати, обняла воздух, поцеловала его и воскликнула:

– Мой Казимеж!

Резво влетев в столовую, я проделала то же самое с бабушкой Франей, онемевшей от удивления.

– Ты уже встала, Музка? – спросила она, когда к ней вернулся голос.

– Уже! Уже! Уже! – закружила по комнате я в ликующем вальсе.

– Музка! Что случилось?! – это уже дедушка Казик спросил.

– Проснулась! – весело сообщила я.

– Но Марыся еще не кричала, – промямлил он, отводя Марысе роль петуха.

– Ты предлагаешь мне ее разбудить? Я готова. Марыся! Марыся! – дурачась, воскликнула я.

Бабушка Франя и дедушка Казик с улыбками умиления смотрели на меня и изредка переглядывались, пожимая плечами. Им было ясно, что я в отличнейшем настроении, но причин понять они не могли. Страшное любопытство разбирало обоих, они лишь подыскивали форму для его выражения. Первой нашлась бабушка Франя.

– Ты влюбилась, – заключила она.

– И потеряла сон, – добавил дедушка Казик.

– Точно, вы угадали! – воскликнула я и бросилась целовать милых своих стариков. – Но больше не спрашивайте ни о чем, потому что я все равно не расскажу вам, как красив он и как умен, как ясен и смел его взгляд и как горячи его поцелуи! Ничего этого вы от меня не услышите, сколько ни просите!

– Да уж, – поджала губы бабушка Франя. – В наши годы уж точно добиваться от девушки такой откровенности казалось кощунственным.

– Вы жили всего лишь в прошлом веке, – напомнила я.

Плотно позавтракав на радость бабушке Фране, я помчалась в костел. Я неслась по улицам города, мысленно представляя, как взгляну на Казимежа, как утону в его бездонных глазах, как станет он восхищаться моей красотой (уж простите) и другими достоинствами, коих у меня, как вы знаете, нет и в помине. Ничего не поделаешь: чем меньше достоинств у женщины, тем сильнее просит ее душа комплиментов. Моя душа погибала без комплиментов, на которые никогда не скупился Казимеж.

Уже подходя к костелу, я заметила множество людей. Это мне показалось странным, костел – не пивная, и народ там никогда не толпится. Я так спешила к Казимежу, что даже изменила своим привычкам и не примкнула к толпе. Совладав с любопытством, я отправилась дальше и торопливо вошла в костел. И на этот раз Казимежа не было. Но я волноваться не стала, а подумала: «Он, верно, как в прошлый раз, решил за мной последить».

Покидая костел, я собиралась направиться к площади Старо Място, а потом через мост на улицу, ведущую к дому бабушки Франи. Но планы мои были нарушены: я увидела у костела машину «Скорой помощи». Народ волновался, недовольный, что его разгоняют. То и дело раздавались крики, полные ужаса: «Матка Боска! Матка Боска!» Плохое предчувствие овладело мной – казалось, происходит нечто ужасное не там, в толпе, а в моей жизни. Я остолбенела и не в силах была двинуться с места, когда услышала «ультразвук» Марыси Сташевской:

– Да вот же она, невеста покойного! Муза! Иди сюда! Твой Казик погиб!

Я вскрикнула, ноги мои подкосились. Но устояла. Услышав, что я невеста, народ расступился – вопль застрял в моем горле.

Казимеж, разбросав ноги и руки и отвернув от меня лицо, лежал на брусчатке. Его серовато-белые брюки стали беловато-серыми. Голубая рубашка с красными звездами, разорванная в нескольких местах, была так несвежа, словно ею протирали полы. Выгоревшие рыжевато-русые волосы спутались и были в крови.

Я упала на колени и поползла к Казимежу, приговаривая:

– Любимый, ты ведь живой, ты живой.

Остановить меня никто не рискнул, даже отчаянная Марыся. Я подползла к Казимежу и заглянула в его лицо. Оно было так сильно разбито, что я испуганно отвернулась.

– Это Казимеж Балицкий? – спросили меня.

– Да, это он, мой любимый, – не узнавая своего голоса, ответила я.

Кто-то поднял меня.

– Нам нужно поговорить, – услышала я чужой мужской голос.

Сомнамбулически ответила: «Хорошо» – и села в машину, которая вскоре затормозила у старинного особняка, обнесенного высокой оградой. Происходило все как в тумане, как не со мной. Когда дверь особняка открылась, я увидела Колю. Колю, мужа противной Выдры.

Коля повел меня по широкой мраморной лестнице. Потом мы долго шли по длинному коридору, пока не уперлись в старинную дубовую дверь. За дверью был кабинет с массивной мебелью.

– Муза, расскажи про Казимежа Балицкого, – усаживая меня на диван, грустным голосом попросил Коля и виновато добавил:

– Пожалуйста, все, что знаешь.

Сердце мое пронзила невыносимая боль.

Глава 39

С Казимежем мы познакомились случайно, но он верил, что это судьба.

Так дело было. С тяжелыми мыслями о своем третьем муже гуляла я по Быдгощу, добрела до Старо Мяста и застыла у памятника жертвам фашизма.

Я почувствовала себя жертвой третьего мужа, мысли о нем приобрели оттенки трагизма. Ощутив острую нехватку любви, я устремилась к всевышнему – не пугайтесь, просто вошла в костел, который был рядом с памятником.

В костеле шла служба. Играл орган. Народу было так много, что свободных мест на скамейках почти не осталось. Я отыскала себе уголок и уселась.

Службы не слышала, разглядывая высокие своды потолка, призадумалась – мысли скакали.

«Как здесь скучно, – горевала я. – Зачем Якубу приспичило ехать в Германию? Хоть он развлек бы меня. Очень вкусные получились вчера у бабушки Франи клецки. А какого Петр зажарил в честь моего приезда барашка! Пальчики оближешь и язык проглотишь!»

На этой содержательной мысли я была потревожена.

– Простите, не помешаю? – услышала я низкий, словно простуженный, голос.

Повернула голову влево и увидела симпатичного молодого мужчину лет двадцати восьми, не больше.

Мне в ту пору было, кажется, двадцать три.

Короче, возраст мужчины показался приемлемым для приятной беседы. А то, что мужчина расположен на такую беседу, я не сомневалась. Его выдало восхищение, возникшее у него в глазах. От мужчин такие взгляды мне редко перепадали, чего не могу сказать о сестрах по полу: женщин мои недостатки восхищают частенько. Иногда даже приводят в восторг. Особенно подругу Ганусю. И Нинуся от Гануси не отстает. Впрочем, и Туся.

Но не будем о грустном, вернемся к Казимежу.

– Не помешаете, – ответила я и вернула свои (с легкой косинкой) очи сводам огромного потолка.

Мужчина присел на скамейку рядом со мной, а я с еще большим рвением предалась размышлениям.

На этот раз мысли не множились и не скакали, а потекли ламинарно, как любил выражаться Кази-меж: то есть в одной плоскости.

«Интересно, он женат? Прикид на нем ничего, значит, денежки водятся. Выходит, женат.

Хотя, вовсе не обязательно.

Чем же он занимается?

Явно интеллигент.

По-моему, даже слишком. Мог бы и беседу со мной завязать. Надоело сидеть в безмолвии.

Пора уходить.

Если он с серьезными намерениями – увяжется за мной. Если нет, пусть молится, раз ему больше нечем заняться».

Я поднялась со скамейки и медленно направилась к выходу. Мужчина вежливо меня пропустил и снова присел на скамейку. Черт возьми! Как я разозлилась!

«Снова не повезло! Зачем он тогда глазел? Зачем восхищался?» – сердито думала я, выходя из костела.

Как тут не вспомнить народную поговорку, которую любила моя хохлушка-свекровь, мать первого мужа!

«У церкви была, и никто не полапал», – говаривала она.

Не то ли произошло и со мной, но в самом прямом смысле, простите за откровенность?

Я дошла до моста, постояла, опираясь на перила, посмотрела на темные воды Брды, да и взмечтнула. Представила вдруг себя в объятиях того незнакомца – Казимежа. Честное слово, еще не бывало со мной такого. Так к нему вдруг потянуло, что хоть обратно в костел беги.

Такая мысль не показалась мне совершенно абсурдной.

– Ах, почему это женщины всегда должны ждать, когда на них обратят внимание? Почему только мужчины могут выражать все желания вслух? – громко и горестно вопросила я у реки Брды.

– Нет, нет, не надо, пожалуйста, – услышала я простуженный голос.

Это был он. Взглянув на него, я спросила:

– Что «не надо»?

Было очевидно: он принял меня за чокнутую, готовую с моста сигануть.

– Пожалуй, уже ничего, – с улыбкой ответил он, сообразив, что я не самоубийца. – Я вами залюбовался. Вы так величественно держите голову, будто вас специально учили этому.

– Вы не ошиблись, – охотно разоткровенничалась я. – Совсем малышкой бабуля отдала меня в спортивную секцию по фехтованию. Она хотела исправить мою косолапость, но ничего не добилась. Там научили меня держать голову, а заодно и спину и кое-что еще, – добавила я, имея в виду только шпагу. – Но косолапость осталась.

Он пропустил мою последнюю фразу мимо ушей – значит, знает, как вести себя с дамами. Этим он меня окончательно обворожил.

– Значит, вы фехтуете? – с милой улыбкой восторга спросил незнакомец.

Этой улыбки, к месту сказать, он не убирал со своего лица до самого дома бабушки Франи, куда вызвался меня проводить.

– Фехтовала. И дофехтовалась до первого разряда. А вы чем занимаетесь?

– В данный момент вами любуюсь. В костеле вы были так трогательны во время вашей молитвы.

Я догадалась: «Видимо, он имеет в виду тот момент, когда я вспоминала барашка».

– Меня зовут Муза, – демонстрируя хорошее воспитание, представилась я (хоть меня об этом и не просили).

– Казимеж Балицкий, для вас просто Казик.

– В таком случае, я Муза Добрая.

– Могли бы и не говорить. То, что вы добрая, я понял с первого взгляда, – сказал мне Казимеж.

А я поняла, что готова позволить ему пользоваться своей добротой.

До самой своей смерти готова, но вышло все не так, как я хотела.

Вышло все очень плохо.

Глава 40

Я горестно уставилась на Колю:

– Так я познакомилась с Казимежем Балицким. Как видишь, ничего особенного.

– Если исключить личность самого Казимежа, – тоскливо вздохнул Коля. – Эх, Муза, не хочешь ты нам помочь, а жаль.

– Кому «вам»?

– Контрразведке.

– Коля, – промямлила я, – Коля, я совсем ничего не знаю. Вам же секреты, наверное, подавай, а кто мне доверит секреты? Ты бы доверил?

Он грустно покачал головой.

– Кто ты, Коля? Ты можешь мне честно сказать? – спросила я без всякой надежды.

Но он мне ответил:

– Я полковник, женат на женщине, которую зовут Капитолина. Кстати, кое для кого и это большой секрет.

«Выдра, что ли, секрет? – зло подумала я. – И пора с этим Колей-полковником переходить на „вы“. И надо срочно залиться слезами, а то он не правильно что-то себя ведет».

И я залилась. Упрекнула его, рыдая:

– Коля, вы играете моими чувствами. Обещали мне помогать, а сами ведете со мной игру, нечестную и опасную.

Он расстроился, надеюсь, что искренне.

– Да не веду я с тобой никакой игры! И перестань плакать, Муза! Слезами делу не поможешь.

– Все вы мужчины такие, – пискнула я, – одни дела у вас на уме, только работа. А что при этом должны чувствовать бедные одинокие женщины, вам наплевать.

Коля с иронией взглянул на меня и возразил, очень туманно:

– Уж я-то знаю, что должны чувствовать женщины, но, как правило, они этого почему-то не чувствуют. Лучше скажи, зачем ты отравила агента?

Слезы мигом улетучились из моих глаз.

– Какого агента? – испуганно вскрикнула я.

– Нашего Мишку Крохина.

– Мишку Крохина?! Да я знать его не знаю и в глаза никогда не видывала.

– А это кто, по-твоему? – спросил Коля и показал цветную фотографию моего французского поклонника, блондина Андре.

– Вот здесь могу быть вам очень полезна, – немедленно оживилась я, – об этом кое-что знаю. Это Казанова из клуба «Парти дэ плэзир». Зовут его Андре. По нему сходят с ума все девушки, а он сохнет по мне, как это ни удивительно. Но при чем тут ваш Мишка Крохин?

– Мишка Крохин и есть Андре, – процедил сквозь зубы полковник Коля и зло спросил:

– Зачем ты его отравила? Парень в реанимации!

– Что?! Так плох?! – искренне поразилась я.

Честное слово, никак не рассчитывала на такой сильный эффект.

– Плох? Неизвестно еще, будет ли Миша жить.

– Я не виновата. Вовсе не собиралась его травить, всего лишь хотела, чтобы он поспал, пока я смотаюсь в Польшу. Этот Миша ходил за мной по пятам. И вообще, ничего не понимаю! Если он ваш агент, зачем тогда вы советовали насыпать ему тех таблеток?

«Черт! Кажется, проболталась!»

Мне было приказано растворить в кофе всего одну таблетку, но там почему-то целых пять оказалось. Не выбрасывать же остальные, вот я все и растворила из бережливости. А во всем виноват мой немецкий предок – дед отца по материнской линии. Своей бережливостью он на всякие гадости так меня и толкает. Спрашивается, зачем русскому человеку его немецкая бережливость? Что немцу благо, то русскому смерть. Вот бедный Крохин Андре теперь и страдает через этого немца. Кстати, от меня не одна лишь беда. Все обманутые этим Крохиным женщины (наверняка их немало!) умерли бы от счастья, узнай, что я сделала с их красавчиком.

Коля тем временем строго спросил:

– Кто тебе посоветовал насыпать Мише таблеток?

– Даже не знаю, как и сказать, – растерянно промямлила я. – Мы общались по телефону, но голос его я сразу узнала. Может, это был и не он, но голос точь-в-точь, как у твоего лучшего друга.

Коля насторожился:

– О каком друге ты говоришь?

Я удивилась:

– Ну, как же, о приятном мужчине с сигарой, который все время меня хвалил, выдавая задания.

О полученных деньгах я решила не вспоминать.

Жаль, что вы не можете видеть, как вытянулось лицо полковника Коли – редкое зрелище. Думаю, с такими талантами он мог бы иметь успех в цирке и на эстраде.

Сообразив, что не дождусь понимания, я пошла в наступление:

– Ну, не знаю, Коля, ты бросил меня одну, во Франции, на чужбине, я так страдала, а тут еще этот стул.

– Какой стул, черт возьми?! – ни с того, ни с сего взъерепенился Коля.

Кажется, ничего ему грубого не сказала – он же полез в бутылку. Пришлось снова пустить слезу.

– Согласна, совершенно дурацкий стул, на старомодных дурацких ножках, – горько всхлипнула я и свирепо добавила:

– Век бы его не видать!

Коля перестал почему-то сердиться.

– Дурацкий стул на старомодных ножках, – рассеянно повторил он, усиленно размышляя. – А как ты вообще попала в Париж? – вдруг спросил Коля.

Я так и подпрыгнула.

– Как я попала в Париж?! Ты меня еще спрашиваешь?! – завопила я значительно громче Марыси Сташевской (уж пусть она не обижается). – Посылаешь ко мне своих лучших друзей, они силой вывозят меня из России в Париж…

– Представляю, как ты упиралась, – издевательски посочувствовал Коля.

– Да, упиралась! Потому что в Питере у меня есть дела! У меня на руках бабуля! Всю жизнь! Она хуже ребенка! Надолго ее нельзя одну оставлять! Она обязательно в кого-нибудь влюбится! Ты знаешь, сколько у нее любовников?

«Господи! Что я мелю?!

Чистую правду! Бабуле везет в любви на девятом десятке, а я одинока в свои двадцать пять!»

Мне стало горько, и я заплакала.

– Если бы не этот твой труп, я бы вообще сейчас была дома и горя не знала бы, – всхлипывая, пропищала я.

Коля поразился:

– Так труп, выходит, был мой?!

– Один мой, а второй твой.

– Как же это ты так поделила? – спросил Коля, глядя на меня без сочувствия.

– Очень просто. Первый появился до тебя, значит, он мой. А второй появился при твоем участии.

– Что ты имеешь в виду?

Пришлось возмутиться – плакать было глупо и бесполезно.

– Как это что?! – завопила я. – Если бы ты не взялся мне помогать, я бы не помчалась к Ганусе, а следовательно, незнакомец туда бы не позвонил и я не пошла бы к нему на встречу. Он, думаю, тоже из контрразведки. Надеюсь, ты его похоронил?

Не дожидаясь ответа, я с пылом продолжила:

– Между прочим, я жизнью своей рисковала, чтобы выполнять все те задания, за которые так хвалил меня твой лучший друг.

Коля переменился в лице. Из сочувствия я попросила:

– Коль, ты не волнуйся, а лучше будь со мной откровенным.

– Почему это я должен быть с тобой откровенным? – изумился он.

– Потому что в противном случае ничего от меня не узнаешь! – категорично отрезала я и добавила:

– Хоть режь меня, хоть ешь меня!

Моя речь произвела впечатление на Колю. Он заверил:

– Хорошо, буду с тобой откровенен.

– Давай, – согласилась я. – Кто этот мужчина, который сидел у бассейна в Париже?

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Такая откровенность мне не нужна. Если ты не знаешь своих сотрудников, тогда у вас настоящий бардак, а не контрразведка! Все, я больше не могу! Извини, нет времени слушать твое вранье. Бабушка Франя уже заждалась меня, а я тут сижу, своим отсутствием любимую родственницу расстраиваю.

Я решительно вскочила с дивана, делая вид, что собираюсь уйти. Коля взвыл:

– Это черт знает что! Совершенно невозможно работать!

– Ах, так мы работаем! – вернулась я на диван. – Вот ты и проболтался! Тьфу!

Я презрительно сплюнула и испепелила взглядом полковника Колю. Он хоть и полковник, но почему-то поежился.

– Выходит, Тонкий не твой лучший друг? – прозрела я, содрогаясь.

Колины брови выгнулись:

– Тонкий? Это тот, с которым ты села в самолет, летящий в Париж?

– Да, длинный и тонкий мужик. Он, выходит, не твой друг?

– Нет, – грустно признался Коля.

– И мужик у бассейна?

– И он.

– И тот, что с волосатым ртом и сигарой, тоже не твой лучший друг?

– г-Муза, если честно, я совсем не понимаю, о ком идет речь.

Ну как тут не вскипеть? Я вскипела:

– А вот и врешь! Признавайтесь, зачем вы устроили дурацкое похищение?

– Что ты имеешь в виду? – упавшим голосом поинтересовался Коля.

– Самолет, конечно! Ой, мамочка! Каких неприятностей я натерпелась со стулом! Хочу знать, по чьей вине! Только не говори мне, что снова не знаешь! Между прочим, я тоже могу сослаться на отсутствие информации, – пригрозила я, понимая, что нужна им позарез, иначе не стал бы возиться со мной аж целый полковник.

– Из самолета ты была похищена террористами, – со вздохом признался Коля.

– Из-под чьего носа они меня выдернули? На кого работает Тонкий?! – взвизгнула я.

– На американскую разведку.

Ну как тут не присвистнуть? Я присвистнула:

– Фью! Кто же подложил мне такую свинью?

– Казимеж, – понурившись, сказал Коля. Меня как обухом по голове хватили.

– Казимеж?! – спросила я, окончательно разуверившись в мужчинах. – И этот меня не любил? Немедленно говори, на кого он работал?

Коля меня успокоил:

– На себя. Казимеж был гениальным ученым. Многим хотелось его заполучить. Но он был честным, порядочным человеком. Открытие, которое сделал Казимеж, оказалось опасным для человечества. Узнав об этом, он бросил свой дом, работу и скрылся. С тех пор его стали разыскивать.