Текст книги "Уроки тьмы"

Погружаясь в сон, Олег как наяву почувствовал, что на его лоб легла мягкая ладонь Валюши – как тогда, в минуты отчаяния. Тепло её ладони расходилось по всему телу, приятно расслабляя и унося в головокружительную высоту, где сладко замирало сердце над маленькой круглой Землёй, освещённой ярким солнцем. Лёгкая судорога коснулась его напряжённых мышц, он вздрогнул и заснул.

День четвёртый

По природе своей Олег с рождения «жаворонок». Независимо от того, когда он лёг спать, сколько часов проспал, где-то с четырёх до пяти утра он легко просыпается в бодром состоянии, предчувствуя наступление рассвета ещё до слабого птичьего пения настенных часов. Щадя сон Валентины, он не выходил из своей комнаты рано, приготовив заранее что-нибудь новенькое для чтения. Без чтения он не мог прожить ни дня. После потери зрения стал активным читателем Государственной библиотеки для слепых и слабовидящих, в которой познакомился с заведующей тифлоотдела Любовью Алексеевной Высоцкой. Любовь Алексеевна приняла горячее участие в его творческой судьбе, делая необходимые для него записи на дисках, подбирая художественные альбомы для просмотра, материалы по интересующим его темам, сопровождала в музеи и пропагандировала его творчество на своих лекциях в Педагогическом университете имени А.И. Герцена.

Учиться читать по Брайлю было очень тяжело. На одно слово поначалу уходило более двадцати минут. Это сейчас он всю страницу прочитывает за пять минут благодаря ежедневному чтению не менее двух часов. В библиотеке много брайлевских книг об известных слепых певцах, поэтах, музыкантах, учёных, писателях и учителях, о которых мало знают зрячие. Эта тема будто бы закрыта для общества. Дома он получает журнал «Знание», в библиотеке берёт журналы «Культура и здоровье», «Литературные чтения». Обожает книжную серию «Жизнь замечательных людей», мемуары, научно-популярную литературу и особо ценит вещи по философии и психологии, которых не так много издано по Брайлю. Детективы не любит, но от психологических романов-триллеров не отказывается, если такие иногда попадаются в библиотеке.

Проснувшись, Олег немного почитал, минут тридцать потрусил на беговой дорожке, помылся, побрился электробритвой, выпил чаю с бутербродами, решив первую половину дня посвятить диктофонным записям, а потом направиться в мастерскую за работой для выставки. Город для незрячего – это сильный стресс, и он к нему готовился, как актёр перед выходом на большую сцену, стараясь предельно собраться с мыслями, прокручивая вместо текста в голове маршрут передвижения, готовя себя морально и физически к любым непредвиденным ситуациям в пути.

Сев за свой рабочий стол, он включил диктофон.

«После посещения церкви у меня наступила новая жизнь незрячего человека. Я должен был учиться жить заново. Из своих долгих мучительных рассуждений вынес для себя основные постулаты: я счастливый человек – у меня прекрасная жена, которая всегда рядом, переживает за каждый мой шаг – значит, я не один, нас двое; у меня нет зрения, но у меня есть руки и ноги – значит, я могу двигаться, работать и быть полезным, хотя бы своим близким; у меня есть воля и желание жить – значит, я смогу обслуживать себя, самостоятельно ходить по городу, продолжать бег и заниматься творчеством. Ия поставил перед собой задачу – вернуть всё, что я потерял в жизни. Самое главное – не нагружать близких тем, что ты можешь и должен делать самостоятельно.

Я начал свою вторую жизнь с учёбы в Санкт-Петербургском Центре реабилитации незрячих в переулке

Джамбула. Надо было постигать новую жизнь по иным законам, развивать в себе те качества, которые зрячий человек использует в крайних случаях, а главное – преодолеть в себе животный страх перед миром, в котором ты был когда-то своим. Ребёнок делает свои первые шаги, идя навстречу матери с протянутыми к нему руками. Ему тоже страшно, но мать рядом. Слепой же идёт по кромке бездны, не зная, чего ожидать от мира и откуда может прийти к нему внезапная опасность.

Обучение в Центре проводилось в течение двух месяцев. На занятия надо было приезжать каждый день, кроме субботы и воскресенья. Маршрут был для меня сложный. Сначала надо было ехать на трамвае до метро «Политехническая», на метро доезжать до станции «Достоевская», затем две остановки на троллейбусе и пешком метров триста до Центра. Первые три дня мы ездили с Валюшей, изучая маршрут. На четвёртый день я решился самостоятельно добираться до учёбы, несмотря на протесты жены. Первая самостоятельная поездка вслепую была самой тяжёлой в жизни. По пути, особенно в метро, мне помогали люди. Всё время хотелось плакать от наплывающего чувства бессилия и полной зависимости от людей. Много моментов ещё не было отработано при передвижении, но только практикой можно было достичь желаемого результата. Я всё же досконально изучил эту дорогу и ездил сам на Джамбула до конца занятий. Первая победа меня вдохновила и придала уверенности.

Центр дал мне многое: проводились занятия по физкультуре, домоводству, психотерапии, ориентировке на местности и в пространстве, свойству белой трости, чтению по системе Брайля и печати на машинке. В Центре царила дружеская тёплая атмосфера.

Это был настоящий остров спасения. Благодаря школе я начал активно жить. Спасибо всем великолепным педагогам и директору Центра Тамаре Михайловне Сосниной. Я и сейчас не разрываю связи с Центром. Как говорит наука, человеческие возможности неограниченны. Я пошёл по пути преодоления. «Делай всё сам!» – был мой девиз. Трудный был путь, но он вернул мне самоуважение, возник интерес к новой жизни, радость от завоёванных побед.

Каждый день я начинал с зарядки. Потом пробежка по лестнице, ледяной душ и завтрак. Оборудовал свою комнату, чтобы знать, где что лежит, и пользоваться необходимым в любое время самостоятельно. Но самое тяжёлое – это выход на улицу и преодоление пути, которое сопряжено с большой нервной нагрузкой.

Я понемногу приходил в себя и осваивался в новой жизни. Стал много читать религиозной литературы. Вернулся к «Мифам Древней Греции», которые читал неоднократно зрячим. Глина уже поддавалась моим рукам; иногда, разминая её, неожиданно находил любопытные сюжеты. Благодаря глине я развил чувствительность пальцев, которые стали работать увереннее и чётче в передаче замыслов. Первые работы выполнены на религиозную тематику, что было естественно в моей ситуации. Изобразил монахиню, апостола, молящихся и кающихся женщин, ангелов. Окружающие отмечали, что во всех работах жила большая грусть. Видимо, моё внутреннее состояние души диктовало такой настрой.

Валентина места себе не находила, когда я уезжал в мастерскую один, и предложила ездить вместе. В мастерской она что-то вязала, а я лепил, упорно предлагая ей поиграть с глиной. Опять мы были вместе. Валентина потихоньку увлеклась малой пластикой, а я – скульптурой. Общие интересы нас объединяли, мы говорили на одном языке, не замечая, как проходило время. Жизнь наша обогатилась духовностью и творчеством.

Внутри меня что-то происходило. Шла какая-то психологическая перестройка. Я впервые задумался над многими вопросами жизни. Пёстрый мир вокруг меня уже не существовал и не отвлекал суетой. Во мраке многое далёкое и непонятное становится ближе и прозрачнее. Возникшее во мне состояние повлияло и на творческие работы, в которых я шёл от общего к частному, избегая мелких деталей, отсекая всё лишнее. Самое главное – у меня пропала назойливая мысль, что зрение вернётся. С этого момента у меня началось формирование внутреннего зрения…»

– Ну вот, пока хватит. Надо собираться в путь, – сказал Олег и выключил диктофон.

Непроизвольно он начал представлять в голове дорогу в мастерскую, которая высвечивалась в памяти аэрокосмической картой. Он понимал, что обязательно встретит на своей трассе непредвиденные препятствия, которые в огромном городе вырастали буквально за ночь. Столбы, ямы, траншеи постоянно появлялись и исчезали на его пути. Неожиданно, откуда ни возьмись, возникали, как грибы, неуклюжие широченные рекламные щиты посреди пешеходной дороги. Да мало ли чего. Только внимание и осторожность могли помочь ему, а на людей надежды маловато, так как они смотрят только себе под ноги, проносясь вихрем мимо по своим делам.

Свою тропу Олег изучил досконально, только на перекрёстках из-за отсутствия звуковых сигналов он нуждался в помощи. Иногда и просить не надо было, кто-нибудь уверенно брал его под локоть и переводил на другую сторону. Но чаще он стоял, постукивая белой тростью, ожидая людской поддержки. А некоторые люди брезгливо берут двумя пальцами за рукав, тащат через переход и сразу бросают, отходя как от заразного. Редкой помощи детей он опасался, не доверяя им, так как однажды два мальчугана схватили его под руки, повели через дорогу, а на самой середине проезжей части бросили его и с хохотом убежали. Обидно было до слёз. Наверное, наблюдали потом с любопытством со стороны, как он будет выбираться из этой ситуации. Вспоминал своё пионерское детство, где соревновались в добрых делах, и недоумевал: как можно так поступить и почему?

Исходя из своего богатого опыта, он пришёл к выводу, что люди делятся на две категории: незрячие и слепые. «Незрячие», глядя на него, думают: «Только бы это не со мной!» – и бегут дальше по своему суетливому кругу. Но ведь нет никакой гарантии, что это не случится с тобой. Об этом никто не думает. Ты сейчас не протянешь руку помощи, а потом и к тебе не придёт поддержка в тяжёлую минуту от таких, как ты…

Олег ощупал свой рюкзачок, проверил карманы в куртке, где лежали его проездные документы, и стал собираться: надел свой рабочий комбинезон для мастерской, куртку, кроссовки на «липучках», вставил слуховой аппарат, взял трость, ключи и вышел из квартиры. Закрыв входную дверь, спустился на лифте, открыл парадную и оказался на улице.

Город встретил его шумом проезжающих машин, звуком отбойного молотка, долбящего асфальт, звенящим криком пробегающих мимо подростков и бодрящим осенним ветром, в котором едва уловимо слышался шелест последней листвы деревьев у дома. Олег прошёл вперёд двадцать пять шагов и повернул направо, придерживаясь тростью поребрика. Теперь надо добраться до первого перехода без «зебры» метров сто пятьдесят. Но, приближаясь, он всё сильнее и сильнее стал слышать дробь отбойного молотка.

«Опять асфальт долбят, похоже, на том же месте», – подумал он и чуть не споткнулся. Тростью он определил груду тяжёлого мусора и стал искать пути обхода, боясь потерять нужное ему направление.

– Эй ты, мужик, оглох, что ли! Куда прёшь на технику? – услышал он рядом грубый мужской голос и почувствовал стойкий запах перегара.

Он остановился и замер.

– Ладно, давай сюда за мной, – вдруг потеплевшим голосом произнес мужчина, взял его сильной рукой под локоть и осторожно, но уверенно отвёл в сторону и перевёл через дорогу, перпендикулярную проспекту Луначарского.

– Спасибо, друг, дальше я сам, – поблагодарил Олег.

– Ну, бывай. Завтра всё зароем, не дрейфь! – произнёс мужик и пропал.

Место перехода Олег определял по количеству ларьков, которые стояли справа. Их должно быть три. Определив тростью последний, третий ларёк, он развернулся на 90 градусов и подошёл прямо к пешеходной «зебре», нащупав основную дорогу. Теперь надо ждать, постукивая тростью, когда замрут машины и кто-нибудь предложит ему свою помощь. Жаль, что светофор не озвучен. В самый разгар рабочего дня трасса была перегружена автотранспортом, поэтому ждать приходилось несколько минут. Он стоял и ждал, представляя, как на него смотрят люди, кто-то потихоньку отходит, чтобы скорее бежать дальше, не тратя на него своё драгоценное время, кто-то просто не замечает, а кто-то сочувственно посматривает со стороны.

Образовавшаяся у перехода группа людей напоминала ему каждый раз один и тот же эпизод, увиденный им ещё в первой, зрячей жизни, который потряс его до глубины души. На набережной Обводного канала в районе заброшенного Варшавского вокзала на пешеходном переходе скопилось большое количество людей; легковые и грузовые машины двигались с какой-то нервозной быстротой в четыре ряда, обдавая серой снежной слякотью тротуар. Переход был очень сложный, так как одновременно регулировалось движение по трём направлениям, включая поворот через мост. За спинами людей вплотную к их ногам незаметно пристроилась огромная стая бездомных собак какой-то одинаковой масти – цвета той же серой слякоти, с тревожными и напряжёнными глазами. Стая из маленьких и больших собак вела себя на удивление тихо. Наконец поток машин начал приостанавливаться на жёлтый сигнал светофора и встал. Как только народ рванул через дорогу, точно след в след стала передвигаться за ним стая. Первым пошёл огромный вожак, за ним потрусили среднего размера псы, за которыми потянулись небольшие собачонки. Дойдя до середины проезжей части, вожак обернулся и, немного отстав от людей, встал, повернувшись боком к стае. Поджав хвосты, к нему подбежали остальные. В этот момент одна из стоящих машин специально устрашающе заурчала мотором и стала с издёвкой непрерывно гудеть. За стеклом кабины виднелось грубое красное лицо хохочущего водителя. Вожак молниеносно дёрнулся обратно и за ним вся стая, но быстро остановился и решительно продолжил ускоренный бег на другую сторону. Все помчались за ним с поджатыми хвостами, а когда добежали до тротуара, радостной толпой окружили вожака, виляя хвостами. Сколько же надо было увидеть этим беззащитным животным смертей своих собратьев под колёсами рычащих агрегатов, чтобы догадаться спрятаться за спины ненавистных им людей!

Мог ли он предположить, что через какое-то время он будет почти так же, как бездомные собаки, приспосабливаться к выживанию в опасной городской среде! Инстинкт самосохранения мобилизует и до предела обостряет работу мозга и чувств как у человека, так и у животного. Преодолеваемый страх трансформируется в разумную осторожность и расчётливость действий.

Наконец люди пошли по «зебре». Какая-то добрая душа подхватила его под локоть и потянула за собой.

– Спасибо, спасибо, вы меня, пожалуйста, на трамвайной остановке оставьте, которая в сторону метро «Озерки», – сказал Олег, легко приноравливаясь к темпу прохожего.

Судя по скорости ходьбы, он определил возраст человека – примерно лет двадцати. Каблучков не слышно. Интересно, парень это или девушка? Скорее всего, парень, так как решительно взял под локоть без вопроса, который и так очевиден.

– Вот здесь стой, отец, – сказал молодой мужчина и прислонил его к металлической ограде на трамвайной остановке посередине проспекта.

– Спасибо, сынок, дай тебе Бог хорошую жену, – улыбаясь, ответил Олег.

– Да где её сыщешь? – засмеялся парень.

Теперь надо дождаться трамвая, а главное – его услышать. А это уже была другая существенная проблема, навалившаяся на него после тотальной слепоты, – он стал глохнуть. Снижение слуха старался компенсировать слуховым аппаратом, который не всегда мог достоверно донести источник шума. Поэтому среди городского грохота ему приходилось постоянно отключать слуховой аппарат, так как общий искажаемый аппаратом шум мешал выявить тот звук, который ему был нужен в этот момент. Трамвай он определял, вынув слуховой аппарат из уха, улавливая звук трамвая при остановке по хлопанью дверьми или предупредительным звонкам.

Он услышал звук открывающихся дверей вагона. Сделал шаг вперёд и спросил громко в пустоту:

– Скажите, какой номер?

– Двадцатка, – ответил пожилой женский голос.

Он тростью нащупал ступеньки вагона, поднялся,

встав чуть сбоку у дверей, и вставил аппарат в ухо. Теперь можно немного расслабиться. В последнее время остановки объявляют всё реже, поэтому надо считать их количество, чтобы выйти на нужной, пятой. Глядя на его спортивный подтянутый вид, ему редко уступали место, а если уступали, то в основном женщины, нагруженные сумками.

Вот и сейчас он услышал шелест нагруженных пакетов и усталый женский голос:

– Садитесь, пожалуйста!

– А что, я так неважно выгляжу, что женщина мне уступает место? – бодро произнёс Олег.

– Нет, что вы, наоборот!

– Вы меня успокоили. Спасибо, я постою. Кто стоит, тот дольше проживёт, – сказал он с улыбкой.

Всю свою сознательную жизнь Олег испытывал ко всем русским женщинам особое чувство сострадания и уважения. Примером тому служила жизнь его матери, блокадные и послевоенные дни, от которых остались в памяти озабоченные женские лица и их натруженные руки, псковские и калининские деревенские девушки, заменившие уехавших в города мужиков, и, конечно, его Валюша, героически взявшая на себя груз ответственности и забот за семью.

«Самое обидное, – подумал Олег, – если есть свободное место, и никто не скажет об этом, не предложит сесть. А с другой стороны, лучше постоять. А то расслаблюсь, улечу в свои фантазийные дебри и опять проеду мимо своей остановки…»

Почему-то именно в транспорте, когда ему удаётся сесть, в этом размеренно стучащем ритме, под отдалённый гул человеческих голосов, напоминающих бормотанье какого-то неведомого существа, ему так хорошо думается. Порой возникают образы или сюжеты будущих работ. Погружение в это прекрасное состояние среди вращающейся вокруг него жизни помогает забыть на время о тёмном одиночестве. Он будто грелся о людскую суету и лязгающие, гремящие, шуршащие звуки индустриального монстра.

– Метро «Озерки»! – неожиданно гаркнул кондуктор прямо в ухо вздрогнувшего Олега.

Люди скопились перед дверьми. Олег затёрся в середину, чтобы попасть в общий ритм движения при выходе. Спустился на тротуар, осторожно протянул руку к впереди идущему и, почти не касаясь его одежды, удерживая ощущение его спины, пошёл след в след за ним до перехода со светофором, где движение остановилось. Толпа помогала ему продвигаться дальше. Шаровидным концом трости он прикоснулся к чьему-то каблуку и пошёл за этим человеком. Вход в метро был давно им изучен, он знал, на сколько ступенек нужно подняться, сколько дверей открыть, куда повернуть и где стоял контролёр.

При подходе к эскалатору кто-то взял его под руку и потянул вправо.

– Спасибо, мне надо слева, чтобы спускаться, – сказал Олег, стараясь нащупать рукой движущийся ремень.

– Вы что, с ума сошли? Или вы не слепой? – удивился мужчина.

– Не волнуйтесь, аварии не будет, эскалатор не остановят, мне так легче.

Олег поймал рукой движущуюся часть перил, почувствовав их тёплую резину, плавно вступил на спускающийся эскалатор и быстро пошёл вниз, ощущая удовлетворение от выдержанных испытаний в начале пути. В этот раз дежурный не кричал по динамику, чтобы человек с белой тростью в чёрных очках немедленно остановился. Видно, у пульта сидел бывалый работник, который привык к нему и к его безумному, непонятному для зрячих, спуску.

На платформе он сразу повернул направо, тростью определив первую арку для подхода к электропоезду. Осторожно сделал три шага вперёд, ощутил подошвой и тростью рельеф шершавой предупредительной линии и встал. Кто-то пытался отвести его назад, потянув двумя пальцами за рукав.

– Спасибо, не надо. Я знаю, где стою. Мне надо попасть в первую дверь последнего вагона. Если можно, то помогите мне войти, – сказал Олег.

– Хорошо, – ответил приятный женский голос, не отрывая пальцев от рукава.

Олег отключил слуховой аппарат, чтобы различить в гудящем звуке эхо приближающегося поезда.

В метро, как и в концертных залах, где использовали усилители звука с микрофонами, слуховой аппарат передавал один непонятный эхообразный гул, в котором не только слова, но и мелодию услышать было проблематично. Поэтому он любил маленькие залы, где звук был живым, не искажённым усилителями, восприимчивым для уха и волнующим для сердца.

Подошёл поезд. Открытие дверей он определил по объявлению, несущемуся из вагона. Не успел он сделать шаг в вагон со своей случайной спутницей, как толпа сзади навалилась на него плотной жаркой стеной. Кто-то уснувший запоздало продирался к выходу, но толпа не пускала. Начались разборки, толчки руками, грудью, вещами. На толчки отвечали тем же. В этом людском скопище он давно уже не слышал таких слов, как «простите», «пожалуйста», «извините, я случайно», «не беспокойтесь, проходите, садитесь», «благодарю вас»… Чем плотнее ритм жизни сжимал толпу, тем яростнее она сопротивлялась и протестовала, вымещая свою нервозность друг на друге.

Двери закрылись, и поезд тронулся. Притиснутые друг к другу люди сразу замолчали. Послышался громкий женский голос, повторяющий упорно одну и ту же фразу:

– Я знаю, как сказать, я знаю, что делать, – безостановочно твердила женщина неизвестно кому с нарастающим нервическим волнением, не обращая внимания на то, что происходило вокруг.

– Мамаша, заткнитесь! – не выдержал какой-то мужчина. – Без вас тошно!

– Вы не понимаете – это больной человек, психически нездоровый, – подключился другой мужчина.

– Тогда ей самое место в психушке, – с вызовом прощебетал молодой женский голос.

– Вы там были? Врагу не пожелаешь! – ответил второй мужчина.

– А ей в самый раз! На всём готовом с кормёжкой, с такими же, – безапелляционно заявила молодая особа в уснувшую толпу.

На остановке говорящий голос вышел, продолжая свой болезненный монолог на перроне, оставив в вагоне непонятную растревоженность, от которой пассажиры с облегчением избавились в первые же секунды, как грохочущий вагон двинулся по замкнутому кругу.

«Что мы за люди? Ни капли милосердия! Значит, несчастных надо к несчастным, инвалидов к инвалидам, зеков к зекам, слепых к слепым, немощь к немощи – главное, с глаз долой. Каждых в свою зону. Сейчас ты здоров, а что будет завтра, никто не ведает. Откуда эта беспощадность?» – рассуждал про себя Олег, обращаясь мысленно к тем, с кем на короткое мгновение слился в монолитную массу живых тел, ритмично покачивающихся в подземном мраке бегущего состава.

На станции «Петроградская» выходило много людей. Олег, ориентируясь по каблуку впереди идущего, уверенно направился за ним к эскалатору. Пропустив пару ступенек, плавно въехал на эскалатор, держась правой стороны. Поставил правую ногу выше на ступеньку, чтобы чувствовать снижение уровня при выходе. На эскалаторе ему было спокойно, а вот люди, наоборот, часто дезориентировали его своим желанием подстраховать его в опасной, как им казалось, для него ситуации. Но он старался никого не обижать и не отказывал людям в их желании помочь, памятуя о своём первом трудном самостоятельном передвижении в переулок Джамбула. Сейчас откажешь – другим не помогут.

Выход из метро он знал как свои пять пальцев. Тростью вёл по левой стороне, определил ступеньки подземного перехода, легко по ним спустился. Прошёл прямо до торцевой стены, наткнувшись на неё тростью, повернул налево и поднялся по ступенькам. Двигаясь вдоль правой стены домов, дошёл до угла и повернул направо. Он понял, что стоит, наконец-то, на Большом проспекте, с которым крепко связана его вторая жизнь.

Основной предмет в Центре реабилитации незрячих на Джамбула был ориентирование в городе. Но как оказалась далека теория от практики! В жизни приходилось всё менять на свой лад. Надо искать удобные места, выбирать особые позиции, приспосабливаться к местности, к её непредсказуемым переменам. На Петроградской стороне на улице Шамшева находится единственный для слепых и слабовидящих культурно-спортивно-развлекательный центр в Доме культуры имени Шелгунова. Это как оазис в пустыне, к которому тянутся из всех районов города инвалиды по зрению каждый день и особенно в субботу и воскресенье, преодолевая невообразимые для зрячих препятствия. Там, в Центре, не надо просить, объяснять, мучиться от недопонимания, потому что это их дом, где к ним относятся как к родным, предоставляя возможность заниматься в творческих и театральных кружках, читать и брать в библиотеке брайлевские книги, посещать единственный в городе музей, посвящённый проблеме незрячих, или просто общаться между собой, поддерживая друг друга. Олег с радостью дарил музею свои работы. Более того, постарался выполнить галерею исторических лиц, внёсших существенный вклад в область тифлопедагогики и облегчения проблем незрячих.

Так появились в музее, кроме портрета Александра Невского и прочих работ, портреты Олега Николаевича Смолина – одного из талантливейших лидеров российского образования, первого вице-президента Паралимпийского комитета России, инвалида первой группы по зрению; Валентина Гаюи – французского благотворителя, тифлопедагога XVIII–XIX веков, создателя первых учебных заведений для слепых во Франции и России, автора рельефно-линейного шрифта для незрячих, ещё до рельефно-точечного шрифта Луи Брайля; Анны Александровны Адлер – уникального тифлопедагога и методиста в школе для слепых, переводившей книги и ноты на рельефно-точечный шрифт, Эдуарда Яковлевича Галвина – известного общественного деятеля, председателя Ленинградского отделения Всесоюзного Общества слепых, Константина Карловича Грота – самарского губернатора, основателя и создателя системы попечения над слепыми в России, в том числе первой русской школы для слепых.

Рядом с Домом культуры находится мастерская для незрячих и слабовидящих от Всесоюзного Общества слепых, куда три раза в неделю, через день, он приезжает как на работу, проделывая каждый раз цирковые трюки по обходу городских препятствий с «закрытыми» глазами.

Немного постояв, Олег принял решение пройти пешком две автобусные остановки по Большому проспекту. Тротуар там неширокий, а место бойкое, поэтому его часто обгоняли сзади, задевая плечом, сумками, а встречный поток людей был опасен тем, что мог случайно задеть белую трость и поломать. А это было бы уже катастрофой.

Конечно, можно и проехать эти две остановки от угла Ординарной до Шамшева, но остановка вся забита припаркованными автомобилями, со множеством столбов для указания номеров коммерческих маршруток. Городские автобусы не имеют возможности встать близко к тротуару и останавливаются вдали. Пока определишь по звуку подошедший автобус, доберёшься между машин до него, прося неизвестно кого подвести тебя к дверям, стуча тростью по автобусу, – уже чувствуешь, что он отъезжает. Можно понять городские проблемы, раздражённость и нервозность людей, но никак не укладывается в голове ледяное равнодушие, исходящее от живых дееспособных людей, которым ничего не стоит просто посмотреть, подождать, подвести к транспорту…

Олег сконцентрировал своё внимание максимально. Он знал, что на его трассе стоит восемнадцать столбов

и несколько телефонов-автоматов. Последние, непонятно почему, постоянно меняли своё расположение на тротуаре, словно фигуры на шахматном поле. Они перемещались с места на место, то ближе к дому, то дальше от него, или разворачивались под углом, создавая неудобства всем и стресс незрячим. Покрытые на уровне человеческого роста остроугольными козырьками, они становились травмоопасными. Столбы с разными дорожными знаками на уровне лба ставились в полуметре от края тротуара. Не иначе как в целях «приятной неожиданности» для слабовидящих, не говоря о слепых, и крайне необходимой дорожной информации для пешеходов без машин. Как грибы в лесу, стали вырастать на пути разнообразные рекламные щиты магазинов: складные, трёхлепестковые, с цепями, замками, в виде шлагбаума поперёк тротуара… Новоиспечённые изобретения будто рождались по чьему-то злому умыслу, назло слепым и на сомнительное благо зрячим. В прошлый раз он насчитал восемь таких «изобретений века», выставленных как попало, то сбоку, то посередине.

«У зрячих есть бег с препятствиями, а у слепых – шаг с препятствиями», – подумал Олег и скептически улыбнулся. В соревновании в этом придуманном им виде спорта он точно был бы чемпионом. Неплохо бы завязать глаза какому-нибудь депутату или чиновнику, внедряющему эту чехарду, дать трость и пустить по проспекту. Может быть, только тогда что-то изменилось бы?

Осторожно лавируя по утыканной барьерами трассе, Олег старался подавить в себе безумное раздражение человеческой тупостью и бездушием. На ум приходили гравюры с видом Петербурга прошлых веков с чистой перспективой городских улиц. Память высвечивала послевоенные улицы без реклам и многочисленных столбов…

Пересекая поперечные узкие улочки, он выставлял белую трость впереди себя горизонтально, стараясь не сбиваться с пути и называя улицы вслух: «Плуталова», «Бармалеева», «Подрезова», «Подковырова», «Полозова»… Перейдя улицу Полозова, он споткнулся о лежащую на асфальте рекламу и чуть не упал, зацепившись тростью за щит. Пока освобождал трость, потерял нужное направление. Стоя на месте, стал спрашивать в никуда, прислушиваясь к шагам:

– Подскажите, пожалуйста, в какую сторону идти к Шамшева?

– Как пройти к Шамшева?

– Где улица Ленина?

Только на четвёртый раз услышал резкий торопливый голос проходящего мимо мужчины:

– Иди прямо! – и шаги пропали.

А что такое «прямо» для слепого? Куда стою лицом, туда и пойду? Ему бы найти знакомые ориентиры: выступы домов, водосточные трубы, наружные двери, лестницы вверх или вниз. Его надо было бы сейчас развернуть лицом к Шамшева, подвести к переходу до улицы Ленина, и всё.

Он стоял и не знал, в какую сторону шагать. Определил край тротуара тростью. Это уже хорошо, так как он приспособился ходить по краю тротуара из-за хаотичного нагромождения преград. Трость вела его вдоль пешеходной дороги, придерживаясь поребрика. Но этого мало, так как он мог пойти в обратную сторону.

В 1992 году он, уже слепой, приехал на марафонский пробег со спортивным клубом «Ахиллес» в Нью-Йорк. Его поразило, что в середине тротуара проходил небольшой валик шириной примерно пять сантиметров, по которому нога незрячего человека могла придерживаться прямой линии. На этом пути никаких препятствий в виде афиш, указателей или реклам не было. Это же так просто!..

– Вам помочь? – спросил приятный женский голос.

– Если можно, то переведите меня через улицу Ленина, дальше я дойду сам.

– С удовольствием, мне в ту же сторону, – сказала женщина и взяла его под руку.

У Олега от признательности навернулись на глаза слёзы. Хорошо, что за очками не видно этой слабости, подумал он и легко зашагал рядом с попутчицей. Перейдя улицу Ленина, затем Лахтинскую, он сам свернул направо, на Гатчинскую. Тростью определил по ходу две арки с гранитными тумбами по бокам, три парадных с металлическими дверями… Четвёртая, со ступенькой, была его. Он вынул ключи от мастерской, нащупал таблетку от домофона, приложил, услышав пиликанье, открыл дверь и вошёл в парадную. Лифт стоял на первом этаже. Кабина его была настолько мала, что там еле-еле умещались два человека средней весовой категории. Он называл его «лифт для влюблённых». Нажав на кнопку седьмого этажа, стал подниматься на своё «седьмое небо».