Текст книги "Брачная ночь, или 37 мая"

Доказательство существования Господа Бога

В двух действиях

Действующие лица

Катя

Коля, ее муж

Степа, ее друг

Бабка Ольга Петровна, ее бабушка

Гриша, Стэн, Джули – ее гости

Валентина, соседка

Ромашка, сотрудник органов

Баба Маня, его мать

Дед, его отец

Сокол, его сослуживец

Чаусов, Шкодин – милиционеры

Кравченко Зинаида Романовна, цыганка

Врач-психиатр

Джорик, тибетский терьер

Антоша, маленький ребенок

Действие первое

Сцена первая

Катя, Коля на кухне. Катя разливает чай, режет хлеб. Все это нервно, судорожно. Коля, в наушниках, слушает радиоприемник и записывает. Коля хмыкает, легонько кивает – реагирует в меру отпущенной ему природной эмоциональности.

Коля (кивнув слегка, бормочет). Не понимаю и прошу разъяснить смысл вопроса. (Пишет.)

Катя. Что?

Коля. Мм… Погоди.

Катя. Может быть, ты сегодня не поедешь? А? Останься, прошу тебя. К тебе же приедет Степа. Человек затратит полдня на дорогу. Приедет с тобой поговорить. А?

Коля. Чш-ш! Не слышно! (Хмурится.) Ручка кончилась. Дай быстро ручку! (Катя долго роется, ищет, находит толстый красный карандаш.) Не то! Вечно у тебя нет ручек!

Катя. Не ори!

Коля. Тише! (Нагибается под стол, шарит там, находит ручку.) Все у тебя всегда по местам разложено. (Пишет.)

Катя. Это Антоша раскидал… Я же на работу быстро собираюсь… В садик к семи утра… Я обещала ему дать порисовать… Вот он, наверно, и уронил перед выходом… Еле его оторвала. Плакал… Он тебе рисовал, ты видел? Машинку.

Коля. Тише! Я ничего не слышу!

Катя (кричит). Смотри! Это тебе Антошка рисунок ручкой рисовал! Ты видел? Он старался!

Коля (кивает, сам себе диктует). Я опасаюсь, не предъявят ли мне мои свидетельские показания в качестве обвинения. (Снимает наушники.) Полезные советы.

Катя. Молодой семье?

Коля. Название я пропустил, но это как вести себя на допросе.

Катя. А. Я читала. Наверно, Альбрехт. Как быть свидетелем.

Коля. У нас есть?

Катя. Степа же привозил.

Коля. А есть?

Катя. Не знаю… Может, он увез… Посмотри.

Коля. Нет времени. Потом.

Катя. А я читала, но ничего не запомнила. Так что, ты едешь в Москву?

Коля. Прежде всего надо требовать внести все вопросы сначала в протокол. Значит, так: и только после этого отвечать.

Катя. Ну и что это? Зачем?

Коля. Следователь часто задает неправильные вопросы, на которые можно не отвечать.

Катя. Можно и не отвечать.

Коля. Но записанные неправильные вопросы плохо характеризуют работу следователя, он начинает нервничать. Так что надо требовать записывать.

Катя. А какие неправильные вопросы?

Коля. Допустим, личные. Те, которые касаются только свидетеля и не имеют отношения к делу. И те, которые можно использовать против него и из свидетеля сделать подсудимого. Я не хочу отвечать, так как опасаюсь, не предъявят ли мне мои собственные показания в качестве обвинения.

Катя. Здорово. Ну например.

Коля. Ну например…

Катя. Ну например. Допустим, знаете ли вы… допустим, женщину по имени Соня. И пожалуйста, я запишу этот вопрос в протокол.

Коля. Гражданин следователь, я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

Катя. За уклонение от ответа статья и срок.

Коля. Это личный вопрос.

Катя. Еще бы.

Коля. Кстати говоря. Вот. (Читает.) «Отказ или уклонение свидетеля от дачи показаний – штраф до 50 руб. или исправительные работы на срок до 6 месяцев».

Катя. А зачем ты мне это говоришь?

Коля. Причем исправработы – это не исправлагерь, это просто вычитают из зарплаты 20 процентов. Поняла? Это важно тебе для будущего.

Катя. Ну что, гражданин, вы знаете Соню?

Коля. Никто не должен принуждать свидетельствовать против самого себя.

Катя. Почему? А как же преступники?

Коля. Причем это даже пятая поправка к Конституции США.

Катя. Итак: женщина Соня… Как ее фамилия?

Коля. Я готов ответить на ваш вопрос, если вы объясните, какое он может иметь отношение к делу.

Катя. Но вы же ее любите?

Коля. Мне кажется, что это не имеет отношения к делу.

Катя. Но вы с ней живете?

Коля. Не понимаю и прошу разъяснить смысл данного вопроса.

Катя. Здорово, но непонятно. (Начинает напевать без слов, понурившись.)

Коля. Катя. Мне необходимо получить развод как можно быстрее.

Катя. Я давно это знала. (Пожимает плечами.) А как же Антоша?

Коля. Дело идет о другом. Я должен спасти человека.

Катя. Человека? Ты хочешь сказать, Соню?

Коля. Она не выдержит второго срока. Ее арестуют, ее сразу выкинут из квартиры. Мать ее скончалась. Она одна живет. Если ее арестуют, она будет без дома, без прописки.

Катя. А ты-то при чем?

Коля. Мы распишемся, она меня пропишет к себе. Она уйдет в лагерь. Квартира сохранится.

Катя. А что, она не могла подобрать неженатых? Их миллион.

Коля. Могут попасться нечистоплотные люди.

Катя. Ты один чистоплотный.

Коля. Завтра пойдем, или я подам на развод один. Самая верная формулировка, по которой эти скоты не отказывают, – это сексуальная несовместимость. Хочешь, ты пиши это в заявлении, тебе удобней.

Катя. Ты сказал «эти скоты»?

Коля. Ее вот-вот арестуют. Не до высоких слов.

Катя. Я поняла. Хорошо. Завтра пойдем. (Плачет.)

Коля. И я тоже избавлю тебя от клички «жена диссидента», скроюсь в Москве, это уже другой комитет ГБ, не наша область. И не кидай, пожалуйста, Антона на бабку. Она его совсем разбаловала. Читать не учит. Он смотрит телевизор, зачем?

Катя. Не бойся. Я с первого числа вообще увольняюсь. Буду сидеть дома с Антошкой. Заведующая тут меня вызвала… говорит, я бы сама с вами не рассталась… воспитателей нет… дети вас вроде слушаются, несмотря на неопытность… С высшим образованием кроме вас у нас вообще… А что, говорит, за стихи вы с ними разучивали про ангела? По плану у вас «Первомайский флажок». Это чьи про ангела стихи? Ну и что как Блок! У вас одни еврейские авторы на уме, Блок и Баратынский! Представляешь? Говорит, дети ведь все равно на вас донесут! И трехлетние донесут! Они родителям, родители стучат сразу в райком, мне звонят оттуда, и указательный палец в потолок, как будто райком у нее в небесах. Или они звонят, родители, сразу, говорит, в КГБ. (Показывает на потолок.)

Коля. Тебе надо найти такую работу, как мне нашли, без коллектива…

Катя. Я ищу, но ночных сторожей у нас тоже проверяют, знаешь… Трудовую книжку как посмотрят… Режимный город – это не Москва… Знаешь сам… Потом не берут с университетским дипломом на физический труд… Я уже ходила… Как я буду без тебя? Я не могу так прожить. (Плачет.) Ты очень суровый. Я просто цепенею от страха, когда ты так со мной говоришь.

Коля. Ты пойми, что сейчас не о нас с тобой идет речь и даже не об Антоне. У тебя есть бабка. Ты проживешь. А Соня погибнет. Она больной человек. Ее арестуют, надо добиваться пересмотра и тэ дэ. Эх, надо лекарства добыть… У тебя кто-то был в аптеке…

Катя. Да, Марина.

Коля. Как бы к ней подъехать… Лекарство редкое, дорогое… Денег-то нет, вот что.

Катя. У меня отложено было на сапоги… Возьми.

Коля. Да, потому что курс лечения рассчитан на три месяца. Псориаз.

Катя. У меня все равно резиновые сапоги есть, с шерстяным носком. Зима бывает теплая.

Коля. У нее сапог вообще никаких, так… туфли на резине. Ты не представляешь, что это за человек! Вяжет кофту из шерсти собаки!

Катя (мертвым голосом). А, этот свитер – это ее подарок?

Коля. Заставила надеть. Для моего радикулита. Ну все, пора и честь знать, спасибо этому дому, пойдем к другому. Возьму с собой яблоко для нее, у нее малокровие и запоры.

Катя. Бери, бери все, я еще достану, или бабка достанет. Антон обойдется. Книгу хочешь ей? Мне подарили Галича и Джойса «Дублинцы», кто-то опять привез, а у нас же есть…

Коля. Эти книги не подарили, это ее, ее книги, запомни, это я от нее привез, я все ее книги самиздатовские взял, привез. Она ждет обыска. И часть ее рукописей.

Катя. А! А я ведь помню, что наших «Дублинцев» я давала почитать, я специально список веду, кому что отдано.

Коля. Это ты напрасно… список…

Катя. Да у меня там только инициалы, я что, глупая. Ты сам сказал, раздаешь кому попало книги. Книги-то Степины… Я и завела тетрадку кому что.

Коля. Смотри, ты теперь остаешься одна…

Катя кивает, глаза ее полны слез.

Если ты давала кому-то книги, то это уже распространение… А по статье, если ты не сообщаешь имена тех, кому ты распространяла, это уже лишение свободы сроком до трех лет. Я бы тебе оставил свои записи… но сейчас они нужней Соне.

Коля как бы специально на прощанье учит Катю.

Так… Мое имя можешь упоминать, Сонино ни в коем случае. Ни в коем! Ты одна знаешь, что эти книги ее.

Катя. Ну что же я, по-твоему… Ты что!

Коля. Хотя мне садиться тоже пока рано… У тебя есть бабка, у нее только я.

Катя. Я готова сидеть.

Коля. Мать маленького ребенка не посадят, что ты. Так… условно… В случае чего бабка призовет тетю Александру…

Катя. Тетю Александру противно.

Коля. Ты что! Держи ее про запас!

Катя. Бабка к ней ездила сидеть с ее другой внучкой… Вечером пришли гости… Александра даже ее чай пить не позвала… Старуха привыкла на ночь чайку… Гости из их министерства. Бабка всю ночь от гордости не могла заснуть… Она же гордая, сама ничего не попросит…

Коля (собирает яблоки с тарелки в сумку). Так… (Оглядывает кухню.) Неудобно с пустыми руками… Ей всегда все стараются привезти что-нибудь.

Катя. Хочешь? (Снимает с полки вазочку.) Это от меня вам.

Коля. Спасибо, спасибо. (Он растроган.) Я передам это ей от тебя. Это такой человек! Все отдает другим. Помнишь, шапку Антоше? (Катя кивает.) И варежки тебе пуховые? Это от ее собаки, у нее пудель! Адель!

Катя. Ты едешь сейчас? Поехали вместе! Антона сегодня из садика бабка заберет, и Джорика она взяла. Джорик пошел ее провожать в магазин и так с ней и ходит, наверно… Джорика тоже можно вычесать, хочешь, я для нее буду пух собирать? Поехали, а? Поехали к ней!

Входит Цыганка с узлом.

Цыганка. Девушка хорошая, детям валенки, сапожки, пальто, шапки какие, кофты остались? Трое детей, холодно, есть нечего. (Берет со стола кусок хлеба и вазу. Коля молча отбирает у нее вазу.) Золотая! Я тебе погадаю. Скоро приедет кого ждешь, кого любишь, жених золотой…

Катя. Я сейчас посмотрю. (Выходит.)

Коля. Как вы сюда попали?

Цыганка. Не гони цыганку, золотой, погадаю. Все будет у вас хорошо, будет жена хорошая. (Жадно ест хлеб.) Дай водички, дай водички цыганке. (Коля наливает ей из чайника в чашку, доливает заварки, кладет сахар, мешает, подает.) А за это (цыганка пьет) будет тебе ранняя дорога в червонный дом. (Вынимает карты.) Положи что-нибудь мне на ручку. (Коля кладет ей яблоко, цыганка ест и смотрит на карты.)

Коля. А теперь быстро идите на лестницу и там ждите, вам все вынесут.

Цыганка. Спасибо золотой, дорогой, я еще приду. (Коля уводит цыганку, возвращается, садится к приемнику, крутит ручку, прорываются сигналы Би-би-си: «Город Лондон бии… би… си!» Быстро надевает наушники.)

Катя (входит). Какая-то идиотка, какой может быть жених у жены?

Коля. Все Антошкино отдала небось?

Катя. Ну что, едем к Соне? Я сегодня свободна. Степа посидит один, скоро бабка придет, приведет Антошу и Джорика…

Коля. Нет. Сегодня я поеду, буду работать в электричке, как ты без приглашения, она занятой человек, больной… Я вернусь утром, пойдем подадим заявление. Пока!

Коля выходит, Катя надевает наушники, начинает чистить картошку, безмолвно вытирает слезы.

Сцена вторая

Баба Маня и Ромашка пьют чай на кухне.

Ромашка (глядя на часы). Все, я не успеваю.

Баба Маня. Поешь молочка-то. Утрешнее.

Ромашка кивает, читая газету.

Налить?

Ромашка мотает головой.

Хочу тебе сказать. (Оглянувшись на дверь.) Твоя Лида вчера дачникам миловидовским, приходил мужик в трусах, отдала кастрюлю смородины, а я приготовилась навертеть с сахаром. Отдала по три рубля всю кастрюлю, а на станции баночка целых три рубля пол-литровая. Смороды-то уже нет! Ну?

Ромашка. Не суйся.

Баба Маня. Как машину им покупать, так суйся, а как деньги… Ты что! Машину на что мы вам с дедом купили «Жигули»? Кажный рубль считаю.

Ромашка. Не лезь. Так надо. Я скажу сам ей.

Баба Маня. На лекарствах экономишь, деду сустак не достал? Не достал. У деды нашего плохо с сердцем, деда запил. Где-то берет. А сердце-то больное, он пьет, тогда надо сустак. Достань на работе.

Ромашка. Я не в аптеке сижу.

Баба Маня. Миловидовский дачник-то с бородой все с Лидкой: а вы где работаете? Она: я в декрете. Не сказала, что в «Интуристе». А муж ваш очень такой… видный… что ли, сказал. Солидный ли… Не помню. Эффектный, вот, мужчина.

Ромашка (польщенный). Видали!

Баба Маня. Лида ему не сказала, где работаешь. Говорит, военнослужащий.

Ромашка. Военнослужащий, а кто еще!

Баба Маня. Я ему отлила стакан. С бородой, а в трусах ходит.

Ромашка. Называется шорты.

Баба Маня. Он мне сустак обещался деду достать.

Ромашка. Он где работает?

Баба Маня. Сказал вроде, тоже военнослужащий.

Ромашка. С бородой?

Баба Маня. А я узнаю у ихней девчонки. Дети всё говорят.

Ромашка. У деда сердце, а ты опять самогон гонишь! Нальешь мне поллитровку, возьму с собой.

Баба Маня. А чем платить? Навоз машину нанимали за три литра. Привезли.

Ромашка. Вот дед и запил.

Баба Маня. Я уж прячу, он где-то находит. Все места знает. Под кроватью держала, нашел, в сарае нашел. Я теперь далеко спрятала, а у него нос, как у наше– го Валета, чует. Валету хлеба надо буханок десять. Чушке тоже буханок двадцать. Чушка вчера во дворе Витькины ползунки заела. Упали с веревок. Смотрим, у нее тесемки одни болтаются, из рыла висят. Ничего. Все полезно, что в рот пролезло. (Смеется.) Ползунки драные были уже, еще Юркины. Нюра опять у колонки шу– мела.

Ромашка. Не обращай.

Баба Маня. Не обращай! Шумит, не ходитя на мою колонку, мою воду выкачали.

Ромашка. Колонка общая.

Баба Маня. Ну какая, она же до себя дотянула водопровод, поставила колонку у своей калитки… Или, кричит, платите половину. Кричит, триста рублей с вас.

Ромашка. Раскатала губы-то.

Баба Маня. Дачники миловидовские тоже к ей по воду ходят, мальчишку посылают, она на мальчишку так-то шумит: не топчи мой лужок, не лей и так дальше. Я-то езжу с коляской, на коляске большой бак, а то мне со стиркой как же… Витька обоссытся, она сразу в грязное кидает, нет, застирала и высушила. Так он ссыт сто раз в день! Чистёха городская. Нюрка орет: «На мою землю с вашими колясками не ездитя!» Лимитчица!

Ромашка. Земля общая, советская.

Баба Маня. Кто ё знает, орет! Мой луг, моя колонка. Засранка. Они баню-то себе срубили за забором… Поставили и всё, где не их участок. Всё заняли, приехали, муж у нее тракторист, директор им сразу всё разрешил. Из-под Ульяновска откуда-то. Там, говорит, нет ничего, колбаса в городе по талонам…

Ромашка. У нас тоже по талонам. Тоже нету.

Баба Маня. Она в Москву на поезде дальнего следования наладилась ездить, вернется, опять шумит. Колотырная. Лимитчица, всё ей надо. Двое мальцов хулиганы. Юрка наш боится, к речке мимо них несется.

Ромашка. Она доорется, гляди.

Баба Маня. Еще того лучше, слушай. Она где наша Розка пасется с козлятами… За бугром-то… Гляжу, ходит. То ли чего напосыпала там. То ли порошку какого? Я не разглядела, побежала, она будто за грибами в лес сразу подалась. На траве вроде нет ничего… Бежит, сама с собой разговаривает, шумит. Больная.

Ромашка. Больная?

Баба Маня. Я хотела порошок собрать, которым она посыпала вроде… На карачках ползала, но порошок, видно, мелкий. Розку привязала теперь за нашим огородом, хожу, рву траву подальше. А то в молоко что попадет… Говорят, и так у нас всё тут радиоактивное.

Ромашка. Ты слухам не верь и слухи не распространяй, ясно? Знаешь что за это бывает? Атомная станция у нас самая безопасная в мире, ясно? Эту воду можно пить!

Баба Маня. Ага, Краснов Сережка принес в бидоне воду для опытов, у него знаешь огурцы в прошлом году вымахали! Сорт «Мечта девушки». Во! С цельный локоть! (Показывает.) Этой водой поливал, в сегодняшнем году что-то воду не носит. Через проходную не пропускают, что ли. Ты бы достал, а? Такой воды.

Ромашка. У меня не то предприятие.

Баба Маня. Ты Юрке нашему рогатку сделал, он в Нюру стал целится, в ее пацанов, я отобрала от греха, рогатка-то какая… солидная… эффектная. Ей же убить можно! Под суд пойдем!

Ромашка. Я же сказал ему, целиться только вверх! Только в птиц! Отдай обратно Юрке, пусть скворцов бьет. Все вишни обклевали.

Баба Маня. А водопровод тянуть будем? У крыльца бы и поставили.

Ромашка. Ага, миловидовские тоже будут к нам ходить? Бесплатно?

Баба Маня. А мы с ними скинемся! Еще того лучше! Вот они с дачников получат… А то я не пущу их на свою колонку, пусть тогда к Нюрке психбольной шастают.

Ромашка. Она психбольная?

Баба Маня. А кто же? Орет как больная. Я ору, она орет, кто кого.

Ромашка. Всё мне тут вот напиши, фамилию, где работает…

Баба Маня. Правильно, правильно… Так их и надо. Лимитчики. И сустак для деды. И воды с атомной станции.

Ромашка. Воду запрещено. А, ладно, привезу из водохранилища. Там рядом. И люди же купаются. Дети.

Баба Маня. А то огурцы сегодня летом будут плохие… Укроп весь в рост удался… Краснов Сережка хвастал, что из труб сварил своей Ларке кроватку… Она из деревянной кроватки вырастает… Я сговорила у них ее для нашего Витьки. Осенью отдадут за двадцатник. Трубы эти с атомной станции списанные, Людка красновская сказала. Ты бы такие нам достал?

Ромашка. Трубы не обещаю. Куда я трубы пойду таскать!

Баба Маня. Он ведь и качели хвастал сварить для ихних ребят. А кроватку старую что, хорошо, купим, в магазинах ничего нет.

Ромашка. Для кого нет… А для кого… Что он будет в старой рухляди валандаться.

Баба Маня. Тогда чешскую доставай. Лакированную. Полированную. Для нашего генерала. Как раз на день рождения. Лапы лапы лапоток, буде Витеньке годок.

Ромашка. Давай мне бутыль. Сколько там, с литр? Поехал. Сегодня много работы. Может, на ночь задержусь. Скажешь Лиде.

Баба Маня. Да она тоже задержится на ночь. Встретитесь там в кровати. Я знаю. Ничего.

Сцена третья

Степа (сидит, слушает радиоприемник, входит Коля). О, привет.

Коля. Привет. (Следует рукопожатие.) А Катя что?

Степа. Катя мне дала ключи, куда-то убегала. На поезд, что ли. Сказала, что едет в Москву вечерним дальнего следования.

Коля. А я вот не еду. Я позвонил отсюда, видимо, там в Москве обыск. Специфический голос: а кто ее спрашивает? Не забрали бы ее там. Но я всё ее перевез по разным адресам… Надо было поехать… Эх, боюсь не успеть.

Степа. На обыск явиться можно, они не имеют права не впустить.

Коля. Она больна ведь. Моя знакомая. Они ей и лекарства не дадут принять… Я знаю… По двадцать часов шмонают… Но у нее ничего нет! Ни одной книги! Толстой, Пушкин, Достоевский… Положим, есть Евангелие… Знаете, вопрос следователя: «Откуда у вас Евангелие». – «От Луки». – «От какого, фамилия, адрес». Она с Евангелием не захотела расставаться. Но туда ей не дадут. Может, и не арестуют, а? Ну вот, сейчас Катя к ней помчится и как раз влипнет на допрос. Ах я! (Поникает головой.)

Степа. На обыск явиться можно, но ведь не выпустят до конца.

Коля. Это-то ладно. Но из нас двоих я хотя бы должен ее спасти. Я должен остаться на воле.

Степа. Если ничего не найдут, ничего не сделают. Ко мне пришли в гараж, где я сторожу, я как раз в прошлое ночное дежурство унес из сейфа все книги и положил туда под замок подушку. Сменщики всю дорогу спят на моей подушке, ложишься, чем-то пахнет, не могу понять. А мой сменщик Сережка-писатель мажет лысину тибетским средством, конская моча с чем-то, с травами. Пьет и мажется. Я никак в толк не мог взять, откуда аромат. Полночи не спал, всё везде нюхал. Теперь запер подушку, на следующее дежурство являются двое плюс Михал Михалыч, сняли начальника бедного с койки, приволокли как понятого. Он войну прошел с честью, а тут стоит мелко трясется. Хороший старик такой. Я ведь никогда не опаздываю и стенгазету выпустил ко дню Советской армии «Наши ветераны». А ветеран у нас один он.

Коля. Сколько же обыск-то будет, если ничего нет?

Степа. А как, в доме всегда есть книжки, белье… Они любят стулья вспарывать… У меня дома одеяло долго щупали, оно их заинтересовало, ватное, вата вся скомкалась… Не выдержали искушения, распороли. Все потом ходили в отрепьях извалянные. Вата же липнет!

Коля. Ну часа три? Сколько им нужно?

Степа. Часов пять, как правило. Ну, слушай про обыск у меня в гараже. Говорят: «Открыть сейф!» Я отвечаю: «Нет ключа». Так. А где ключ? Заволновались, почуяли добычу. Нет и нет ключа. Что я, помогать вам буду, что ли? Это не соответствует моим интересам. Ага! Тут они завелись, а Михал Михалыч стоит как убитый: второй ключ от сейфа у него дома. Но молчит, не выдает. А сейф вскрывать надо автогеном, если нет ключа. А времени второй час ночи. Я сижу. Они послали за специалистом на Лубянку. Пока что ведут допрос. Я сам сижу и тоже записываю для себя. Этот, который со мной работает, говорит: какова цель ваших записей? А я ему так жеманно: я не уверен, что ваш вопрос имеет отношение к делу. Точно по учебнику отвечаю. Он: но вы подтверждаете, – а я: нет-т! Тут пошел третий час ночи, я чувствую, Михал Михалычу туго, он сердечник, я сказал, что прошлый раз, кажется, забыл ключи от сейфа у него, когда носил ему стенгазету. Выручил его. Они быстро с ним съездили, меня другой сторожил как личная охрана президента и Генерального секретаря, в уборную со мной сходил, я там до-олго сидел с газетой! Тут они приехали, сняли меня с насиженного места, я сам слетел, а то неровен час чего подложат в сейф без меня, взрывное устройство или конверт с долларами со штампом «бухгалтерия ЦРУ». Ну вот.

Коля. Ах, как я влип! Она поехала к Соне! Их арестуют двоих. И всё будет перечеркнуто!

Степа. Да не арестуют, на каком основании! Вот меня же не арестовали! Ну вот. Открывают они сейф.

Коля. Степан Петрович, вы ничего же не знаете, что вы так легко относитесь!

Степа. А там подушкой всё забито! И вонь стоит! Я ее потому что чистил немецким пятновыводителем, от которого начинается рвота. Плюс еще не выветрились тибетские травы на конской моче. Они, конечно, подушку вспороли. Все в пуху стояли, как кремлевские ели! И аромат!

Коля. Да ну вас, Степа. (Пьют чай.)

Степа. А Катя зачем туда двинулась?

Звонок в дверь.

Коля. Да дура. Думает, я туда поехал, она за мной. Зачем только? Договорились же встретиться утром! (Выходит.)

Входят Гриша, Джули и Стэнли.

Гриша.(ставит пестрые сумки и пакеты на стол). А, Степан! Хорошо, что вы здесь опять, я как ни приеду, вы здесь ночуете. Коля срочно работает? А где Катька? Я хочу ее.

Степа. А… Катя поехала бить кому-то морду.

Гриша. А… Коля-то здесь?.. А кому же, как не ему?..

Степа. А она не в курсе, что он не там, а здесь.

Гриша.(широкий жест). Это мои друзья Стэн и Джули, Соединенные Штаты, но Европы.

Степа. Хай!

Стэн.(гогочет). О, хай!

Джули. Хэллоу. (Садится на пол у стены.)

Степа. Привет.

Гриша. Стало быть, так. Это Стэн, он изучает историю КПСС и пробивается в госпартархив, но без успеха.

Степа.(произносит длинную английскую фразу, Стэн в восторге хлопает Степу по спине). А где ты их подобрал? Он что, коммунист?

Стэн. Коммунист, йа! (Гогочет.)

Гриша. Инглиш пипл.

Стэн. Я, я!

Гриша. «Я» – это «да» по-итальянски. Где виски, Стэн? Виски! (Роется в сумках и пакетах.) Где водка? Нафинг. Ничего нет. Где всё оставил? Дурак, забыл ан дэ ка! В машине лежит. Иди теперь. Гоу! Водка! Ясно? Дур-рак!

Стэн. Ду-жак. Соука падла!

Гриша. А? Талантливый ученик. Мой ученик!

Стэн. Хо-уй! Бли-ац!

Джули вздрагивает и бессмысленно поднимает голову.

Стэн. Ахоу-итэль-наия стшана! Стшана доужаков! Си си си пи!

Гриша. Си си си пи – это по-ихнему СССР.

Стэн. Паш-тийа наш жулеуой, паштия комьюнистоу кэй пи си си.

Гриша. Кэй пи си си – это ка пэ эс эс. По-ихнему. Всю дорогу лозунги читал. А устной речи учил его я.

Стэн. Оуп уашу мац!

Джули вздрагивает.

Гриша. Это пока всё. Всю дорогу он учил приветствия.

Стэн. Джули! Ай лав ю!

Гриша. Он на ней женится завтра. Он так решил. Встреча в си си си пи. В ю эс эс а. Иди за уодка! Гоу!

Стэн выходит.

Гриша. Мы здесь ночуем. В маленькой комнате. Я ведь тоже имею право напиться и не вести машину обратно. А вы с Колей на супружеской кровати.

Степа. Что-то плохо сегодня всё, а? Кати вот нет…

Гриша. Одно остается, напиться.

Степа. Немного некстати ты его одного послал на улицу. (Выразительно стучит по столу, кивая на окно.)

Гриша. Да ладно, к моим «Жигулям» здесь привыкли.

Степа. Ну, когда докторскую защищаешь?

Гриша. Смеешься?

Степа. Маленький режимный город, все всё видят. Атомная станция.

Сцена четвертая

Милиция. Пост № 2. Звонит телефон.

Чаусов. Старшина Чаусов слушает! Так. Так. Адрес. А. Знаю. Улица Ленина, знаю… Так. Это какая улица Ленина, старая или но… Старая. А то номера поменяли. Какой номер? Семьдесят? Это новая улица Ленина. Бабка, знать надо! Давно знать надо, всю жизнь живешь. Бывшая Менделеевская, так и говори. Квартира? Мало что я знаю, я должен записать. Так… Этаж? Понятно. Что они там… А. Нарушение тишины. Общественного порядка. Сколько их там собралось? Что значит… тыща? Ты мне тут… бабка. Не могу записать я тыща! Сколько точно? Как не могла? Дверь не могла на цепочку открыть? И выйти свободно могла посмотреть-то. Ты же член народной дружины, а? На площадку! Как нет. Как нет?! Что значит в стенку стучала, это не метод. Хулиганов надо призывать. В режимном городе, понимаешь.

Входит Шкодин.

Чаусов. Товарищ Шкодин, опять на улице Ленина, на старой, тьфу, на новой улице Ленина собрались баптисты на молитвенное собрание.

Шкодин. Машины, черт, нет. Куда они поехали? На улицу Жолио-Кюри, что ли?

Чаусов. Да, там убийство. Или нет, они уже на улице Курчатова, там они. Драка, сын отца ножом, отец сына табуреткой по голове. В состоянии алкогольного опьянения. Самогон вчера, видно, гнали.

Шкодин. Самогон пусть везут весь на выставку вещественных доказательств. Экспонатов мало. Комиссия будет в понедельник.

Чаусов. Охо-хо.

Входит Ольга Петровна.

Ольга Петровна.(очень приветливо улыбаясь). Здравствуйте, товарищи! Я опять к вам, замучила вас прямо, вы работаете и работаете. Я заявление принесла, как вы и просили, товарищ начальник!

Шкодин. Какое заявление? Я ничего вас не просил.

Ольга Петровна. Вчера в кустах опять изнасилование прямо под моим окном! Девочки кричали! Подростки собрались. Я вам пошла звонить, вы обещали прислать машину.

Чаусов. А кто дежурил-то?

Шкодин. Вчера машина была на убийстве.

Ольга Петровна. Групповое изнасилование! Группа девочек и группа мальчиков! Под моим окном. Я высунулась, говорю: за вами милиция едет. В ответ сплошной мат, стена мата поднялась. Поняли? Утром у меня оказалась подожженной дверь и куча бутылок раскатилась. Можно так жить? Под моим окном кусты сирени. Я сама же идиотка сажала. Я просила старшего инженера домов кусты выкорчевать. В ответ жильцы поднялись, мне на двери написали мат. Вот тут в заявлении я указала фамилии подростков.

Шкодин. Обратитесь в детскую комнату.

Ольга Петровна. Обращалась. Она мое заявление приняла. И что-то ничего не меняется.

Чаусов. С подростками была проведена беседа, о коммунистическом воспитании.

Ольга Петровна. На лестнице прямо около моей двери они устраивают каждый вечер выпивон! Я боюсь выйти! Соседская Анька, когда мать уходит на работу, немедленно является из школы не одна, и там такие крики! Пусти, больно и так далее. Как я могу слушать? Как? Я стучу в стену. Звоню в дверь, я беседовала с матерью, она меня гонит и угрожает психбольницей! Я ответственно заявляю, что они мне всё время угрожают! Аньке-то двенадцать лет всего! Что же будет?

Шкодин. Гражданка, вы не по адресу. Это надо в детскую комнату милиции, мы занимаемся взрослыми.

Бабка. Мою дверь постоянно вскрывают. У нас с дедом нечего взять, и потом, я уже боюсь выйти! Надо меняться на Москву! Но у нас атомный реактор, кто поедет сюда?

Шкодин. Вы тут мне здесь не распространяйте… Понимаешь. Клевету. Атомные станции у нас самые безопасные в мире! Ясно? А то за такие слова… Понимаешь.

Ольга Петровна. Прошу принять у меня заявление о хулиганстве с моей дверью. (Подает лист бумаги.)

Чаусов. У нас ваших заявлений…

Ольга Петровна. Ничего, это же ваша работа! Будьте здравы и благополучны. (Выходит.)

Чаусов медленно и торжественно рвет заявление.

Ольга Петровна.(входя). Я хотела вам сказать, что копию я послала своего заявления в областное управление внутренних дел, товарищу Дружинину. До свидания.

Чаусов и Шкодин с досадой смотрят друг на друга.

Звонок.

Чаусов. Старшина Чаусов слушает! Нет, товарища Шкодина нет. (Шкодин кивает головой.) Опять? Что опять поют? Ну и что? Что они поют? (Шкодину.) Баптисты громко поют. Что поют? (Шкодину.) Опять поют «Широка страна моя родная», а текст божественный. (В трубку.) Скажите им, что будет послан наряд милиции! Как в тот раз! Пятнадцать суток будут сидеть с уголовниками! Понимаешь. (Шкодину.) Это на старой улице Ленина. Они для маскировки то поют на мотив «Наш паровоз впереди лети», то гимн затянут. Подпольщики, понимаешь.

Шкодин. Знаю. У меня на бывшем моем участке тоже. Везде одна картина. Это, видно, им указание такое из центра.

Чаусов. А где у них центр?

Шкодин. ЦРУ, не знаешь? Центральное разведывательное управление. США.

Чаусов.(присвистнув). Тогда они не по нашей линии.

Шкодин. Нет, это идет как мелкое хулиганство. Баптисты, адвентисты, пятидесятники, буддисты, кришнаиты, кто еще? Свидетели Иеговы, а то еще есть индуисты, бреются наголо, мы их всё время брали в поселке Оболенское, думали, дезертиры из армии.

Сцена пятая

Гриша, Коля, Степа сидят за столом, Джули под стеной клюет носом.

Гриша. Моя жена, котик, говорит – уезжая, уезжайте и ради бога среди ночи не приходите не будите. У нас Ивану пять месяцев.

Степа. Довольно редкое имя.

Коля. Всего только час прошел.

Гриша. Ничего, сейчас Стэн притащит две бутылки… водка и виски…

Джули вздрагивает и поднимает голову.

(Кричит.) Ноу, Джули, еще нема! Смотрите, реагирует только на русский мат и на слово «водка».

Джули снова открывает глаза, затем поникает.

Где он ее нашел… Экзотический цветок.

Входит Валентина, беременная соседка.

Валентина. Я извиняюсь… Смотрю, дверь приоткрыта. У вас закурить не найдется? А то тошнит.

Гриша. Я недавно спал с одной беременной, пожалуйста. (Достает сигареты, зажигалку, подает сигареты Валентине.) Она мне звонит в рабочее время, так и так, ваш телефон мне дала Раиса. Раису не помню, но это ничего. Не в том суть. Встретились у метро, я подъехал. У нее в квартире были мы и, что характерно, в ванной рожала кошка.

Валентина. Фу, какие сигареты!

Гриша. Ничего, кури, приучайся.

Джули.(внезапно). Пусть она уйдет.

Валентина. Какие сигареты противные!

Степа. Беломор есть, хотите?

Валентина. Ой, прямо спасибо большое! (Берет у Степы папиросу, Гриша подносит зажигалку.) А где Катя? Коля, где Катя?