Автор книги: Людмила Пржевальская
Жанр: Книги о Путешествиях, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Фатеев советовал Пржевальскому возвращаться из Монгольского путешествия «по бассейну Тарима», так как эта дорога «приятнее и интереснее» и может дать «что-либо новое для науки» (24 марта 1873 г.)[180]180
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 264. Л. 35, 40, 41.
[Закрыть].
И. Л. Фатеев. Подпись на обороте: «С почтением и верою в крепость дружественного расположения просит Вас, Николай Михайлович, принять эту карточку И. Фатеев. 21 февраля 1887 г.»
Интересна выписка, сделанная Фатеевым из статьи в «Восточном обозрении» № 17 от 26 апреля 1884 г., в которой утверждалось, что «в китайской литературе потеряно много драгоценных источников, как, например, „Описание западных стран, составленное в конце 6 века“». Автор статьи в рубрику «Библиография», скрывшийся под инициалами В. В., писал, что хорошо бы порыться и в старинной литературе Тибета, «может быть, мы сделаем в ней открытия более важные, чем даст путешествие Пржевальского в Тибетских пустынях. Тибетцы тоже знакомы с письменностью с 7 века нашей эры; в эпоху процветания у них наук они перевели даже Галена». Фатеев восклицал: «Да, надо бы порыться!», если у Пржевальского будет возможность «удовлетворить любопытство людей» (28 апреля 1884 г.)[181]181
Там же. Л. 132.
[Закрыть]. Фатеев отправил письмо в 1884 г., оно пришло в Китай, в Синин, через два года, в 1886 г., когда Пржевальский был уже в России. Так что воспользоваться советом не пришлось.
Любопытно предложение Фатеева называть новые горы, пики и хребты по «математическим их положениям по параллелям и меридианам: гора 35 парал./130 мер., или 35/130, что вовсе не трудно усваивается памятью, как всякое другое название, но помнить эти цифры полезнее, потому что они уму в то же время подсказывают очень многое». «В выборе названий Вам не должно встретиться затруднений – Ледниковая, Юрта, Катель, Ермак, Петр Великий и т. д.» (31 августа 1888 г.)[182]182
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 264. Л. 154.
[Закрыть].
Последнее письмо Фатеева датировано 17 сентября 1888 г. Иоасафа Львовича интересовало все: «Какое впечатление произвела на Вас Средняя Азия и железная дорога? Какой оказался переводчик, на которого Вы рассчитывали? Довольны ли Вы составом экспедиции, вьючными животными, а равно были ли какие затруднения при снаряжении?»
Незадолго до отъезда Пржевальского в последнее путешествие Иоасаф Львович Фатеев подарил ему свою фотокарточку с надписью.
Мы встретили его имя среди жертвователей капитала имени Н. М. Пржевальского (1890)[183]183
В 1890 г. в Отчете по составлению при Императорском русском географическом обществе капитала имени Н. М. Пржевальского, опубликованном в Известиях ИРГО, среди жертвователей упоминались И. Л. Фатеев – 5 р., а также ФатеевИ.А. – 10 р., Фатеевы Наташа и Андрюша – 6 р. (Известия ИРГО, 1892, с.101).
[Закрыть].
С 5 октября 1890 г. Фатеев – штаб-офицер при Главном управлении казачьих войск, с 16 октября 1893 г. – начальник отделения там же. 6 декабря 1899 г. произведен в генерал-майоры, 14 февраля 1904 г. – в генерал-лейтенанты, скорее всего, с увольнением в отставку с мундиром и пенсией (но не точно). О дальнейшей судьбе И. Л. Фатеева нам ничего не известно.
Вернемся в Варшаву 1860-х годов.
Приобретение научных знаний
Здание факультета географии и региональных исследований Варшавского университета. 1860‑е годы
Краковское предместье. 1866 г.
День М. Н. Пржевальского был расписан по часам. Вставал он в 4 часа утра и занимался чтением книг по зоологии, ботанике и географии. Настольными книгами были «Картины природы» Гумбольдта и «Азия» Риттера.
С 8 до 12 часов он преподавал в юнкерском училище. Затем, перекусив по дороге, шел в зоологический музей Варшавского университета или в ботанический сад, где теоретические знания подкреплял практическими. Николай Михайлович учился у хранителя зоологического музея, известного зоолога В. К. Тачановского и директора ботанического сада ботаника Ю. О. Александровича.
С Владиславом Казимировичем Тачановским Пржевальский поддерживал отношения до конца своей жизни, часто обращался к нему за советами, очень ценил его мнение. Сохранилось 40 писем В. К. Тачановского к Н. М. Пржевальскому[184]184
Там же. Д. 243. Письма В. К. Тачановского Н. М. Пржевальскому (1870–1887).
[Закрыть].
В. К. Тачановский
У Тачановского учился, в бытность слушателем Варшавского пехотного юнкерского училища, Николай Ягунов. О своих занятиях он писал Николаю Михайловичу, находившемуся в 1-й Центрально-Азиатской экспедиции:
«У Тачановского бываю довольно часто, в особенности после экзамена. Он читает мне письма от Дыбовского, а я ему твои» (1871). «У Тачановского я бываю каждые две недели, он все по-прежнему занимается и просиживает целыми днями в своем кабинете и каждый раз, как я приду, угощает меня новыми видами птиц, присланных от Дыбовского или от Ельского из Америки. И кстати, о Дыбовском, ему разрешили поехать на Амур» (ноябрь 1871 г.). «Тачановский все также ‹нрзб.› ласков, как прежде. Он говорит, что Дыбовский с Амура прислал много новых птиц, т. е. собственно не очень много, но относительно того порядка времени, которое он был. Именно он прислал того, кого, помнишь, которому я отрубил крылья и которого я принял за молодого ‹нрзб.› потом какую-то куропаточку в горах Хингана и несколько штук мелких [птиц], латинские имена которых я забыл, потому что не записал еще в свою книгу. Но вообще особенного также он не прислал ничего. Потом от Ельского много посылок и много интересного с Южной Америки» (март 1873 г.). «Тачановский уехал в Париж и Берлин для определения новых видов птиц, присланных ему как Ельским из Америки, так и Дыбовским с Амура» (1873)[185]185
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 289.
[Закрыть].
Пржевальский ранее не известную науке птицу из семейства воробьиных назвал cнежным вьюрком Тачановского, Onychostruthus taczanowskii.
Варшава предоставила Пржевальскому возможность общения с образованными людьми, способствовала приобретению научных знаний и, по словам Н. Ф. Дубровина, «окончательно сформировала Пржевальского и оставила по себе приятные воспоминания» (Дубровин, 1890, с. 45).
Занятие наукой Николай Михайлович считал уделом немногих людей и расценивал научную деятельность как «высокий дар». «Что же касается высоких даров науки и истинного знания, – писал он, – то ведь эти блага составляют достояние сравнительно немногих, даже в странах самых образованных» (Пржевальский, 1887в, с. 11–12).
«Многократная атака» генерала Черницкого на Главный штаб
В устроенной европейской жизни штабс-капитану Пржевальскому было скучно, хотелось побывать в неизвестных странах: «мысль о путешествиях постоянно преследовала его». Осуществить мечту помог помощник начальника штаба Варшавского военного округа генерал Д. И. Черницкий, который ранее способствовал устройству Пржевальского в Варшавское пехотное юнкерское училище.
Заметим, что юнкерские училища подчинялись начальникам окружных штабов; высший надзор за учебной частью училищ осуществлялся главным начальником военно-учебных заведений. В то время (1866) начальником штаба Варшавского военного округа был генерал-лейтенант А. Ф. Минквиц, а главным начальником военно-учебных заведений – генерал-адъютант Н. В. Исаков.
Д. И. Черницкий отправил генерал-адъютанту Н. В. Исакову докладную записку с просьбой «командировать штабс-капитана Пржевальского на службу в Туркестанский край для перевода его впоследствии в Генеральный штаб»[186]186
Докладная записка генерала Черницкого от 12 марта 1866. Архив Главного штаба. Дело канцелярии № 82 // Дубровин, 1890, с. 45.
[Закрыть]. «Офицер этот, – писал генерал Черницкий, – при обширных познаниях в географии, истории и статистике будет весьма полезен для составления статистического обозрения наших областей в Средней Азии, до сих пор еще мало исследованных». Генерал-адъютант Н. В. Исаков ходатайство Д. И. Черницкого передал начальнику Главного штаба графу Ф. Л. Гейдену при следующей записке: «Вот, любезный граф Федор Логгинович, просьба Черницкого из Варшавы о Пржевальском. Я его видел в преподавании; он, кажется, очень способный и бойкий офицер, он желает деятельности и не может ее там удовлетворить»[187]187
Докладная записка генерала Исакова от 7 мая 1866. Архив Главного штаба. Дело канцелярии № 82 // Дубровин, 1890, с. 46.
[Закрыть].
Прошло 8 месяцев, ответа не последовало. Варшава («по возобновлению просьбы Пржевальского») сделала новую попытку помочь Николаю Михайловичу. Теперь в Главный штаб докладную записку написал уже не помощник, а начальник штаба Варшавского ВО генерал-лейтенант Минквиц. Он просил о причислении Пржевальского к Генеральному штабу и о назначении его если не в Туркестанский округ, то в войска, расположенные в Восточной Сибири[188]188
Отношение генерала Минквица в Главный штаб от 20 октября 1866. № 6, 532 // Дубровин, 1890, с. 46.
[Закрыть]. Со своей стороны Д. И. Черницкий через два дня послал письмо помощнику начальника Главного штаба генералу Г. В. Мещеринову. «Зная лично этого офицера с весьма хорошей стороны, – писал он, – я, независимо сделанного представления, считаю долгом и со своей стороны покорнейше просить Ваше превосходительство о причислении названного офицера, тем более что он вполне соответствует условиям в Генеральном штабе»[189]189
Письмо генерала Черницкого от 22 октября 1866 г. за № 6, 502 // Дубровин, 1890, с. 46.
[Закрыть].
Главный штаб и Генеральный штаб, которого не было. Офицеры Генерального штаба
Высшим органом военного управления в Российской империи являлось Военное министерство, в состав которого входили многочисленные главные управления, в том числе Главное управление военно-учебных заведений, Главное управление Генерального штаба и Главный штаб. Заметим, что Генеральный штаб в его сегодняшнем понимании, как высший орган военного управления, не существовал. Высшим органом военно-стратегического управления вооруженных сил Российской империи был Главный штаб[190]190
Другими словами, Главный штаб – это высшая руководящая инстанция (если не считать Военного министерства). «Как бы дополнением к приказам по военному ведомству служат циркуляры Главного штаба, посредством которых разъясняется иногда дух законов, иногда объявляются административные порядки применения на практике военных законов».
[Закрыть].
Главное управление Генерального штаба (ГУГШ) занималось «разработкой соображений по подготовке к войне». Кроме того, ГУГШ были подчинены Николаевская академия Генерального штаба, офицеры Генерального штаба, занимающие штатные должности в штабах, и офицеры Корпуса военных топографов. Чтобы стать офицером Генерального штаба, нужно было окончить полный курс Николаевской академии Генерального штаба, так как офицеры должны были выполнять специальные обязанности[191]191
Обязанности офицеров заключались: 1) в составлении дислокаций, маршрутов и диспозиций для боя и для движения; 2) в производстве военных обозрений, съемок, рекогносцировок; 3) в вождении колонн на театре войны вообще и на поле боя в особенности; 4) в избрании, совместно с военными инженерами, позиций и пунктов для крепостей и распоряжения и различные сведения, признаваемые полезными для военного ведомства.
[Закрыть], в том числе военно-статистические, военно-исторические и военно-административные работы.
Так как Пржевальский окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 2-му разряду и не держал выпускного экзамена, то Главный штаб сомневался, соответствует ли он необходимым требованиям. «Сомнения рассеялись, когда начальник Академии генерал Леонтьев заявил, что в течение двухлетнего пребывания в Академии Пржевальский был известен как способный и усердный офицер»[192]192
Генерал Леонтьев в письме генералу Мещеринову от 7 ноября 1866 // Дубровин, 1890, с. 47.
[Закрыть].
17 ноября 1866 г. Пржевальский был причислен к Генеральному штабу с назначением для занятий в Восточно-Сибирский округ[193]193
Приказ по Генеральному штабу от 17го ноября 1866 // Дубровин, 1890, с. 47.
[Закрыть]. Офицеры, причисленные к Генеральному штабу, имели право со временем стать зачисленными и получить должность по Генеральному штабу.
Пржевальский «причислен к» и «зачислен по» Генеральному штабу
История с переводом Пржевальского в Генеральный штаб началась в 1866 г. Она наглядно показала, с каким трудом входил Н. М. Пржевальский в штат элитных офицеров.
17 ноября 1866 г. он был причислен к Генеральному штабу. В сентябре-октябре 1867 г. Пржевальский по-прежнему оставался «причисленным». «Еще в сентябре 1867 г. Главный штаб спрашивал начальника штаба Восточно-Сибирского округа, заслуживает ли штабс-капитан Пржевальский перевода в Генеральный штаб? Находившийся в то время в Петербурге генерал-губернатор Корсаков ответил 25 октября без всяких объяснений, что, со своей стороны, признает неудобным [выделено нами. – Авт.] назначение этого офицера на эту должность» (Дубровин, 1890, с. 76). Перевод в Генштаб состоялся только год спустя. Высочайшим приказом Н. М. Пржевальский был «назначен в должность старшего адъютанта в Управление войск Приморской области с переводом по Генеральному штабу штабс-капитаном – 5 октября 1869 г.»[194]194
РГВИА. Ф. 400. Оп. 21. Д. 1692. Л. 10–15. Полный послужной список Генерального штаба генерал-майора Пржевальского. Составлен 3 ноября 1888 г.
[Закрыть].
Из послужного списка следовало, что Пржевальский был зачислен по Генеральному штабу уже после возвращения из путешествия по Уссурийскому краю (1867–1869). «Отчислен от настоящей должности с зачислением по Генеральному штабу – 20 июля 1870». От «причисления» до «зачисления» прошло почти четыре года.
Пржевальский получил «назначение для занятий в Восточно-Сибирский округ» главным образом благодаря настойчивым просьбам Д. И. Черницкого к начальству Главного штаба. С Уссурийского путешествия началось обогащение географической, зоологической и ботанической наук трудами путешественника. Как справедливо считал Н. Ф. Дубровин, генерал Черницкий «оказал огромную услугу науке» (Дубровин, 1890, с. 45).
Путешествие по Амурскому краю (28 марта 1867 г. – 29 октября 1869 г.)
Подготовка к путешествию
Николай Михайлович выехал из Варшавы в середине января 1867 г. и 28 марта по приезде в Иркутск явился к начальнику штаба Восточно-Сибирского военного округа генералу Б. К. Кукелю. В течение месяца Н. М. Пржевальский разбирал, проверял и приводил в порядок библиотеку штаба округа и посещал библиотеку Сибирского отдела Географического общества.
Он прочел все рукописи, книги и статьи, имевшие какое-либо отношение к Уссурийскому краю. Проштудировал орнитологию Тизенгауза, написанную по-польски, для чего брал уроки польского языка у ссыльного поляка. Николай Михайлович просил друга Фатеева выслать ему из Варшавы польский словарь и зоологический атлас Фрича, а также «новые выпуски птиц Брема» и атласы млекопитающих, гадов и рыб. Позднее ихтиолог, ссыльный поляк Дыбовский, изучавший тогда рыб озера Байкал и кратковременно – рыб, водящихся в озере Ханка, предоставил Пржевальскому список этих рыб (Пржевальский, 1870а, с. 61)[195]195
Этот список рыб приводится в изданиях 1949 г. и последующих лет без указания, что он предоставлен Пржевальскому Дыбовским. Интересно, что в этом списке есть рыба Толпыга (фамилия второго мужа Елены Алексеевны, матери путешественника). Сегодня эту рыбу чаще называют толстолобиком – рыбой-прыгуном.
[Закрыть].
Николай Михайлович также изучил труды путешественников, ранее посетивших Амурский край: ботаника Карла Ивановича Максимовича (1827–1891), географа Михаила Ивановича Венюкова (1832–1901), натуралиста Ричарда Карловича Маака (1825–1886), ученого-лесовода Александра Федоровича Будищева (1830–1868). Кроме этого, он имел большой запас книг по ботанике и зоологии. Итак, в научном отношении Пржевальский был хорошо подготовлен. В начале мая его командировали в Уссурийский край, поставив следующие задачи: осмотреть расположение находящихся там двух линейных батальонов; собрать сведения о числе поселений – как наших, так и маньчжурских и корейских; исследовать пути, ведущие к границам Маньчжурии и Кореи; исправить маршрутную карту; производить какие угодно научные изыскания.
На все давалось полгода. Из них два месяца уходило на дорогу от Иркутска до Уссурийского края и обратно.
Пржевальский пробыл в Амурском крае более двух лет. За это время он три раза побывал на озере Ханка, проплыл по Амуру, Уссури и другим рекам, прошел по побережью Тихого океана, перевалил через Сихотэ-Алинь. Он стрелял зверей и птиц, собирал растения, ловил рыбу, вел метеорологические наблюдения, собирал статистические сведения о наших и инородческих поселениях, промерял реки. Трудился под проливным дождем, в жару, съедаемый гнусом, и в мороз, засыпая у костра, когда «с одного бока была Петровка, с другого – Рождество» (Петровский пост летом и Рождественский пост зимой – иными словами, очень жарко и очень холодно).
Пржевальский писал:
«Из двух с лишним лет, проведенных мною в Уссурийском и вообще в Амурском крае, я должен был, чисто по служебным обязанностям, прожить полгода в г. Николаевске на устье Амура и почти целое лето 1868 года находиться участником в военных действиях против китайских разбойников, появившихся в наших пределах. В том и другом случае время для научных изысканий прошло бесследно» (Пржевальский, 1870а, с. 2).
26 мая 1867 г. Пржевальский выехал из Иркутска. 7 января 1868 г. окончился первый период его путешествия. Второй период, начавшийся весной 1868 г., когда Пржевальский вторично отправился на озеро Ханка, был прерван Манзовской войной. Заключительный период (продолжение 2-го, или 3-й период) завершился 29 октября 1869 г. в Иркутске, где Николай Михайлович выступил на заседании Сибирского отдела ИРГО с лекцией о результатах своих исследований.
Маршрут Уссурийского путешествия
Иркутск, почтовой дорогой, – оз. Байкал – пароходом через Байкал – с. Сретенское на р. Шилке (9 июня) – на лодке вниз по Шилке до станицы Горбицы – Амур – Албазин – пароходом до Благовещенска (20 июня) – Хабаровка (устье Уссури) – на лодке вверх по Уссури до станицы Буссе – по р. Сунгаче (приток Уссури) – оз. Ханка (исток Сунгачи) – почтовой дорогой до д. Никольская и Суйфунская (на берегу р. Суйфун, впадает в Амурский залив Японского моря) – лодкой и винтовой шхуной «Алеут» в Новгородскую гавань (залив Посьета) – посещение корейского города Кыген-Пу – Новгородская гавань (7 декабря) – вьючная экспедиция вдоль побережья – пост Раздольный (р. Суйфун) – Владивосток (26 декабря) – полуостров Муравьева-Амурского – через р. Майхе – д. Шкотово (устье Цимухе) – р. Тадушу – перевал через Сихотэ-Алинь – р. Ли-Фудзин – станция Бельцово (р. Даубиха) – Буссе (р. Уссури) – Ханкайский бассейн – оз. Ханка – р. Уссури – р. Амур – оз. Байкал – Иркутск.
Николай Ягунов – товарищ Николая Пржевальского
Из Варшавы в Сибирь Николай Михайлович выехал с препаратором, «вольно практикующим, ополячившимся немцем Робертом Кохером». Но тот, доехав до Иркутска, отказался ехать дальше. Пржевальский остался один.
Пржевальский, как позднее вспоминал Ягунов, «сделал клич», и хотя выбор был большой, но решать нужно было «по одному наружному виду. А чтобы подыскать спутника действительно годного, надо время и отчасти случай»[197]197
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 289. Письма Ягунова.
[Закрыть]. Времени не было. Но фортуна улыбнулась Николаю Михайловичу.
Случайно ли, как писал Н. Ф. Дубровин, зашел к Пржевальскому Ягунов, «мальчик лет 16, очень бедный, сын женщины, сосланной на поселение, и недавно поступивший в топографы» (Дубровин, 1890, с. 54), или явился «на клич», не имело значения. Главное, что Николай Ягунов «с первой же встречи так понравился Николаю Михайловичу, что он предложил ему ехать на Уссури, тот согласился, и Пржевальский стал учить его снимать и препарировать шкурки животных» (Дубровин, 1890, с. 54).
Титульный лист книги Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае»
Успешно проведенное Уссурийское путешествие подтвердило правильность выбора. «К большому счастью я должен отнести то обстоятельство, что имел у себя деятельного и усердного помощника в лице воспитанника иркутской гимназии Николая Ягунова, который был неизменным спутником моих странствий. С этим энергичным юношей делил я свои труды и радости, так что считаю святым долгом высказать ему, как ничтожную дань, мою искреннюю признательность» (Пржевальский, 1870а, с. 2). Судя по строчкам из книги Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссурийском крае»: «Между тем мой товарищ наткнулся на стадо аксисов [пятнистых оленей] и одним выстрелом убил двух», Николай Ягунов отлично стрелял.
Ягунов позже напоминал в письме Пржевальскому, как поздравлял его с именинами (день св. Николая вешнего, 9 мая ст. ст.) на озере Ханка: «Поднес тебе спрятанную мною коробочку монпансье, и мы оба усладились».
Николай Яковлевич Ягунов очень хотел стать хорошим помощником Пржевальскому, для чего бывшему гимназисту следовало много учиться. После окончания Уссурийской экспедиции Николай Михайлович отправил юношу в Варшавское юнкерское училище, снабдив рекомендательными письмами к своим друзьям В. П. Акимову, И. Л. Фатееву и М. В. Лауницу. Пржевальский дал Николаю прекрасную характеристику: «Могу рекомендовать его как прекрасного, доброго, честного и усердного молодого человека, который со временем будет, вероятно, одним из лучших ваших учеников» (Дубровин, 1890, с. 95). Эту же мысль (о лучшем ученике) он внушил Николаю Ягунову, который позднее писал, что «да, Н. М., Ваши слова сбываются, и я буду, можно сказать, в училище не из последних, как Вы мне сказали при нашей разлуке в Динабурге. Науки идут также хорошо». Ягунов действительно прекрасно учился, получая 11 и 12 баллов по всем дисциплинам, кроме военного устава. Напомним, что и Пржевальскому не очень давались военные науки.
Фатеев, опекавший Николая Ягунова, так отзывался о воспитаннике юнкерского училища:
«Экзамен я кончил довольно хорошо, – писал Ягунов 26 апреля 1871 г., – по крайней мере, могу сказать положа руку на сердце, что кончить лучше для меня было не по силам. Раз, потому что я совершенно отвык от школьной скамейки, а во-вторых, потому, что я не был так хорошо подготовлен, чтобы мне давалось все так же легко, как география, так что историю, устав, закон Божий мне пришлось учить почти все вновь и добиваться баллов усиленными трудами».
Обращает на себя внимание тот факт, что за сочинения он всегда имел высокую оценку, но грамотность была не на должной высоте; в итоге получил только 10 баллов.
Судя по письмам, у Николая Ягунова был писательский талант, как и у Николая Пржевальского, так что в дальнейшем он мог бы ярко и красочно описать путешествие.
Ягунов, как и Пржевальский, усиленно занимался самообразованием: читал специальную литературу, много времени проводил в зоологическом музее, возглавляемом известным ученым Тачановским, выучил польский язык.
«Я стал заниматься польским языком и теперь могу читать орнитологию Тизенгауза, которую я взял у Тачановского. И вообще много есть мелочей, которыми я теперь занимаюсь и которые в отдельности мало имеют значения, но в совокупности могут дать порядочного помощника во время путешествия, это мне нужно» (18 марта 1873 г.). «Трудно описать, чем я теперь занимаюсь, специально только естественной историей и атлас Шуберта с некоторыми прибавками, в ‹нрзб.› с учебником Симашко. Я животных и птиц знаю всех, как по-русски, так и по-польски, и теперь, сделав новую книгу, хожу к Тачановскому и выписываю из зоологического кабинета новые роды и виды, которых у меня еще нет».
Письмо Н. Ягунова
Н. Ягунов. Подпись на обороте: «На память другу моему незабвенному в знак надежды и любви. Варшава. Июня 7-го 1870 г.»
На первый взгляд казалось, что Пржевальский поступил опрометчиво, отправив отличного друга и помощника на учебу. Ведь стрелять, ловить, препарировать и делать гербарии он его уже научил, а большего от товарища начальника экспедиции и не требовалось.
Теперь Николаю Михайловичу нужно было опять искать и обучать нового помощника, и неизвестно еще, как тот поведет себя в экстремальных условиях. В случае с учебой Ягунова, пожалуй, впервые отчетливо проявилось желание Пржевальского иметь своим помощником не только преданного друга, простого исполнителя его приказов, но и образованного, пытливого исследователя.
«Мало того, что я по возможности читаю и работаю над собой в умственном отношении, чтобы расширить свой кругозор для будущего путешествия, я даже приготовляю себя и в физическом отношении, занимаясь гимнастикой во всякую свободную минуту, чтобы не дать себе привыкнуть к бездеятельности».
Пржевальский писал письма Николаю, в которых, судя по ответам Ягунова, хвалил его за усердие и трудолюбие, за желание стать хорошим помощником в будущих экспедициях.
Постоянная самоподготовка несколько отдаляла Ягунова от полковых товарищей. В этом тоже просматривается сходство с Н. М. Роднит их и отрицательное отношение к кутежам и праздному времяпрепровождению.
«Жизнь в полку идет обыкновенной чередой; не слишком отдаляясь от товарищей и не слишком сближаясь с ними, я иду своей дорогой, заслужив их расположение и прозвище Сибирского Медведя» (12 декабря 1873 г.).
И. Л. Фатеев писал Пржевальскому, что «дела Ягунова в отличном положении: на днях из Харькова получена бумага о причислении его к потомственному дворянству, значит, с небольшим через год он будет офицером – Вы еще на Тарим не попадете!» (1 января 1871 г.)[200]200
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 264. Л. 7.
[Закрыть].
«Из Ягунова, по словам Фатеева, выработался хороший мужчина; толковый и занимающийся человек. Теперь он готовит одного юнца в старший класс училища за 300 рублей! Рисует весьма порядочно, так что я одну из его марин оправил в рамку под стеклом и повесил у себя в комнате. Работа настолько хороша, что знающие Ягунова просто не верят таким значительным успехам в короткий срок» (21 августа 1873 г.)[201]201
Там же Л. 43.
[Закрыть].
На какие деньги жил Н. Ягунов до начала службы? На 200 руб., оставленные ему Пржевальским. «Но главная помощь это, бесспорно, оставленные тобою 200 р. Они помогли мне во все мое юнкерское время и в особенности в последний год и последние месяцы перед производством. Это видно даже по забору денег, в 1-й год я забрал 40 р., а во втором 160 р. да и 50 р. наградных (за отличное окончание училища). Это мне сделало то, что я совершенно не имею долгов, кроме 40 р. портному».
Но прошло время, и Ягунов написал Н. М.: «Есть у меня до тебя… просьба, одолжи заимообразно (после я рассчитаюсь) рублей 25. Учеников не имею, доходы прекратились, и хотя больших долгов вовсе нет, но мелкие должки грызут меня, и вот уже месяца три не могу свести расходы с приходами» (8 марта 1875 г.). Пржевальский, конечно, незамедлительно выполнил просьбу (16 марта 1875 г.).
Эпизодически Ягунов получал деньги за публикацию писем Пржевальского, присланных из первого Центрально-Азиатского путешествия.
«Из твоих писем я по согласию Иосафата Львовича [Фатеева] составил одно письмо и по разрешению Василия Петровича [Акимова] отнес его в редакцию Варшавского дневника. Там приняли меня очень радостно и просили, чтобы и на будущий раз не оставлял их своими известиями о столь отдаленном от нас Крае. За эту корреспонденцию я получил 6 рублей» (26 апреля 1871 г.).
На эти деньги Николай купил себе пирожных и вещи на лето.
Зиму и осень Ягунов занимался науками, лето и весну посвящал стрельбе и рисованию. Пржевальскому очень нравились рисунки Николая, сделанные им в Уссурийском путешествии. Побывав на выставке акварельных работ художника Каразина в Географическом обществе, Николай Михайлович заметил, что Ягунов может последовать этому примеру и «снискать себе славу и деньги, если только постарается сделаться художником».
«Относительно рисования я как нельзя лучше угадал твою мысль и уже около девяти месяцев беру уроки и теперь рисую довольно порядочно. Главное внимание я обратил на пейзаж, который я любил и прежде, а потом на типы, и последнее мне далось довольно удачно, так после бюстов я прямо стал рисовать с натуры и уже рисую портреты так, что если кто видел того человека, то, наверное, узнает. Из пейзажей самые удачные „Буря на море“ (моя фантазия) и „Мираж в Абиссинии“» (12 декабря 1873 г.).
Офицеры к 10-летнему юбилею юнкерского училища заказали портрет начальника училища Акимова «в натуральную величину, масляными красками».
«Лебединцев принял на себя заказ и теперь уже начал работу. Портрет, по-видимому, будет хорош. Лебединцев теперь живет у меня. Ягунов от времени до времени заходит посоветоваться с ним относительно своих рисунков. В первое время Ягунову было горько слышать суровый говор правды; он… было возмутился… но теперь покорился и замечания выслушивает, сознавая превосходство Лебединцева в искусстве», – сообщал Фатеев Пржевальскому 23 апреля 1874 г.[202]202
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 264. Л. 46.
[Закрыть]
«Сегодня я кончил первый заказ и, к счастью, довольно порядочно. Командир полка получил бумагу от музея Главного Интендантского Управления о присылке им фотографического или карандашного рисунка, изображающего пейзаж той местности, где расположена часть. Такие пейзажи им нужно для составления альбома Государю от всех частей войск. Бремзен предложил мне сделать этот пейзаж, я нарисовал, и вышло порядочно, так что это есть первое произведение, которое идет в свет на похвалу или порицание публики» (8 марта 1875 г.).
Что касается стрельбы из штуцера, то и здесь были большие успехи, хотя первого приза в 250 руб. Ягунов не выиграл, так как много горячился.
Николай Яковлевич Ягунов был прекрасно подготовлен к путешествию. Не случайно ученый и путешественник Н. А. Северцов, бывший проездом в Варшаве, приглашал его пойти с ним в Туркестан, а когда Ягунов отказался, то пошел на хитрость, сказав, что Пржевальский останется в Китае еще на год, поэтому Ягунов успеет сначала попутешествовать с Северцовым, а потом с Пржевальским. Как оказалось, это (еще год в Китае) было неправдой.
Итак, Н. Я. Ягунов «достиг офицерского звания, прапорщика, и – по его словам, – так сказать, стал человеком, а не недорослем, каким был прежде». Но «жизнь в Варшаве мне страшно надоела; не имея знакомых, кроме Иосафата Львовича и своих товарищей, не имея ничего общего с польским обществом, спрашивается, что должен был делать я, человек молодой, только что вышедший на свою дорогу, и еще в таком городе, как Варшава?» Опять вспоминаются слова Пржевальского о «вольной птице в клетке», о его нелюбви к Петербургу и вообще к городу.
Служба в лейб-гвардии Кексгольмском гренадерском императора австрийского полку (с 18 ноября 1872 г. по 2 июля 1875 г.) не прельщала Ягунова («смотры и стрельбы, да подготовительные маневры»). Подготовка к парадам и встречам то наследника государя, то самого государя, то шефа полка, австрийского императора, отвлекали от ученых занятий и рисования.
«Скажу тебе, что летние занятия окончательно оторвали меня от рисования. При хождении два раза в день на учение трудно делать что-либо, но я креплюсь и терплю, мечтая, что, быть может, это уже последний год во всей моей службе. Почем знать, что может случиться в будущем. Прощай, жду от тебя письмо с известием о дне твоего приезда. Остаюсь твой навсегда Н. Ягунов» (письмо от 7 апреля 1875 г.).
Детство и юность Ягунова и Пржевальского были во многом сходны. Оба выросли без отца, оба много времени проводили на природе, оба страстно любили путешествовать. «Но поймете же ли Вы, – писал Ягунов Пыльцову, – мое влечение, мою страсть к путешествиям, когда я привык к ним с самого детства. Еще, будучи маленьким, мои родные поехали в Сибирь, и хотя я тогда был мал, но все-таки очень хорошо понимал все. Когда я, таскаясь по лесам Сибири, живя в глуши в деревне и целые дни и ночи провожая под открытым небом, и наконец совершил трехлетнее [Уссурийское] путешествие, и до страсти втянувшись в эту жизнь, каково было мне остаться на три года здесь, в Варшаве, где даже нет и тени той обстановки, в которой я провел почти всю свою юность».
Очень эмоционально Николай Ягунов рассказывал о своем варшавском периоде – в то время как Пржевальский с Пыльцовым были в Монгольском путешествии. Теперь Николай волновался, возьмет ли его Пржевальский во второе Центрально-Азиатское (Лобнорское) путешествие. Он писал М. А. Пыльцову:
«Если бы Вы только могли понять, что все это мне стоило, сколько перемучился я за это время и сколько прошло бессонных ночей в мечтах о Вашем путешествии. Я, как ребенок, иногда сердился, был не в духе, все ломал, рвал и никак не мог уяснить себе. Я чувствовал, что мне чего-то недостает, чего-то нет.
Я брался читать книги, ничего не шло в голову, брал карандаш, ничего не рисовал, ходил гулять, и ничего не помогало. Я, наконец, бросался на кровать и, как человек в полном отчаянии, просил судьбу, чтобы скорее летело это время.
Три года текли, и я был как-то спокоен, но когда теперь настают те месяцы, в которые должна решиться моя судьба, когда это невыразимое блаженство приближается ко мне, я начинаю пугаться и не верить, чтобы это действительно исполнилось.
В настоящую минуту я как человек перед прекрасным миражом – он видит зыблющие волны воды и мысленно упивается их влагой, он устремляется к ним, не зная, это видение, вода ли это, или мираж, и когда он после действительно найдет воду, то все еще будет опасаться, чтобы та вода не была миражом.
Вообще трудно и очень трудно передать все чувства, которые теперь наполняют мою душу. Приезжайте скорее, и Вы тогда увидите сами, что это не сказки, а сущая правда. Все остальное я передам, когда увидимся»[203]203
НА РГО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 289. Письмо Н. Я. Ягунова М. А. Пыльцову. Без даты.
[Закрыть].
По словам Фатеева, «медаль, данная Пыльцову, сильно Ягунова подзадоривает. И ему во что бы то ни стало полезностью своих трудов в экспедиции хочется его превзойти. Сегодня он даже порывался срисовать с натуры нанятого им мальчика-итальянца, но в конце, кажется, приходит к заключению, что надо еще научиться» (24 ноября 1874 г.)[204]204
Там же. Д. 264. Л. 63.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
