Текст книги "Аничча"

Ясновидение

Асе уже исполнилось два годика. Если рядом не было мамы, она воспринимала мир через страх и панику. Только ощущая мамин запах, слыша ее голос, касаясь маленькими ручонками ее мягкого тела и глядя в родные глаза, Ася успокаивалась. Но все равно ее хрупкую детскую душу продолжали терзать когти страшного горя – она не знала, как их оторвать и как прогнать. Ей казалось, что мама уходит навсегда. Она это видела, предчувствовала, но никто ее не понимал, а словами девочка не могла объяснить взрослым, чего она боится. Ася только плакала, прижимаясь к маме, а если та уходила куда-то по делам, дочка кричала, падала на пол, суча ножками, и ничем нельзя было ее успокоить.

Мама девочки Стелла уже не знала, что ей делать, как прекратить эти истерики. Поняла, что материнство не всегда безоблачное и радостное, как ей когда-то казалось.

Родить ребенка она решила, когда ей было далеко за тридцать, хотя мечтала об этом и раньше, но как-то не складывалась личная жизнь. Поэтому Стелла начала ходить к экстрасенсам и колдуньям, с нее снимали венец безбрачия и предвещали судьбу на картах Таро.

Наконец она попала в группу динамичной медитации и там прониклась любовью к гуру Ахмаду – сначала на духовном уровне, а затем пожелала родить от него ребенка. Представляла своего малыша таким же кудрявым, как и ее учитель, с такой же мягкой улыбкой и голубыми глазами, таким же ласковым и приветливым.

На этих динамичных медитациях женщина впадала в транс, и со стороны ее движения выглядели так, будто она осторожно держит на руках младенца, качает его и поет колыбельные. Стелла повторяла эти движения до изнеможения, не останавливаясь даже тогда, когда другие уже завершали свои танцы и просто стояли и смотрели на нее. К женщине подходил гуру и ласково трогал за плечи – она словно просыпалась, но не знала, что ее тайное желание стало явным для всей группы.

– Стелла, мы закончили, – ласково говорил Ахмад.

Она слушала неповторимый голос своего учителя, и ей хотелось прижаться к нему и раствориться в тантрическом сексе, чтобы поплыть куда-то в верхние измерения, далекие от повседневной жизни. Они обнимались (здесь все так делали, ощущая высшее духовное блаженство) и, слегка покачиваясь, кружились по залу. Ахмад все понимал и сочувствовал Стелле.

– Я очень хочу ребенка, – говорила она ему, а глаза выдавали потаенное, которое учитель понимал, но делал вид, что это его не касается.

– Конечно, рожай, – кивал головой.

– Хочу особенного ребенка, от достойного мужчины…

Стелла покраснела, затем решилась:

– От такого, как вы.

– Достойных мужчин много, – заулыбался он, а сам почему-то посмотрел на розовые губы женщины и словно нечаянно – на ее высокую грудь.

В конце концов Стелла добилась своего. Правда, она поклялась Ахмаду, что ни одна живая душа ни при каких обстоятельствах не узнает, кто отец ребенка. Стелла так любила Ахмада, что знала: она никогда его не предаст. Ахмад это тоже понимал. У мужчины уже было пятеро детей от разных женщин и три официальных брака…

Однажды Ася проснулась от ужасного недетского сна и громко закричала. Мамы рядом не было, и она начала ее звать, захлебываясь от слез. Мамина подруга пыталась ее успокоить, но все было напрасно.

– Мама сейчас придет, – говорила женщина. – Давай подойдем к окошку, выглянем ее.

Она взяла девочку на руки и поднесла к окну. Квартира находилась на втором этаже: было видно, как по улице идут люди, но чужие, и Ася еще сильнее залилась слезами.

Вдруг среди прохожих она увидела знакомую фигуру. Мама шла очень быстро, почти бежала, и смотрела на окна их квартиры. Вот она увидела дочку и помахала ей рукой. И девочка всем естеством, всей душой потянулась к ней.

– Нельзя оставить ее ни на миг, – жаловалась Стелла подруге. – Устраивает такую истерику, что невозможно ничем отвлечь.

– А как же она в садик пойдет?

– Не знаю. Совершенно не знаю, что делать, – грустно ответила Стелла. – Мне уже пора выходить на работу, жить не на что.

– А папа не может помочь? – подруга в очередной раз попыталась узнать что-то об отце девочки.

– Мы же договорились не затрагивать эту тему, – рассердилась Стелла.

Ахмад ни разу не позвонил ей и не поинтересовался, кого она родила. Он словно растаял в воздухе, навсегда ушел из ее жизни. Иногда женщина и сама уже не верила, что мужчина когда-то ласкал и целовал ее, что она зачала от него дочь.

Стелла очень бедствовала, помощи на ребенка не хватало, чтобы прожить. Она вспомнила о своих навыках швеи и начала брать нехитрые заказы: кому-то наволочки пошить, кому-то юбку. Во всяком случае, ей не нужно было ходить на работу, оставляя малышку с чужими людьми.

Постепенно все налаживалось, хотя девочка так же впадала в истерику, когда Стелла уходила из дома. Поэтому приходилось брать ее с собой.

Ася подрастала, но ничего не менялось. Личико ее всегда выглядело грустным, глаза смотрели по-взрослому, и в них была такая печаль, что люди оглядывались, когда мама с дочкой шли по улице. Стелла уже думала обратиться к детскому психологу, поскольку сама не могла совладать со странным состоянием дочери: та была словно привязана к ней невидимой пуповиной, почему-то не перерезанной после родов.

Но потом случилось так, что психотерапия понадобилась уже Стелле. У нее обнаружили рак. Неоперабельный, на последней стадии. Врачи ругали ее, поскольку после родов женщина ни разу не обследовалась. Все можно было предотвратить, а теперь она должна была пройти дорогое длительное лечение, не дающее никаких гарантий. Стелла понимала, что полноценно лечиться она не сможет – у нее не было ни денег, ни кого-то, кто мог бы ей помочь.

Ее друзья сбросились и купили для нее у какого-то знахаря мерзкое лекарство в пол-литровой бутылке. Стелла глотала жидкость, хотя та не лезла в горло, и женщине хотелось ее выплюнуть. Но она верила, что отвратительный напиток спасет ее. Ей нужно было жить, она не могла умереть и оставить свою крошку на произвол судьбы.

Ночью Стеллу снова разбудил крик Аси. Женщина включила свет. Дочка сидела на кровати вся в слезах и с ужасом смотрела в темный угол. Она вцепилась в маму и спрятала голову у нее на груди.

– Что тебе приснилось, детка?

– Тебя заберут, тебя заберут, – повторяла девочка и плакала. Ей приснился ее привычный кошмарный сон.

Время работало против Стеллы. Она все больше ослабевала и чувствовала, что должна принять какое-то решение, пока еще была способна это сделать. Позвонила Ахмаду. После всех этих лет, что они не виделись и не созванивались, его голос показался ей почти незнакомым, она даже переспросила:

– Это ты, Ахмад?

– Я. А кто звонит? – он ее тоже не узнал.

Стелла все ему рассказала и спросила, не возьмет ли он дочку к себе. Ахмад долго молчал, а потом начал что-то объяснять невпопад, и женщина поняла: Асю он не заберет.

Перед Стеллой словно закрыли спасительную дверь, и она оказалась в беспросветной тьме. Если бы Ахмад удочерил Асю, женщина умерла бы спокойно. Теперь же ей следовало самой что-то решить и не ошибиться.

Юристы предлагали разные варианты. Первым делом Стелла написала завещание, чтобы квартира отошла дочери. Нужно было еще найти опекунов. Близких родственников у них не было. Поэтому лучший выход – если бы девочку удочерили добрые люди. Стелле не хотелось, чтобы она оказалась в детском доме.

Наконец нашлась бездетная пара, мечтавшая о детях. Стелла смотрела на мужа и жену и пыталась понять, полюбят ли они ее девочку. Мать переполняли противоречивые чувства. Она и была благодарна, и ревновала, и мучилась подозрениями, что они могли это сделать только ради квартиры. Ася же смотрела на незнакомых людей исподлобья, но спокойно – так, будто она их давно знала.

– Доченька, послушай, – Стелла прижала девочку к себе. – Мама будет жить на небе возле солнышка, а ты останешься с… У тебя будет еще одна мама… и даже папа.

Женщине сперло дыхание. Она не могла продолжать.

– Ты правда пойдешь к солнышку, там будет тепло и не страшно? – вдруг спросила Ася.

И Стелла поняла, что дочка всегда знала о ее судьбе и поэтому не хотела отпускать от себя ни на шаг. Со слезами на глазах она прижимала к себе свою крошку, и сердце ее разрывалось от безысходности.

Коммунистка

Редактору многотиражной газеты «Студенческая жизнь» позвонили из парткома института:

– Маргарита Михайловна, зайдите, пожалуйста, к Петру Федотовичу.

– Сейчас буду, – ответила Рита, и у нее почему-то, как не к добру, заныло в груди.

Каждый раз, когда ее вызывал секретарь парткома, она ожидала каких-то неприятностей. Возможно, опять нашел «ляп» в газете? Недавно они профессора Колобкова обозвали доцентом. Хотя это не так страшно, как год назад, когда в призыве «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» вместо буквы «д» написали «б». Она тогда работала корреспондентом, а редактором была Жанна Абрамовна, которую тут же уволили за политический «ляп». И тогда Рита, студентка вечернего отделения исторического факультета университета, нежданно-негаданно стала выполнять обязанности редактора. Периодически в отделе кадров ее спрашивали, когда она уже принесет диплом, поскольку занимала должность, не имея на то права. Поэтому в газете и стояло: и.о. редактора М. Доброхотько.

Когда Жанна Абрамовна, оставив многотиражку, уходила работать в «Вечерку», то и Риту хотела забрать с собой, чтобы насолить институту, так как была очень обижена за увольнение, а еще больше – за то, что ей трижды отказывали в приеме в партию. Она подозревала, что виной тому была пятая графа.

Маргарита тогда самостоятельно подготовила очередной номер газеты, еще и макет нарисовала, поскольку была не только способной, но также ответственной и трудолюбивой. Поэтому, когда ее позвали в партком и спросили о состоянии дел в газете, она просто сказала, что все готово, чем приятно удивила начальство.

– Ну-ка неси сюда материалы, посмотрю, – приказал секретарь парткома.

Перечитав все статьи и просмотрев фотографии, он удовлетворенно потер руки:

– Молодец! Будешь пока что вместо редактора, – затем поскреб затылок. – Дадим тебе временно в помощь Ольгу Дмитриевну с кафедры философии. Да и общественную редколлегию загружай.

Рита вспоминала все это, живо спускаясь на первый этаж института. Прошла отдел кадров, прошмыгнула мимо комнаты, обозначенной цифрой «1», затем мимо ректората и повернула по коридору налево. Вот и дверь парткома. Немолодая секретарша молча указала на дверь, из-за которой слышался сердитый голос Петра Федотовича.

Маргарита вошла. Мужчина указал ей рукой на стул, а сам продолжал кого-то ругать по телефону. Наконец положил трубку.

– Так вот, – посмотрел на Маргариту и насмешливо прищурил глаза, – мы тут посовещались и решили, что тебе пора уже вступать в партию. По разнарядке. Завтра с моим заместителем пойдешь на собеседование в райком.

– Я ведь совсем не готова! Что там будут спрашивать?

– Ты же на историческом учишься, справишься.

Петр Федотович снова взял трубку и начал набирать номер, бросив:

– Итак, будь завтра тут в десять.

Рита вышла. Ее стало бросать то в жар, то в холод. Она понимала, почему секретарь парткома смотрел на нее слегка иронично. Несколько месяцев назад ее так же, как и сегодня, вызвали в партком и спросили:

– Мы слышали, что вы хотите вступить в партию, не так ли?

Интересовался заместитель секретаря парткома. В кабинете присутствовали и другие люди. Рита тогда очень искренне удивилась:

– Кто вам такое сказал? Я и не думала… пока что… Не считаю, что я уже готова, что достойна…

На нее удивленно уставились все присутствующие, а сам секретарь проворчал:

– Ну хорошо, можете идти.

Она выскочила из кабинета и побежала в редакцию. Не сразу, но через несколько минут до нее дошло, что это было предложение, облеченное в своеобразную форму; что никто не ожидал от нее отказа, поэтому она выглядела настоящей дурой. Рите стало стыдно, но она искренне считала себя недостойной такого высокого доверия. На историческом факультете ее, как и большинство студентов, воспитали чрезвычайно идейной, правильной, преданной марксизму-ленинизму. На коммунистов она смотрела как на людей особенных, безупречных. Разве она такая?!

Итак, заподозрив, что между строк Маргарита читать не умеет, намеков не понимает – такое себе примитивное простоватое существо, ей «выстрелили» в лоб: она обязана вступить в партию, поскольку редактор газеты должен быть членом КПСС.

Так Рита стала коммунисткой.

Подтолкнуло ее к этому шагу еще и то, что к ним в партком приходила редакторша многотиражки сельхозинститута, перебазированного на окраину города – наверное, чтобы быть поближе к фермам и лугам. Женщине, очевидно, не хотелось так далеко ездить на работу, вот она и подыскивала себе другое местечко, и тут «и.о.» Риты могло сыграть ключевую роль.

Вступив в партию, Маргарита, хотя ее и обязывали, уже могла не носить газету на идеологическую цензуру в партком. Она все время была в легкой конфронтации с заместителем секретаря, постоянно придиравшимся после того, как на собеседовании в райкоме она не очень уверенно отвечала на вопросы, а ему сделали замечание по поводу недостаточной подготовки кандидатки в члены КПСС.

Однажды в редакцию зашел симпатичный молодой человек. Сказал, что он тоже работает редактором многотиражки в таком же институте, только в другом городе.

– Но ведь там, кажется, редактор – женщина, – недоверчиво взглянула на него Маргарита. – Я познакомилась с ней на всесоюзном семинаре редакторов профильных вузов…

– Была раньше, – уверенно уточнил мужчина. – А теперь меня назначили.

Поговорили о том о сем. Он рассказал, что здесь проездом, вот решил зайти к коллеге, набраться опыта, поскольку новичок в своем деле. Особенно его интересовало, как у Риты складываются отношения с парткомом. И она открыла душу:

– Постоянно воюем. Никакой самостоятельности, все контролируют.

Мужчина заинтересованно взглянул на бумаги, лежавшие на ее рабочем столе, перебрал клише так, словно видел их впервые. Где-то в подсознании у Маргариты слабенько динькнул тревожный звоночек. Ей почему-то стало не по себе. Но мужчина ласково смотрел на нее карими глазами и словно обещал какую-то приятную неожиданность. Она была не замужем, жениха тоже не имела, поэтому сразу клюнула на это легкое заигрывание. И когда он спросил, не проведет ли она его в типографию, охотно согласилась. Но когда уже вышли из института, мужчина сразу стал другим – сосредоточенным, холодным. Он достал из кармана удостоверение кагебиста и протянул Рите. Затем сказал:

– Мне нужно было с вами серьезно поговорить, но наедине, без свидетелей. Нам вас порекомендовали…

Подобного стыда Маргарита еще не переживала. Как же ловко он ее обманул, а она трепала языком о парткомовском начальстве, еще и его учила, как нужно отстаивать свои права! Возможно, он и записал все, о чем она болтала. Ей хотелось провалиться сквозь землю. А еще она злилась на себя, что попала под его влияние, напридумывала такого, чего вообще и быть не могло.

– Так вот, – продолжал кагебист, – не могли бы вы выполнить нашу просьбу? – он приглушил голос. – Нужно пойти к одному вашему профессору, будто бы за интервью. Обязательно встретиться с ним у него дома, кое-что там рассмотреть и… потом скажу, что еще надо будет сделать. Вопросы мы вам сами напишем.

– А что натворил этот профессор?

– Вам не нужно над этим задумываться. Могу сказать одно: он часто бывает за границей. Этого факта и будут касаться некоторые вопросы.

– Почему именно я? – Рита не очень верила в искренность кагебиста, поэтому словно сама у себя спрашивала. Но тот объяснил:

– Вы молодая, красивая, коммуникабельная. Сможете втереться в доверие к одинокому старику. Ну как – согласны?

Последние слова прозвучали как приказ.

У Риты сдавило горло, она от страха даже закашлялась и не знала, что ответить. Боялась отказать, но еще больше ее пугало, что она должна стать сексоткой при КГБ.

Вдруг с ее спутником поздоровался пожилой мужчина, внимательно взглянув при этом на Риту.

– И еще кое-что, – завершил разговор кагебист. – Если случайно мы где-нибудь встретимся, то вы меня не знаете. Не смотрите на меня, не здоровайтесь.

Это на секунду облегчило ситуацию, девушка почувствовала себя шпионкой из приключенческого романа. Но не успела она опомниться, как ее спутник быстро, не попрощавшись, исчез в парковой аллее, мимо которой они как раз проходили. Маргарита на миг застыла, ее начала распирать злость: и на кагебиста – за невежливость, и на себя – за легкомыслие, с которым она открылась совсем незнакомому человеку.

Девушка медленно пошла назад в институт, а потом передумала и повернула домой. Сейчас она никого не хотела видеть, ни с кем не желала общаться, ее душу охватило отчаяние, а в голове никак не вырисовывалась картинка о том, как она будет выполнять это проклятое задание. Ее вдруг обожгла мысль: что имел в виду кагебист, когда говорил, что она должна будет еще что-то сделать? Не закрепить ли где-то в квартире профессора жучок, иначе зачем встречаться с ним именно в его доме? Решила ни за что не брать это злополучное интервью, пусть поступают с ней как угодно!

С тех пор Маргарита со страхом ожидала, что ее куда-то вызовут: возможно, в комнату под номером один, которая еще называлась «Особым отделом»; пугалась каждого телефонного звонка. Но шли недели, месяцы, и ничего не происходило. Возможно, ее кандидатуру забраковали, поскольку она не умеет держать язык за зубами? Сколько тайн выдала тому вербовщику об отношениях с парткомовским начальством!

Она также стала допускать, что, возможно, телефон редакции прослушивается, – брала его в руки и пыталась раскрутить, найти жучок. Стала подозрительной, вспомнила, как часто ее бывшая редакторша повторяла знакомым: «Это не телефонный разговор», и сама начала употреблять эту фразу.

С парткомом назревал очередной скандал. Она написала критическую статью о злоупотреблениях профкома института при распределении путевок в санатории, а заместитель секретаря парткома заявил:

– Этого не нужно печатать.

Маргарита вскипела:

– Как коммунист я буду настаивать на своем и защищать собственное мнение! – ей стало ясно, что тот знал о злоупотреблении.

– Статья не пройдет, – пренебрежительным тоном процедил парткомовец и нахальным взглядом скользнул по ее груди.

– Я не обязана показывать вам газету до ее выхода, – огрызнулась Рита.

– Вы еще молодой редактор, поэтому пока что будет по-старому.

Она побежала к ректору просить защиты, хотя понимала, что в институте главный – партком. Ректор и вправду ее поддержал, а что ему стоило – за редакцию он не отвечал!

К тому времени Маргарита уже получила диплом, стала полноправным руководителем и окончательно перестала носить газету на проверку, поэтому, переждав определенный момент, поставила спорную статью в номер. Ответная реакция не заставила себя ждать: работу редакции решили заслушать на очередном заседании парткома, чтобы вправить мозги своенравной руководительнице. Впрочем, все обошлось: хотя ее там и покритиковали, но в целом работу редакции признали удовлетворительной.

Маргарита очень не любила выступать перед большой аудиторией, а особенно на партийных собраниях. Даже просто присутствовать на подобных мероприятиях ей было скучно. По статусу ей полагалось сидеть в президиуме, однако заместитель секретаря парткома и тут подложил ей свинью – не внес в список. Но она была даже рада, поскольку иногда, только отметившись, старалась незаметно убежать. Только если планировалось освещать собрание в газете, приходилось сидеть до конца, подробно записывая выступления коммунистов.

В такие минуты она развлекала себя тем, что, рассматривая членов президиума, представляла их котами и кошками. Люди вообще очень похожи на животных. Можно сравнивать их с собаками или лошадьми, но Рите нравилось сопоставлять с мурзиками и мурками. Вот секретарь парткома похож на старого поджарого кота, а ректор – на ленивого ожиревшего котофея. Секретарь комитета комсомола, поблескивая молодым взглядом, рассматривал хорошеньких студенток – еще тот котяра! Несколько женщин в президиуме (деканы факультетов) были уже как старые облезлые кошки – бесцветные и усталые, – они почти засыпали.

Хотя Рита очень любила свою журналистскую работу, но ее так обременяли партийные обязательства, что, в конце концов, они начали вызывать у нее рефлекс отторжения.

Ей дали еще одно партийное поручение: она стала членом комитета народного контроля района – единственной женщиной среди мужчин. Заседания этого «народного» органа были редкими, но она их ненавидела, наверно, еще больше, чем партсобрания, поскольку туда вызывали солидных мужей – директоров заводов, начальников разных организаций и учреждений, которые, потея, оправдывались и обещали обязательно чего-то добиться, исправиться. Все задавали им вопросы, а она не могла ничего придумать, стыдилась и за себя, и еще больше – за них, что они так боятся этого контроля. Целый год она молчала на таких заседаниях, ловя на себе презрительные взгляды других членов. Но однажды на ковер вызвали директоршу салона красоты (который потом у коллектива отобрали и отдали кому-то из высокопоставленных лиц), и Маргарита впервые, запинаясь и краснея, о чем-то ее спросила. Лучше бы она этого не делала! Мужчины насмешливо переглянулись между собой, даже не посмотрев на нее. И Рита поняла, что больше не придет сюда, как бы ее ни заставляли.

Она уже просто терпеть не могла всю эту протокольную, формальную, неискреннюю жизнь. Однажды до нее вдруг дошло, что от партии она не освободится до самой смерти: даже на пенсии, став на учет в партгруппу ЖЭКа по месту жительства, будет продолжать ходить на собрания. Эта мысль так поразила Риту, что ее чуть не стошнило. Она представила себя старенькой седой бабушкой, которая, опираясь на клюку, ковыляет на ненавистное собрание. Вот такая безысходность!

Но пока что Маргарита продолжала воевать с парткомом и своими подчиненными – она уже несколько раз меняла корреспондента и фотографа, поскольку те ей казались ленивыми и бездарными. Только со временем Рита поняла, что не все такие же способные, как она, и не все так быстро работают, поэтому нужно считаться с особенностями и возможностями каждого.

Сейчас у нее работал молодой амбициозный парень, не скрывавший, что это его временное пристанище, что он хочет сделать крутую карьеру – он уже был членом партии, вступив туда еще на заводе, где трудился ранее. Сейчас заочно заканчивал филфак университета.

Однажды они вместе проезжали в троллейбусе мимо обкома партии, и Саша – так звали корреспондента, указав пальцем на входную дубовую дверь, похвастался:

– Вон туда я когда-то буду ходить на работу!

– Да ты шутишь!

Саша обиделся и засопел носом.

– Поспорим? – предложил.

Рита отмахнулась. А Саша, мечтательно засмотревшись куда-то поверх голов пассажиров, вдохновленно, причмокивая языком, разговорился:

– Наступит день, когда я, откинувшись на кожаное сиденье роскошной государственной машины, попрошу водителя притормозить, увидев, что ты идешь по улице. Конечно же, я не только с тобой поздороваюсь, но и предложу подвезти.

– Мечтать не вредно, – хмыкнула Рита.

– Смеется тот, кто смеется последним, – парировал Саша, ухватившись за облезлый поручень над головой.

Судьба рано или поздно вносит в жизнь каждого свои коррективы. Маргарите наконец повезло, и она вышла замуж. Муж ее жил в другом городе, поэтому в августе она должна была переехать к нему. Корреспондент Саша обрадовался: первая ступенька в его карьере будет преодолена – он станет редактором.

Риту же не переставал мучить вопрос о коммунистическом членстве, и она несмело обратилась в партком: нельзя ли по собственному желанию выйти из партии? Секретарша почему-то очень быстро и позитивно откликнулась на ее просьбу, дала лист бумаги и ручку:

– Пиши заявление.

Маргарита написала все, что ей продиктовали, и, отдавая заявление и красненький партбилет, словно оправдываясь, объяснила:

– Я же вышла замуж, буду жить в другом городе. Пока что не прописана, да и ребенка ждем…

– Я понимаю, – улыбнулась секретарша, глядя на ее округлившийся живот. – Удачи тебе!

Уже выйдя из приемной, Маргарита почувствовала легкий шок: почему ее не уговаривали подумать, почему все так легко обошлось? Она даже не подозревала, что партию можно оставить, как работу, – по собственному желанию.

Шел 1990 год, и партийные боссы уже понимали кое-что, чего не знали рядовые коммунисты. Только позже Маргарите открылась настоящая ситуация и в стране, и в партии, а пока что она тихонько радовалась, что ей больше не нужно ходить на постылые собрания.

Когда спустя несколько лет, приехав погостить к родителям в родной город, Рита зашла в редакцию, Саша, похлопывая по внутреннему карману своего пиджака, сказал:

– Свой партбилет я сохранил. Еще вернется наша власть – и тогда мы всем покажем!

Он не мог так быстро расстаться со своей мечтой о крутой партийной карьере.