Текст книги "Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война"

До нашего времени в основе всех цивилизаций лежала частная собственность на средства производства. Если бы история могла нас чему-нибудь научить, то главный урок заключался бы в том, что цивилизация неразрывно связана с частной собственностью.

Правительства всегда относятся к частной собственности с подозрением. Они никогда не бывают настроены либерально. В природе людей, управляющих аппаратом сдерживания и принуждения, преувеличивать возможности этого аппарата и пытаться подчинить его непосредственному влиянию все сферы человеческой жизни. Этатизм – профессиональное заболевание правителей, завоевателей и государственных служащих. Правительства становятся либеральными только под давлением граждан.

Правительства с незапамятных времен были склонны вмешиваться в работу рыночного механизма. Их усилия никогда не приводили к задуманным результатам. Обычно люди приписывали эти неудачи неэффективности примененных мер и мягкотелости исполнителей, считая, что если взяться за дело энергичнее и проявить побольше жестокости, тогда успех будет гарантирован. Только в XVIII столетии люди начали догадываться, что интервенционизм всегда обречен на провал. Экономисты классической школы продемонстрировали, что каждой конфигурации рынка соответствует своя структура цен. Цены, заработная плата и процентные ставки определяются игрой спроса и предложения. Государственное вмешательство всякий раз пробуждает рыночные силы, стремящиеся восстановить нарушенное естественное положение дел. Вместо достижения поставленных целей правительственные указы лишь вносят беспорядок в работу рынка и ставят под угрозу интересы потребителей.

Самая популярная доктрина современного интервенционизма, вступая в открытое противоречие с экономической наукой, утверждает, что может существовать устойчивая система экономического сотрудничества, не являющаяся ни социализмом, ни капитализмом. Третья система мыслится как порядок, основанный на частной собственности на средства производства, но при этом государство с помощью предписаний и запретов будет корректировать осуществление прав собственности. Утверждается, что эта система интервенционизма равно далека как от капитализма, так и от социализма; что она представляет собой нечто среднее между социализмом и капитализмом; и что, сохранив достоинства обеих систем, она избежит присущих им недостатков. Таковы претензии интервенционизма, пропагандируемые старой немецкой школой этатизма, американскими институционалистами и многими группами в других странах. Если не считать социалистических России и Германии, все современные правительства практикуют политику интервенционизма. Самые яркие примеры интервенционистской политики мы находим в Sozialpolitik[45] императорской Германии и в политике Нового курса в современной Америке.

Марксисты не поддерживают интервенционизм. Они признают обоснованность предостережений экономической науки о пагубности интервенционистской политики. Ряд теоретиков марксизма одобрили политику интервенционизма, имея в виду, что это парализует и разрушит капиталистическую экономику, что, по их мысли, должно ускорить наступление социализма. Но последовательные ортодоксальные марксисты высмеивают интервенционизм как бессильный реформизм, причиняющий вред интересам пролетариата. Они не рассчитывают, что, затрудняя эволюцию капитализма, можно ускорить приход социализма; напротив, они верят, что только полное развитие производительных сил капитализма может привести к социализму. Последовательные марксисты воздерживаются от любого вмешательства в процесс, который они считают естественным ходом развития капитализма. Но марксисты, как правило, не отличаются последовательностью. Поэтому большинство марксистских партий и профсоюзов, находящихся под контролем марксистов, с энтузиазмом поддерживают интервенционизм.

Смешение капиталистических и социалистических принципов невозможно. Если в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, некоторые из этих средств находятся в общественной собственности, это еще не создает смешанную систему, объединяющую капитализм и социализм. Предприятия, принадлежащие к общественному сектору и управляемые государством и муниципалитетами, не меняют характерных черт рыночной экономики. В качестве покупателей сырья и материалов, оборудования и рабочей силы, а также как продавцы товаров и услуг они вынуждены действовать по правилам рыночной экономики. Они подчиняются законам, направляющим производство в соответствии с нуждами потребителей. Они должны стремиться к прибыли или, по крайней мере, избегать убытков. Когда государство пытается смягчить эту зависимость, покрывая убытки предприятий из общественных фондов, оно достигает лишь того, что эта зависимость смещается в другую сферу. Средства для покрытия убытков можно получить только за счет налогов. Но налогообложение также оказывает влияние на рынок. Не государство, собирающее налоги, а работа рыночного механизма решает, на кого ляжет бремя налогов и как это отразится на производстве и распределении. Не государство, а рынок определяет работу предприятий общественного сектора.

Интервенционизм не следует путать с немецкой разновидностью социализма. Важнейшая черта интервенционизма в том, что он не стремится к полному устранению рынка; у него нет цели сделать частную собственность совершенной фикцией, а предпринимателей превратить в простых управляющих. Интервенционистское государство не хочет расставаться с частным предпринимательством; оно лишь желает регулировать его работу посредством отдельных корректирующих вмешательств. Эти меры не рассматриваются в качестве элементов будущего всеохватывающего механизма приказов и запретов, создаваемого для управления всем процессом производства и распределения; их целью не является замена частной собственности и рыночной экономики на социалистическое планирование.

Чтобы понять смысл и последствия политики интервенционизма, достаточно изучить работу двух важнейших видов государственного вмешательства: вмешательство посредством ограничения и вмешательство посредством регулирования цен.

Вмешательство посредством ограничения прямо нацелено на отклонение производства от пути, предписываемого рынком и потребителями. Государство запрещает производство определенных товаров или использование определенных методов производства либо затрудняет применение этих методов с помощью налогов или штрафов. Тем самым устраняются некоторые средства, способные удовлетворять потребности людей. Наиболее известными примерами являются импортные пошлины и другие торговые барьеры. Очевидно, что все подобные меры делают людей беднее, а не богаче. Они не дают людям использовать свои знания и способности, свой труд и материальные ресурсы со всей возможной эффективностью. На свободном рынке действуют силы, направленные на использование всех средств производства таким образом, чтобы достичь наивысшего удовлетворения потребностей людей. Вмешательство государства заставляет использовать ресурсы иным образом и тем самым вредит производству.

Нам не нужно задаваться вопросом, не служит ли оправданием ограничительных мер, несмотря на сокращение предложения товаров, выигрыш в других областях. Нет нужды обсуждать проблему, не могут ли потери от роста цен на хлеб из-за импортных пошлин быть перекрыты ростом дохода отечественных производителей сельскохозяйственной продукции. Для нашей цели достаточно понять, что ограничительные меры не могут рассматриваться как меры по повышению богатства и благосостояния, поскольку это не что иное как расходы. Подобно субсидиям, выплачиваемым государством из налоговых платежей граждан, они представляют собой мероприятия не политики стимулирования производства, а политики государственных расходов. Они не входят в систему создания богатства, а представляют собой каналы его потребления.

Регулируя цены, государство стремится установить цены, ставки заработной платы и процентные ставки не на том уровне, который установил бы рынок. Для начала рассмотрим случай установления потолка цен, когда правительство добивается, чтобы цены были ниже рыночного уровня.

Цены, устанавливаемые на свободном рынке, соответствуют равновесию спроса и предложения. Каждый, кто готов заплатить рыночную цену, может купить столько, сколько ему хочется. Каждый, кто готов продавать по рыночной цене, может продать столько, сколько ему хочется. Это равновесие будет нарушено, если государство, не обеспечив необходимого увеличения предложения какого-то товара, своим указом постановит, что этот товар должен покупаться и продаваться по более низким ценам, объявив незаконным запрашивать или уплачивать потенциальную рыночную цену. При неизменном предложении товара на рынке появится больше потенциальных покупателей, число которых увеличится за счет тех, кто не может заплатить более высокую рыночную цену, но готов купить по более низкой декретной цене. Одновременно появляются потенциальные покупатели, которые не в состоянии купить, хотя готовы заплатить декретную или даже более высокую цену. Цена перестает быть инструментом, разделяющим потенциальных покупателей на тех, кто может купить, и на тех, кто не может. Начинает действовать другой принцип отбора. Товар достается тем, кто приходит первым, остальные – опоздали. Наглядным следствием такого положения дел являются длиннейшие очереди у дверей продовольственных магазинов, в которых стоят дети и домохозяйки, – зрелище, знакомое каждому, кто посещал Европу в эту эпоху регулирования цен. Если государство не хочет, чтобы товар доставался только тем, кто пришел раньше (или личным друзьям продавца), а все остальные уходили бы с пустыми руками, оно должно регулировать распределение имеющихся товаров, введя, скажем, карточную систему.

Но установление потолка цен не только не способствует росту предложения, но уменьшает его. Эта мера не достигает цели, преследуемой властями. Напротив, она ведет к такому положению дел, которое, с точки зрения государства и общественного мнения, еще хуже, чем до обращения к политике регулирования цен. Если государство желает, чтобы дети бедняков не знали недостатка в молоке, оно должно покупать молоко по рыночной цене и продавать его себе в убыток малоимущим семьям по более низкой цене. Убыток можно покрыть из налоговых поступлений. Но если правительство просто устанавливает цену на молоко на уровне ниже рыночного, результат будет противоположным желаемому. Предельные производители, имеющие самые высокие издержки, во избежание убытков перестанут производить и продавать молоко. Они используют своих коров и свой труд для других, более прибыльных целей. К примеру, они могут заняться производством сыра, масла или мяса. Предложение молока станет меньше, а не больше. Тогда государству придется выбирать между двумя возможностями: либо отказаться от всякого регулирования цен на молоко и отменить принятый ранее декрет, либо дополнить первый указ еще одним. Во втором случае ему придется зафиксировать цены факторов производства, используемых в производстве молока, на таком уровне, чтобы предельные производители больше не несли убытков и воздержались от сокращения производства молока. Но тогда та же самая проблема повторяется на следующем переделе. Предложение факторов производства, необходимых для получения молока, сократится, и государство вновь окажется там, откуда начинало, столкнувшись с провалом своей затеи. Если оно будет упорствовать, ему придется пойти еще дальше, устанавливая потолок цен на факторы производства, необходимые для производства тех факторов производства, которые необходимы для производства молока. И так, шаг за шагом, государству придется идти все дальше и дальше, фиксируя цены всех потребительских благ и всех факторов производства – людских (труд) и материальных – и принуждая каждого предпринимателя и каждого рабочего продолжать свое дело при пониженном уровне цен и заработной платы. Ни одна отрасль промышленности не избежит этого всеохватывающего процесса установления цен и заработной платы и общего декрета, предписывающего производить товары в таких количествах, какие считает нужным государство. Если оставить вне регулирования какие-либо отрасли промышленности, туда начнут перетекать труд и капитал, а в итоге упадет производство всего того, на что государство установит потолок цен. При этом пострадает производство именно тех товаров, которые государство считает особенно важными для удовлетворения потребностей народных масс[30]30
  О двух ситуациях, в которых меры по регулированию цен могут в узких границах принести положительный эффект, см.: Mises, Nationalökonomie, pp. 674–675.


[Закрыть].

Но в момент установления всестороннего контроля над экономикой вместо рыночной экономики мы уже имеем германскую модель социалистического планирования. Теперь всю деловую активность регулирует правительственный совет производителей, который и решает, как следует использовать средства производства – рабочую силу и материальные ресурсы.

Изолированные мероприятия по регулированию цен не достигают поставленных целей. Фактически они дают эффект, обратный задуманному. Если правительство, пытаясь устранить эти неизбежные и малоприятные последствия собственной политики, будет идти в том же направлении все дальше, оно в конечном итоге трансформирует систему капитализма и свободного предпринимательства в социализм.

Многие американские и британские сторонники регулирования цен восторгаются мнимыми успехами нацистской политики в этой области. Они верят, что германский опыт доказал возможность регулирования цен в рамках рыночной экономики. Нужно только действовать столь же энергично, стремительно и жестоко, как нацисты, полагают они, и все у вас получится. Эти люди, желающие воевать с нацизмом, перенимая его методы, не понимают, что нацисты преуспели в создании социалистического государства, а не в реформе рыночной экономики.

Между рыночной экономикой и социализмом нет третьей системы. Человечеству нужно выбрать между этими двумя системами, пока одной из альтернатив не стал хаос[31]31
  В данном случае мы пренебрегаем тем, что ввиду невозможности экономического расчета социализм также должен привести к хаосу.


[Закрыть].

То же справедливо для случая, когда правительство берется устанавливать нижний уровень цен. Самым важным примером установления цен на уровне более высоком, чем сложился бы на свободном рынке, является законодательное установление минимальной заработной платы. В некоторых странах уровень минимальной заработной платы напрямую устанавливается государством. Правительства других стран воздействуют на ставки заработной платы косвенными методами. Они предоставляют свободу действий профсоюзам, наблюдая со стороны за тем, как они используют меры сдерживания и принуждения по отношению к работодателям и наемным работникам. Без этого забастовки не достигали бы нужных профсоюзам целей. Забастовка не смогла бы вынудить предпринимателя согласиться на заработную плату более высокую, чем устанавливает свободный рынок, будь он волен нанимать новых работников вместо бастующих. Сущность современной политики профсоюзов заключается в применении насилия или угрозы применить насилие при благосклонном покровительстве властей. Таким образом, профсоюзы представляют собой важный элемент государственного аппарата сдерживания и принуждения. Когда они добиваются ограничения минимума заработной платы, это равносильно вмешательству государства с той же целью.

Профсоюзы добились больших успехов в принуждении предпринимателей повышать заработную плату. Но результат их усилий совсем не тот, что им приписывают. Искусственно завышенные ставки заработной платы создают постоянную безработицу для существенной части потенциальной рабочей силы. При повышенных ставках заработной платы становится невыгодно нанимать рабочих с наименьшей производительностью. Предпринимателям приходится ограничивать производство, и спрос на рабочие руки падает. Профсоюзы редко задумываются об этом неизбежном результате своей деятельности; им безразлична судьба тех, кто не входит в ряды их братства. Но с государством, которое стремится к росту благосостояния всего народа и хочет доставить выгоду не только членам профсоюзов, но и всем тем, кто потерял работу, дело обстоит иначе. Государство стремится увеличить доходы всех рабочих, и то, что многие из них не могут найти работу, никак не отвечает его намерениям.

Эти безрадостные последствия политики минимальной заработной платы делаются все более очевидными по мере укрепления профсоюзов. Пока профсоюзы охватывали только часть рабочих, преимущественно квалифицированных, обеспечиваемый профсоюзами рост заработной платы вел не к безработице, а к перетеканию рабочих рук в те отрасли бизнеса, где профсоюзы были слабы или их вовсе не было. Рабочие, потерявшие работу из-за деятельности профсоюзов, предлагали свой труд в тех отраслях, где не было профсоюзов, и там ставки заработной платы снижались. Следствием роста заработной платы для организованных рабочих было снижение заработной платы для неорганизованных рабочих. Но с распространением профсоюзов ситуация изменилась. Теперь рабочим, потерявшим работу в одной отрасли, трудно ее найти в других. Они приносятся в жертву.

Безработица существует даже в отсутствие вмешательства государства или профсоюзов. Но на свободном рынке труда господствует тенденция к исчезновению безработицы. Тот факт, что безработные ищут работу, ведет к установлению ставок заработной платы на таком уровне, который позволяет предпринимателям принимать на работу всех, кто хочет работать и зарабатывать. Но если закон о минимуме заработной платы не позволяет привести ставки заработной платы в соответствие с условиями спроса и предложения, тогда безработица становится постоянным массовым явлением.

Есть только одно средство обеспечить рост рыночных ставок заработной платы для всех, желающих работать: увеличить количество капитальных благ, что даст возможность улучшить технологические методы производства и тем самым повысить предельную производительность труда. Печально, что большая война, разрушившая часть накопленных средств производства, должна привести к временному снижению реальных ставок заработной платы как раз в тот момент, когда будет ликвидирован дефицит рабочей силы, созданный призывом миллионов мужчин в армию. Именно в силу полного понимания этих нежелательных последствий либералы считают войну не только политическим, но и экономическим бедствием.

Государственные расходы не могут считаться подходящим средством борьбы с безработицей. Если государство финансирует свои расходы за счет налогов или займов на открытом рынке, оно тем самым сокращает способность частных лиц инвестировать и тратить ровно в той степени, в какой оно увеличило собственные возможности расходовать деньги. Когда государство финансирует свои расходы инфляционными методами (путем выпуска дополнительных бумажных денег или займов у коммерческих банков), это приводит к общему росту товарных цен. Если после этого денежные ставки заработной платы не вырастут совсем или хотя бы вырастут не в той степени, что цены, массовая безработица может исчезнуть. Но ведь она исчезнет именно потому, что реальные ставки заработной платы снизились.

Технологический прогресс повышает производительность труда. С тем же количеством труда и капитала теперь можно производить больше, чем прежде. Высвобождающийся избыток труда и капитала делает возможным расширение уже существующих отраслей или создание новых. Как временное явление может возникнуть «технологическая безработица». Но безработные очень скоро найдут себе работу либо в новых отраслях, либо в расширяющихся старых. Сегодня многие миллионы рабочих заняты в отраслях, созданных за последние десятилетия. И сами рабочие являются главными покупателями продукции этих новых отраслей. От длительной массовой безработицы можно избавиться только одним способом: отказавшись от политики повышения заработной платы при помощи государственных декретов или исходящих от профсоюзов насилия и угроз его применения.

Те, кто оправдывает интервенционизм из желания саботировать капитализм и таким способом достичь социализма, хотя бы последовательны. Они знают, к чему стремятся. Но те, кто не желает замены частной собственности на немецкую систему Zwangswirtschaft или на русский большевизм, прискорбным образом заблуждаются в своих симпатиях к регулированию цен и профсоюзному насилию.

Наиболее осторожные и искушенные сторонники интервенционизма достаточно проницательны, чтобы понимать, что вмешательство государства в экономику в конечном итоге не достигает поставленных целей. Но, говорят они, необходимо действовать без промедления, не нужно заглядывать далеко вперед. Интервенционизм хорош, потому что ближайшие его результаты благоприятны, пусть даже отдаленные последствия ужасны. Не нужно думать о завтрашнем дне, важен только сегодняшний. В связи с таким подходом нужно подчеркнуть два момента: (1) сегодня, после десятилетий интервенционистской политики, мы уже имеем дело с долгосрочными последствиями интервенционизма; (2) регулирование ставок заработной платы обречено на неудачу даже в краткосрочной перспективе, если только не сопровождается протекционистскими мерами.