Текст книги "Политическая экономия войны и мира"

VI

Опыт мировой войны делает актуальным аргумент экономической самодостаточности, который, впрочем, фигурировал уже в довоенное время. Говорят: успешно выстоять в войне может лишь то государство, в котором обеспечение всеми товарами, необходимыми для ведения войны и для продления жизни нации, не зависит от поставок со стороны. Когда речь заходит об обороне страны, все остальные соображения должны отойти на второй план. Поэтому в будущем торговая политика должна быть нацелена в первую очередь на равномерное распределение работы между добычей всех видов полезных ископаемых и всеми отраслями промышленного производства.

То, что было сказано выше о недостижимости целей торговой политики, ни в коей мере не смутит приверженцев ярко выраженного коллективизма. Они будут возражать, что, для того чтобы препятствовать сокращению населения, можно запретить эмиграцию. Неважно, если народ, которому в ходе истории досталась в качестве места обитания небольшая, скудно одаренная природой территория, должен жить беднее, чем другие, более удачливые, народы. Нравственные ценности и военные доблести сильнее процветают в бедности, чем в достатке. Возникает новый идеал народа, который во всех своих действиях, и прежде всего в сфере экономики, учитывает возможность войны на истощение.

Но в этой аргументации содержится большая ошибка. В ней не учитывается то, что на войне важную роль играет качество тылового обеспечения и вооружений, а не только их наличие или отсутствие. Народ, вынужденный создавать средства ведения войны при менее благоприятных производственных условиях, выступит в поход хуже накормленным, снаряженным и вооруженным, чем его противники. До определенной степени подобная материальная неполноценность компенсируется личными качествами. Но существует предел, преодолеть который не помогут никакая храбрость и самоотверженность[15]15
  [См.: Mises. Human Action. Ch. XXXIV, § 3 «War and Autarky» [Мизес. Человеческая деятельность. Ch. XXXIV, § 3 «Война и автаркия»]. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть].

VII

Спокойно смотреть в будущее может <только> тот народ, который обладает пригодной для поселения территорией такого размера и с такими естественными условиями производства, которая позволит этому народу в обозримом будущем размещать растущее население внутри границ страны, не достигая перенаселенности. (О перенаселенности страны мы говорим в том случае, когда она населена более густо, чем как она была бы населена при полной свободе передвижения по всему земному шару.) Это относится в равной мере и к большим, и к маленьким народам. Но политические последствия такого положения будут для больших народов другими, нежели для маленьких: если их будущее надежно, надежна и их ключевая позиция на мировой арене.

В начале XX в. мы видим три мировых державы, далеко превосходящие другие страны и по территории, и по численности населения: Англия, США и Россия. В каждой из этих стран предпринимались попытки с помощью торговой политики изменить разделение труда в свою пользу. В каждой из них представление об автаркии превращается в национальный идеал. И исторические события давно минувших дней – передел поверхности Земли, каким он был в XVII–XVIII вв., – позволяют воплотиться этому идеалу в жизнь.

Проще всего дела обстоят в России. Еще недавно Россия была огромной аграрной страной с почти отсутствующей промышленностью, с незначительным, но все же быстро растущим спросом на промышленные изделия. Высокие промышленные протекционистские пошлины в некоторых случаях помогли возникновению промышленности, в некоторых – лишь ускорили его. Народ России является счастливым обладателем большой части поверхности Земли, наделенной превосходными условиями для развития производства. Русскому народу не угрожает в обозримом будущем перспектива быть вычеркнутым из списка больших народов. Его сыны могут оставаться в стране, в которой достаточно места для гораздо более многочисленного населения.

В таком же благоприятном положении находится английский народ. Уже 100 лет назад Великобритания была индустриальным государством, его рынком сбыта и житницей был весь мир. Когда в конце XIX в. усиливающаяся индустриализация ее прежних лучших рынков сбыта стала угрожать будущему британского промышленного экспорта, взгляд английских политиков обратился в сторону больших колониальных поселений. В английской мировой империи также найдется достаточно места для увеличения населения. Уже более не Индия, а Канада, Австралия и ЮАР кажутся сегодня основой позиций английского народа в мире.

США тоже обладают достаточной территорией и полезными ископаемыми, позволяющими прокормить население, во много раз превосходящее существующее ныне.

К этим трем обширным мировым державам современности, быть может, добавятся другие. Предпосылки для этого есть, по-видимому, у Китая и Индии. Мировыми державами второго эшелона, пожалуй, могут стать Япония, Испания вместе с принадлежавшей ей Южной Америкой, возможно, Португалия вместе с Бразилией и Италия путем расширения [своих владений] в Северной Африке. Политические и экономические предпосылки для экспансии на Северном побережье Африки были бы и у французов, если б только более высокая рождаемость обеспечила увеличение их численности.

Основа мировой державы – население, увеличивающееся приблизительно теми же темпами, что и население других мировых держав, и территория, дающая этому населению возможность развиваться. Меры торговой политики не способны помочь основать мировую державу народу, не имеющему этих предпосылок.

Сегодня у немецкого народа эти предпосылки отсутствуют. Германия может прокормить своих обитателей только в том случае, если ее промышленность будет обрабатывать чужое сырье для чужих потребностей, с тем чтобы приобрести на заработную плату и на доход предпринимателей то сырье для собственных потребностей, которого нет на ее территории. Такое положение не может сохраняться долго. И поэтому, если немецкий народ не хочет потерять свои позиции в мире, ему нужны колонии для поселения[16]16
  См.: Jentsch. Der Weltkrieg und die Zukunft. Berlin, 1915. S. 96 ff.


[Закрыть]. Есть и другие народы, находящиеся в похожей ситуации. Но самая большая и самая могучая из неудовлетворенных наций – это немцы. Если немецкие мужчины и женщины покидают родину, для них не находится страны, в которой они могли бы сохранить свою национальную принадлежность. Потому что все земли, в которых белые могли бы процветать будучи крестьянами и рабочими, находятся в руках других народов, если не учитывать части Юго-Западной Африки[17]17
  [С 1884 по 1915 г. нынешняя африканская страна Намибия была колонией Германии под названием Германская Юго-Западная Африка. В первом десятилетии XX в. Германия жестоко подавила несколько восстаний коренного африканского населения своей колонии. К началу Первой мировой войны в колонии поселились около 10 000 немцев, при том что число африканцев достигало 200 000 чел. В 1915 г. немецкий вооруженный контингент сдался подразделениям Британской армии, вторгшимся из соседней Южной Африки. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть], способной дать приют мизерному числу поселенцев. За последние 150 лет немцы селились повсюду в мире, где только было место для белого человека. Только в США с 1820 по 1906 г. выехало 5 млн немцев (и это не считая австрийцев)[18]18
  [Между 1820 и 1914 г. из Австро-Венгрии в США эмигрировало около 3,7 млн чел. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. Все они и их потомки потеряны для немецкой нации[19]19
  Немецкая эмиграционная статистика уже более двадцати лет указывает на сильное сокращение числа эмигрантов. Это не противоречит сказанному выше. Потому что, во-первых, это снижение совпадает с окончательным формированием немецкого индустриализма и с упрочением системы протекционизма после преодоления эпохи Каприви, что должно было привести к временному ограничению эмиграции. Во-вторых, надо учитывать, что статистикой не охватывается типичная для Германии эмиграция представителей (трудовой) интеллигенции [intelligenzberufe] (техников, торговых служащих и т. п.).


[Закрыть].

Несмотря на то что политики Германии не предпринимали до сих пор почти никаких попыток завладеть колониями, все те народы, которые обладают большими территориями, чем им необходимо для их будущего развития, чувствуют, что Германия должна быть их естественным противником. Недружественную позицию, которую заняли в мировой войне нейтральные государства, можно объяснить скорее общностью интересов народов, которые не опоздали, как поэт, к разделу земного шара, чем теми причинами, которыми это обычно объясняется[20]20
  [Имеется в виду Иоганн Вольфганг Гёте и его присутствие на поле боя во время сражения при Вальме, когда революционная армия Франции нанесла поражение прусской армии под командованием Карла Вильгельма Фердинанда, герцога Брауншвейгского 19 сентября 1792 г., описанного поэтом в очерке «Кампания во Франции». См.: Gooch G. Р. Goethe’s Political Background // Studies in German History. London: Longmans, Green, 1948. P. 166–189, esp. 172–174. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть].

VIII

Широко распространено мнение, что в конечном итоге национальные противоречия должны быть преодолены за счет общих интересов в сфере экономики. С этой точкой зрения можно согласиться в той мере, в коей она отражает тот факт, что чисто экономические соображения свидетельствуют в пользу свободной торговли и против национального обособления посредством политики протекционизма[21]21
  [Mises. The Clash of Group Interests // Mises L. von. Money, Method, and the Market Process / ed. by R. M. Ebeling. P. 202–214. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]; то, что политика протекционизма может быть обоснована лишь внеэкономическими соображениями, было уже показано выше. Но надежды на то, что в вопросах торговой политики экономические соображения окажутся сильнее национально-политических, следует признать напрасными, по крайней мере, если говорить о ближайшем будущем. В настоящее время, наоборот, национальный принцип приобретает в политике все большую силу[22]22
  [См.: Mises. Economic Nationalism and Peaceful Economic Cooperation // Mises. Money, Method and the Market Process / ed. by R. M. Ebeling. Norwell, Mass.: Kluwer Academic Press, 1990. P. 155–165 [см. в наст, томе статью «Экономический ационализм и мирное экономическое сотрудничество», с. 209–221]. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть].

В случае с Австро-Венгрией эта точка зрения наделяется обычно особенным смыслом. Говорится, что экономика – это единящие узы, удерживающие в составе империи те народы, которые хотят отделиться из национальных побуждений. Такого мнения придерживается в первую очередь Карл Реннер[23]23
  См. прежде всего: Renner. Osterreichs Erneuerung. 2. Aufl. Wien, 1916. S. 30–35.


[Закрыть].

Реннер расценивает современное государство как «экономическое сообщество», как «организованную экономическую зону». Существующие государства являются «политическим целым, так как внешне они отгорожены таможенной „стеной“, а внутренне они организованы вокруг устоявшихся и могущественных центров своих главных городов кровяными артериями и нервными стволами транспортных сообщений». Второй половиной своего утверждения Реннер указывает, собственно, в большей степени на географическое строение государственной единицы, которое в этом контексте далее нас не интересует. Нас интересует лишь восприятие государства как таможенного сообщества. Реннер переворачивает все с ног на голову: основополагающим признаком государства является не политическое единство, а таможенное. «Так, например, – продолжает Реннер, – сложно представить себе приобретение, более чуждое для существовавшей до сих пор государственности, чем приобретение в свое время Австрией Галиции[24]24
  [Галиция была самой восточной частью Австро-Венгерской империи. Она была аннексирована Австрией в 1772 г. по итогам первого раздела Польши. После Первой мировой войны эта территория вошла в восстановленное Польское государство. В 1939 г. большая часть Галиции была анексирована СССР в результате раздела территории Польши между нацистской Германией и СССР. С 1991 г. – часть Украины. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. Более чем столетнее совместное существование позволило этой области органично влиться в экономику монархии: отсутствие поставляемого из Галиции дерева и зерна, керосина, бензина и спирта ощущается в любом хозяйстве, на любом предприятии сразу же, как только эта область оккупируется врагами. И наоборот: вся бумажная, текстильная и металлургическая промышленность ощущает внезапное исчезновение рынка сбыта в Галиции». Это так, но разве шерсть, хлопок, резина, кофе, чай, кожа и т. д. менее важны для снабжения западноавстрийского рынка? И разве, к примеру, сахарная промышленность менее чувствительна к потере привычного рынка сбыта, чем любая другая отрасль производства? Не должны ли мы таким образом прийти к выводу, что США, Англия и ее колонии, Бразилия, короче говоря, весь мир связаны с Западной Австрией так же органично, как Галиция? Если бы странам Антанты[25]25
  [Антанта – военно-политический блок держав – победительниц в Первой мировой войне Англии и Франции (изначально в него входила Российская империя). – Прим. ред.]


[Закрыть] удалось поделить известным образом Германию и Австрию, то, пожалуй, тогда спустя еще сто лет некий приверженец доктрины Реннера нашел бы, что Бранденбург и Россия, Вестфалия и Франция, Тироль и Италия «органично» связаны столетним сосуществованием.

Это верно, что многолетнее таможенное единство ведет к образованию тесных экономических связей. Изменение взаимоотношений, будь то вследствие установления новых таможенных границ, уничтожения существующих, вследствие повышения или снижения таможенных тарифов, влечет за собой, в зависимости от обстоятельств, большие сдвиги в производственных отношениях и в том, что касается сбыта. Но подобные сдвиги происходят вследствие любых других изменений условий производства; их может вызвать любое новое изобретение, любое открытие новых месторождений. Реннер считает, что выход аграрной страны из экономической зоны промышленных государств является особенно губительным, так как это уменьшает стоимость земли. Но те же самые последствия будут иметь отмена или снижение таможенных пошлин на сельскохозяйственную продукцию; не хочет ли Реннер бороться и с этим? Это верно, что с чисто экономической точки зрения нужно стремиться к максимально возможному расширению экономической зоны, т. е. зоны свободной торговли; самая большая зона – это вся обитаемая поверхность Земли. Но, как мы уже видели, и в наше время особые интересы отдельно взятых народов требуют экономической обособленности. С другой стороны, к каждому таможенному ограничению подступает принцип свободной торговли, подступает с вопросом о его правомерности; и когда-нибудь довод о свободной торговле одержит победу над всеми таможенными пошлинами, не подкрепленными соображениями национального принципа.

В полном непонимании этих фактов заключается слабость [проекта] «Средней Европы» Науманна. Небольшим народам очень трудно сохранять независимость рядом с большими народами, имеющими всемирное значение, – англосаксами, русскими и азиатами. Нет ничего более естественного для небольших народов, чем объединиться, чтобы в единстве черпать силу для сопротивления. И нет ничего более естественного, если немецкий народ, самый великий и самый одаренный из слабых народов, возьмет на себя роль лидера в подобном союзе. Но сплочению, которое представляется необходимым условием самосохранения, сегодня препятствуют два обстоятельства. Первое: вера в авторитет верховной власти, давно уже преодоленная другими народами мира, но характерная для немецкого духа и для немецкого государства[26]26
  См.: Preuft. Das deutsche Volk und die Politik. Jena, 1915.


[Закрыть]. А также то обстоятельство, что будущий союз видится немцам прежде всего как экономический союз, как таможенное и экономическое сообщество. Мадьяры, румыны, сербы, болгары и другие народы между Берлином и Багдадом не хотят и не могут отказаться от создания национальной промышленности. Они не хотят оставаться лишь аграрными странами, рынком сбыта и поставщиком сырья для немецкой индустрии. Они не хотят спокойно смотреть на то, как их избыточное население будет эмигрировать в Германию, чтобы германизироваться там в качестве рабочих немецких фабрик. Быть может, эти государства согласятся на политический союз с Германской империей, на союз «защиты и отпора», с целью сохранения своей государственной независимости, но они никогда не пойдут на образование экономического и таможенного сообщества. Они с радостью воспримут возможность расширить географию сбыта своей сельскохозяйственной продукции на территорию Германии и Австрии, но они не откажутся от мысли развивать свою национальную промышленность при постепенном вытеснении немецкого импорта.

Таможенное и экономическое единство рассматривается как фактор, удерживающий вместе отдельные части многонационального государства.

Посмотрим же вначале на отношения между Австрией и Венгрией. Два государства, совершенно не зависящие друг от друга в правовом отношении, обладающие полномочиями самостоятельно регулировать свои торгово-политические отношения с зарубежными странами, образуют единую таможенную зону. Это единство приносит пользу обеим странам. Австрийской промышленности оно открывает выгодный рынок сбыта, на котором ей не нужно бояться конкуренции более развитых промышленных государств; венгерские аграрии могут продавать свою продукцию в Австрии по ценам выше мировых на размер таможенных пошлин. Но, с другой стороны, таможенное сообщество препятствует возникновению венгерской национальной промышленности. Это делает его невыносимым для национальных чувств мадьяров. И это таможенное сообщество давно бы развалилось, если б венгерское законодательство и венгерская администрация не вели столь умело решительную борьбу против австрийского экспорта и без помощи таможни. Австрия и Венгрия находятся в таможенном и валютном сообществе, но не в экономическом сообществе, а в состоянии экономической войны. Тем самым Венгрии и без установления таможенных границ удалось создать промышленность и успешно ее защищать. Но это стало возможным лишь в ходе бесконечных трений, осложнений и споров, вызывавших крайнее недовольство с обеих сторон. Сосуществование двух государств было наихудшим из того, что можно себе представить, и это не несмотря на, а в первую очередь именно из-за таможенного союза[27]27
  [См.: Philippovich Е. von. Austrian-Hungarian Trade Policy and the New German Tariff // Economic Journal. June 1902. P. 177–181. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть].

Теперь посмотрим на то, что происходит в Австрии. По сравнению с венграми и с другими народами австрийской части империи Габсбургов (Цислейтании) интересы немцев и чехов, самых многочисленных народов Австрии, совпадают. Промышленность немецкоговорящей части Судетов более развита, чем промышленность чешскоговорящей части[28]28
  [Судеты — самая западная область Богемии, граничащая с Германией. Включена в состав новой страны Чехословакии после Первой мировой войны, несмотря на то что огромное большинство населения составляли немцы. В сентябре 1938 г. эта область была аннексирована нацистской Германией по Мюнхенскому соглашению между Германией, Великобританией, Францией и Италией. Возвращена под контроль Чехословакии после Второй мировой войны. При этом в соответствии с соглашением Союзных держав (Великобритания, СССР, США) около 3,5 млн немецкоязычных жителей были изгнаны из страны. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. Но и уровень развития последней, если сравнивать с прочими австрийскими территориями, исключительно высок. Большая часть чешской индустрии находится в руках немецких предпринимателей; но и эти предприятия вносят свой вклад в дело роста и усиления чешской нации; кроме того, чехи надеются рано или поздно славизировать руководство этих предприятий. Оба народа, живущих в Судетской области, имеют, по сравнению с другими, преимущественно аграрными, частями монархии, одинаковые национальные интересы. Для обоих любое сужение таможенной зоны австро-венгерской монархии грозит неблагоприятными последствиями; оба боятся индустриализации Венгрии или Галиции. При виде этих важных и одинаковых внешних интересов поверхностный наблюдатель теряет из вида ту ожесточенную экономическую борьбу, которая разгорается внутри. Идет борьба за каждую отрасль, за каждое предприятие, за каждое конкретное месторасположение производства. Но эта борьба ведется не из чисто экономических соображений, и не предпринимателями, озабоченными лишь рентабельностью своих предприятий. Это национальная борьба. И ведется она, в первую очередь, политиками и литераторами, всеми теми, кого Реннер презрительно называет «безэкономическими». Но за этими лидерами стоят не только те, кто надеется извлечь выгоду из ожидаемых перемен, за ними сплоченно стоит целый народ, который путем индустриализации стремится к национальному величию и национальному благосостоянию. Этой борьбе служит автономная администрация, служит на уровне края, округа и отдельных общин; ей служат могущественные национальные банковские учреждения, сберегательные кассы и товарищества, которые во всех своих делах наряду с рентабельностью учитывают национальные интересы.

На это положение дел жалуются не только немецкоговорящие австрийские предприниматели, против которых чехи ведут эту экономическую борьбу, но и каждый, кто чувствует и думает, как австриец. Именно из-за них Австрия оттесняется в конкурентной борьбе на последние позиции. Потому что если австрийская экономическая зона, и без того не слишком обширная и скудно оделенная [природой], распадется на несколько карликовых территорий, то тогда здесь не будет никакой возможности для развития специализированной промышленности. Можно сожалеть о таком положении вещей, и я не премину сказать, что и я сожалею о нем, но не имеет смысла отрицать его.

Что касается других народов, объединенных на территории австро-венгерской экономической зоны, то украинцы, румыны и словенцы находятся еще на такой низкой ступени экономического и политического развития, что не могут и помышлять о политике промышленного протекционизма. Их национально-политические устремления выражаются в желании усилить сельскохозяйственное производство. Аграрная торговая политика монархии оказывает им в этом посильную помощь. Но не вызывает сомнений, что в скором будущем эти народы предпримут попытку создания национальной промышленности. Подобные начинания наблюдаются уже сейчас.

Попытки способствовать развитию промышленности, предпринимаемые сербами и хорватами в Хорватии, Славонии, Боснии и Герцеговине, уже в наше время увенчались определенным успехом. Итальянцы же не могут проводить активную политику протекционизма, направленную на защиту национальной промышленности, из-за своей социальной обособленности в прибрежных регионах и в Далмации; здесь они принадлежат к высшим слоям городского общества и не имеют поддержки в лице низов одной с ними национальности. Итальянская часть Южного Тироля слишком мала по численности населения и обладает слишком маленькими возможностями в плане развития, чтобы проводить особую экономическую политику.

Промышленный протекционизм поляков в Галиции направлен против промышленности Западной Австрии. Полякам, в соответствии с их национальными воззрениями, каждое изделие предприятия, работающего на польской территории России или Пруссии, кажется таким же родным, как и изделие производителя, находящегося в Галиции; то, что производится вне этой территории, например в Западной Австрии, представляется полякам чужим товаром. Много лет управляющие Галицией чиновники (причем работающие не только в автономной земельной, окружной и общинной администрации, но и в находящихся в польских руках государственных учреждениях и на государственных постах) пытаются индустриализировать эту территорию. Отчасти эти попытки не направлены против западноавстрийского импорта, как, например, в производстве керосина и в деревообрабатывающей промышленности. Но в других отраслях, например в сахарной и в бумажной промышленности, цель вытеснения западноавстрийского импорта проступает очень явно.

Все народы, объединенные австро-венгерской таможенной зоной, хотят использовать предоставляемые ею возможности, чтобы приобрести в национальном плане как можно больше, а потерять как можно меньше. Каждый народ стремится к тому, чтобы сохранять это сообщество настолько, насколько оно приносит ему пользу[29]29
  Наряду с торгово-политическими соображениями немаловажную роль играют финансово-политические. Немцы, а также чехи вносят за счет более высокой налоговой нагрузки ощутимый вклад в дело финансирования администрации других областей империи.


[Закрыть].

На полях сражений Сербии и Польши немецкие австрийцы, поляки и венгры защищали общие политические интересы. В политическом смысле они необходимы друг другу. Но в вопросах национальной экономической политики их разделяет то же противоречие, которое повсюду разделяет традиционные индустриальные нации и аграрные нации, находящиеся в процессе индустриализации. Немецкие австрийцы кажутся мадьярам опасными не потому, что они угрожают их политической самостоятельности (ни у одного австрийца нет подобных мыслей), а потому, что австрийская промышленность – самый мощный конкурент венгерской промышленности.

Малые народы Средней и Восточной Европы, с их незначительной территорией и малочисленностью, раньше других будут вынуждены признать, что идеал автаркии их национальной экономики невозможно претворить в жизнь. Очень скоро они должны будут сплотиться и экономически, как когда-то они почувствовали себя вынужденными сплотиться политически. Но подобное объединение (если оно основано не на военном подчинении одних другими) имеет шанс на прочность только в том случае, если всем своим членам оно дает возможность достичь одинаковой ступени промышленного и сельскохозяйственного развития. Свободный союз различных наций, в котором существует противоречие между чрезмерной и недостаточной населенностью в описанном выше смысле, не может быть долговечным в качестве экономического и таможенного сообщества.

Отношения между Австрией и Венгрией были самыми напряженными в то время, когда содействие собственной промышленности в Венгрии только начиналось. Однако чем больше крепнет венгерская промышленность, чем меньше она должна опасаться конкуренции со стороны австрийцев, тем очевиднее будет проявляться общность интересов обеих стран в деле защиты против иностранцев.

К среднеевропейскому таможенному сообществу – простирается ли оно до Багдада или только до Орсовы – применимо сравнение не с мононациональным немецким таможенным союзом, а с пестрой австро-венгерской таможенной зоной, в которой преобладают центробежные тенденции. Тот, кто сравнивает среднеевропейскую мировую экономическую зону с экономическими зонами Англии, России и Франции, забывает, что присоединение других народов происходило там путем завоевания и подчинения, а не на добровольных началах, и что в настоящем и будущем лишь меч сможет удержать эти другие народы в составе империи.