Текст книги "Политическая экономия войны и мира"

Наши достижения не имеют себе равных и в сфере государственных финансов. Управление нашими финансами было организовано таким образом, что большая часть военных расходов была немедленно обеспечена за счет налогов и займов, чего не удалось сделать в сфере управления финансами не только нашим восточным, но и нашим западным врагам.

Мы также были вынуждены время от времени пускать в ход печатный станок для покрытия военных затрат, но мы делали это в разумных пределах. Состояние наших финансов уже сегодня несравнимо лучше, чем у наших бывших восточных врагов, и мы можем надеяться, что дальнейшее развитие приведет к тому, что это состояние улучшится еще больше, в то время как финансовое положение наших западных врагов будет продолжать ухудшаться.

Мы добьемся этого успеха – о нем позаботятся наши солдаты на фронте, наши предприниматели, крестьяне и рабочие в тылу[40]40
  [Австро-Венгрия потерпела поражение в войне. Австро-Венгерская империя официально исчезла с карты Европы в результате подписанного в сентябре 1919 г. Сен-Жерменского мирного договора, завершившего войну между Союзными державами и Австрией. Обсуждение Мизесом некоторых трудностей в сфере государственных финансов и денежного обращения, вставших перед новой Австрийской республикой, см. в сб.: Selected Writings of Ludwig von Mises. Vol. 1: Monetary and Economic Policy Problems Before, During, and After the Great War / ed. by R. M. Ebeling. Indianapolis: Liberty Fund, 2012, особенно статьи «The Austrian Currency Problem Prior to the Peace Conference» (c. 30–46) и «On the Actions to Be Taken in the Face of Progressive Currency Depreciation» (c. 47–64). Cm. также: Ebeling R. M. The Great Austrian Inflation // The Freeman: Ideas on Liberty. 2006. April. P. 2–3; Idem. The Lasting Legacies of World War I: Big Government, Paper Money, and Inflation // Economic Education Bulletin. Vol. 48. No. 11. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. При этом каждый, кто подписывается под военным займом, в меру сил вносит свой вклад в его достижение.

Америка и восстановление европейской экономики[41]41
  [Статья впервые опубликована в: Mitteilungen des Hauptverbandes der Industrie (Teplitz). VIII. Jg. Folge 1. (6 Januar 1927.) S. 5–7. Пер. с нем. И. П. Шматова. – Прим. ред.]


[Закрыть]

От редакции: некоторое время тому назад профессор Мизес представил на заседании нашего союза[42]42
  [Название журнала переводится как «Сообщения Общегерманского промышленного союза». – Прим. ред.]


[Закрыть] свои соображения о «вопросах финансовой и валютной политики»[43]43
  [Имеется в виду выступление 15 марта 1924 г., см.: Mises. Finanz-und wahrungspolitische Fragen in der Gegenwart // Mitteilungen des deutschen Hauptverbandes der Industrie (Teplitz-Schonau). Bd. 5. Nr. 12. (20. March 1924.) S. 201–209. – Прим. ред.]


[Закрыть]. 17 декабря он выступил в Общенациональном союзе австрийской промышленности с весьма интересным докладом, в начале которого он высказал мнение о том, что в решении своих проблем Европе не следует ожидать политической поддержки со стороны Америки, а затем продолжил:

С чисто экономико-политической точки зрения надежды на то, что США помогут Европе преодолеть бедственное положение, сильно преувеличены. Вплоть до последнего десятилетия прошлого века США были прежде всего поставщиками сырья и импортерами готовых изделий. На протяжении десятилетий Европа непрерывно инвестировала капитал в Соединенные Штаты. Большие финансовые вложения в основной капитал, которые позволили раскрыть весь потенциал американской экономики, имели европейское происхождение. Одно время 80 % американских железных дорог контролировались из Лондона. Хотя уже в самом конце прошлого столетия Америка начала спорадически выкупать у Европы пакеты американских ценных бумаг, вплоть до начала Мировой войны размер долговых обязательств США перед Европой, выраженный в ценных бумагах, постоянно увеличивался. Даже по самым осторожным оценкам, накануне Мировой войны речь шла о сумме свыше 5 млрд долл.[44]44
  [В долларах 2010 г. это эквивалентно примерно 109,4 млрд долл. В 1913 г. валовой внутренний продукт (ВВП) США составлял 39,1 млрд долл., или 855,8 млрд долл, в долларах 2010 г. Таким образом, долг европейским кредиторам составлял около 12,8 % ВВП. – Прим. ред. амер. изб.]


[Закрыть] Основными держателями этих долговых обязательств были Англия и капиталистические государства Запада; в их число входила даже Австрия, хотя ее доля в общем пакете финансирования была невелика. Проценты по этим обязательствам США выплачивали за счет колоссального, ежегодно возраставшего положительного сальдо своего торгового баланса, которое теперь формировалось не только за счет сырьевого экспорта, но уже в значительной степени за счет вывоза полуфабрикатов и готовых изделий фабричного производства. Рост положительного сальдо американского торгового баланса и без Мировой войны в течение нескольких лет привел бы к тому, что США погасили бы свою задолженность перед Европой, сменив амплуа страны – импортера капитала на страну-экспортера. Война невероятно ускорила это развитие. В течение считаных лет, можно сказать почти мгновенно, Америка превратилась в крупнейшего мирового банкира. На конец 1925 г. американские капиталовложения за рубежом составляли, согласно данным Министерства торговли США, 10,5 млрд долл. – по сравнению с примерно 3 млрд долл, иностранных инвестиций в США. В этой сумме, однако, не учтены межсоюзнические долговые обязательства. Сальдо международного обмена между выплачиваемыми процентами и поступлениями от вложенных средств, по данным того же источника, составляет 355 млн долл.; эту сумму, однако, следует увеличить на 160 млн долл, за счет процентов по межсоюзническим долговым обязательствам. Если добавить сюда сумму положительного сальдо торгового баланса в размере 660 млн долл, и сумму поступлений от лицензий на прокат фильмов за рубежом в размере 75 млн долл., мы получим финансовые активы в размере 1424 млн[45]45
  [Сумма указанных в тексте чисел равна 1250 млн. – Прим. ред.]


[Закрыть]. Этим доходным статьям в американском платежном балансе противостоят расходные – зарубежные траты путешествующих граждан в сумме 560 млн долл., денежные переводы мигрантов на родину в размере 310 млн долл, и некоторые другие незначительные расходные статьи в сумме 63 млн долл., т. е. в общей сложности 922 млн долл.[46]46
  [Сумма указанных в тексте чисел равна 933 млн. – Прим. ред.]


[Закрыть] Разница в размере примерно 0,5 млрд долл, покрывается за счет новых инвестиций американского капитала за рубежом, которые превышают сумму возвратных долговых платежей и стоимость американских ценных бумаг, приобретаемых иностранцами. По оценкам, в последние годы образование нового капитала в США составляло около 10 млрд долл, в год, из которых 1–2 млрд долл, могут быть использованы в качестве зарубежных инвестиций. Речь, таким образом, идет о колоссальных суммах, полностью на которые, однако, нельзя рассчитывать. Во-первых, нельзя забывать об упомянутых выше возвратных долговых платежах и американских ценных бумагах, приобретаемых иностранцами. Далее, необходимо учитывать, что ограничение иммиграции в конечном счете приведет к сокращению средств, отправляемых иммигрантами на родину: доля в этих средствах иммигрантов, которые уже долгое время проживают в США и успели создать семьи, естественно, весьма невелика, как и приезжающих в Америку на короткое время с тем, чтобы увезти заработанное назад в Европу. С ростом благосостояния Соединенных Штатов и развитием трансокеанического судоходства будет увеличиваться количество граждан страны, выезжающих за ее пределы, и тем самым сумма потраченных за рубежом денег. С другой стороны, и это, возможно, самое важное, следует ожидать, что положительное сальдо торгового баланса будет уменьшаться. Предположение о том, что американский торговый баланс в скором времени может стать пассивным, без сомнения, является преувеличением. Действительно, за первые восемь месяцев 1926 г. превышение импорта над экспортом составило 84 млн долл., однако выводы, которые делают на этом основании, представляются поспешными, о чем свидетельствует тот факт, что положительное сальдо американского торгового баланса в сентябре достигло 105 млн долл. Кстати, было бы вполне естественно, если бы как страна-кредитор США имели пассивный баланс. Ведь для должников Америки нет другого пути, кроме как платить Америке проценты и дивиденды, которые они ей должны, за счет поставок товаров. Американская экономическая политика, которая на основе жесткой системы высоких покровительственных таможенных пошлин ограничивает доступ иностранных товаров, объективно должна будет в конечном счете вступить в противоречие с инвестиционной политикой[47]47
  [В 1922 г. Конгресс США принял закон о таможенном тарифе Фордни – Маккамбера, который повысил среднюю адвалорную ставку таможенных пошлин до 38,5 % в качестве протекционистской меры, направленной против импорта иностранных товаров. Это вызвало ответные торговые ограничения против американских товаров во Франции, Испании, Италии и Германии. В 1930 г., через три года после написания этой статьи, Конгресс США принял Закон о таможенном тарифе Хоули – Смута, в соответствии с которым эффективная ставка таможенных пошлин на импорт в США выросла до 60 %, что вскоре вновь вызвало ответные действия со стороны других стран. На тариф Хоули– Смута обычно возлагают вину за усугубление Великой депрессии из-за того, что в 1930–1933 гг. объем международной торговли сократился на 30 %. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. То, что система покровительственных таможенных пошлин противоречит желанию США, которые хотели бы, чтобы их союзники платили проценты по долгам и погашали долговые обязательства, признается всеми здравомыслящими американцами.

Тем не менее в Соединенных Штатах идеи протекционизма сегодня все еще чрезвычайно популярны. Они находят своих выразителей в промышленности, которая требует защитительных пошлин для выравнивания различий в производственных издержках. Выполнение этих пожеланий в том виде, как они формулируются, сделало бы невозможным ввоз на территорию США любых товаров, поскольку по понятным причинам в США импортируют только те товары, производственные издержки у которых за рубежом ниже. То же самое относится и к требованию рабочих запретить ввоз всех тех товаров, которые производятся за границей с использованием более дешевого труда. Поскольку в том числе вследствие ограничения иммиграции уровень заработной платы в США выше, чем во всех других странах (за исключением Австралии), такая мера также была бы равнозначна созданию абсолютной запретительной системы. Осуществление требования якобы умеренного «направления» о введении «разумных» таможенных пошлин по существу также привело бы к аналогичным последствиям, поскольку под «рациональными» таможенными пошлинами, как правило, понимают такие, которые позволяют национальным товарам успешно конкурировать с зарубежными.

Даже часть фермеров перешла в лагерь сторонников протекционизма, по крайней мере те из них, которые производят продукцию, аналогичную импортируемой в США из-за границы. Большинство фермеров, однако, понимают, что им как производителям экспортной продукции протекционистские меры ничего не дадут и что им приходится нести убытки, так как иммиграционные законы приводят к удорожанию стоимости рабочей силы, а покровительственные таможенные пошлины – к росту цен на промышленные товары[48]48
  [Американские фермерские организации объясняли рост цен на многие промышленные товары, используемые в сельском хозяйстве, ослаблением иностранной конкуренции из-за таможенных ограничений импорта. Например, по их оценкам, с 1918 по 1926 г. цена 14-дюймового плуга удвоилась (с 14 до 28 долл.), цена сенокосилок выросла с 45 до 95 долл., а цена телег – с 85 до 150 долл. При этом к середине 1920-х годов значительная часть сельскохозяйственного производства в Европе оправилась от разрушений и дезорганизации Первой мировой войны либо естественным образом, либо в результате искусственного стимулирования протекционистскими мерами; как следствие, американский экспорт продовольствия в Европу значительно сократился, что уменьшило выручку американских фермеров от экспорта. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. При этом цены на сельскохозяйственные продукты сильно упали, что обернулось для фермеров серьезными потерями. Именно фермеры требуют, чтобы США предприняли шаги по санации политических отношений в Европе, чтобы укрепить покупательную способность европейских народов.

Во внутренней экономической политике США все больше утверждается мысль о том, что экономика должна контролироваться государством[49]49
  [См.: Mises. Changes in American Economic Policy (1926) // Selected Writings of Ludwig von Mises. Vol. 2: Between the Two World Wars: Monetary Disorder, Interventionism, Socialism, and the Great Depression / ed. by R. M. Ebeling. Indianapolis: Liberty Fund, 2002. P. 160–162. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. Во внешней экономической политике США, будучи страной – экспортером капитала, по понятным причинам выступают, хотя и недостаточно последовательно, против такого подхода внутри страны. Усилия, которые предпринимает Мексика, чтобы поставить производство под контроль государства, наталкиваются на решительное противодействие США. Как страна-кредитор США должны выступать против планов по национализации и экспроприации, и в случае с Мексикой это противодействие, как известно, столь усилилось, что нельзя исключать даже военные действия[50]50
  [В Конституции Мексики 1917 г. провозглашалось, что частная собственность на землю становится не правом, а привилегией, и что государство теперь имеет полномочия конфисковывать землю и распределять ее исходя из национальных интересов. Вводились ограничения на владение иностранцами землей и природными ресурсами. Кульминацией этой политики стала национализация в 1938 г. нефтяных компаний, принадлежавших американцам и другим иностранцам. См.: Mises. Mexico’s Economic Problems (1943) // Selected Writings of Ludwig von Mises. Vol. 3: The Political Economy of International Reform and Reconstruction / ed. by R. М. Ebeling. Indianapolis: Liberty Fund, 2000. P. 203–254 [cm. в наст, томе статью «Экономические проблемы Мексики», с. 297–356]. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть].

Негативный опыт, который американцы накопили в общении с недобросовестными должниками, с одной стороны, и в связи с сокращением профицита платежного баланса – с другой, может привести к тому, что в будущем США в экономическом отношении в большей мере, чем это имеет место сегодня, сконцентрируются на развитии своей собственной территории. Американская промышленность, колоссально нарастившая свои производственные мощности в ожидании того, что и на мировом рынке для сбыта изделий массового производства возникнут такие же благоприятные условия, как и в США, будет перестраиваться, и США будут меньше импортировать и меньше экспортировать – прежде всего инвестировать меньше капитала за рубежом. Противодействовать этой тенденции можно только с помощью всеобщего преодоления враждебного отношения к торговле, которое возобладало сегодня в мире, на основе устранения протекционистских барьеров и отказа всех стран-должников от принятия мер, которые, не имеет значения каким образом, могли бы нанести ущерб зарубежному капиталу, работающему внутри страны, и тем самым воспрепятствовать новым инвестициям капитала. США все же достаточно богаты, чтобы направить на экономическое строительство Европы необходимые средства. Однако в политическом, экономико-политическом и идейном отношении они не в состоянии создать для такого строительства общую политическую, экономико-политическую и идеологическую основу. Инициатива в этом направлении должна исходить от самой Европы. Было бы неправильно полагать, что США могут предложить для экономического восстановления Европы что-то иное, кроме капитала, для применения которого следует использовать открывающиеся благоприятные инвестиционные возможности.

Культ иррационального[51]51
  [Статья первоначально опубликована на венгерском языке в будапештском издании, посвященном принципам свободной торговли «Cobden» (том II, № 1, январь 1935 г.). Пер. с англ. А. А. Столярова по изданию: Selected Writings of Ludwig von Mises. Vol. 2: Between the Two World Wars: Monetry Disorder, Interventionism, Socialism, and the Grear Depression / ed. by R. M. Ebeling. Indianapolis: Liberty Fund, 2000. P. 297–301. – Прим. ред.]


[Закрыть]

I

Всякий раз, как защитники этатизма, социализма, интервенционизма и империализма начинают испытывать серьезные трудности в полемике, они неизменно прибегают к одному и тому же последнему доводу – ссылаются на иррациональную природу конечных целей человека. Они признают, что с помощью последовательной рациональной аргументации доказать несостоятельность либерализма и свободной торговли невозможно. С другой стороны, если бы дела человеческие во всем мире определялись одним только разумом, свободная торговля восторжествовала бы повсюду. Но в человеке присутствует иррациональный элемент, и нельзя понять человеческую природу с помощью одного только разума. Высшие и самые сложные способности человека неизмеримы, непостижимы, по сути не поддаются описанию, а потому недоступны для рациональной рефлексии. Утверждается, что сторонники рационалистически-утилитаристской теоретической школы рассматривают жизнь исключительно сквозь призму материальных приобретений и потерь. В отличие от этого сторонники этатизма, социализма и интервенционизма заявляют, что преданы идеям более глубоким, возвышенным и благородным.

Сторонники рационализма и утилитаризма никогда не отрицали, что люди могут руководствоваться стремлениями более возвышенными и благородными, чем простое желание жить в обществе, где человеческие потребности в здоровье, пище, крове и безопасности удовлетворяются оптимальным для физического благополучия образом. Но они не апеллируют к возвышенным чаяниям, когда рассматривают материальные нужды человека. Эти чаяния настолько выше повседневной жизни и рядовых забот, что есть лишь один способ установить связь между двумя означенными сферами: высшие чаяния с наибольшей вероятностью будут тем сильнее и разнообразнее, чем полнее удовлетворены материальные потребности. Именно в такой ситуации энергия человека освобождается от борьбы за чисто физическое выживание. Политические меры, и в особенности экономическая политика, по сути своей не способны прямо поощрять эти высшие призвания человека, но могут делать это косвенным, «негативным» образом: они не должны мешать человеку добиваться физического благополучия, которое служит необходимым условием для беспрепятственного развития духовной жизни. Лишь материалист самого крайнего толка рискнет утверждать, что удовлетворение физических потребностей может воздействовать на высшую сторону человеческого существования безусловно, непосредственно и решительно.

Сторонники рационализма и утилитаризма также никогда не отрицали, что конечные, или предельные, цели человека находятся вне сферы разума. Они не углубляются в природу и свойства этих конечных целей. Главная их задача – установить рациональными методами, какие светские институты и какой общественный порядок больше всего подойдут для реализации высших устремлений. Они считают, что лучшие задатки свободного человеческого духа вряд ли будут развиваться в условиях антисанитарии, голода, болезней, насилия и прочих спутников нищеты. Напротив, утверждают они, создание и улучшение условий для материального благополучия обеспечивает наилучшую почву, на которой могут расцвести высшие способности, присущие разумной и духовной организации человека.

Экономисты убедительно доказали, что в плане достижения высоких стандартов материального благополучия международное разделение труда и свободная торговля – более эффективные средства, чем протекционизм и автаркия. И нелепо ссылаться на иррациональное стремление к возвышенному и сокровенному ради опровержения этого неоспоримого факта[52]52
  [О концепции рациональности Мизеса, о роли разума в понимании человека, о социальном и экономическом порядке, функционировании рынка и неосуществимости как социализма, так и интервенционизма см.: Ebeling R. М. A Rational Economist in an Irrational Age: Ludwig von Mises // The Age of Economists: Adam Smith to Milton Friedman // ed. by R. M. Ebeling. Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press, 1999. P. 69—120; Ebeling R. М. Planning for Freedom: Ludwig von Mises as Political Economist and Policy Analyst // Competition or Compulsion: The Market Economy versus the New Social Engineering / ed. by R. M. Ebeling. Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press, 2001. P. 1—85. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть]. Или, может, кто-то осмелится утверждать, что, если гражданам промышленных стран Европы придется многократно переплачивать за хлеб против мировых цен, их потери будут с лихвой компенсированы благородными и возвышенными эмоциями, которые они получат взамен?

Сторонники рационалистической и утилитаристской позиции считают также, что надлежащая гигиена необходима для здоровья и постольку способствует высшим целям человека. В этом рационалисты и утилитаристы вполне согласны с почитателями иррационального, во всяком случае с европейскими адептами этого культа. Если речь зайдет о строительстве бань, можно ожидать, что обсуждение будет протекать в совершенно рациональном ключе. Поскольку общая задача ясна, конкурирующие планы будут сопоставлены на основе имеющихся факторов производства, и вряд ли кому придет в голову по трансцендентальным или иррациональным мотивам оспаривать расчеты инженеров[53]53
  [См.: Mises. Liberalism: The Classical Tradition. Irvington-on-Hudson, N.Y.: Foundation for Economic Education, [1927] 1996. P. 5–7 [Мизес. Либерализм. M.; Челябинск: Социум, 2024. С. 5–7]. – Прим. ред. амер. изд.]


[Закрыть].

Если бы все же нашлись люди, не считающие (подобно некоторым восточным аскетическим сектам) гигиену желательной целью, и нечистота имманентно стала бы благом, вот тогда возражения против строительства бань были бы понятны – вопреки всем нашим самым убедительным моральным, эстетическим и гигиеническим доводам в пользу бань. Но при этом, если некто не согласен с тем, что гигиена в принципе полезна, а санитарные условия нужно улучшать, он не должен использовать «иррациональный» аргумент в обсуждении деталей плана строительства. «Иррациональное» может присутствовать только в решении о выборе конечных целей, но никак не в полемике по поводу выбора наиболее приемлемых средств. Хочу ли я совершить самоубийство? Хочу ли прожить жизнь в полном безразличии к земным вещам, наподобие индуистского святого? Эти и им подобные вопросы выходят за рамки рационального обсуждения. Если же человек хорошо подумал и решил, напротив, вести активную жизнь в стремлении к этим возвышенным и воодушевляющим целям, ему не подобает взывать к «иррациональному», когда он пытается трезво оценить, как лучше всего обеспечить себе земные условия, необходимые в качестве средств для достижения этих целей.

Общество – великий инструмент, с помощью которого люди могут мирно и добровольно сотрудничать ради наиболее успешного удовлетворения своих материальных нужд. Общество создает предпосылки для продвижения возвышенных и благородных целей. Но лишь логическое рассуждение может ответить на вопрос, как лучше устроить общество и какие институты будут наилучшим образом способствовать достижению земных целей. Проблему следует обсуждать трезво, спокойно и объективно. Тот, кто хочет участвовать в обсуждении, не должен взывать к «иррациональному»: он обязан прямо и откровенно сказать, чего на самом деле желает. Если он желает получить более низкий уровень продуктивности при использовании имеющегося в мире запаса труда и капитала, пусть так и скажет. Если он желает видеть скудный выбор товаров и высокие цены, пусть признается и в этом. Но он не должен скрывать свои истинные намерения под искусственной маской «иррационального».

Экономическая теория способна показать, к каким последствиям неизбежно приведут таможенные барьеры, квоты, запреты и автаркия. Если вы хотите опровергнуть эти выводы – пожалуйста, но только с помощью рациональных, логических средств. Если вы на это способны, ищите изъяны в цепочке рассуждений экономистов. Если же не способны – либо по некомпетентности, либо по причине невыполнимости задачи, – тогда лучше воздержитесь и не разглагольствуйте о превосходстве «иррационального» над якобы «неполноценными» результатами «чисто» рациональных доводов экономиста.

II

Адепты «иррационального» любят рассуждать о «настрое людей» и их национальной гордости, побуждающей поддерживать отечественное производство. Народные массы, нация, говорят они, не руководствуются рациональными соображениями и вполне готовы на жертвы ради достижения своих иррациональных целей. Люди демонстрируют здоровую реакцию на доводы защитников свободной торговли: они отвергают зависимость от иностранных поставщиков и согласны купить более дорогой отечественный продукт вместо менее дорогого импортного.

Но если бы готовность потребителей добровольно платить больше за отечественные товары действительно была несомненной реальностью, таможенные барьеры, квоты на импорт и прочие ограничения были бы излишни. Отечественному производителю оставалось бы только официально засвидетельствовать, что продукт произведен внутри страны, а затем рынок сам собой защищал бы его от иностранных конкурентов. Такой механизм работал бы гораздо эффективнее, чем все ухищрения протекционистской политики. Но сам факт существования таможенных барьеров не оставляет камня на камне от патетических фантазий на тему «благородных мотивов» и «возвышенных устремлений» простого народа. И правительства, которые создают тарифные барьеры именно для защиты отечественных производителей от иностранной конкуренции, прекрасно это понимают.

Поэтому совершенно неверно, что массам присуща подсознательная склонность приобретать отечественные товары, не обращая внимания на цены. Защитник протекционизма, выступающий против сторонника свободной торговли, должен признать, что трансцендентальные соображения, на которые он ссылается, принадлежат ему самому, а вовсе не рядовым потребителям. Он должен открыто заявить, что на самом деле хочет навязать согражданам свои взгляды, идеи и планы, – если понадобится, даже с помощью государственного принуждения.

III

Если протекционист считает, что определенную часть населения желательно субсидировать за счет других, поскольку, по его мнению, адресаты субсидий больше заслуживают этого или более важны для общества, ему следует высказать свое мнение открыто и четко. Безусловно, необходимо обсуждать подобные вопросы публично. Протекционист поступит лицемерно, если будет защищать протекционистские тарифы, заявляя, что они выражают трансцендентальные чаяния масс, – тогда как на самом деле речь идет о перераспределении средств в пользу одной группы граждан за счет других.

Если та или иная группа существует не на добровольные пожертвования, а финансируется государством за счет налогов, это само по себе отнюдь не означает, что подобная практика предосудительна. Полиция, пожарные, врачи на государственной службе – общеизвестные группы людей, чья работа именно таким образом и оплачивается. Против этого никто не возражает, поскольку, по всеобщему убеждению, полиция, пожарные части, государственные больницы и т. д. – это институты, которые необходимо содержать за счет государства. И если в демократической стране граждане после публичного обсуждения вопроса придут к солидарному мнению, что сельскохозяйственное производство нужно защитить таможенными пошлинами (пусть и в ущерб потребителям), ни у кого не будет законных оснований протестовать против торговых барьеров. Если же в обществе остались люди, по-прежнему не согласные с протекционизмом и субсидиями, они могут попробовать изменить общественное мнение и перетянуть большинство на свою сторону. Все аргументы за и против протекционизма следует обсуждать рассудительно, спокойно и объективно – как и любой вопрос об оправданности использования тех или иных средств для достижения заданных целей.

Здесь нет ничего таинственного или непостижимого, нет ничего недоступного для разума, ничего такого, что требовало бы обращения к «иррациональному».