Текст книги "Приключения Алисы в Стране Чудес"

17. Там были Робин Гусь, Птица Додо, Попугайчик Лори, Орленок Эд и всякие другие удивительные существа.

– В именах этих персонажей, очевидно, содержится намек на реальных лиц. Робин Гусь – это Робинсон Дакворт; австралийский Попугайчик Лори – Лорина, старшая сестра Алисы; Орленок Эд – младшая сестра Эдит, а птица Додо – сам Кэрролл. Когда Кэрролл заикался, он произносил свое имя так: «До-До-Доджсон». Персонажи этого эпизода – участники другой экскурсии, состоявшейся 17 июня 1862 г., когда Кэрролл взял своих сестер Фэнни и Элизабет, а также тетушку Люси Латвидж («Не они ли и есть другие удивительные существа?» – спрашивает М. Гарднер) на лодочную прогулку в Нунхэм вместе с Даквортом и тремя девочками Лидделл. По дороге их застиг сильный дождь, так что все вымокли до нитки. В 1886 г., когда Кэрролл издал факсимиле рукописи «Страны Чудес», Дакворт получил от него в подарок экземпляр, на котором было написано: «Робину Гусю от Додо».

18. Вильгельм Завоеватель…

– Герцог Нормандии, в 1066 году завоевавший Англию и основавший норманскую династию английских королей. Упоминаемые здесь граф Эдвин и граф Моркар, а также архиепископ Стиганд – видные деятели Англии той поры. Р. Л. Грин, подготовивший к изданию дневники Кэрролла, обнаружил, что приводимая цитата взята из учебника истории Хэвилленда Чемпелла (1862), по которому сестры Лидделл занимались историей со своей гувернанткой мисс Прикет.

Грин полагает, что Кэрролл придал Мыши черты мисс Прикет.

Кэрролл находился в дальнем родстве с домами Эдвина и Моркара; впрочем, по мнению Грина, он вряд ли знал об этом.

19. Я хотел сказать, – обиженно проговорил Додо, – что нужно устроить бег по кругу.

– Термин «бег по кругу» (caucus race), употребляемый в этом эпизоде Кэрроллом, в Англию пришел из Соединенных Штатов и был переосмыслен англичанами; обычно он употреблялся членами одной партии в уничтожительном смысле, когда речь шла о партии противников. Возможно, Кэрролл употребил этот термин символически, имея в виду, что члены комитетов различных партий обычно заняты бессмысленной беготней, которая ни к чему не ведет.

20. И почему вы ненавидите… К и С.

– Нужно ли говорить о том, что Алиса, не желая снова обидеть Мышь, имеет в виду Кошек и Собак? Все ее поведение во время бега по кругу и распределения наград есть пример терпения и доброго внимания по отношению к «странным существам», в обществе которых она вдруг оказалась.

21. Цап-царап сказал мышке…

– Как отмечает М. Гарднер, это, возможно, самое известное «фигурное» стихотворение, написанное на английском языке (пер. Д. Орловской). Такие стихотворения (их называют также эмблемными) печатаются так, чтобы их контуры как-то связывались с содержанием. Английский поэт Теннисон однажды рассказал Кэрроллу о сочиненной им во сне поэме о феях. Поэма начиналась длинными строками, которые постепенно укорачивались; последние пятьдесят – шестьдесят строк были двусложными. (Теннисону во сне эта поэма очень понравилась, однако, проснувшись, он не мог вспомнить ни слова.) Возможно, что идея рассказа Мыши возникла под влиянием этого разговора.

22. А старая Медуза сказала своей дочери:

– Ах, дорогая, пусть это послужит тебе уроком! Нужно всегда держать себя в руках!

– Эти строки выразительно пародируют основной прием морализаторской литературы для детей того времени. Приведем в качестве примера строки из печально прославленной «Истории семейства Фэрчайлд» (том 1 – 1818, том II – 1842, том III – 1847) Мэри Марты Шервуд (1775–1851), на которой во второй половине XIX века воспитывали детей. Желая преподать детям наглядный урок о необходимости «держать себя в руках», мистер Фэрчайлд ведет их к заброшенному саду, посреди которого стоит полуразрушенный дом. «Труба на доме упала, проломив в одном или двух местах крышу; с той стороны, где обвалилась садовая ограда, стекла в окнах были разбиты. Между этим местом и лесом стояла виселица, на которой висел в цепях труп; скелет еще не обнажился, хоть труп и провисел здесь несколько лет.

На повешенном был синий камзол, чулки, туфли; вокруг шеи был повязан шелковый платок; вся одежда была еще цела; но лицо его было так страшно, что дети не могли на него смотреть.

– Батюшка, батюшка, что это? – вскричали они.

– Это виселица, – сказал мистер Фэрчайлд, – а повешенный – убийца, который сперва возненавидел, а потом убил своего брата! Когда люди воруют, их вешают, но потом снимают, убедившись, что они мертвы; если же человек совершил убийство, его вешают в железных цепях и оставляют на виселице до тех пор, пока не обнажится скелет, чтобы все, кто проходит мимо, поостереглись подобного примера.

– Ах, батюшка, уйдемте! – вскричали дети, цепляясь за отцовский камзол.

– Прежде, – сказал мистер Фэрчайлд, – я должен рассказать вам историю этого несчастного». Затем следовал пространный рассказ с вопросами, поучениями и моралью.

23. Попридержите-ка лучше язык, маменька… Не вам об этом говорить. Вы даже устрицу выведете из терпения!

– В этом крошечном эпизоде Кэрролл создает своеобразную ситуацию «наоборот», поменяв местами и функциями родителей и детей, воспитателей и воспитуемых. Прием этот позже широко использовался в детской литературе. Достаточно вспомнить заключительную главу («Мисс Апельсин и мисс Лимон») «Романа, написанного на каникулах» Ч. Диккенса (1868); книгу Ф. Энсти (1856–1934) «Vice Versa» (1882) (на русский язык книга Энсти переводилась, см.: Анстей Ф. Шиворот-навыворот. Уроки отцам. Фантастический роман. С англ. перевела 3. А. Рогозина. СПб., 1907); эпизоды повести Дж. М. Барри «Питер Пэн и Венди» (1911) (на русском вышла в переводе Н. Демуровой, стихи в переводе Д. Орловской. М., 1965) и прочие.

24. Птицы заторопились по домам. Старая Сорока начала кутаться в шаль…

А Канарейка стала кликать дрожащим голоском своих детишек…

– Этот эпизод с птицами перекликается с нравоучительной книгой Сары Триммер (1741–1810) «История малиновок» (1786), широко известной в XIX в. благодаря многочисленным переделкам. Кэрролл пародирует некоторые эпизоды этой книжки.

25. И она принялась выдумывать, как бы это могло быть…

– Критики различных школ и направлений, говоря об этой сказке Кэрролла, равно как и об «Алисе в Зазеркалье», неизменно прибегают к термину «игра».

«Философской игрой» называет «бессмысленные» стихи и неологизмы Кэрролла известный лингвист М. В. Панов в статье «О переводах на русский язык «Джаббервокки» Л. Кэрролла» (1975); «игрой в нонсенс» – английский логик Элизабет Сьюэлл в своей монографии «Сфера нонсенса» (1952). Игра действительно составляет важную часть сказки Кэрролла, игра в самом различном понимании слова. Это, во-первых, проигрывание воображаемых ситуаций, которое то и дело увлекает Алису. Она как бы видит себя в «предлагаемых обстоятельствах», представляет, что «было бы, если бы…». К числу подобных проигрываний относятся и мысли о том, что произойдет, если в нору пройдет одна голова, а тело останется позади, если она пролетит всю землю насквозь и окажется у антипатий, если будет без конца уменьшаться (гл. I), пассаж о рождественском подарке собственным ногам, о превращении в Мейбл (гл. II) или настоящее размышление о том, что будет, если кошка Дина станет давать ей поручения. Вместе с тем игра в сказке Кэрролла выступает и в другом своем обличье. Эта «игра в нонсенс», по мысли Э. Сьюэлл, – некий вид интеллектуальной деятельности (или логической системы), требующей по меньшей мере одного игрока, а также некоего количества предметов (или одного предмета), с которым можно было бы играть. Такой серией предметов в игре в нонсенс становятся слова, особенно те из них, которые представляют собой названия предметов и чисел. Игра в нонсенс состоит в отборе и организации материала в собрание неких «дискретных фишек», из которых создается ряд отвлеченных детализированных систем. В этой игре, как указывает Сьюэлл, человеческий разум осуществляет две одинаково присущие ему тенденции – тенденцию к разупорядочению и тенденцию к упорядочению действительности. В противоборстве этих двух взаимоисключающих тенденций, то одна, то другая из которых берет верх, и заключается игра в нонсенс. Смех, которым смеется при этом читатель, есть смех радости, которым смеются увлеченные игрой люди при любом на редкость удачном ходе или ударе в игре. Излюбленным приемом игры в нонсенс является игра всякими перевертышами или переверзиями. Выше отмечались переверзии объекта и субъекта (кошки – мошки), авторитета и послушания (юная Медуза и ее маменька; Алиса, следящая за мышкой по поручению кошки Дины). Не менее часты в нонсенсе случаи переверзии большого и малого, на которых строится и эта глава, и многие другие в сказке Кэрролла.

26. Вот вырасту и напишу… Да, но ведь я уже выросла… По крайней мере здесь мне расти больше некуда.

– В данном случае Кэрролл употребляет (так легко и естественно, что поначалу и не заметить) излюбленный нонсенсом прием реализации метафоры (его порой называют двойной актуализацией). «Вот вырасту и напишу», – говорит вначале Алиса, употребляя глагол «вырасту» метафорически. Во второй части фразы этот же глагол «реализуется», т. е. понимается реально или даже буквально, создавая тем самым иронический эффект. Тот же прием находим в сцене суда (гл. XI), когда Король подвергает кухарку «перекрестному» допросу, а также в «подавлении» морских свинок.

27. Яблочки копаю, ваша честь!

Садовник, который зовется у Кэрролла Патриком (Пэт – распространенное сокращение), судя по всему, ирландец. Об этом свидетельствует и его имя (Св. Патрик – покровитель Ирландии; вот почему среди ирландцев это имя так популярно), и его своеобразная манера говорить.

Исследователи отмечают, что эта шутка, возможно, имеет французское происхождение (картофель по-французски, т. е. «земляные яблоки» в буквальном переводе). Впрочем, «яблочки копаю» можно понимать и как часть все той же игры в нонсенс (переверзия верха и низа).

28. Дубина, какая ж это рука?

– Весь диалог далее свидетельствует о незаурядном драматическом даровании Кэрролла. Персонажи этой небольшой сценки говорят сочно, звучно, каждый в своем духе. Диалог до крайности подвижен, действенен, сценичен. Заметим, кстати, что вся сказка Кэрролла, за исключением, пожалуй, самого начала, при внимательном рассмотрении распадается на ряд драматических сцен и диалогов, прозаические связки к которым либо вводят новых действующих лиц, либо дают краткое, в несколько строк, описание места действия.

29. Если я съем пирожок, со мной обязательно что-то случится…

– Здесь, как и в ряде других случаев, Кэрролл использует традиционные приемы фольклорной сказки. Пирожок, равно как и другие съедобные или несъедобные предметы или напитки, в соответствии с классификацией В. Я. Проппа («Морфология сказки», 1928) относится к разряду тех «волшебных средств или помощников», которые должны помочь герою преодолеть «антагониста» или «вредителя». Отметим, что Кэрролл использует приемы народной волшебной сказки, однако применяет к ним тот же принцип игры в нонсенс, как и во многих других случаях, что ведет не только к ослаблению приема, но зачастую и к полному его переиначиванию.

30. Гигантский щенок…

– Здесь снова мы имеем дело с переверзией большого и малого. Однако смех, естественно, возникает не тогда, когда мы узнаем о самом факте встречи маленькой Алисы с огромным щенком, а тогда, когда испуганная Алиса пытается восстановить нарушенное равновесие и заискивающе обращается к щенку: «Бедненький, маленький!» Другими словами, эффект нонсенса в данном случае не ограничивается одним лишь фактом переверзии большого и малого (такое не раз случалось и в народных сказках и стало достаточно привычным). Он усиливается (а потому и становится особенно эффектным) попыткой Алисы к обратной переверзии (называние огромного, как ломовая лошадь, щенка «бедненьким» и «маленьким»), столь явно не соответствующей действительности.

31. Значит, по-твоему, ты изменилась?

– Да, сударыня, – отвечала Алиса, – и это очень грустно. Все время меняюсь и ничего не помню.

– По мнению английского философа П. Хита («Алиса для философа», 1974), Гусеница придерживается взгляда Локка на неизменность личности, которая, прежде всего, выражается в устойчивости памяти. Личность осознает себя как таковую, поскольку помнит собственное прошлое и способна оживлять в памяти личный опыт.

32. Папа Вильям, – сказал любопытный малыш…

– «Папа Вильям» (пер. С. Маршака) пародирует давно забытое нравоучительное стихотворение Роберта Саути (1774–1843) «Радости старика и как он их приобрел». Приведем начальные строфы этого стихотворения в переводе Д. Орловской.

 
«Папа Вильям, – сказал любознательный сын, —
Голова твоя вся поседела.
Но здоров ты и крепок, дожив до седин,
Как ты думаешь, в чем же тут дело?»
 
 
«В ранней юности, – старец промолвил в ответ, —
Знал я: наша весна быстротечна.
И берег я здоровье с младенческих лет,
Не растрачивал силы беспечно».
 

В наши дни «Папа Вильям» Кэрролла послужил образцом для переведенного О. Седаковой стихотворения «Льюис Кэрролл» известной английской писательницы Элинор Фарджон (1881–1965).

 
«Мистер Доджсон, – сказал любопытный малыш, —
Я на лбу твоем вижу морщины.
Но так остро и весело ты говоришь!
В чем же дело? Открой мне причину».
 
 
«В ранней юности, – Доджсон ему отвечал, —
Математиком был я, признаюсь,
Чтобы разум мой робким, как Кролик, не стал,
Или буйным, как Мартовский Заяц».
 
 
«Ты мудрец, Льюис Кэрролл, – продолжил малыш, —
В древнем колледже ты обитаешь.
Но, коль разум твой ясен, как ты говоришь, —
Ты, должно быть, истории знаешь?»
 
 
«В ранней юности, – Кэрролл ответил ему, —
Согласился я с этим, не споря,
Чтоб свободно и весело было уму.
Так послушайте пару историй».
 

33. И куда девались мои плечи? Бедные мои ручки, где вы?

– Последующий эпизод развивает тот же прием отчуждения различных частей тела, о котором говорилось выше в связи с ногами Алисы. Прием этот осложняется способностью Алисы наподобие змеи изгибать шею «изящным зигзагом» и пр.

34. Корни деревьев, речные берега, кусты, – продолжала Горлица, не слушая. – Ох, эти змеи! На них не угодишь!

– Здесь мы также имеем дело с характерной для нонсенса переверзией, однако она подана не столь прямо, как переверзия верха и низа, большого и малого и пр. «На них не угодишь», – говорит о змеях Горлица, имея в виду, конечно, противоположный результат, ведь она хочет не угождать змеям, а избавиться от них.

35. – Девочки, знаете, тоже едят яйца.

– Не может быть, – сказала Горлица. – Но если это так, тогда они тоже змеи!

– При всей фантастичности этого умозаключения в нем есть и логический элемент. Английский философ Питер Хит замечает по этому поводу: «Довод, достойный этих птиц, известных своей безмозглостью; он часто цитируется в книгах по логике как пример ошибочности аргументации, основанной на нераспределенности среднего. Из того, что и маленькие девочки, и змеи едят яйца, не следует, что два эти класса имеют общие члены. С другой стороны, из того, что „Если нечто – змея, оно ест яйца” и „Маленькие девочки едят яйца”, не следует, что „Маленькие девочки суть змеи”».

Здесь хотелось бы добавить: не следует ли и этот отрывок включить в ту игру в нонсенс, в которую с такой неистощимой изобретательностью играет Кэрролл? И не становится ли эта игра еще увлекательнее оттого, что в нее втягивается все больше и больше самых разнообразных элементов (логика, математика и пр.)?

36. «Не знаю, кто там живет, – подумала Алиса, – но в таком виде мне туда нельзя идти – перепугаю их до смерти!»

Она принялась за гриб и не подходила к дому до тех пор, пока не уменьшилась до девяти дюймов.

– Выше уже приводились слова Кэрролла о его героине, внимательной по отношению и к Королям, и к Гусеницам. В последующем эпизоде этот замысел находит свое яркое воплощение. В этой связи нельзя не вспомнить известного английского поэта Уинстона Хью Одена (1907–1973), который в статье «Сегодняшнему «миру чудес» нужна Алиса», написанной к столетию знаменитого пикника, где Кэрролл впервые рассказал свою сказку, спрашивает: «Можно ли считать Алису тем идеалом, к которому должен стремиться любой человек?» И отвечает: «Я склонен ответить на этот вопрос утвердительно. Одиннадцатилетняя девочка (или двенадцатилетний мальчик) из хорошей семьи – то есть из такой семьи, где их окружали любовью, но вместе с тем достаточно приучали к определенной дисциплине, где к интеллектуальной жизни относились достаточно, но не излишне серьезно, – может быть замечательным существом».

37. Это Чеширский Кот – вот почему!

– Во времена Кэрролла, как отмечает М. Гарднер, часто говорили об улыбке чеширского кота. Происхождение этой поговорки неизвестно. Существуют, однако, две теории, пытающиеся ее объяснить. Согласно первой из них, в графстве Чешир (где родился Кэрролл) доморощенные маляры нередко рисовали ухмыляющихся львов над дверьми таверн, а так как львов они никогда не видели, те весьма походили на котов. Согласно второй, чеширскими сырам придавали одно время форму улыбающихся котов.

38. Лупите своего сынка…

– Это стихотворение (пер Д. Орловской) пародирует строки, приписываемые одними исследователями Дж. У. Лэнгфорду, а другими – Дэвиду Бейсу, версификатору из Филадельфии.

 
Любите! Истина вела —
Любовью, а не страхом.
Любите! – Добрые дела
Не обратятся прахом.
Любите малое дитя
С терпеньем и вниманьем,—
Как знать?
Оно у нас в гостях
И близится прощанье…
 
 
(Пер. О. Седаковой)
 

39. Вот что, мой милый, – сказала Алиса серьезно, – если ты собираешься превратиться в поросенка, я с тобой больше знаться не стану. Так что смотри!

– Этот эпизод с постепенным превращением младенца в поросенка приводится В. Трениным (1904–1941) как пример «реализованной» метафоры (см. «Детская литература». 1939. № 4). Тренин пишет: «Некоторые эпизоды «Алисы» строятся на реализации метафоры. Герцогиня, в дом которой забрела Алиса, называет своего ребенка поросенком. Она дает Алисе понянчить его, на руках у Алисы ребенок начинает хрюкать, а затем превращается в настоящего поросенка и быстро убегает от нее». Это простейший случай реализации метафоры, на этом приеме построено многое в обеих сказках. Так, к примеру, герои Безумного чаепития реализуют свои имена. Ниже мы укажем на некоторые другие, более сложные случаи реализации метафоры.

40. Вон там… живет Болванщик. А там… Мартовский Заяц. Все равно, к кому ты пойдешь. Оба не в своем уме.

– Кэрролл использует здесь старые английские поговорки: «Безумен как шляпник», «Безумен как мартовский заяц». М. Гарднер отмечает, что обе эти поговорки имеют реальное основание. Профессиональной болезнью шляпников в XIX в. все еще было ртутное отравление – его вызывала ртуть, до недавнего времени используемая при обработке фетра, что нередко вело к судорогам и различным психическим расстройствам. Вторая из пословиц имеет в виду, конечно, безумные прыжки зайцев-самцов в марте, в период спаривания. Назвав по-русски шляпника Болванщиком, мы старались передать в переводе особый характер этого персонажа. За неимением в русском фольклоре безумцев, мы попробовали сблизить их героев с традиционными дураками.

41. Ничего не поделаешь, – заметил Кот. – Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я.

– М. Гарднер цитирует в этой связи запись, сделанную Кэрроллом в дневнике 9 февраля 1856 г.: «Вопрос: когда мы видим сон и пытаемся проснуться, не говорим ли мы и не поступаем ли так, что в реальной жизни нас сочли бы за безумцев?

Нередко мы видим сны и не подозреваем при этом, что все это происходит в реальности. «У сна свой мир», часто он так же похож на жизнь, как реальность». В этой связи М. Гарднер предлагает вспомнить известный диалог Платона «Теэтет»:

«Сократ. Не подразумеваешь ли ты здесь известного спора о сне и яви?

Теэтет. Какого такого спора?

Сократ. Я думаю, что слышал упоминания о нем, когда задавался вопрос, можно ли доказать, что мы вот в это мгновение спим и все, что воображаем, видим во сне, или же мы бодрствуем и разговариваем друг с другом наяву.

Теэтет. В самом деле, Сократ, трудно найти здесь какие-либо доказательства: ведь одно повторяет другое, как антистрофа строфу. Ничто не мешает нам принять наш теперешний разговор за сон, и, даже когда во сне нам кажется, что мы видим сны, получается нелепое сходство этого с происходящим наяву.

Сократ. Ты видишь, что спорить не так уж трудно, тем более что спорно уже то, сон это или явь, а поскольку мы спим и бодрствуем равное время, в нашей душе все-гда происходит борьба: мнения каждого из двух состояний одинаково притязают на искренность, так что в течение равного времени мы то называем существующим одно, то другое и упорствуем в обоих случаях одинаково.

Теэтет. Именно так и происходит».

42. Видала я котов без улыбок, но улыбка без кота!

– М. Гарднер пишет: «Выражение «улыбка без кота» представляет собой неплохое описание чистой математики. Хотя математические теоремы часто могут быть успешно приложены к описанию внешнего мира, сами теоремы суть абстракции гения, принадлежащие другому царству, «далекому от человеческих страстей», как заметил однажды Бертран Рассел, «далекому даже от жалких фактов, заимствуемых у Природы… [они принадлежат] упорядоченному космосу, где чистая мысль может существовать естественно, словно в своем родном доме, и где человек, по крайней мере, человек, наделенный благородными порывами, может укрыться от унылого изгнания реальности».

43. Около дома под деревом стоял накрытый стол, а за столом пили чай Болванщик и Мартовский Заяц.

– М. Гарднер полагает, что, работая над Болванщиком, Тенниел воспользовался предложением Кэрролла взять за образец некоего Теофилиуса Картера, чудаковатого торговца мебелью, жившего неподалеку от Оксфорда. «Его прозвали Безумным Шляпником – отчасти из-за того, что он всегда носил цилиндр, отчасти из-за его эксцентричных идей. Изобретенная им «кровать-будильник», которая будила спящего, выбрасывая его в нужную минуту на пол (она выставлялась в Хрустальном дворце на Всемирной выставке в 1851 г.), помогает понять, почему Болванщика у Кэрролла так волнует мысль о времени и о том, чтобы разбудить Мышь Соню. Нельзя не отметить также, что и в этом эпизоде много предметов, напоминающих о профессии Картера (стол, кресло, конторка)…»

Известный американский ученый Норберт Винер писал в главе 14 своей автобиографии: «Бертрана Рассела можно описать одним единственным способом, а именно – сказав, что он вылитый Шляпник. Рисунок Тенниела свидетельствует чуть ли не о прови́дении». Винер указывает далее, что философы Дж. М. Э. Мак Таггарт и Дж. Э. Мур, коллеги Рассела по Кембриджу, чрезвычайно походили на Мышь Соню и Мартовского Зайца. Всех троих в Кэмбридже называли «Троица Безумного Чаепития».

44. …между ними крепко спала Мышь Соня.

– Английская мышь-соня – живущий на дереве грызун, больше напоминающий маленькую белку, чем мышь. Зимой эти животные впадают в спячку. В отличие от белки, эти мыши – животные ночные, так что даже в мае (то есть в месяц приключений Алисы) они спят днем. Прототипом Сони, возможно, был ручной зверек-вомбат английского поэта Данте Габриэля Россетти (1828–1882), имевший обыкновение спать у него на столе. Кэрролл знал семейство Россетти и порой навещал их.

45. Чем ворон похож на конторку?

– Знаменитая загадка Болванщика вызвала споры во времена Кэрролла. В предисловии к изданию 1896 г. он писал: «Меня так часто спрашивали о том, можно ли найти ответ на загадку Болванщика, что мне следует, пожалуй, запечатлеть здесь вариант, который мог бы, как мне кажется, быть достаточно приемлемым, а именно: «С помощью того и другого можно давать ответы, хоть и плоские; к ним невозможно подойти не с той стороны». Впрочем, это мне пришло уже в голову позже, загадка поначалу не имела отгадки».

46. Какое сегодня число? Алиса подумала и ответила:

– Четвертое.

– Ответ Алисы позволил, как отмечает Гарднер, определить дату приключений Алисы в Стране Чудес. «Если принять во внимание, что в предыдущей главе устанавливается месяц (май), то число тем самым будет 4 мая. Это был день рождения Алисы (она родилась в 1852 г.). Когда Кэрролл впервые рассказал Алисе сказку, ей было десять лет, однако, судя по всему, героине сказки около семи лет. На последней странице рукописи «Приключений Алисы под землей», которую писатель подарил Алисе, он приклеил ее фотографию, снятую им в 1859 г., когда ей было семь лет».

А. Л. Тейлор в своей книге «Белый рыцарь» отмечает, что 4 мая 1862 г. разница между лунным и солнечным месяцами была ровно два дня. Это позволяет, по его мнению, предположить, что часы Болванщика показывают лунное время, и объясняет его слова: «Отстали на два дня». Если Страна Чудес находится где-то недалеко от центра земли, отмечает Тейлор, положение солнца безразлично для определения времени, однако фазы луны останутся неизменными. В пользу этого предположения говорит также связь между словами «лунный» и «лунатик», «безумец»; однако трудно все же поверить, что Кэрролл имел все это в виду при написании сказки.

47. Какие смешные часы! – заметила она. – Они показывают число, а не час!

– Проблема времени с юных лет волновала Кэрролла. Среди его логических задач находим рассуждение о том, что остановившиеся часы вернее, чем те, которые отстают на минуту в день. Первые показывают точное время дважды в сутки, в то время как вторые – лишь раз в два года. «Возможно, – продолжает Кэрролл, – ты спросишь: «Как же мне все-таки узнать, что сейчас – восемь часов? Ведь по моим часам я этого не узнаю. Терпение! Ты знаешь: когда наступит восемь часов, твои часы будут верны. Прекрасно! Значит, ты должен держаться следующего правила: гляди, не отрываясь, на свои часы; как только они покажут правильное время, настанет восемь» (см. «Трудность вторая» в книге: Л. Кэрролл. История с узелками. Пер. с англ. Ю. Данилова. М., 1973. c. 367).

48. Ты мигаешь, филин мой!

– Песня Болванщика пародирует первую строфу известного стихотворения «Звезда» английской поэтессы Джейн Тейлор (1783–1824). И то и другое стихотворение переведены О. Седаковой.

 
Ты мигай, звезда ночная!
Где ты, кто ты – я не знаю.
Высоко ты надо мной,
Как алмаз во тьме ночной.
 
 
Только солнышко зайдет,
Тьма на землю упадет, —
Ты появишься, сияя.
Так мигай, звезда ночная!
 
 
Тот, кто ночь в пути проводит,
Знаю, глаз с тебя не сводит:
Он бы сбился и пропал,
Если б свет твой не сиял.
 
 
В темном небе ты не спишь,
Ты в окно ко мне глядишь,
Бодрых глаз не закрываешь,
Видно, солнце поджидаешь.
 
 
Эти ясные лучи
Светят путнику в ночи.
Кто ты, где ты – я не знаю,
Но мигай, звезда ночная!
 

49. И на часах все шесть да шесть…

– Поэтому здесь и накрыто к чаю?

– В доме Лидделлов чай подавали в шесть часов, когда дети ужинали.

50. Жили-были три сестрички, – быстро начала Соня. – Звали их Элси, Лэси и Тилли…

– Три сестрички – это Алиса и две ее сестры. Элси – так произносятся инициалы Лорины Шарлотты по-английски (L.C., то есть Lorina Charlotte), Тилли – сокращенное от Матильды, шуточное имя, присвоенное в семействе Лидделлов Эдит; а Лэси (Lacie) не что иное, как анаграмма имени Алисы (Alice).

51. А еще они рисовали… всякую всячину… все, что начинается на М.

– П. Хит подчеркивает, что, конечно, не сами предметы (или понятия) начинаются на М, а только слова, которые их обозначают. Перечень, следующий далее, – «мышеловка, месяц, мысли, множество» – представляет собою причудливую смесь конкретных предметов и абстракций, а поскольку все члены этого ряда должны быть нарисованы, неизбежно происходит реификация (то есть овеществление) абстракций.

52. Оглянувшись в последний раз, она увидела, что они засовывают Соню в чайник.

– Этот «безумный» эпизод имеет, как и некоторые другие, реальную основу. Р. Л. Грин, прокомментировавший классическое Оксфордское издание обеих сказок Кэрролла в серии «Английский роман» (первое издание – 1971 г.; второе – 1976 г.), отмечает, что дети в викторианских семьях нередко держали этих мышей дома наряду с морскими свинками и прочими домашними любимцами. В этих случаях гнездом им зачастую служил старый чайник.

53. …и снова оказалась в длинном зале возле стеклянного столика.

– После долгих странствий и трансформаций Алиса попадает наконец в чудесный сад. В традиционной сказке здесь должен был бы наступить конец ее странствиям, однако у Кэрролла еще многое впереди. Вместе с тем дверца в одном из деревьев, ведущая снова в длинный зал, где стоит стеклянный столик, заставляет нас задуматься о топографии Страны Чудес, где отдельные локальные «выгородки» (употребим здесь театральный термин) не складываются в единое, длящееся пространство, но остаются дискретными, определяемыми лишь странствиями героини. Они следуют одна за другой, чередуясь с ничем не заполненными пустотами, вписываются друг в друга (подземный зал – лес – дверца в дереве – снова зал), пульсируют, то расширяясь, то сжимаясь, в зависимости от изменений, происходящих с самой героиней.

54. Впереди выступали десять солдат с пиками в руках…

– С началом главы VIII мы попадаем в карточное царство, где правят Червонный Король и Королева. В описании торжественного шествия Кэрролл обыгрывает названия карточных мастей: солдаты у него шагают с пиками в руках, у придворных одежды расшиты крестами, на одеждах милых крошек вышиты червонным золотом сердечки.

55. Они лежали лицом вниз, а так как рубашки у всех в колоде были одинаковые…

– В этой сцене реализуется карточный термин «рубашки».

56. Королева побагровела от ярости и, сверкнув, словно дикий зверь, на нее глазами, завопила во весь голос…

– В статье «Алиса на сцене», которая цитировалась выше, Кэрролл писал: «Я представлял себе Королеву Червей неким воплощением безудержной страсти – нелепой и бессмысленной ярости».

57. Алиса подумала, что в жизни не видала такой странной площадки для игры в крокет…

– Здесь, возможно, слышатся отзвуки изобретенной Кэрроллом игры, которую он назвал «Крокетный замок». Правила этой игры, весьма сложные, были опубликованы в 1863 г. отдельной брошюрой. Кэрролл часто играл в «Крокетный замок» с сестрами Лидделл.

58. Кот, очевидно, решил, что головы вполне достаточно, и дальше возникать не стал.

– Здесь, как и в некоторых начальных эпизодах, Кэрролл использует прием отчуждения, дробя его на все меньшие единицы, которыми он с наслаждением играет. Отчуждается не только голова кота, но и рот, и уши, и даже улыбка!

59. Коту на короля смотреть не возбраняется…

– Старинная английская пословица, означающая, что есть вещи, которые люди низкого сословия могут делать в присутствии высших.