Текст книги "Приключения Алисы в Стране Чудес"

60. Завидев Алису, все трое бросились к ней, чтобы она разрешила их спор.

– Затем следует псевдологическое разбирательство, где двое из участников – Король и палач – излагают свои доводы. Юмор ситуации усиливается и тем, что палач говорит простонародно, а Королева как всегда выступает, как говорили в XVIII в., «в своем гуморе» (т. е. «юморе», «характере»).

61. От перца, верно, и начинают всем перечить… От уксуса – куксятся, от горчицы – огорчаются, от лука – лукавят, от вина – винятся, а от сдобы – добреют.

– Этот новый закон, открытый Алисой, построен, как нетрудно догадаться, на все том же приеме реализации метафоры. На этот раз Кэрролл реализует свойства различных приправ. В переводе для усиления эффекта используется также корневая игра.

62. Как это нет! – возразила Герцогиня. – Во всем есть своя мораль, дитя, нужно только уметь ее найти!

– В этом эпизоде и в последующих моралях Герцогини Кэрролл пародирует многочисленные дидактические издания для детей и юношества, популярные в викторианской Англии.

63. «Любовь, любовь, ты движешь миром…»

– Последняя строка Дантова «Рая» («безусловно, заимствованная из какого-то второсортного перевода», – замечает П. Хит). В переводе М. Лозинского она звучит так: «Любовь, что движет солнце и светила». (Песнь XXXIII, 145.)

64. А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное – не соваться в чужие дела, – шепнула Алиса.

– Алиса вспоминает здесь, конечно, слова самой Герцогини.

65. Черепаха Квази

– В нашем переводе – попытка найти русскую параллель английскому персонажу Кэрролла, названному Mock-Turtle. Давая своему герою это имя, Кэрролл исходил из шутливой этимологии: Mock-Turtle – это животное, из которого делают mock-turtle soup (популярный в середине прошлого века суп, имитирующий суп из зеленой морской черепахи и обычно приготовляемый из телятины). Так как все эти реалии слишком далеки от нас и непонятны – без специальных пояснений – даже сегодняшним англичанам, мы сочли возможным назвать этого героя по-русски Черепахой Квази. Он отвечает трем необходимым условиям, характеризующим персонаж Кэрролла: 1) это существо мужского рода; 2) он живет в воде; 3) он столь же знаком нам, как Mock-Turtle викторианцам. Подробнее об этой и других трудностях перевода см. наши статьи в сб.: Мастерство перевода. 1970. М., 1970, а также в итоговом издании Кэрролла (М.: АСТ, 2017).

66. Грифон

– Как известно, в средние века грифон символизировал союз Бога и человека во Христе. Однако у Кэрролла, по мнению М. Гарднера, Грифон и его приятель представляют собою «шарж на сентиментальных выпускников Оксфорда, в которых там никогда не было недостатка».

67. Французский, музыка и стирка дополнительно.

– Эта фраза во времена Кэрролла нередко стояла на школьных счетах, присылаемых родителям учеников. Она означала, что за уроки французского и музыки, равно как и за стирку белья в школе, взималась дополнительная плата.

68. Сначала мы, как полагается, чихали и пищали… А потом принялись за четыре действия арифметики: скольжение, причитание, умиление и изнеможение.

– Нужно ли говорить о том, что здесь пародируются распространенные школьные шутки? «Чихали и пищали» – это, конечно, читали и писали, а «скольжение, причитание, умиление и изнеможение» – это соответственно сложение, вычитание, деление, умножение. Последующие нонсенсы – грязнописание, мать-и-мачеха и пр. – строятся по тому же фонетическому принципу.

69. А как все займем, так и кончим.

– В этимологии занятий Кэрролл использует все тот же принцип реализации метафоры, однако усложняет его тем, что придает этой метафоре совершенно неожиданное и далекое от традиционного значение.

70. Кадриль

– Бальный танец в пяти фигурах, который был моден в то время, когда Кэрролл писал свою сказку. Дети ректора Лидделла обучались кадрили со специальным учителем.

В письме к одной девочке Кэрролл так описывал собственную манеру танцевать: «Что до танцев, моя дорогая, то я никогда не танцую, если мне не разрешают следовать своей особой манере. Пытаться описать ее бесполезно – это надо видеть собственными глазами. В последний раз я испробовал ее в одном доме – так там провалился пол. Конечно, он был жидковат: балки там были всего шесть дюймов толщиной, их и балками-то не назовешь! Тут нужны бы каменные арки: если уж танцевать, особенно моим специальным способом, меньшим не обойтись. Случалось тебе видеть в Зоологическом саду, как Гиппопотам с Носорогом пытаются танцевать менуэт? Это очень трогательное зрелище».

71. Говорит треска улитке: «Побыстрей, дружок, иди!»…

– В этой песенке (пер. С. Маршака) Кэрролл использует размер и первую строку стихотворения английской писательницы Мэри Хауитт (1799–1888), которая в свою очередь использовала старую песню. Стихотворение Хауитт (пер. О. Седаковой) начиналось так:

 
Говорила паучиха: заходи, дружок, ко мне!
Ты других таких покоев не увидишь и во сне!
Эта лесенка витая прямо в комнаты ведет.
Знаешь, сколько тут сюрпризов дорогого гостя ждет!
«Ну уж нет, – сказала муха, – и напрасно ты зовешь:
Эта лесенка такая —
если вверх по ней взойдешь,
вниз уже не попадешь».
 

В первоначальном варианте сказки Кэрролла Черепаха Квази пел иную песню:

 
А ну, на дно со мной спеши —
Там так омары хороши,
И спляшут с нами от души,
Треска моя, голубка!
 
 
Припев
 
 
Треска, и прямо, и бочком,
Мигни глазком, махни хвостом
Есть много рыб – но нет милей
Трески, моей голубки.
 

Здесь Кэрролл пародирует негритянскую песню (пер. О. Седаковой), припев которой начинается так:

 
Эй, Сэлли, прямо и бочком!
Эй, Сэлли, топни каблучком!
 

В дневнике Кэрролла есть запись от 3 июля 1862 г. (канун знаменитой лодочной прогулки по Темзе), в которой говорится, что как-то в дождливый день сестры Лидделл «очень выразительно» пропели эту песню.

72. Хвост во рту…

– «Когда я это писал, – признавался Кэрролл, – я думал, что это действительно так; однако позже мне сказали, что рыботорговцы пропускают хвост через глазное отверстие, а вовсе не засовывают его в рот».

73. Это голос Омара…

– Первая фраза в этом стихотворении, отмечает М. Гарднер, вызывала в памяти викторианских читателей библейское выражение «голос горлицы» (Песнь Песней, II, 12; «Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей»). На деле, однако, «Голос Омара» (пер. Д. Орловской) пародирует унылое стихотворение Исаака Уоттса «Лентяй» (пер. О. Седаковой), которое, конечно, хорошо знали читатели Кэрролла.

 
Это голос лентяя. Вот он застонал:
Ах, зачем меня будят! Я спал бы да спал.
Как скрипучие двери на петлях тугих,
Он кряхтя повернулся в перинах своих.
 
 
Ах, еще полежать да еще подремать!
Так привык он и дни, и недели терять.
А как встанет – по дому шатается он,
И плюет в потолок, и считает ворон.
 
 
Шел я садом его и грустя наблюдал:
Лопухом и крапивою сад зарастал,
И одежда на нем превратилась в тряпье,
И до нитки он прожил наследство свое.
 
 
Я его навестил: я увидеть хотел,
Что он взялся за дело, что он поумнел.
Но рассказывал он, как поел, как поспал,
А молиться не думал и книг не читал.
 
 
И сказал я душе: о, печальный урок!
Ведь таким же, как этот, я сделаться мог.
Но друзья помогли мне беды избежать —
Приучили трудиться и книги читать.
 

В 1886 г. Кэрролл дописал последние четыре строки стихотворения, значительно изменив в то же время вторую строфу. В этом виде она и появляется во всех последующих изданиях «Алисы».

Некий викарий из Эссекса, как ни трудно сейчас в это поверить, прислал письмо в «Сент-Джеймз Газетт», в котором обвинял Кэрролла в богохульстве – из-за библейской аллюзии в первой строке стихотворения.

74. – Спой ей «Еду вечернюю», старина.

– Следует ли напоминать о том, что «Еда вечерняя» (пер. О. Седаковой) в настоящем переводе, героем которого выступает Черепаха Квази, заменяет собою песню про Mock-turtle soup оригинала?

75. Раз в парике, значит, судья.

– Умозаключение Алисы представляет собой типичный, хоть и не столь явный пример нонсенса, основанного на переверзии причины и следствия. Не оттого, конечно, Король – судья, что в парике, а оттого он в парике, что судья.

76. Что это они пишут? – шепотом спросила Алиса у Грифона. – Ведь суд еще не начался…

– Алиса, хоть она и гордится тем, что знает такое трудное слово, как присяжные, в самом судопроизводстве разбирается мало. В обязанности присяжных, как известно, вовсе не входит запись свидетельских показаний. Это дело секретарей; присяжные же должны выслушать свидетельские показания обеих сторон и, удалившись на заседание, на котором никто другой не имеет права присутствовать, принять решение о виновности или невиновности подсудимого. Судья затем выносит приговор на основе заключения присяжных. Вся эта процедура настолько хорошо известна в Англии и других англоязычных странах, что нарушение ее в сказке Кэрролла производит дополнительный эффект нонсенса.

77. Дама Червей напекла кренделей…

– Этот стишок (пер. О. Седаковой) заимствован из фольклора. Он, очевидно, очень старый. Уже в 1782 г. его использовали в политической сатире; а английский романтик Чарльз Лэм (1775–1834) назвал одну из своих детских книжек «Король и дама червей» (1805). Кэрролл вставил этот стишок в свою сказку без изменений, построив две последние главы на оригинальной сюжетной разработке хорошо знакомой его читателям темы. Стишок имел и вторую строфу, которая в тексте Кэрролла не приводится.

 
Король Червей, пожелав кренделей,
Валета бил и трепал.
Валет Червей отдал семь кренделей
И с тех пор больше не крал.
 

78. – Четырнадцатого марта, кажись.

– Пятнадцатого, – бросил Мартовский Заяц.

– Шестнадцатого, – пробормотала Соня.

– Вспомним, что часы у Болванщика отстают на два дня (см. главу VII).

79. Подать сюда список тех, кто пел на последнем концерте!

– Имеется в виду эпизод из главы VII, где Болванщик рассказывает о том, как он пел, чтобы как-то убить Время.

80. … а я все думал про филина над нами, он как поднос под небесами…

– Бедняга Болванщик вспоминает песенку, которую он должен был петь на концерте у Королевы («Ты мигаешь, филин мой!» и т. д. – см. главу VII «Безумное чаепитие»).

81. Тут одна из морских свинок громко зааплодировала и была подавлена.

– В последующем объяснении слова «подавлена» Кэрролл снова реализует привычное метафорическое значение этого слова, придав ему неожиданно реальный (и даже буквальный) смысл.

82. Ты свободен – сказал Король Болванщику… – И отрубите ему там на улице голову, – прибавила Королева…

– Великолепный пример нонсенса, распространяющего свою игру на традиционные стилистические приемы. За кульминацией («Ты свободен!») должна бы следовать медленная и плавная разрядка, снимающая напряжение. Однако приказ Королевы представляет собой все тот же прием переверзии, меняющий ожидаемое на его прямую противоположность, чем создается сильный комический эффект.

83. Что ж, перекрестному так перекрестному, – вздохнул Король…

– В следующем затем эпизоде Король реализует эпитет «перекрестный», скрестив на груди руки и скосив глаза.

84. Крендели из чего делают?

– Из перца в основном, – отвечала кухарка.

– Из киселя, – проговорил у нее за спиной сонный голос.

– Не сразу, пожалуй, заметишь, что в основе этого выразительного диалога также лежит прием реализации метафоры, связанный на этот раз с характерами самих персонажей. Кухарка, которая всем перечит, естественно, говорит о перце, тогда как Соня вспоминает, вероятно, кисельных барышень (см. гл. VII «Безумное чаепитие»).

85. Рубите ей голову! Гоните ее в шею! Подавите ее! Ущипните ее! Отрежьте ей усы!

– Здесь снова игра на переверзии стилистического приема. В нарастании (или градации) порядок предлагаемых кар должен бы быть обратным (от «Отрежьте ей усы!» к «Рубите ей голову!»). Впрочем, «Гоните ее в шею!» и «Подавите ее!» взаимно исключают друг друга.

86. Это очень важно, – объявил Король, поворачиваясь к присяжным… – Ваше Величество хочет, конечно, сказать: неважно, – произнес он почтительно.

– В последующем эпизоде эта антитеза (важно – неважно) подвергается переверзии (неважно – важно) и тем самым снимается.

87. Я знаю, с ней ты говорил…

– Это стихотворение-нонсенс Кэрролла (пер. Д. Орловской) пользуется на родине автора огромной известностью. Первый его вариант был озаглавлен «В ней все, что в нем меня влечет…» (впервые опубликовано в лондонском «Комик Таймс» в 1855 г.). Приведем первоначальный вариант Кэрролла (пер. О. Седаковой) с его вступительной заметкой: «Этот впечатляющий фрагмент был найден в рукописи среди бумаг известного автора трагедии «Был то я иль ты?» и двух популярных романов «Сестра и сын» и «Наследство племянницы, или Благодарный дед»».

 
В ней все, что в нем меня влечет
(Ручаюсь, я не льстец),
И если что-то пропадет —
Тебе и ей конец.
Он говорит: ты был у ней,
А я ушел давно. —
Все так. Но если быть точней,
Она и ты одно.
Никто нас не окликнул, нет,
Никто не подозвал,
Он сел, грустя в кабриолет,
И в нем заковылял…
 
 
(Пер. О. Седаковой)
 

Стихотворный размер и первая строка этого варианта повторяют начальную строку «Алисы Грей», чувствительной песни Уильяма Ми, которая была популярна в то время. М. Гарднер замечает: «Не оттого ли Кэрролл ввел это стихотворение в свою сказку, что песня, по образцу которой она написана, посвящена неразделенной любви к девушке по имени Алиса?»

 
В ней все, что к ней меня влечет, —
Божественна она.
Но ей не быть моей – душа
Другому отдана.
И все ж люблю я, и любовь
Чем старе, тем сильней.
О, как разбила сердце мне
Любовь к Алисе Грей!
 
 
(Пер. О. Седаковой)
 

88. Нет! – сказала Королева. – Пусть выносят приговор! А виновен он или нет – потом разберемся!

– Типичная для нонсенса переверзия причины и следствия: присяжные, конечно, должны сначала решить, виновен подсудимый или нет. К тому же приговор выносят не они, а судья.

89. Алиса, милая, проснись! – сказала сестра.

– С пробуждением Алисы кончается и сказка, и то идущее с переменным успехом противоборство между упорядоченностью и разупорядоченностью, которое, по словам Э. Сьюэлл, и составляет суть игры в нонсенс. По поводу концовки сказки можно вспомнить и следующие ее слова: «В сфере нонсенса не может быть решающего сражения, ибо, пока сознание остается в пределах языка, которым ограничен нонсенс, оно не может ни подавить собственного стремления к неупорядоченности, ни преодолеть его окончательно, ибо эта сила для сознания не менее существенна, чем противостоящее ей стремление к упорядоченности. Нонсенс может лишь вовлечь силу, создающую беспорядок, в непрерывную игру. Это справедливо и по отношению к самому противоборству: оно не имеет конца. Обе сказки об Алисе кончаются произвольно: неясно, почему конец должен наступить именно в данный, а не в какой-либо другой момент».

90. И вот что ей привиделось.

– Далее следует «сон во сне», когда сестра Алисы видит в своем сне то, что приснилось самой Алисе. Примечательно, что события сна сестры (а вместе с тем, в какой-то мере, и сна самой Алисы) соотнесены в последующем абзаце с событиями реального, обыденного мира: звон посуды – с треньканьем колокольчика на шее у овцы; крик Королевы – с окриком пастуха; стенанья Черепахи Квази – с мычаньем коров и пр. Этот эпизод послужил Дж. Хинцу основанием для сравнения «Алисы в Стране чудес» с «Дон Кихотом» (статья «Алиса встречает Дон Кихота». 1953). Вряд ли можно согласиться с концепцией Хинца, выводящего «Алису» из романа Сервантеса; хотя некоторые из его замечаний и не лишены интереса.

91. …все вокруг ожило, и странные существа, которые снились Алисе, казалось, окружили ее.

– Эта тема «сна во сне» (сестра Алисы видит во сне Алисин сон) в усложненном виде появится и во второй сказке («Алиса в Зазеркалье», гл. IV).

92. И наконец она представила себе…

– Сон сестры обращен и в будущее. Она видит Алису, сохранившую в зрелые годы «простое и любящее детское сердце», собирающей вокруг себя детей и рассказывающей им сказку о Стране Чудес. Не звучит ли в заключительных фразах сна глубоко личная нота и не сам ли Кэрролл вспоминает в них «нехитрые горести и радости детства» и «счастливые летние дни»?