Текст книги "Мифы североамериканских индейцев"

Совет фетишей

День совета фетишей наступает незадолго до или сразу после дня зимнего солнцестояния, или местного Нового года. Фетиши извлекаются из мест хранения и укладываются по видам и цветам в форме символического алтаря, при этом четвероногих ставят прямо, а птиц подвешивают к крыше. Фетишам молятся, над ними разбрасывают молитвенную еду. Церемония сопровождается песнопениями и танцами, во время которых имитируются крики животных, изображаемых фетишем. Затем следует молитва с ответами. В заключение все участники собираются вокруг алтаря и повторяют великое взывание.

Фетиш в охоте

Использование фетишей в охоте среди зуньи очень любопытно и по своей природе чрезвычайно сложно. Охотник отправляется в дом Амулета Оленя, где извлекается сосуд, в котором хранится фетиш, и ставится перед ним. Охотник бросает еду над священным сосудом, причем в направлении, куда он собирается на охоту, затем выбирает фетиш из сосуда и прижимает его к губам, одновременно делая вдох. После этого он помещает фетиш в кожаный мешочек, который хранит на сердце. Приступая к охоте, он кладет пучок листьев юкки туда, где животное отдыхало, и имитирует его крик. Считается, что таким образом он ограничивает перемещения животного узким кругом. Затем он глубоко втягивает воздух из ноздрей фетиша, словно вдыхая магическое дыхание охотничьего божества, после чего долго и шумно выдыхает воздух в том направлении, куда ведут следы животного. Он верит, что дыхание, позаимствованное у бога, парализует конечности зверя. Когда животное поймано и убито, охотник вдыхает воздух, испускаемый жертвой при последнем вздохе, и вдувает в ноздри фетиша. Потом он опускает фетиш в кровь убитого животного, делает глоток крови сам и съедает печень, тем самым получая часть способностей животного. Фетиш высушивается на солнце и снова помещается в кожаный мешочек, после чего возвращается Хранителю Амулета Оленя.

Индейская теология

По вопросу отношения индейцев к вечным истинам профессор Бринтон писал в своей книге «Мифы Нового Света» следующее:

«Природа для язычника не является чем-то гармоничным, управляемым вечными принципами. Он считает, что это всего лишь хаос из беспричинных следствий, бессмысленная игра переменчивых духов. Он ничего не исследует, поскольку ни в чем не сомневается. Все события для него чудеса. Поэтому его вера не знает границ, а те, кто учат его, что сомнение греховно, должны быть в восторге от результатов своего труда.

Естественные религии редко предлагают больше, чем это негативное отношение к причине. Они очень терпимы. Дикарь, свободный от каких бы то ни было ясных концепций высшего божества, не претендует на то, что только его религия истинная. Если он побежден в бою, то воображает, что это произошло из-за превосходства богов победителя над его богами, и ему обычно не требуется других причин для обращения.

В этом положении об относительности могущества высших существ заключалась мощная корректива к доктрине о том, что судьба человека зависима от капризов богов. Ведь ни одно верование не являлось столь универсальным, как то, в котором каждому индивидууму приписывался отдельный дух-покровитель. Этот личный наставник оказывал постоянную помощь в беде. В снах он предлагал средства для достижения цели, давал советы и предостережения, защищал от опасности и всегда был готов расстроить махинации противника, все равно, божественного или земного.

Имея неограниченную веру в этого покровителя, приписывая ему действия, выполненные благодаря собственной смекалке и счастливому случаю, дикарь не имел угнетающей мысли о том, что он является рабом демонических сил, и справлялся с опасностями, поджидавшими его на охоте и на тропе войны без особых волнений.

Значительно более темной стороной такой религии являлся моральный аспект. Религиозное чувство никоим образом не являлось голосом совести. Индеец такали, заболев, добровольно признавался во всех своих грехах, однако об убийстве даже не упоминал, не считая таковое преступлением. Сцены распущенности одобрялись и поддерживались на всем континенте, как акты отправления культов. Во многих частях континента девственность свободно предлагалась или требовалась жрецом, как законное право. В Центральной Америке близнецов по религиозным мотивам убивали. Человеческие жертвы были обычным явлением на тропических территориях, да и в более высоких широтах не были чем-то из ряда вон выходящим. Отнюдь не редкостью был каннибализм, а в Перу, Флориде и Центральной Америке не было ничего необычного в том, что родители по велению жреца убивали собственных детей.

Философ-моралист, наблюдавший такие действа, должен был бы заметить в них одну успокаивающую черту. Вся история, как говорится, показывает человека, живущего под раздраженным богом и желающего умиротворить его кровавыми жертвами. Суть религии заключается в жертвенности, в подчинении наших желаний желаниям Господа.

Но жертва, когда она не является знаком благодарности, не может объясняться таким образом. Это не жертва, а замена наших желаний божественными. Божество злится из-за пренебрежительного к нему отношения, оно непременно отомстит, но только мы не знаем когда и где. Но, поскольку наказание – это все, чего оно желает, если мы накажем себя сами, оно будет удовлетворено. Лучше уж покарать себя самостоятельно, чем со страхом ожидать суда. Корнем всего является малодушный страх, не без некоторого смутного чувства неумолимости законов природы.

Рассматривая только эту сторону религии, древний философ заявил бы, что боги существуют только в восприятии их служителей. Современные философы утверждали, что «страх – отец религии, любовь – ее поздняя дочь», что «первая форма религиозного верования есть не что иное, как ужас перед неведомым» и что «ни одна земная религия не смогла развить из зародыша внутри себя хотя бы что-нибудь полезное для цивилизации».

Оглядываясь вокруг в поисках других стандартов, с помощью которых можно было измерить прогресс знаний о божествах в Новом Свете, наименее обманчивой представляется молитва. «Молитва, – цитирую слова Новалиса^{5}, – в религии является тем же, что мысль в философии. Религиозное чувство молится, а разум думает». Гизо^{6}, который в своем анализе пошел дальше, считает, что она подсказана мучительной убежденностью в неспособности наших желаний приспособиться к требованиям разума.

Вначале считалось, что вселенной правит божественный каприз, а не божественный закон и что следует желать в первую очередь материальную выгоду, а не духовные дары. Постепенная переоценка ценностей говорит о прогрессе религии.

Божественная молитва состоит из семи просьб, только одна из которых о временном преимуществе, и это наименьшее, о чем можно просить.

Какое неизмеримо огромное расстояние между ней и молитвой индейца нутка^{7}, готовящегося выйти на тропу войны. «Великий Квахутце, позволь мне жить, не болеть, найти врага, не бояться его, застать его спящим и убить многих». Или между нею и просьбой гурона, обращенной к местному божеству, услышанной отцом Бребойфом.

«Оки, ты, живущий здесь, я обещаю тебе табак. Помоги нам, спаси от крушения, защити от врагов, дай хорошую торговлю и верни в целости и сохранности обратно в нашу деревню».

Это прекрасные образцы молитв низших религий. Другие, также аутентичные образцы, даны отцом Аллуэцем. В 1670 году он попал в отдаленную алгонкинскую деревню, никогда ранее не посещавшуюся белыми. Ее обитатели, потрясенные видом его бледного лица и черной рясы, приняли священнослужителя за божество. Они пригласили его в вигвам совета, вокруг него собрался кружок старых индейцев, один из которых приблизился к нему с двумя горстями табака и, под громкое одобрение остальных, обратился со следующей просьбой:

«Это очень хорошо, Черное Платье, что ты нас навестил. Яви нам свою милость. Ты есть Маниту^{8}. Мы дадим тебе табаку.

Наудовесси и ирокезы уничтожают нас. Яви нам свою милость.

Мы часто болеем, наши дети умирают, мы голодаем. Яви нам свою милость. Услышь меня, о Маниту. Я дам тебе табаку.

Пусть земля родит нам кукурузы, реки дадут рыбы, болезни не будут убивать нас, голод не будет мучить нас. О Маниту, мы дадим тебе табаку».

В этой грубоватой, но трогательной просьбе, идущей от сердца нищих людей, видно только их несчастье, и ничего больше. В ней нет ничего, что могло бы порадовать глаз филантропа. Нельзя уловить ни слабого намека на стремление к духовному совершенствованию, ни убежденности в том, что через страдания мы очищаемся».

Индейская идея о Боге

Мифологические системы разных групп индейцев имеют существенные различия, и это подтолкнуло многих торопливых исследователей к выводу, что они имеют разную природу. Однако тщательное изучение показало, что они в своей основе соответствуют всем великим мифологическим системам, а значит, и друг другу. Идея Бога, возможно зачастую странная и гротескная, тем не менее отчетливо выражена и в индейской мифологии. Каждая группа имела собственное слово в своем языке, обозначающее «дух». Некоторые из этих слов означали «тот, кто наверху», «тот, кто выше», «невидимый». Эти прилагательные применительно к божеству показывают, что первоначальная индейская концепция о нем была практически такой же, как и у примитивных народов Европы и Азии. Идея о Боге была идеей о великой могущественной силе, живущей на небе. Дикари видели, что с расположенной над ними тверди льется яркий свет, слепящий глаза. Из этого они делали вывод, что именно там, должно быть, находится жилище источника всей жизни, духовного совершенства.

«Плохое» и «хорошее»

Прежде чем человек стал пользоваться интеллектом и философией, научился пользоваться ими для формулировки своих теологических идей, божества, которым он поклонялся, вполне соответствовали его собственным этическим стандартам. Они являлись зеркальным отражением его морали или ее отсутствия, были, как и он, дикими, жестокими и жадными. Очень вероятно, что животные черты тотемных богов «прилипли» к тем божествам, которые выделились из этой системы. У дикарей не существовало идей о «плохом» и «хорошем» в нашем понимании этих терминов. Для них «хорошим» было все, что давало им какие бы то ни было преимущества, а «плохим» – то, что их огорчало или ранило. Только когда возникла и была принята система тотемизма с ее сложными табу и строгими законами, влияющими на разные стороны человеческой жизни, начала складываться система моральных ценностей. Убийство тотемного животного стало преступлением – святотатством. Убийство члена тотемного клана, кровного брата, следовало искупить, потому что он тотемной крови. Женитьба на женщине одной тотемной крови стала оскорблением. Отказ оказывать соответствующее почтение и приносить жертвы тотемным богам карался со всей строгостью, особенно по мере эволюции касты жрецов. Поскольку тотем – предок, ко всем предкам следовало относиться с почтением, и уважение к живым прародителям считалось большой добродетелью. Таким образом, медленно, но верно устанавливались моральные нормы.

Нет «хороших» или «плохих» богов

Однако, и это представляется весьма странным, боги обычно освобождались от законов, которым подчинялись их почитатели. Среди богов мы часто видим убийц, детей, не проявляющих почтения к родителям, аморальных личностей и приверженцев полигамии. Это может объясняться тем обстоятельством, что их общие черты сформировались до установления тотемизма. Другим возможным объяснением является следующее: дикарь считал, что небожители не могут быть связаны теми же законами, которым он сам подчинялся. Как бы то ни было, американские боги не лучше и не хуже, чем божества в других мифологических системах. Некоторые из них склонны ко всяческим шалостям и обожают проказничать. В общем, они явно не дотягивают до преувеличенного благородства пантеона олимпийских богов. Но что еще более примечательно, мы обнаруживаем, что в системе индейских верований отсутствуют понятия о добре и зле. Время от времени индейцы возносят хвалу своим богам, обычно творцам, и это можно отнести к их добродетелям. Но они «хорошо» относятся к божествам только до тех пор, пока те обеспечивают им изобилие урожая или дичи, и изменяют свое отношение, лишь только этот процесс прекращается. Богам поклоняются не из-за того, что они воплощают высшую истину и справедливость, а по более прозаическим, насущным причинам, заключающимся в том, что, если их не удовлетворить жертвами, они прекратят обеспечивать людей едой и даже могут наслать мор на нерадивых поклонников. Отношения между божеством и человеком в ранние периоды истории можно условно назвать контрактными. «Принеси нам жертву, обеспечь нас подношениями, испарения которых являются нашей пищей, и мы позаботимся, чтобы у тебя был хороший урожай, дичь и все необходимое для жизни. Не будешь соблюдать эти условия – погибнешь». При такой системе вполне можно признать, что человеческие жертвоприношения шли в ход, только если считались абсолютно необходимыми для существования народа в целом, а вовсе не из-за кровожадности дикарей.

В своих «Мифах Нового Света» профессор Бринтон писал:

«Смешение этих двух четких понятий (монотеизм и политеизм) привело к неправильному представлению об убеждениях аборигенов. Но другая, более грубая ошибка – это превращение их в некую дуалистическую форму, при которой в одном ряду оказываются и добрый дух с легионом ангелов, и злой дух с сонмом дьяволов и прочих врагов рода человеческого. При этом мир представляется ареной нескончаемого конфликта, где человек, как неудачливый футбольный мяч, получает все удары.

Это представление, которое исторически зародилось среди персов древнего Ирана, неизвестно дикарям. «Хидатса, – утверждает д-р Мэтьюз, – не верят ни в ад, ни в дьявола». «Идея дьявола, – справедливо замечает Якоб Гримм, – чужда для всех примитивных религий». А профессор Мюллер в своем объемном труде о примитивных религиях Америки сначала одобрительно приводит это высказывание, а потом спокойно переходит к классификации божеств на плохих и хороших!

Этот взгляд, существовавший в ранних работах по религиям аборигенов Америки, возник частично из-за привычки к шаблонному мышлению, которую нелегко сломать, а частично из-за неправильного перевода слов туземцев. Свою роль сыграла и весьма неумная аксиома ранних миссионеров: «Боги язычников – это дьяволы». Тем не менее их собственные записки представляют убедительное доказательство того, что такого деления не существует. Для перевода на язык ирокезов слова «дьявол» в фразе «Дьявол принял обличье змеи» и слова «дух» в выражении «Перед воскрешением мы все будем духами» отец Брайас использовал одно и то же слово (otkon). Этот пример – забавная иллюстрация того, насколько невозможно использование туземных языков для передачи идеи злого духа.

Когда в 1750 году отец Рогел начал работать в племенах, селившихся на берегах реки Саванна, он сказал индейцам, что божество, которое они боготворили, является демоном, который творит зло, и потому они должны его ненавидеть. На это слушатели ответили, что тот, кого он называет злым духом, пока что давал им только хорошее, и покинули миссионера, предоставив ему обращать кого-нибудь другого.

Часто цитируют отрывок из книги Уинслоу «Хорошие новости из Новой Англии», написанной в 1622 году. Автор говорит, что индейцы поклоняются хорошему духу, именуемому Киехтан, и другому, «который в нашем понимании является дьяволом», по имени Хоббамок или Хоббамоки. Первое из этих имен – это просто слово «великий» на диалекте алгонкинов с конечной н. Возможно, это аббревиатура от Киттанитовит, великий Маниту, неясный термин, упоминаемый Роджером Вильямсом и другими ранними авторами. Вполне возможно, что он ими и изобретен, а вовсе не является именем некоего конкретного божества. Последний был весьма далек от сил зла и, по собственному утверждению Вильямса, был добрым богом, который лечил болезни, помогал в охоте и являлся индейцам в снах в роли покровителя. Посему доктор Джарвис справедливо объяснил, что речь идет об «оке, или покровительствующем божестве», которому поклоняется каждый индеец.

Итак, во многих случаях оказывается, что божество, считавшееся злым, которому индейцы молились, пренебрегая добрым, на деле было высшей признаваемой ими силой.

Созидательные мифы

Мифология индейцев намного богаче созидательными мифами, чем мифы любой другой расы в обоих полушариях. Очень часто встречаются сказания о происхождении человека, причем показывается каждая фаза процесса его сотворения. Хотя многие из них сходны с европейскими и азиатскими мифами этого класса, некоторые являются весьма оригинальными и ярко характеризуют особенности мышления аборигенов Америки.

Мифы созидания у разных индейских племен отличны друг от друга, как и европейские и азиатские мифы. В одних мы читаем о великих богах, строящих вселенную, в других они являются ее первооткрывателями. Некоторые мифы выводят людей из подземных глубин на поверхность. Во многих индейских мифах мир создает Отец Солнце, который сгущает облака в воду, и она становится морем. В истории зуньи о сотворении мира Авонавилоной создатель оплодотворяет море собственной плотью и высиживает своим теплом. От этого образуется зеленая пена, которая стала состоящей из четырех частей Матерью Землей и покрывающим все Отцом Небом, от которого произошли все существа. «Затем из самой нижней из четырех пещер мира семена людей и животных приняли форму и начали расти, как из яиц в теплом месте, личинки быстро оформлялись и появлялись. Они росли, скоро ломали свои раковины, и вылуплялись оттуда птицы, головастики или змеи. Человек и окружающие его создания росли и размножались. И со временем самая нижняя пещера мира оказалась переполнена живыми существами, еще не сформировавшимися созданиями, ползающими друг по другу в полной темноте, наваливаясь, наступая друг на друга, сплевывая и делая другие непристойности. Так ропот и жалобы становились громче, и многие существа в общей неразберихе стремились выбраться, становясь умнее и более похожими на человека. Затем Пошейанкия – главный и мудрейший из людей – пожалел людей и животных и получил право выхода из нижней пещеры, но через такую узкую и темную тропу, что остальные испугались и не пошли за ним, а продолжили сражаться друг с другом. Пошейанкия один прошел из одной пещеры в другую и вышел в этот мир, тогда представлявший собой остров, лежащий посреди мировых вод, бескрайних и волнующихся. Он долго искал и нашел Отца Солнце, которого попросил выпустить людей и всех живых тварей из нижнего мира».

Созидательные мифы алгонкинов

В других индейских мифологических системах мы видим ветер, парящий над первобытным океаном в виде птицы. В некоторых мифах животные-амфибии ныряют в море и приносят с собой достаточно грязи, чтобы начать создание земной тверди. В таких сказках не описывается непосредственно процесс творения, а только процесс реконструкции материи. Алгонкины рассказывают, что их великий бог Мичабо однажды во время охоты на волков с собаками был удивлен, заметив, как животные входят в большое озеро и в нем исчезают. Он направился за ними, чтобы спасти, но озеро неожиданно нахлынуло и затопило всю землю. Мичабо отправил ворона, чтобы тот нашел кусок земли, который стал бы ядром нового мира, но птица вернулась ни с чем. Затем божество послало с таким же заданием выдру, но ей тоже не удалось достичь успеха. В конце концов та же миссия была поручена мускусной крысе. Она вернулась с количеством земли, достаточным для того, чтобы Мичабо мог снова создать твердую землю. Деревья потеряли свои ветки, и бог выпустил в них стрелы, послужившие заменой. После этого Мичабо женился на мускусной крысе, и от этого союза произошла человеческая раса.

История сотворения мира мускогов

Индейцы мускоги верят, что вначале существовал только первобытный океан. Над бескрайними водными просторами летали два голубя и однажды заметили на поверхности воды травинку. Вскоре за ней последовала земная твердь, и земная поверхность приняла существующую форму. В середине возвышался великий холм, Нанне Чаха, в центре которого стояло жилище божества по имени Эсогету Эмисси, или Властелин дыхания. Он взял глину, окружавшую его жилище, и слепил из нее первых людей, а поскольку землю все еще покрывала вода, ему пришлось построить огромную стену, чтобы сушить на ней изготовленных людей. Со временем мягкая глина превратилась в кости и плоть, а Эсогету удалось направить воды в соответствующие каналы, оставляя сухую землю для созданных им людей.

Миф очень похож на историю из Книги Бытия. Голуби являются аналогом созидательного духа, да и лепка людей из глины также удивительна. Сходство настолько велико, что мы вынуждены сделать вывод: это один из случаев, когда концепция Евангелия привилась в туземной легенде.

Космология сиу

Племена мандан, принадлежащие к семейству сиу, имеют тип созидательных мифов, общий для нескольких американских народов. Они полагают, что их народ жил в подземной деревне возле большого озера. С большим трудом несколько человек сумели попасть в верхний мир, забравшись по корням и стволу виноградной лозы, проникшей с земли над ними. Они обнаружили, что верхний мир богат и животной, и растительной пищей. Первопроходцы, вернувшиеся из верхнего мира к своему народу, так много рассказывали о его богатстве и красоте, что другие тоже решили сменить свою подземную жизнь на чудеса солнечной сферы. Собрались все жители и начали забираться по корням лозы. Однако достичь земли успела только половина племени, потому что растение сломалось, не выдержав веса тучной женщины. Индейцы племени мандан думают, что после смерти вернутся в подземный мир, где они первоначально и жили: достойные достигнут деревни по озеру, а злые люди добраться не смогут из-за тяжести грехов.

Индейцы миннетари верят, что их прародитель появился из вод озера, держа в руке початок кукурузы, и у племени мандан есть миф, очень похожий на миф мускогов о начале мира.

Поклонение птице и змее, символы

Птица и змея появляются в мифологии североамериканских индейцев иногда порознь, иногда в довольно странной комбинации. Птица – существо непостижимое для дикаря. Она умеет летать и чарующе петь и, кроме того, может появляться в небесах, где живут боги, иными словами, обладает возможностями намного большими, чем человек. Отсюда у него появилась идея о крылатом духе, и он часто рассматривал птицу как посланца с небес или от живущего там божества. Примитивные люди всегда рассматривали полет и пение птиц как знаки, исполненные глубочайшего смысла. Эти предрассудки были свойственны индейцам ничуть не меньше, чем нашим с вами предкам. Многие племена верили, что птицы – это видимые духи умерших. Так, населявшие Вирджинию поухатаны считали, что пернатая раса принимает души их вождей после смерти, и всегда вели себя с птицами очень осторожно, старались не причинять им вреда. Алгонкины верили, что птицы вызывают ветер, что они поднимают водяные смерчи и создают облака. Навахо верили, что большие белые лебеди сидят в каждой из четырех частей света и вызывают идущие оттуда струи ветра. Дакота были уверены, что на западе живут Вакинияны, они же «летуны» – бризы, которые насылают штормы. Некоторые индейские народы считали, что гром – это звук хлопанья крыльев огромной птицы, следы которой видны в молнии, «словно искры, высекаемые копытами бизона, бегущего по каменистой почве». Многие племена северо-запада придерживались того же мнения и представляли молнию блеском глаз громовой птицы.

Поклонение орлу

К орлу с особым почтением относились аборигены севера. «Из его перьев состоял военный флаг криков, и его образ, вырезанный на дереве или коже, венчал здания советов. Только зарекомендовавший себя воин носил его у чироки, а индейцы дакота оказывали подобную честь тому, кто впервые прикоснулся к телу общего врага» (Бринтон. Мифы Нового Света). Индейцы натчез и другие племена также считали орла божеством. Зуньи Нью-Мексико использовали четыре его пера, чтобы представить четыре ветра, призывая бога дождя. Его действительно почитали практически все североамериканские племена. Сова считалась символом мудрости, а иногда, как, например, у алгонкинов, – спутником Властелина Мертвых. Шаманы племени крик несли набитую шкуру совы как знак их братства и символ их мудрости, а чироки помещали ее над камнем-амулетом в помещениях советов. Гуроны и манданы считали священным голубя.

Змея и Солнце

Некоторые индейские племена сделали змею символом времени. Они считали «солнцами», а поскольку очертания солнца – круг – не соответствуют ничему в природе, символом его стала змея с хвостом в пасти, так сказать пожирающая сама себя. Некоторые считают, что змея символизирует представление индейцев о вечности, но это маловероятно, поскольку такая сложная концепция вряд ли могла прийти в голову примитивному дикарю.

Змея-молния

У индейцев змея также символизировала молнию. Быстрое волнообразное перемещение, молниеносный удар и моментальный отход – все это говорит об уместности такого сравнения. Неотразимый взгляд василиска и довольно высокая сообразительность быстро наделили змею репутацией мудрости и сделали обладательницей orenda, то есть волшебной силы. Эти две концепции вскоре слились. Представляя змею молнией, символом копья бога войны, индейцы со временем пришли к выводу, что это божество также обладает властью над урожаем. Ведь именно в период наивысшей активности молний идет процесс созревания плодов. Благодаря своей ассоциации с богом войны змея приобретала высокую ценность в глазах воинов, считавших ее эффективным военным средством. Поэтому рог великого принца змей, жившего, как считалось, в Великих озерах, признавался самым мощным военным амулетом из всех существовавших.

Алгонкины верили, что молния была огромной змеей, выплюнутой Маниту, создателем, и что она оставляет змеиные кольца на деревьях, в которые ударяет. Индейцы пауни называли гром «шипением великой змеи».

В заклинании змей – доказательстве магического искусства, – олицетворяемых молнией, которая, как змеиное копье бога войны, приносит победу в сражении, а также имеет самую непосредственную связь с земледелием, лежит секрет могущества символа змеи. Являясь эмблемой плодородных летних дождей, змея-молния почиталась как божество плодородия, но одновременно она была предвестником наводнений и страшных ливней, за это ее боялись.

Поклонение змее

Вероятно, о поклонении рептилиям (появился даже новый термин – «змеепоклонство») написано больше нудной чепухи, чем по любому другому подобному вопросу. Однако не приходится сомневаться, что змея до сих пор – один из главных персонажей предрассудков различных народов. Как мы уже видели, она часто представляет дневное светило, особенно у зуньи и других племен юга Северной Америки, где поклонение солнцу развито больше, чем в районах с более суровым климатом. Также со змеей часть ассоциировали воду. Причем волнообразного движения рептилии оказалось достаточно, чтобы она стала символом этого природного элемента. Дикарю не потребовалось слишком развитое воображение, чтобы представить змею водяным богом, ведь ее движение так похоже на извилистое русло реки. Кеннебек – название реки в Мейне – переводится с местного диалекта как «змея», а Антиетан, река в Мэриленде, переводится так же с языка ирокезов. И алгонкины, и ирокезы верили в могущественную змею Великих озер. Ярости божества боялись, считалось, что если его должным образом не умиротворить, то оно обрушит свое раздражение на путешественников, рискнувших приблизиться к его владениям, вызвав бурю или проломив под их ногами лед и утащив на дно.

Гремучая змея

Гремучую змею почитали больше других. Она медлительна в атаке, но в высшей степени ядовита и обладает силой василиска притягивать в пределах дальности броска небольших птиц и белок. «Она обладает той же странной восприимчивостью к ритмичным звукам, как гадюка, и в этом заключается секрет заклинания змей. Большинство индейских магов были знакомы с этой своеобразной особенностью и пользовались ею с ощутимым эффектом, чтобы поставить вне всякого сомнения свои способности общаться с невидимыми силами и подтвердить могущество собственных духов-покровителей, наделивших их возможностью без вреда для себя управлять самыми страшными из рептилий. Заклинателями, часто принимавшими участие в религиозных церемониях, использовалась хорошо известная антипатия этих змей к некоторым видам растений, к примеру лесному ореху, ветки которого, будучи привязанными к лодыжкам, защищают от нападения и, вероятнее всего, в какой-то степени являются противоядием. Такие демонстрации должны были производить неизгладимое впечатление на зрителей и в немалой степени способствовали повышению авторитета исполнителей.

– Кто есть Маниту? – вопрошал певец у алгонкинов.

– Тот, – следовал ответ, – который идет со змеей, он и есть Маниту.

Тесный союз этого символа с религиозными таинствами, самыми темными загадками неведомого, отражен в их языке, а также в языке их соседей – индейцев дакота. В них одни и те же слова – manito, waken – обозначают высшую сверхъестественную силу в широком смысле, а также этот вид рептилий. Благочестивый основатель Моравского братства граф Цинцендорф был обязан этому укоренившемуся суеверию сохранением жизни. Он посещал миссию, работавшую в Вайоминге среди индейцев шауни. Последние ссоры с белыми немало разозлили этот неуправляемый народ, и они решили, что настало время первой жертвы. После того как граф удалился в свою уединенную хижину, к ней подползли несколько воинов и неслышно проникли внутрь. Почтенный старец сидел перед огнем, держа на коленях Библию, и, углубившись в чтение, не обращал внимания на происходящее вокруг. Пока индейцы раздумывали, огромная гремучая змея проползла по ногам святого человека и, не замеченная им, свернулась кольцами, чтобы погреться у огня. Будущие убийцы немедленно позабыли о цели своего визита и бесшумно удалились, твердо уверовав, что граф – действительно Божий человек» (Бринтон. Мифы Нового Света. С. 131–133).

Священное происхождение курения

Курение – исконно американский обычай, а согласно верованиям североамериканских индейцев, к тому же имевший священное происхождение.

В священном происхождении табака индеец ни в малейшей степени не сомневается, хотя вряд ли найдется два племени, рассказывавшие одинаковые истории о том, как этот бесценный дар был вручен человеку. Однако суть легенды у всех схожа и может быть изложена следующим образом. Давным-давно, когда духи еще считали мир достаточно хорошим, чтобы иногда жить в нем, очень великий и могущественный дух лег спать в лесу у костра. В это время мимо проходил его давний враг, решивший, что ему представляется удобный случай причинить зло. Он тихо приблизился к спящему и подкатил его к огню, причем так близко, что его голова оказалась на углях, и волосы загорелись. Огонь разбудил спящего. Тот вскочил и, не разбирая дороги, побежал через лес. Пока он бежал, ветер подхватил его обгоревшие волосы, разнес по земле, посеял в землю, они дали корни, и так вырос табак.