Текст книги "Тайная наследница"

– Об ответственности за ваше благополучие, мисс, – ответила Агги на вопрос хозяйки.

Полированная медная ручка входной двери была уже совсем близко.

– Об ответственности за ваше здоровье и счастье…

Агги вытащила из кармана ключ от входной двери. Ида подумала о том, что, без сомнения, ей не терпится покинуть это здание.

Матильда вновь внезапно остановилась. Сердце Иды сжалось от опасения, что она вдруг передумает.

– Я сомневаюсь, – произнесла мисс Грегори. – Мне хочется вернуться к себе в комнату.

По выражению лица Агги Ида поняла, что она не собирается ослаблять хватку, а намерена бороться до конца.

– В чем вы сомневаетесь, мисс? Скажите мне.

Матильда задрожала всем телом. Казалось, она готова обратиться в бегство.

– Мне не нравится, что на меня оказывают давление, чего-то от меня ждут…

– Разве это давление? Мы предлагаем вам выйти из дому в этот чудесный солнечный день. На вас такое миленькое желтое платье и лучшая из ваших шляпок, а волосы уложены в чудесную прическу.

Пальчики Матильды коснулись прядей, которые Агги весьма искусно завила с помощью железных щипцов.

– Ты сказала, что он мне родня? – прошептала мисс Грегори.

На ее большие круглые глаза навернулись слезы.

Агги повернула ключ в замке и надавила на медную дверную ручку. Их залил поток солнечного света. Гавкуня первой выскочила наружу, натянув веревку – собаке не терпелось поскорее вытащить людей из дома.

– Он был помолвлен с вашей сестрой, бедной мисс Маргарет, которая умерла.

Агги взяла госпожу за руку и первой ступила на крыльцо.

Матильда увидела богато одетого, поразительно красивого молодого человека, который, похоже, был ее ровесником. Летнее солнце отливало золотом в его волосах. Сэмюель, бросив косой взгляд на Гавкуню, ступил вперед и улыбнулся, протягивая руку в серой перчатке.

– Он, можно сказать, ваш свояк.

Агги вложила руку своей хозяйки в ладонь Сэмюеля и отступила, сдерживая Гавкуню.

– Мистер Сэмюель Хакетт из Саммерсби, – представила хозяина сияющая Ида.

Матильда вышла на свет, на мгновение ослепивший ее. Солнце играло на загорелой коже Сэмюеля, на его губах, на золотых запонках для манжет и пуговицах жилета. Свободной рукой мисс Грегори постаралась заслониться от солнца. Сэмюель увлек ее чуть в сторону. Теперь солнце светило ей в спину, и Матильда смогла хорошенько рассмотреть джентльмена.

Он поднес к губам ручку в кружевной перчатке и поцеловал ее.

– Мистер Хакетт! Это мисс Грегори, – сказала Ида, – мисс Матильда Грегори, наша новая хозяйка.

Она видела, какое сильное впечатление произвела на леди красота Сэмюеля. Она и сама взглянула на мистера Хакетта с еще бо`льшим восхищением. Черты его лица были удивительно правильными и приятными, словно он сошел с картины. Ида понимала, как легко влюбиться в такое лицо.

– Мисс Грегори, нас свели вместе весьма печальные обстоятельства, – отпуская ручку Матильды, произнес Сэмюель. – Я уверен, что вы так же скорбите из-за кончины вашей любимой сестры, как я скорблю об утрате горячо любимой невесты.

Матильда взглянула на Агги и по ее виду поняла, что от нее ожидают ответа.

– Жаль, что она ко мне не приезжала, – произнесла мисс Грегори и вновь взглянула на горничную, ища в ее глазах одобрение.

Но не нашла.

– Она ни разу ко мне не приехала… по крайней мере… я не помню этого… – пробормотала Матильда. Она была явно не в состоянии вести связную беседу. – Почему она держалась в стороне от меня? Прежде она не любила, когда мы расставались.

Сэмюель ответил ей без тени неодобрения. На его лице читались глубочайшее сочувствие и, что особенно тронуло Иду, смущение.

– Я хотел бы объяснить поведение вашей сестры, но не знаю, что сказать.

Откашлявшись, он взирал на Матильду со смирением и серьезностью.

– С вами поступили очень нехорошо, мисс Грегори, однако я не знаю почему и как… В любом случае, все это в прошлом.

Матильда, похоже, совсем потерялась в его васильковых глазах.

Ида обратила внимание на ссутулившегося Баркера, темноволосого, угрюмого, взиравшего на происходящее из нанятого ими экипажа, оставленного на засаженной деревьями улице позади кованой ограды. Он не спускал глаз с Сэмюеля, глядя на него из-под взлохмаченных волос.

– Значит, больна была моя сестра? – осторожно осведомилась Матильда.

Агги выступила вперед.

– Да, мисс, я уже говорила вам об этом. Никто не считает вас больной… больше не считает. Правда ведь, мистер Хакетт?

Она повернула голову к Сэмюелю.

Джентльмен ответил дрогнувшим голосом, не сводя глаз с Матильды:

– Проблемы со здоровьем были у моей невесты.

Ида видела, как Баркер вошел в калитку и ступил на дорожку, ведущую к портику.

Сэмюель наконец справился с волнением.

– С вами поступили нехорошо, мисс Грегори. Я не знаю, как им это удалось. Я уже говорил, что это случилось до того, как я начал ухаживать за Матильдой… Маргарет, – поправил он себя, – до того, как я начал ухаживать за Маргарет и познакомился с вашим дорогим покойным батюшкой.

Ида внимательно прислушивалась к его словам. Очень многое оставалось для нее загадкой. Сэмюель обратил на нее внимание, когда Баркер подошел и встал рядом с ним. Мужчины переглянулись. По выражению их глаз нельзя было понять, о чем они думают.

– Я должен признаться, что не имел представления о вашем существовании до тех пор, пока не прочел завещание моей покойной невесты, – сказал Сэмюель Матильде и подвел черту под дальнейшими объяснениями. – Если бы я узнал правду раньше, то сделал бы все от меня зависящее, чтобы исправить несправедливость.

Ида моргала, пытаясь осмыслить услышанное. Вдруг Баркер кашлянул. Сэмюель с неохотой представил его.

– Это… мой камердинер Баркер, мисс Грегори, – несколько отстраненно произнес он, махнув рукой в сторону мужчины, одетого во все черное, – незаменимый человек.

Баркер широко усмехнулся, показав крепкие белые зубы. Ида отвернулась, чтобы не видеть этого.

– Для меня будет удовольствием заботиться о комфорте госпожи, – с заметным акцентом произнес Баркер.

– Ты не был тогда камердинером, – бросив взгляд на слугу, произнесла Матильда.

Улыбка Баркера застыла на губах.

– Ты работал в другом месте… У нас не было камердинера. Ты помогал на конюшне?

Баркер посмотрел на Сэмюеля.

– Уверен, что мисс Грегори права. У меня не такая хорошая память…

К ним подошла Агги.

– Память мисс Грегори иногда ее подводит, – тактично сообщила она.

Сэмюель виновато улыбнулся.

– Как и я, мистер Баркер живет в Саммерсби не очень давно. Возможно, он напомнил ей другого слугу.

Матильда снова взглянула на Баркера, а потом многозначительно улыбнулась ему.

– Ты тогда безумно влюбился…

Камердинер отступил назад, едва заметно поклонившись, и Ида заметила на его шее красный след, оставшийся после стычки с Сэмюелем.

Мистер Хакетт протянул Матильде руку. Она с непринужденностью вложила свою ручку в его ладонь, словно знала его уже по крайней мере несколько месяцев, а не пару минут.

– Позвольте мне проводить вас к карете, – произнес Сэмюель. – Я с нетерпением ожидаю, когда вы станете моей гостьей в Саммерсби, прежде чем решите, каковы будут ваши планы на будущее, мисс Грегори.

Ида удивленно вздрогнула.

– Разве Саммерсби не принадлежит мисс Грегори? – не подумав, спросила она.

Сэмюель и Матильда остановились.

– Ну да… конечно, – пробормотал джентльмен.

Он одарил Иду улыбкой, выражая благодарность за то, что она указала на допущенную им неточность.

– Согласно завещанию моей покойной невесты и учитывая завещание ее покойного отца, Саммерсби всецело принадлежит мисс Грегори. – Сэмюель повернулся к Матильде. – Это ваш дом, в котором я лишь гость.

Ида обрадовалась тому, что не ляпнула глупость, а также не выдала, что подслушивала под дверью, однако ей хватило одного взгляда на лицо Баркера, чтобы понять: она допустила ошибку.

Матильда выглядела растерянной.

– Саммерсби… Я ведь там когда-то жила?

Агги утвердительно кивнула.

– Полагаю, что так оно и было, – сказал Сэмюель.

Ида проводила их взглядом до кареты и уже собиралась последовать за ними, но тут Агги обратила внимание на то, как Баркер неодобрительно хмурится, глядя на Гавкуню. Собачка нетерпеливо натягивала веревку, которую горничная сжимала в руке.

– Это животное принадлежит вашей хозяйке? – спросил камердинер.

– Нет, мистер Баркер, – ответила Агги. – Я имею в виду… не совсем…

– Хорошо. Тогда избавьтесь от него, – отрезал Баркер. – В Саммерсби не место комнатным собачонкам.

И он зашагал по дорожке вслед за Сэмюелем.

Агги смущенно уставилась на Иду.

– Но… мистер Баркер! – крикнула она вдогонку.

Камердинер повернулся, уставившись на них. В его темных глазах не было ни капельки тепла.

– Я тоже еду с вами… – начала Агги. – Что моя хозяйка будет делать без меня?

– Меня это не касается, – ответил Баркер. – Если вы намерены ее сопровождать, то поторопитесь. Но собака с нами не поедет. Ясно?

Ида подумала, что с нее на сегодня довольно.

– Почему она не может взять с собой собачку? От такой крошки не будет никакого вреда.

Камердинер развернулся и снова подошел к ним.

– Ты хочешь спорить со мной, Ида?

Девушка решила не поддаваться.

– Саммерсби большой и просторный. Гавкуня не будет вертеться у вас под ногами. Не будьте таким бессердечным.

Баркер сжал кулаки.

– Нет.

Ида вспомнила о бедной собачке, которая умерла.

– Прежде там уже жила собака.

– И этого больше не повторится.

Лицо Баркера приняло прямо-таки убийственное выражение.

– Вы бессердечный ворчливый…

Агги положила ладонь на руку девушки, заставив ее замолчать.

– Все в порядке, Ида, – прошептала она. – Я не хочу ссориться с мистером Баркером. Я у вас новенькая. Гавкуне неплохо будет и здесь, в Константин-холле.

Усаживаясь во второй экипаж, поменьше, нанятый Сэмюелем для перевозки багажа, Ида бросила последний взгляд на собачонку, привязанную у входной двери Константин-холла. Бедное животное не понимало, почему же с ним не гуляют. При виде ее отчаяния сердце девушки сжалось. Ида понимала, что Агги очень тяжело, и решила, что лучше сейчас думать о новой хозяйке. Она была уверена, что теперь у мисс Грегори все будет хорошо. Агги останется при ней. Кто-нибудь в Константин-холле будет кормить Гавкуню… Ида пыталась убедить себя в этом…

Когда экипажи тронулись с места, Ида постаралась не обращать внимания на истошный лай Гавкуни, однако ничто не могло заглушить этих пронзительных звуков. Девушка стала перечислять в уме открытия, которые она сегодня сделала.

Во-первых. Сэмюель знал мистера Грегори, покойного отца сестер. Прежде Иде не приходило в голову поинтересоваться, когда он появился в Саммерсби, однако теперь ей было известно, что это случилось, когда мистер Грегори был еще жив. Но при этом Сэмюель до сегодняшнего дня не встречался с Матильдой.

Во-вторых. Матильда ошибочно приняла Баркера за слугу, которого знала прежде. Причем она сказала, что он был слугой, но не камердинером… Ида видела, как Матильда смотрела на Баркера. Она могла в равной мере на самом деле узнать его или обознаться. Матильда упомянула о том, что Баркер был влюблен… В кого?

В-третьих. Баркер категорически отказался брать с собой Гавкуню. Может быть, он был настолько привязан к псу покойной мисс Грегори, что не выносит даже мысли о том, что его может заменить другая собака? Ида решила, что вряд ли. Баркер даже не позаботился о том, чтобы похоронить бедного Билли. Вместо этого он выбросил его труп на помойку.

Покойная мисс Грегори наняла Иду за ее любознательность. Какой бы вероломной ни была покойница, девушка поклялась себе, что ничто не заставит ее сдаться. Мисс Грегори увидела в ней потенциал, в то время как большинство людей, включая ее собственную матушку, не заметили ничего подобного.

Ида твердо решила оправдать оказанное ей доверие.

Бидди
Декабрь 1903 года

2

Бидди Мак-Брайд, веселая симпатичная девушка шестнадцати лет, первая посудомойка в доме преподобного Арчибальда Флауэрса, взахлеб рассказывала что-то своей лучшей подружке Квини, пятнадцатилетней второй посудомойке в том же доме, когда они направлялись к магазинам, расположенным на Бридж-роуд. Речь шла о тайном романе Бидди с Томом, посыльным из бакалейного магазина «У Топпа». Бидди утверждала, что красавчик Том разглядит симпатичную девушку, даже если она будет одета в обноски. Теперь они с Бидди влюблены друг в друга, но говорить об этом никому не следует.

– Вот и не говори, – простодушно ответила Квини, выслушав нелепое бахвальство подруги.

Надеявшаяся на более горячий отклик Бидди продолжала фантазировать, шагая по идущей под уклон Леннокс-стрит.

– Я очень мучилась, – пытаясь расшевелить подругу, сказала Бидди. – Ты представить себе не можешь, каково мне было. Мое сердце пылало. Быть влюбленной просто замечательно. Все именно так, как описывают в романах, но в то же время ощущаешь такое бремя… ну, как будто ты заболела и слегла в постель. Для меня большое облегчение высказать тебе все, что накопилось.

Квини, казалось, умирала от скуки.

Бидди регулярно потчевала ее небылицами с тех пор, как полтора года назад Квини стала ее лучшей подругой. Некоторые из придуманных историй были настолько скандальными, что вызывали у Квини восторг, но сегодня она была не похожа сама на себя, и Бидди подозревала, в чем тут дело.

На этой неделе девушки подслушали разговор преподобного Флауэрса и миссис Реттрей, суровой экономки-шотландки, у которой посудомойки находились в подчинении. Речь шла о том, что необходимо найти горничную «наверх», и о трудностях, связанных с низкой квалификацией домашней прислуги в Мельбурне. Миссис Реттрей предложила обучить либо Бидди, либо Квини, сделав кого-нибудь из них «девушкой с верхних этажей». Экономка считала, что это предпочтительней, чем надеяться на волю случая и давать объявление в газету. Арчибальд Флауэрс согласился, что это разумно, хоть и напомнил экономке, что в его доме нет ни нижнего, ни верхнего этажей – он одноэтажный. Впрочем, интрига сохранялась недолго, ибо сразу же после этого миссис Реттрей сообщила преподобному, что из двух девушек предпочла бы Бидди, поскольку на нее гораздо приятнее смотреть.

Квини, подслушивавшая этот разговор за дверью вместе с Бидди, восприняла замечание экономки весьма остро, словно ей вонзили кинжал прямо в сердце. Она обратила на подругу полные слез глаза. Ужаснувшись глубине ее горя, Бидди не знала, что сказать. С тех пор они ни словом об этом не обмолвились. Бидди решила, что, если ей предложат повышение, она откажется. Лучше сохранить дружбу… Вот только шанса пожертвовать своими интересами ради подруги ей никак не представлялось, а Квини об этом даже не догадывалась. Если бы Бидди рискнула вновь поднять эту тему, ее подруга, без сомнения, опять начала бы лить горючие слезы. Воображаемый роман стал отдушиной. Бидди просто необходимо было о чем-то болтать, пока она обдумывала, с какой стороны подойти к главному.

Девушки дошли до места, с которого начиналась Леннокс-стрит. Стоял жаркий декабрьский день. Они вытерли потные лица носовыми платками и поправили широкополые соломенные шляпы, заслоняя лица от солнца.

Квини повернулась к подруге.

– Как мне вести себя, когда мы войдем в магазин? – спросила она. – Теперь, когда ты мне открылась, я боюсь, что не выдержу.

Бидди была рада, что подруга все же поверила ее романтической истории.

– Любой намек на то, что ты все знаешь, любое не такое выражение твоего лица, и старый Топп накинется на нас! Он против этого.

– А что насчет Тома? Как я смогу разговаривать с ним, после того как все узнала?

Бидди заметила странное выражение, промелькнувшее в глазах у Квини. Она понятия не имела, о чем думает ее подруга.

– Я рассказала тебе обо всем потому, что думала, будто тебе можно доверять.

Бидди все больше входила в роль, радуясь тому, что Квини ей подыгрывает.

Они свернули вправо, на пыльную Бридж-роуд, и теперь шли в тени, которую отбрасывали веранды стоящих друг возле друга магазинчиков.

– Просто у меня мало опыта в том, что касается тайных романов, – заявила Квини. – Понятия не имею, что я могу сделать или ляпнуть, ведь мысли у меня только об одном…

Бидди решила зайти с козыря.

– Поворачивай и возвращайся в дом пастора!

– Зачем?

– Немедленно!

Бидди демонстративно выхватила корзинку у Квини и повесила ее себе на руку.

– Бидди…

– Ты что, погубить меня хочешь? Я все вижу!

Бидди поднесла дрожащий палец к губам. Ее глаза увлажнились от воображаемого горя. Палец сменила ладошка, которая должна была унять рвущийся из груди всхлип. Бидди развернулась на носках туфелек и поспешила к входной двери в бакалейный магазин «У Топпа» с таким видом, словно первое действие пьесы закончено и занавес уже ползет вниз.

Бидди была единственной покупательницей в магазинчике. Она позволила глазам немного привыкнуть к полутьме, одновременно сочиняя второе действие. Бросив взгляд на стекло витрины, девушка увидела Квини, в нерешительности стоявшую снаружи. Бидди не знала, сколько времени ее подруга пробудет там, прежде чем решится войти в магазинчик.

– Добрый день, Бидди, – раздался знакомый голос у нее за спиной. – Снова развлекаетесь своими глупыми играми?

Развернувшись, она встретилась взглядом с улыбающимся Томом. Он был высок и строен, а еще, без сомнения, красив. Как и в большинстве случаев, ее искусная вышивка под названием «тайный роман» требовала нескольких стежков правдоподобия. Когда в магазине не было покупателей, Бидди и Том любили поболтать о том о сем. Хоть их беседы и не отличались особой глубиной, пустопорожней болтовней, которую часто можно услышать на улице, их также нельзя было назвать. Молодые люди обсуждали всякие любопытные факты, прочитанные, к примеру, в газете «Аргус» либо в какой-нибудь книге. Они делились взглядами на мир и интересных им людей.

– Не знаю, что сегодня с Квини, – подойдя к прилавку, сказала Бидди. – Настроение у нее меняется чуть ли не каждую минуту. Наверное, всему виной жара.

– Жара и впрямь просто ужасная, – согласился с ней Том. – Мне даже рукава пришлось закатать.

Бидди притворилась, что до сих пор не обращала внимания на его мускулистые руки, которые ей нечасто доводилось видеть.

– Но здесь, признаюсь, не так уж и плохо, – сказал он. – На ртутном столбике – всего восемьдесят пять.[8]8
  Около 30 градусов по Цельсию. (Примеч. ред.)


[Закрыть] На трамвайных путях сейчас, полагаю, гораздо жарче.

Бидди обмахивала лицо ладонью, но после его слов прекратила это занятие.

– Тут, как в кулгардийском сейфе,[9]9
  Примитивное холодильное устройство, изобретенное в австралийском городке Кулгарди.


[Закрыть] довольно свежо, – заявила она, несмотря на то что ей было так жарко, что, казалось, мозги вот-вот сварятся в голове.

Впрочем, ради Тома она согласна была немного потерпеть.

Он взял стоявший на прилавке кувшин с водой, наполнил стакан и протянул его девушке. Их пальцы на долю секунды соприкоснулись. Том улыбался, пока Бидди пила.

– Спасибо, очень мило с твоей стороны, – сказала она.

– Ты собиралась купить что-нибудь к ужину преподобного? – спросил Том.

– Да, для начала… – Бидди отвела взгляд от его лица и пробежала глазами список покупок, составленный миссис Реттрей.

Глянув на витрину, девушка увидела, что Квини разговаривает со сгорбленной старухой во вдовьем платье. Бидди нахмурилась. Почему-то ей стало не по себе. Она узнала пожилую миссис Довс, которая была слепа, вернее, почти слепа, и постоянно жаловалась на проблемы, которые возникали у нее из-за слабого зрения. Бидди считала миссис Довс вечно всем недовольной ханжой и понятия не имела, с какой стати Квини с ней заговорила. А потом она заметила, что содержимое корзинки старухи рассыпалось по земле, и догадалась, что Квини умудрилась с ней столкнуться.

Бидди снова повернулась к красавчику Тому.

– Надеюсь, у тебя остался приличный хлеб? – спросила она.

Он подал ей буханку.

– Вот.

– Он черный, – пренебрежительно произнесла Бидди. – Все знают, что черным хлебом не наешься. У тебя не найдется белого? Не идти же мне за ним в булочную.

– У меня хлеб прямо из пекарни, зазнайка. Самый свежий – для тебя.

Том взял более дорогую буханку белого хлеба и протянул Бидди. Девушка понюхала ее.

– Пахнет квасцами.

Том закатил глаза.

– В этом хлебе нет квасцов. Хороший белый хлеб из отличной пшеницы.

– Дай горячий нож, и я сама это проверю.

– Ты не коснешься этой буханки горячим ножом!

– А как мне еще удостовериться в том, что ты говоришь правду? – дразня Тома и получая от этого удовольствие, спросила Бидди. – Если там есть жженые квасцы, хлеб пристанет к лезвию, и я буду знать, что вы с Топпом нарушаете закон, продавая некачественные товары.

– Лучше клади эту чертову буханку к себе в корзину, – хмыкнул Том.

Бидди так и сделала. Она еще раз посмотрела в сторону витрины, но на этот раз не увидела ни Квини, ни вдовы. Бидди понятия не имела, куда они могли подеваться.

Когда все продукты из списка миссис Реттрей лежали в корзинке, девушка подумала, что из-за изнуряющей жары на этот раз не задержится, чтобы поболтать с Томом о том о сем, но тревога не успела зародиться в ее сердце, ибо Том упомянул о занимательной передовице, которую он прочел в утреннем номере «Аргуса». Он считал, что и ей интересно будет узнать, о чем там идет речь.

– Слушаю, – сказала Бидди, которая никуда не торопилась.

– Но, если я повторю то, что прочел, ты можешь на меня рассердиться, – предупредил Том.

– И не подумаю, – насмешливо ответила она.

Он развернул газетный лист из неплотной бумаги и протянул ей.

– Христиане, – процитировал Том, – в наши дни больше не хотят проповедовать, а если и проповедуют, миссионеры предпочитают держаться на безопасном расстоянии.

Бидди секунду обдумывала услышанное, а потом охнула. Том вновь рассмеялся, увидев выражение, появившееся на ее лице.

– В газете действительно так написано?

– Ага, и похлеще выражения есть, – забавляясь ее реакцией, произнес Том. – В «Аргусе» пишут, что в наши дни никто не желает слушать Слово Божье, которое вступает в противоречие с тем, чем дорожат большие шишки в Готорне и Кью.

– Неужели большие шишки в Кью не верят в Священное Писание?

– Ну… они утверждают, будто бы верят, говорят во время воскресных богослужений правильные вещи, но попроси их жить как истинные христиане, и никто не согласится, ибо на самом деле они верят только в то, что надо делать деньги, ведь выживает самый приспособленный. Они – наиболее приспособленные, и горе остальным.

У Бидди отвисла челюсть. Том еще пару секунд сохранял совершенно серьезное выражение лица, а потом подмигнул ей.

– Интересно, а преподобный прочел сегодня эту газету? – задумчиво проговорил он.

Бидди разразилась неистовым хохотом. Она прищурила глаза, окинула оценивающим взглядом фигуру парня с закатанными рукавами, а потом решила выдать лакомый кусочек из недавно прочитанного.

– Нет ничего удивительного в том, что люди перестали ходить в церковь, – сказала девушка. – Ты слышал о преподобном Дж. Биэ из прихода Ист-Мельбурна?

– Нет, а кто это?

– Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь о преподобном Биэ, который поверг в невообразимый стыд свою паству? – изумленно спросила Бидди.

– Ну же, рассказывай, – попросил Том.

Она подалась вперед, прижалась к прилавку и произнесла, понизив голос:

– Он познал свою кухарку, не заключив с ней супружеских уз, а затем подкупил одного мужчину из Лилидейла, чтобы тот взял ее себе в жены.

– Ха-ха! – вырвалось у Тома.

– Потом преподобный распродал свою мебель и сбежал в Калифорнию. Просто отвратительно! Но это ничто по сравнению с тем, что натворил Четов Хьюс, преподобный из Балларата.

Том любил слушать Бидди независимо от того, правду она говорила или фантазировала.

– И чем же он отличился?

– Пригласил четырех девушек в свой роскошный дом, каждую угостил и воспользовался ими самым предосудительным образом. Через некоторое время врач обнаружил, что все четыре больны неизлечимой формой сифилиса.

Том вновь захохотал.

– Все эти истории были напечатаны в заслуживающих доверие газетах. Когда люди читают о таком, у них широко открываются глаза, – сказала Бидди. – Ты слышал о том, что преподобный Бут, методистский священник из Вангаратты, сделал с бедной собакой?

Они громко рассмеялись. В это время звякнул колокольчик над входной дверью, сообщая о появлении нового покупателя. Заслышав этот звук, Том вздрогнул и кивнул головой, но больше ничего делать не стал, поскольку покупательница тотчас же уселась на стул, явно радуясь возможности отдохнуть, и обслуживать ее пока что было не нужно. Бидди даже не потрудилась оглянуться, чтобы посмотреть, кто это. Ее распирало от желания как можно ярче разукрасить свой рассказ. Кажется, она даже не обратила внимания на то, что в магазине они теперь не одни.

– А еще преподобный Тейлор из баптистской церкви на Коллинс-стрит… – произнесла Бидди. Ее скандальные разоблачения достигли наивысшей точки. – Ты должен был о нем слышать, Том. Поговаривают, что ему пришлось сложить с себя сан за столь тяжкие прегрешения, что никакие земные муки не смогли заставить его хотя бы намекнуть, в чем они заключались…

Крик ужаса, раздавшийся у нее за спиной, заставил Бидди вернуться с небес на грешную землю. Оба вспомнили о страдающей от зноя покупательнице, которая обмахивала свое лицо, сидя на стуле. Это была миссис Довс.

– Постыдились бы! – воскликнула старуха, с трудом поднимаясь на ноги. – Что за мерзкая клевета! Какое бесчестье повторять ее!

С ужасающей определенностью Бидди подумала о том, что это Квини каким-то образом подослала сюда вдову, чтобы поймать ее на горячем.

– Миссис Довс, пожалуйста, позвольте вам помочь, – произнес Том и поспешил к старухе.

Бидди хватило присутствия духа наполнить стакан водой из кувшина, а затем протянуть его пожилой леди.

– Миссис Довс, вот, пожалуйста! Вы выглядите утомленной! Какой сегодня жаркий день!

– Бидди Мак-Брайд! Я сразу же узнала тебя по твоему бесовскому смеху, – прищурившись, произнесла миссис Довс.

– Миссис Довс, я…

– Ты служишь у преподобного Флауэрса, но при этом осмеливаешься говорить гадости о слугах божьих. Он подобрал тебя в сточной канаве!

Бидди залилась румянцем.

– Это неправда!

Старая история вернулась к ней, чтобы задеть за живое. Когда-то Бидди придумала себе сиротское прошлое в стиле романов Диккенса.

– Ты и сама прекрасно знаешь, что было именно так, как я говорю, неблагодарная девчонка! – принялась отчитывать ее миссис Довс, которой в свое время понравилась эта побасенка. – Ты жила без родителей, в грязи и позоре. Когда преподобный взял тебя в свой дом, у тебя ничего не было. И сейчас тоже нет.

Бидди покраснела до корней волос.

Том постарался сгладить ситуацию.

– Прошу простить нас за то, что мы говорили в вашем присутствии на неподобающие темы, миссис Довс. Не знаю, что на нас нашло. Мы просто обсуждали то, что написано в «Аргусе», и, кажется, немного увлеклись.

Вот только пожилую леди было непросто сбить с толку.

– Мои бедные глаза уже не те, молодой человек, но разум по-прежнему острый, – заявила миссис Довс. – Вы оба вели себя словно два безбожных анархиста.

– Это неправда! – вскричала Бидди. – Я пришла сюда, чтобы купить кое-что по поручению миссис Реттрей.

– Вы злословите под носом у своих хозяев. Ты все равно что ударила в спину добропорядочного преподобного Флауэрса! Такова твоя благодарность за проявленное им христианское милосердие?

Бидди заметила в витрине Квини. Та насмешливо ухмылялась. Теперь Бидди убедилась в том, что Квини нарочно направила старуху в магазин «У Топпа», надеясь, что у ее подруги возникнут неприятности.

– Миссис Довс, прошу вас… Мы не хотели ничего плохого… Это просто глупая болтовня, – продолжала уверять вдову Бидди.

– Это заговор против Церкви! Именно этим занимаются анархисты и прочие нигилисты. Они хотят перестрелять добрых христиан, пока те спят в своих постелях.

– Миссис Довс, могу ли я вам помочь? Что желаете приобрести? – очень вежливым тоном, настолько, насколько это было возможно, произнес Том. Одновременно он кивком головы дал Бидди понять, что ей пора уходить.

– Ну… я даже и не помню… Услышанное стало для меня таким потрясением…

– Разумеется. Прошу прощения. – Взглядом он приказал Бидди поторапливаться. – Мы больше не будем. Вы все нам объяснили. Вы имели все основания на нас сердиться. Мы и не заслуживаем лучшего обращения.

Бидди с ужасом взирала на Тома и слушала, что он несет, но он продолжал делать ей знаки, чтобы она ушла. Взяв корзину с продуктами, девушка выскользнула за дверь, очень огорченная тем, как закончился антракт в ее пьесе.

Бидди аккуратно отрезала кусочек свежего белого хлеба без жженых квасцов. Он лежал на почетном месте – на доске в конце кухонного стола миссис Реттрей. В доме преподобного Флауэрса хлеб был в почете. Полтора года службы здесь научили Бидди многому. Теперь она умела, например, красиво нареза`ть хлеб. Для уважаемого и благородного человека вряд ли найдется что-нибудь столь же оскорбительное, как толсто нарезанный хлеб. Рабочий люд уминает огромные краюхи, макая их в растопленный жир. На большее их скудных заработков все равно не хватит. Уважающий же себя муж будет есть только тонко нарезанный хлеб. Бидди положила ломоть хлеба на маленькую тарелочку, а затем размазала сверху полную ложечку варенья. Семнадцать месяцев практики научили ее наносить варенье очень-очень тонким слоем.

Сделав книксен, Бидди протянула тарелочку преподобному Флауэрсу и стала ожидать дальнейших распоряжений. До ужина оставалось еще несколько часов. Около четверти часа назад преподобный выпил чашечку чаю. Бидди нервничала, когда оказывалась с ним лицом к лицу, но понимала, что пастору нужна аудитория, которая будет внимать каждому произнесенному им слову. Сегодняшняя проповедь касалась мельбурнского лета.

– Плохо, хуже всего то, дитя мое, что эта жара оказывает пагубное действие на молодые организмы, – пробубнил пастор, почесывая бакенбарды.

– Да, преподобный.

– Ты со мной согласна? Ну разумеется, ты хорошая девочка. Австралийская жара иссушает, понимаешь ли… именно так… Особенно подвержены этой пагубе молодые… Жара лишает их сил и энергии…

– Да, преподобный, – произнесла Бидди, сжав ладони на животе.

– Именно вследствие этого я испытываю серьезные опасения касательно будущего нашей нации, дитя мое, – откусывая от ломтя хлеба, сказал пастор. – Именно поэтому я не могу разделять безосновательный оптимизм, свойственный нашим соотечественникам.

– Да, преподобный, – произнесла Бидди, не отрывая взгляда от хлеба.

Ей и самой хотелось отрезать от буханки кусок, только потолще.

– Какое будущее может ожидать нацию, чья молодежь напрочь лишена сил и энергии? Они страдают от вялости и лени. Эта нация истощена жарой!

Бакенбарды священника были испачканы абрикосовым вареньем.

– Так оно и есть, преподобный, – сказала Бидди, сжимая в руке нож для хлеба так, чтобы у постороннего наблюдателя не сложилось мнения, будто она намерена вновь отрезать от буханки хотя бы малость. – Я никогда прежде не задумывалась о том, что делает со мной летнее солнце, разве что иногда размышляла о солнечных ожогах, но теперь понимаю… Теперь я и сама тревожусь о своем здоровье.