Текст книги "Обещание"

Глава десятая

– О! Привет, – сказала Лиз, открыв дверь и увидев стоящего на пороге Дэна. – Что случилось, любимый?

– Привет, мам, – поздоровался Дэн. – Просто решил заскочить.

Она подняла тонко выщипанные брови и уставилась на него в явном недоумении.

– С тобой все в порядке? – Она не протянула руку, чтобы пощупать ему лоб, но Дэн был уверен, что она хотела это сделать. – Что-то не так?

– Нет! – Его слегка задел ее вопрос. – Я просто подумал, что… Ну, знаешь, решил заглянуть. Поздороваться, узнать, как вы с папой. – Ясное дело, она чувствовала, что должна спросить его. Ведь он не делал этого целую вечность, понял он, пронзенный чувством вины. Наконец она позволила ему переступить порог.

– Что ж, какой приятный сюрприз. Прелестно! – сказала она, приходя в себя, и нервно пригладила волосы – Дэн с тревогой заметил, что они были растрепаны и не в форме. Она хотя бы причесывалась утром? – Дерек! – крикнула она, поднимаясь по лестнице. – Пришел Дэниел. Заскочил поздороваться.

– С ним все в порядке? – донесся откуда-то сверху приглушенный голос ее мужа, и Дэн почувствовал, как улыбка на лице начала каменеть, словно застывающий бетон.

– Иди и взгляни сам, – отозвалась Лиз, пропуская Дэна в гостиную.

Хотя, выйдя на пенсию, Лиз и Дерек переехали из маленького дома в Хаммерсмите, где выросли Дэн с братом, гостиная была перенесена практически прямо оттуда. Два дивана цвета шалфея, один большой, один маленький, расположились углом вокруг телевизора, по бокам стояли те же ореховые столики, под которыми маленький Дэн устраивал себе логово, и книжный шкаф, где зачитанные тома Уилбура Смита[13]13
  Уилбур Смит (Уи́лбур Э́ддисон Смит) – южноафриканский писатель, автор исторических и приключенческих романов.


[Закрыть] ряд за рядом уютно соседствовали с книгами Даниэлы Стил[14]14
  Даниэла Стил – американская писательница, автор многочисленных романов, ставших бестселлерами.


[Закрыть]. Даже газовый камин с фальшивым углем был похож на тот, перед которым Дэн сидел после ванны, закутанный в халат с картинками из «Звездных войн», с кружкой какао перед сном. На каминной полке стояли все те же фотографии: старые школьные снимки мальчиков с оскаленными зубами и прическами «под горшок», день свадьбы Патрика и Зои, выпускной Дэна, внуки на Рождество и черно-белая фотография со свадьбы самих Лиз и Дерека, метель конфетти, застывшая вокруг них в воздухе, застенчивые улыбки из рамки.

Также там была… да, самая нелюбимая фотография Дэна, на которой Патрик держал его за голову на Брайтон-бич, когда они были еще мальчишками. В детстве они всегда неплохо ладили, но иногда Патрику нравилось напоминать Дэну, при необходимости – силой, кто здесь главный. На фотографии они оба ухмылялись, хотя, если присмотреться (как это сделал Дэн), можно было увидеть вспышку унижения на лице Дэна, улыбка на самом деле была хрупкой и фальшивой. Даже сейчас в ушах у него звучала насмешка брата: «Девчонка! Девчонка!» – когда Дэн заплакал.

Оглянувшись и обнаружив, что в комнате до сих пор никого нет – мама готовила напитки на кухне, – он убрал фотографию подальше, задвинул за большую фотографию семьи, празднующей сороковую годовщину свадьбы Лиз и Дерека. Так будет лучше.

– Итак, – сказала его мама, входя с подносом, на котором стояло все для чаепития, – что же тебя привело? Присаживайся, Дэниел, не нужно церемоний.

– Я… – Он не мог снова сказать, что просто заскочил, потому что начинал чувствовать себя, словно в комнате с эхом. Дэн подтащил один из столиков поближе к дивану, чтобы ей было куда поставить поднос. – В День матери меня поразило, что в последнее время я тебя почти не видел. Слишком был занят работой. Так что, пока я не в офисе, я подумал, что мог бы приходить немного чаще – ну, знаешь, как раньше Патрик.

Пальцы Лиз слегка дрогнули на чашках. Ее лицо было бледным и ненакрашенным, в огромном сером кардигане и темно-синих брюках она казалась маленькой и сморщенной.

– Он был хорошим мальчиком, – машинально сказала она. Казалось, это был автоматический ответ: вы упомянули имя Патрика, она сказала вам, какой он хороший. Возможно, Дэн чувствовал себя параноиком, но он поймал себя на мысли, что это может быть легкий упрек в его адрес. Он тоже был хорошим мальчиком?

– Да, – беспомощно согласился он. – Но теперь, когда его нет рядом, может быть, я смогу в чем-то заменить его, если ты захочешь. Делать то, что раньше делал для тебя Патрик.

– Тебе не нужно заменять его, любимый, ты сам по себе, – напомнила она ему, наливая чай.

Ее ногти, обычно блестяще накрашенные, сегодня были без лака и выглядели старыми и желтыми. «Когда это ее руки стали такими узловатыми?» – с приливом грусти подумал Дэн.

– Я знаю, но… – Он поежился. – Просто хочу быть полезным.

– Понимаю. – Она передала ему кружку, затем сделала глоток из своей. – ДЕРЕК, – позвала она. – ЧАЙ! – Посмотрела в сторону окна и прокомментировала: – Погода меняется.

– Да, – согласился он. Последовала небольшая пауза, а затем он спросил: – Так есть ли что-нибудь? Я имею в виду, что я могу сделать. Чтобы быть полезным. Любая мелкая работа по дому или… я мог бы заскочить за тобой в магазин или починить что-нибудь сломанное…

В дверях появился отец со своим обычным отстраненным, безразличным видом, и Дэн замолк на полуслове.

«Я так люблю своих детей, – однажды сказал Патрик в пабе, уставившись в свой пинтовый стакан. Должно быть, прошло несколько месяцев после рождения Би, и он весь вечер ликовал, хотя и был явно измотан, но внезапно задумался и даже стал сентиментальным. – Я бы сделал для них все, что угодно, ты же знаешь. Но мне немного странно и грустно, потому что я знаю, что наш отец не испытывал к нам таких чувств. Ты понимаешь, что я имею в виду?»

Дэн тогда был поражен – никто не хотел бы сталкиваться с мыслью, что родители их не любят, – но должен был признать, что Дерек Шеппард никогда не был приятным мужчиной. Обнимал ли он когда-нибудь своих мальчиков? Мог прилюдно поцеловать жену? Он много лет работал архивариусом в тогдашнем Мидлсекском университете и всегда выглядел так, словно предпочел бы листать старые бумажки, а не общаться с другим человеком.

– Привет, сынок! Рад тебя видеть. Чему же мы обязаны такой великой честью?

Даже в простом вопросе отца звучал сарказм. Дэн открыл было рот, но мама опередила его.

– Он заскочил, чтобы быть полезным. Сделать что-нибудь по дому, – объяснила она.

– Вот оно что? – Отец нахмурился, как будто это было плохо, дерзко, и Дэн почувствовал, что испытывает желание отступить, как во время детских сражений. Затем он выглянул в заднее окно – слава богу! – лужайка выглядела какой-то лохматой. Зои, возможно, и отклонила бы его предложение о стрижке, но отец всегда ворчал по поводу необходимости следить за газоном. Может, это его шанс?

– Давайте подстригу вам газон? – предложил он.

Родители переглянулись, между ними замелькали невысказанные вопросы. Наконец отец пожал плечами.

– Если хочешь, – ответил он.

– Это было бы очень любезно с твоей стороны, Дэниел, – добавила мать.

Дэн улыбнулся им обоим и допил свой чай, но не мог избавиться от ощущения, что они… ну, в общем, потакают ему. Не воспринимают всерьез. Неужели он как-то неправильно все понял?

Спустя некоторое время он вытащил из сарая косилку, повернул голову и увидел, что они наблюдают за ним из гостиной. Мама помахала ему рукой, и он помахал ей в ответ. Это было хорошее, полезное дело, напомнил он себе, когда отец открыл заднюю дверь, чтобы показать ему, где лежит удлинитель. Определенно, дело, достойное его списка добрых дел. Он решил, что только ради этого можно вынести любую неловкость.

В это время в Чизвике Лидия изо всех сил пыталась сосредоточиться. Она работала в магазине недалеко от Хай-стрит. Здесь продавались мягкие подушки и покрывала, а также керамика, ксилографии и украшения местных ювелиров, и она обычно находила это место успокаивающим. Воодушевленная своим боссом Джонатаном, который всегда говорил ей, что, работая на него, она зарывает в землю свои таланты, она сама шила множество чехлов для подушек из мягкого твида или тканей «Либерти»[15]15
  «Либерти» – вид тканей, названных в честь дизайнера и создателя, англичанина Артура Лазенби Либерти (Arthur Lasenby Liberty), страстного путешественника и поклонника индийских и японский тканей. Особый стиль тканей «Либерти» – это их яркие рисунки с насыщенной цветовой гаммой, графическими и цветочными узорами.


[Закрыть], с принтами приглушенных расцветок, и всегда было что-то, что нужно было сделать, даже при таком малом числе клиентов, как сегодня. Но ее мысли продолжали кружиться вокруг вчерашнего телефонного звонка, и теперь, оглядевшись, она поняла, что ее охватывает отчаяние. Хватит ли этой работы, чтобы поддержать их, если Патрик решит изменить статус-кво? Неужели она вот-вот получит грубый и страшный финансовый пинок?

Лидия всегда любила шить, с самого детства. Еще в шестом классе ей предложили место в университете на факультете дизайна костюмов, и она тщательно изучала на курсе детали моделей – корсеты! пошив одежды! модную одежду и многие другие прелести – так долго и упорно, что даже сейчас помнила измятые, исписанные страницы в конспекте. Но когда ее мама, Элеонора, в том году заболела, школьная работа больше не казалась приоритетной, и, пока ее друзья продолжали учиться, Лидия проводила свои дни, упорно ухаживая за матерью, желая, чтобы ей стало лучше. «Конечно, я поправлюсь, – говорила Элеонора, сжимая руку Лидии. Ее пожатие было слабым, как у феи, едва заметным. – Как только я поправлюсь, мы отправимся в Австралию, чтобы отпраздновать это, слышишь? Я всегда хотела показать тебе мои любимые пляжи, мой город. Что ты думаешь насчет этого?»

Это было самое ценное предложение в жизни Лидии, но оно так и не осуществилось. Состояние Элеоноры ухудшилось, и она попала в больницу, а затем, всего через несколько недель, снова вернулась домой, потому что больше ничего нельзя было сделать. Она потеряла волосы, и Лидия садилась рядом с ней, охлаждая ее горячую лысую голову влажной губкой и поднося чашки с водой к потрескавшимся губам, чтобы она сделала глоток. Об учебе она больше не думала. Лидия даже не стала дожидаться результатов экзаменов, чтобы узнать, что она не поступила в университет. Она была так ошеломлена горем, что ее это больше не волновало. Казалось, ничто не имело значения по сравнению с потерей человека, которого она любила больше всего на свете.

Она много подрабатывала и всегда справлялась, работая в розничной торговле и некоторое время в качестве помощницы, прежде чем устроиться на любимую работу в центр искусств. Но, конечно, когда Лидия стала матерью, все это прекратилось, пока Джемайма не пошла в школу, а потом Джонатан предложил ей подработку. Сначала она обманывала себя – «эй, это тоже творческая среда, я работаю с художниками и, возможно, могла бы продвинуться, помогая выбирать новые произведения искусства для чьих-то полок», – но реальность оказалась куда прозаичнее; она проводила большую часть времени за кассой или направляла приезжих к метро. Когда Элеонора впервые приехала из Сиднея, Джонатан был лучшим другом ее мамы. Он делал все возможное, чтобы стать благосклонным крестным отцом, поощряя Лидию посещать вечерние занятия и возвращаться к образованию, но, в конце концов, ей пришлось быть прагматичной. Это все здорово, но как она может себе это позволить? И кто будет присматривать за Джемаймой? Все было не так просто, как он, кажется, считал.

Пересекая комнату, чтобы добавить новые товары на полки, Лидия заметила свое отражение в зеркале и пару раз моргнула, прежде чем застенчиво узнала себя. Обычно она носила яркие винтажные наряды, которые шила сама, но сегодня она намеренно выбрала более сдержанную одежду. Ее единственная и неповторимая черная юбка до колен, элегантная блузка оливково-зеленого цвета, аккуратные золотые «гвоздики» в ушах, черные туфли-лодочки. Она хотела выглядеть, как человек, который скажет: «По этому вопросу мне придется проконсультироваться с моим адвокатом», к которому отнесутся серьезно, если возникнут какие-либо разногласия.

Тут в магазин вошла женщина в стильном сером брючном костюме на высоких каблуках и сделала несколько покупок: одну из великолепных медных брошей Марты Макки[16]16
  Марта Макки – дизайнер эмалевых брошей.


[Закрыть] в виде лисы, гравюру Иво Кука с изображением летящих ласточек в рамке и полотняный абажур в стиле пятидесятых, с повторяющимся мотивом лодки, который нравился самой Лидии. «Прекрасный выбор», – сказала Лидия, тщательно упаковывая и пробивая покупку в кассе. Сейчас большинство людей расплачивались карточками, особенно когда общая сумма покупки превышала двести фунтов, как сейчас, но эта клиентка вытащила бордовый кошелек из крокодиловой кожи и начала отсчитывать толстую пачку банкнот.

– Десять, двадцать… – Она протянула Лидии деньги.

Магазин снова опустел, а мысли Лидии все возвращались к наличным, которые теперь лежали в кассе. Все, что на них можно было купить. Если бы она попала в совсем уже скверное финансовое положение, возникло бы у нее искушение начать прикарманивать наличные от таких, как сейчас, продаж, вместо того, чтобы проводить платежи через систему? Заметит ли Джонатан, если она немного позаботится о себе? Приближался его шестидесятый день рождения, и он был занят, планируя сложную вечеринку, поглощенный мыслями о коктейлях и нарядах. Было бы нетрудно протащить лишнюю сотню туда-сюда, если потребуется…

Дверной звонок снова зазвенел, вошел новый клиент, и Лидия вытянулась по стойке «смирно», в ужасе от того, что ее мысли приняли такой недобросовестный оборот. Она всегда гордилась своей честностью; никогда в жизни ничего не крала. Что, черт возьми, с ней не так? Была ли перспектива встречи с братом Патрика причиной такого странного поведения? Если так, то чем скорее все закончится, тем лучше.

Вернувшись домой после встречи с родителями, Дэн поймал себя на том, что смотрит на собственный сад, особенно на все еще маячивший там мертвый платан. Всякий раз, когда он, как сейчас, входил на кухню, его взгляд устремлялся к нему через окно, больные ветви дребезжали, как кости на ветру, безжизненные и безлистные. Насмешка. Его следовало срубить и убрать еще в феврале, с Патриком, как и планировалось, но… Ну, события и все такое. События.

Он стоял почти здесь же, когда Зои позвонила утром после их с Патриком последней ночи в пабе. Он уж было решил не отвечать, когда увидел, как ее имя высветилось на экране телефона, закатил глаза при мысли о том, как это глупо со стороны брата – заставить жену позвонить и извиниться. «Патрик чувствует себя очень плохо из-за того, что произошло…» Но это все равно ничего бы не изменило. На этот раз Патрик зашел слишком далеко. Но оказалось, что она звонит совсем по другому поводу.

«Извини за беспокойство, Дэн, но не мог бы ты попросить моего мужа перезвонить мне, пожалуйста? – попросила она. – Не сейчас, конечно, если он орудует электроинструментом или взбирается на дерево, но в какой-нибудь подходящий момент. Он не отвечает на звонки».

Дэн фыркнул, догадываясь, что Патрик, должно быть, застрял по дороге в пробке. Ха. Он бы поплатился, если бы брат как ни в чем не бывало постучал сейчас в дверь. На самом деле ему повезло бы, если бы он сбежал без ран от бензопилы, учитывая то настроение, в котором до сих пор пребывал Дэн. «Его здесь нет», – коротко ответил он.

«О, – сказала Зои. – А когда он ушел? Знаешь, я думала, это займет у вас больше времени. Тогда ясно. Может, поэтому он и не отвечает. Твой сад теперь выглядит получше?»

Дэн понял, что они говорят о разных вещах, и нахмурился. «Нет… Я имею в виду, что его здесь вообще не было. Прошлой ночью он не остался».

На мгновение воцарилось озадаченное молчание, затем они оба заговорили одновременно. «Значит, он не…» – начал Дэн.

«Здесь его тоже не было, – одновременно сказала Зои. Замялась, нервно рассмеялась и спросила: – Так где же он провел ночь? Или мне не следует об этом спрашивать?»

«Он… Ну, я думал, он пошел к тебе», – сказал Дэн. Это, по общему признанию, придало происходящему новый импульс. Куда делся Патрик?

«Он не вернулся. Я сегодня не на работе, я надеялась… – Зои замолчала. – Так что же произошло? Почему планы изменились?»

Дэн стиснул зубы. Если Патрик исчез в сильном раздражении, чтобы заставить Дэна почувствовать вину, то он не собирается до этого опускаться. Он отказывался чувствовать себя виноватым в чем бы то ни было, когда единственным виноватым был Патрик. «Мы немного повздорили, – сказал он. – Я видел, как он пошел вдоль Темзы, так что я подумал, что он направляется домой».

«Из Хаммерсмита? Почему он не взял такси?»

Ее вопрос был резонен. Но Патрик, вероятно, просто захотел побыть в одиночестве, подумал Дэн, вместо того чтобы тащиться с братом обратно на главную дорогу. Он мог бы даже забраться в ближайшую «Голубку», чтобы выпить утешительного виски, прежде чем идти дальше. «Я не знаю – все немного накалилось», – признался он. Он напомнил себе, что не собирался расстраиваться из-за этого. Не будет расстраиваться.

«Ну, и из-за чего? Что такое ужасное случилось, что он не вернулся к тебе?»

Дэн на мгновение заколебался, его взгляд привлек скворец в саду, который по-бандитски скакал, склонив голову набок.

«Дэн?» – подтолкнула Зои, и ему пришлось быстро соображать. Он ни за что не мог сказать ей правду. Ни за что.

«Ничего особенного, – сказал он наконец. – Слишком много выпили. Ты пробовала позвонить ему на рабочий телефон? Может, в другом у него сел аккумулятор».

«Да, он где-то в доме – я слышу, как он звонит. Черт возьми. Где же он тогда? Дай мне знать, если он появится, хорошо? И я тебе сообщу, если что».

Поначалу Дэн не слишком беспокоился, предполагая, что брат, должно быть, провел ночь у приятеля и сейчас отсыпается после выпивки. Без сомнения, он скоро появится у Зои с охапкой нарциссов и массой извинений и очарует ее улыбкой. У него это хорошо получалось. «Дэн, ты сказал, что у вас вышла небольшая ссора», – рискнула снова намекнуть Зои, но он отмахнулся. «Неважно», – ответил он. Но на самом деле для Дэна это было важно.

Прошел день, наступил вечер, а от Патрика по-прежнему не было никаких вестей. Позвонила Лиз, с которой Зои связалась, желая узнать, из-за чего был спор. «Надеюсь, ты не расстроил его, – упрекнула она. – Ты же знаешь, каким он бывает чувствительным». В этом весь Патрик, подумал Дэн, закатывая глаза. Единственный человек, который мог изваляться в дерьме и вынырнуть, благоухая. Действительно, чувствительный. Прошлой ночью Патрик был чувствительным, как кирпич, летящий в окно, если судить по тому, как он разговаривал с Дэном. Тем не менее Дэн начал ощущать подкрадывающийся страх. Что-то было не так. Потому что Патрик был не из тех, кто вот так срывается и исчезает на долгие часы. Да, временами он мог быть ненадежным, но он был всегда привязан к телефону; это было совершенно не в его характере – игнорировать звонки и сообщения, дистанцироваться.

К тому времени, когда Дэн снова поговорил с Зои и изложил свои опасения, она уже опередила его, связавшись с местными больницами, друзьями, семьей, а несколькими минутами ранее – с полицией. «Я не понимаю, что такое случилось, что он не остался у тебя, – волновалась она. – Ты что-то от меня скрываешь? Или покрываешь его? Мне сейчас очень нужно знать, понимаешь? Забудь о братской верности или о каком бы то ни было кодексе, который у тебя есть, – Дэн, мне нужно знать, что с ним все в порядке».

От этих вопросов его передернуло. Он придумал несколько фраз в ответ – настолько коротких, что их можно было произнести на одном дыхании, – но произнеся их, он понял, что Зои не совсем поверила ему. Однако у них были более важные дела, на которых нужно было сосредоточиться: шли часы, а от Патрика так и не было вестей. Оглядываясь назад, Дэн с трудом мог вспомнить, как они тащились сквозь это время, заполняли последовавшие странные дни ожидания, когда страх усиливался с каждым тиканьем часов. Было такое чувство, как будто они все сходят с ума. Он продолжал думать о том, что люди просто так не исчезают, – только не взрослые мужчины с семьей, бизнесом и всеми атрибутами прекрасной жизни. Четыре дня спустя полиция снова вышла на связь. Тело мужчины было найдено выброшенным на берег в Воксхолле, и, когда Зои попросили приехать и опознать его, она подтвердила, что это – ее муж. Ее покойный муж, Патрик Кристофер Шеппард, который ушел и не вернулся. Полиция захотела поговорить с Дэном, как с последним человеком, который видел его живым в ту ночь. Был ли Дэн виноват? Это было именно так. Чувство вины обрушилось на него, как удар коленом между ног, за которым последовали двойные удары горя и потрясения. Патрик просто ушел из его жизни, и они никогда больше не смогут увидеться, не говоря уже о том, чтобы помириться и все исправить. Он все вспоминал свой последний взгляд на брата.

Ему снилось, что они вместе идут по тропинке вдоль реки, что он – Дэн – передумал и зовет Патрика обратно. «Не будь идиотом, ты можешь остаться, – хрипло и неохотно говорил он в этих снах. – Это не значит, что я прощаю тебя. Не прощаю, ты, кусок дерьма. Но ты можешь остаться, ясно?»

Именно так должны поступать братья, ведь так? Держаться вместе, несмотря на хорошее и плохое, быть не разлей вода. Но вышло иначе. В реальной жизни Патрик уходил, а Дэн не смог найти слов – или милосердия, – чтобы остановить его.

Это был настоящий кошмар наяву. Поначалу никто из них не мог воспринять эту новость. Дэн поймал себя на том, что одержимо размышляет над тем, как его брат оказался в реке, какая ужасная цепь событий привела к этому жуткому, кошмарному исходу. Патрик всегда был сильным пловцом, был уверен в себе и в бассейне, и в море. Он был энергичен и здоров – его смерть оставалась загадкой. Не знать, как он умер, что произошло в эти последние мгновения его жизни, было мучительно. Испугался ли он, когда пришел конец? Был ли он вообще в сознании? Дэн продолжал представлять себе, как лицо брата погружается под воду, как река поглощает его. Однажды он видел, как в Гринвиче на берег Темзы выбросило мертвую собаку, и он так и не смог забыть раздутый, искаженный труп, уродливую голову с пустыми глазницами, выеденными рыбами. Он продолжал представлять себе безжизненное тело Патрика, грязное и промокшее, выброшенное приливом на илистый берег реки, и хуже этого не было ничего.

Вскрытие показало травму головы, но им объяснили, что это могло случиться из-за того, что Патрик упал и ударился головой перед тем, как свалился в реку, или, в равной степени, из-за нападения, ограбления, которое заставило его пошатнуться и потерять равновесие. И вообще, где именно он упал в реку? Дэн довольно регулярно ходил пешком и ездил на велосипеде по тропинке вдоль Темзы и обнаружил, что снова и снова пытается пройти по возможному пути брата. На больших участках тропинки были ограждения или кусты, отделявшие пешеходов от воды, но были и участки, где человек мог запросто свалиться в воду и утонуть. Или, если уж на то пошло, броситься туда намеренно. Но он бы этого не сделал, не так ли? Только не Патрик. Он любил жизнь, по крайней мере, Дэн всегда так считал. Ему определенно было ради чего жить.

На него снизошла привычная усталая грусть, и Дэн оторвал взгляд от сада. На самом деле он знал, что должен нанять рабочего, чтобы тот разобрался с платаном, просто избавился от этой штуки раз и навсегда. Один из соседей на днях довольно многозначительно спросил, когда его уберут, но мертвое дерево так сильно ассоциировалось с последней ночью Патрика и чувством вины Дэна, что он ощущал какой-то психологический блок, не дающий ему это сделать.

Он пошел за ключами от машины и попытался стряхнуть с себя тоску. Через полчаса он должен встретиться с Лидией Фокс, и ему придется объяснить ей официальную версию смерти брата, а также выяснить, что было между ней и Патриком все эти годы. Он был настороже, полный глубоких подозрений. И глубокой преданности Зои. Но когда он разговаривал накануне с этой Лидией, разговор получился очень странным. Патрик, должно быть, назвался ей вымышленным именем (Армстронг, действительно, усмехнулся он про себя – типично; вообще-то странно, что Патрик не сказал ей, что его фамилия Тестостерон), а она так настороженно говорила об их предполагаемой встрече, как будто не доверяла Дэну.

Справедливости ради, ей стоило быть осторожной, хотя бы потому, что он твердо намеревался предостеречь ее, чтобы она держалась подальше от Зои и детей. Когда Дэн увидел визитную карточку с ее именем на холодильнике Зои, у него чуть не случился сердечный приступ, и он сразу же сделал худшие выводы – что Лидия собирается шантажировать Зои или как-то обмануть ее, что она замышляет что-то плохое, и ее нужно остановить. Он проклинал себя за то, что, не сдержавшись, выпалил на кухне Зои: «Постой, так ты ее знаешь? Эту Лидию Фокс?» – потому что после этого уже не мог положить визитную карточку в карман и забрать, опасаясь привлечь к ней еще больше внимания. Ему пришлось украдкой сфотографировать детали, когда Зои пошла открывать входную дверь. Его мысли лихорадочно метались. Но Зои явно не знала, что Лидия была кем-то другим, кроме женщины, которую она встретила в магазине, и Дэн хотел, чтобы это так и оставалось.

Сегодня он очень ясно даст понять Лидии: «Не разговаривай с Зои. Держись подальше. О, и эти деньги, которые тебе платил Патрик? Это должно прекратиться, потому что я не могу позволить Зои узнать, что ты существуешь. Ясно? Кстати, если тебе интересно, почему он тебе не звонит, так это потому, что он умер».

Боже, он совсем не жаждал этого разговора. Дэн был не из тех неуправляемых парней, которые вздрагивают и исчезают в баре, когда кто-нибудь начинает говорить о своих чувствах, но все равно такие разговоры заставляли его чувствовать себя неловко. Начинало зудеть под воротником. Он уже знал, что это будет один из самых мучительных разговоров в его жизни. Надеялся, что эта Лидия не начнет рыдать и сходить с ума. «Почему бы вам не спросить его самого?» – сказала она, когда он упомянул о ее отношениях с Патриком. В настоящем времени, как будто Патрика можно было сейчас о чем-то спросить. Кажется, она все еще считает, что он жив – если, конечно, не провела прошлую ночь, лихорадочно роясь в Интернете в поисках информации, теперь, когда узнала его настоящее имя.

Они договорились встретиться в кафе в Ганнерсбери-парке, современном одноэтажном помещении сплошь из массивного дерева и стекла среди деревьев, и когда Дэн двинулся к нему по траве, он почувствовал, что у него поднимается кровяное давление, по жилам разливаются уколы стресса. Во что он ввязался? Кто такая Лидия и какую власть она имела над Патриком? Он продолжал представлять себе женщину с суровым лицом и холодным взглядом, в то время как в голове у него крутились ярлыки типа «разрушительница семьи» и «воздыхательница». Может, она шантажировала Патрика? Может, повесила на него что-то подлое и с тех пор заставляла его расплачиваться за это?

Он вздохнул, не в силах полностью поверить ни в одну из этих идей. Несомненно, всему этому должно было быть рациональное объяснение; что-то, о чем он не подумал. Кто знает, может быть, через десять минут они вдвоем будут смеяться над его глупостью и непониманием.

В любом случае хватит сомневаться. Прямо сейчас ему нужно было сосредоточиться на главном вопросе: как он собирается покончить со всем этим ради Зои. Кем бы ни была эта Лидия и какова бы ни была ее игра, он не станет тратить время и выяснит все раз и навсегда.