Текст книги "Феминизмы: Всемирная история"

Рабочие места

В 1859 году Джесси Бушеретт (1825–1905), небедная молодая женщина из Линкольншира, призвала радикально переосмыслить рынок труда и открыть для женщин доступ к «почетным» ремеслам и занятиям. Она прекрасно знала о том, что мужчины станут противиться поступлению женщин на «мужскую работу», но подчеркивала также и консервативность «индустрии», и присущий женщинам недостаток уверенности в своих силах. И, хотя Бушеретт знала, что многим женщинам приходится работать за кусок хлеба, она подчеркивала необходимость в самоуважении и более высоком общественном положении, которые давал женщинам труд.

Бушеретт вдохновили салонные лекции писательницы и историка искусства Анны Джеймсон (1794–1860) о положении женщин в середине 1850-х годов. Джеймсон с 1820-х годов зарабатывала на жизнь литературным трудом, что позволило ей расстаться с нелюбимым мужем, много путешествовать и состояться как интеллектуалу. В своих лекциях она призывала «расширить сферу социальной работы», охватив женщин, трудящихся в тюрьмах, больницах и работных домах, причем предпочитала говорить о добровольном труде{106}106
  Mrs (Anna) Jameson, The Communion of Labour: A Second Lecture on the Social Employments of Women (Longman, Brown, Green, Longmans, & Roberts, 1856).


[Закрыть]. Некоторые коллеги Джеймсон уделяли большее внимание экономическим потребностям женщин, вынуждающим их зарабатывать. Например, Гарриет Мартино (1802–1876) – известная писательница, сама обеспечивавшая себя, – утверждала, что «три из шести миллионов взрослых англичанок работают ради пропитания»{107}107
  H. Martineau, «Female Industry», Edinburgh Review 109 (1859), 336.


[Закрыть]. Но те, кто требовал для женщин права свободно трудиться, нередко умалчивали о том, почему женщины могут захотеть работать или нуждаются в работе. Женщины побогаче активно пропагандировали трудоустройство как форму саморазвития, а те, что победнее, просто стремились выжить. Во многих странах эти противоречивые толкования породили разногласия в женских движениях и мешали феминисткам убедить женщин из рабочей среды, что феминизм соответствует их запросам.

Спор о труде стал главной темой публикаций лондонского издания English Woman's Journal (основанного в 1858 году), призвавшего предоставить образованным женщинам доступ к профессиям. Не ограничиваясь дискуссиями, редакция арендовала для выпуска журнала небольшую контору и обустроила читальный зал – сначала на Принсеcс-стрит, а затем в большем по размерам помещении близ улицы Лэнгхэм-плейс. Здесь, в комнатах, украшенных картинами Барбары Бодишон, с 1859 года работало (под руководством Джесси Бушеретт) Общество содействия занятости женщин. Общество предлагало женщинам помощь в трудоустройстве и координировало другую деятельность, например обучение профессиям бухгалтера, телеграфистки, помощницы юриста. Общество также учредило издательство Victoria Press, печатавшее English Woman's Journal и руководимое женщинами. Позднее Бушеретт вспоминала, что «из этой маленькой конторы и скромного читального зала выросли почти все крупные женские движения нашего времени». Активистки Общества соглашались с другим требованием женщин, тоже зазвучавшим в XIX веке, – на присутствие в школах и университетах.

В 1869 году в Кембриджском университете открылся Гёртон-колледж – благодаря усилиям Эмили Дэвис (1830–1920). Вместе с Барбарой Бодишон, редактором English Woman's Journal, она открыла первое в Англии высшее учебное заведение – полупансион для женщин. В Кембридже, однако, к затее отнеслись прохладно: университет не позволял женщинам получать ученые степени до 1948 года, то есть еще 79 лет после открытия Гёртон-колледжа.

В английских колониях события развивались аналогичным образом. В Британской Бирме главную роль в учреждении школ и колледжей для женщин и девочек играла Миа Май Хла Оунг. Она критически отзывалась о влиянии в Бирме «чуждой цивилизации» англичан и опасалась, что «разрушающее влияние» последних вредит равенству полов в браке и в отношении к собственности, которое было свойственно этой буддийской стране. «Я скорее останусь бирманкой, чем стану принадлежать к одному из… благороднейших народов Запада», – объявила она в журнальной статье 1903 года{108}108
  Mya May Hla Oung, «The Women of Burma», Buddhism: An Illustrated Quarterly Review (September 1903), 62, 81.


[Закрыть]. В 1908 году Хла Оунг бросила дерзкий вызов гегемонии христианства в Англии: она основала первую в этой стране буддийскую миссию и обрела там рабочее место. К тому моменту, когда она открыла представительство в лондонском пригороде Пендж, многочисленные англичанки уже осваивали новые для себя профессии, в том числе парикмахерское, аптечное и издательское дело, делопроизводство и прикладное искусство. Общество содействия занятости женщин до 1920 года продолжало арендовать помещения для женских организаций, предоставляя средства и место тем, кто стремился улучшить положение женщин{109}109
  Ellen Jordan and Anne Bridger, «"An Unexpected Recruit to Feminism": Jessie Boucherett's „Feminist Life“ and the Importance of Being Wealthy», Women's History Review 15:3 (2006), 385–412.


[Закрыть]. Улица Лэнгхэм-плейс стала легендарной и дала название Лэнгхэмской группе.

Главное требование Общества содействия занятости женщин – доступ к рабочим местам – в дальнейшем оказалось спорным и противоречивым. Многие женщины, уже имевшие низкооплачиваемую тяжелую работу, например трудившиеся как домашняя прислуга или на сельхозработах, хотели увеличения заработной платы и уважительного отношения к себе. Женщины, продававшие секс, желали меньшего внимания к себе со стороны полиции. Англичанок из рабочей среды (их заработная плата в XIX и начале XX века была выше, чем у представительниц мелкой и средней буржуазии) глубоко разочаровывала наивность призывов обеспечить женщинам свободный доступ на рынок труда. Неимущие работницы, лишенные трудовых прав и трудившиеся в условиях крайней нужды, нечасто видели в работе сферу самореализации, расширения своих возможностей и стремились к новой карьере и овладению новыми специальностями. Многие из них приветствовали усилия государства и профсоюзов по сокращению рабочего дня и запрещению опасных для женщин занятий.

Джесси Бушеретт и другие феминистки опасались того, что женщин объявят никчемными работниками, нуждающимися в защите наряду с детьми. Бушеретт опасалась, что законы об охране труда не позволят женщинам работать по ночам. Для многих женщин из рабочей среды государственный патернализм оказался спасением и облегчил изнурительный и небезопасный труд. Споры о рабочем месте привели женское движение в Англии к глубокому расколу. Некоторые феминистки начали кампании против того, что они сочли притеснением государством трудящихся женщин, в том числе запрет опасных профессий (добыча угля, работа в барах и – что, вероятно, наиболее спорно – проституция). Нашлись и сторонники государственной защиты – многие из тред-юнионистского движения и впоследствии из Лейбористской партии. Этель Сноуден, суфражистка и активистка Лейбористской партии, в 1913 году раскритиковала другую деятельницу женского движения, назвав ее феминисткой без стыда и совести. Сноуден одобрила запрет женщинам работать по ночам и после родов. Но ее доводы опасно расплывчаты, и, кроме того, оставалось неясным, в какой степени женщин можно принуждать к выбору. Посредством материнства, утверждала Сноуден, «тело женщины может быть призвано для особого труда» – деторождения, и лучше, «если будущая мать… сможет оставаться дома, пока ее дети сами не станут зарабатывать»{110}110
  Ethel Snowden, The Feminist Movement (Collins, 1913), 216–217.


[Закрыть]. В этой фразе она молниеносно переходит от требования отпуска – в том или ином виде – по беременности и родам к уходу с рынка труда на весь период воспитания детей, вплоть до их совершеннолетия. Замечание о «реквизиции» женского тела напоминает былые попытки англичан регулировать сексуальные услуги с помощью законов о заразных болезнях (Contagious Diseases Acts [1864–1869 годы]), наделивших полицейских полномочиями задерживать, подвергать осмотру и насильственному лечению всякую женщину, заподозренную в занятии проституцией. Меры Сноуден также перекликаются с усилиями фашистов добиться подъема рождаемости.

После того как в 1918 году англичанки постарше получили право голосовать, Национальный союз обществ за гражданское равноправие – крупнейшая в стране феминистская организация – столкнулся с серьезными разногласиями по вопросу об охраняемом труде. В кампании за предоставление избирательного права не афишировались глубокие разногласия по вопросу женского труда. Национальный союз в момент своего образования, в 1919 году, призывал к «равной оплате за равный труд, в том числе к неограниченной деятельности женщин в промышленности и ремеслах». Однако в 1927 году возглавлявшая Национальный союз Элеонора Рэтбоун заявила, что феминисткам следует согласиться с законодательными мерами по охране труда – если того требует «благополучие общества» или если это предлагают сами же трудящиеся. Это привело к отставке большой группы членов исполкома Национального союза: они опасались, что туманные обращения к «расе» или «обществу» закроют женщинам путь к определенным рабочим местам. Английский феминистский журнал Time and Tide объявил, что Национальный союз – «уже не феминистский орган». Другие женщины (нередко из тех, кто сам держался за работу на производстве) по-прежнему приветствовали любую помощь со стороны государства{111}111
  Rosemary Feurer, «The Meaning of „Sisterhood“: The British Women's Movement and Protective Labor Legislation, 1870–1900», Victorian Studies 31:2 (1988), 233–260.


[Закрыть].

В США подобные разногласия вызвала конституционная поправка о равных правах (Equal Rights Amendment). За ее принятие выступали Национальная женская партия и (с 1966 года) Национальная организация женщин, определявшие после суфражисток лицо активизма и ставшие символом феминизма в Америке. Как и в Англии, здесь возник большой скандал по поводу вероятного влияния поправки на отмену законов об охране труда женщин, например норм об оплачиваемом декретном отпуске и минимальном размере оплаты труда. Критики утверждали: трудящимся женщинам требуется особая защита от чрезмерной эксплуатации (в первую очередь от заниженной зарплаты и принудительных сверхурочных), с которой те часто сталкиваются на рынке труда. Насчет принятия поправки о равных правах согласия не было. Несмотря на длившуюся до 1980-х годов кампанию (и недавнюю, в 2017 году, ратификацию поправки Невадой, а в 2018 году – Иллинойсом), ее до сих пор не одобрило нужное количество штатов и в Конституцию она не включена.

По мнению историка Дороти Коббл, борьба за поправку о равных правах попросту не имела отношения к жизни многих американок. Коббл утверждает, что к середине XX века центр тяжести феминистского движения в США сместился от Конституции и указанной выше поправки к рабочему движению{112}112
  Dorothy Sue Cobble, «More than Sex Equality: Feminism after Suffrage», в Dorothy Sue Cobble, Linda Gordon and Astrid Henry, Feminism Unfinished: A Short, Surprising History of American Women's Movements (Liveright Publishing Corporation, 2014).


[Закрыть]. Главными феминистскими пространствами стали профсоюз и пикет. Коббл указывает на опыт таких активисток, как сторонница панафриканизма Майда Спрингер-Кемп (1910–2005) и литовская еврейка Полина Ньюман (1887–1986). И Спрингер-Кемп, и Ньюман помогали объединиться работницам швейных фабрик в Нью-Йорке. Спрингер-Кемп заняла видное место в Международном профсоюзе дамских портных и к 1950-х годам работала над расширением прав профсоюзов в Либерии, Танзании, Кении и Гане{113}113
  Patricia Ann Schechter, Exploring the Decolonial Imaginary: Four Transnational Lives (Palgrave Macmillan, 2012).


[Закрыть]. Наряду с феминизмом на ее убеждения повлияли идеи панафриканизма. Спрингер-Кемп глубоко беспокоили вопросы равной оплаты труда и ухода за детьми работающих женщин. Ньюман сотрудничала в Женской профсоюзной лиге и жила с Фридой Миллер – феминисткой и профсоюзной активисткой, возглавившей в 1944 году Бюро США по делам женщин. Коббл называет их «феминистками, боровшимися за социальную справедливость».

В этот важный период профсоюзный активизм стремился к тому, чтобы лучшим образом соответствовать потребностям женщин. Огромное увеличение доли женщин, работавших в офисах, в легкой промышленности, преподавании и розничной торговле, привлекло к ним внимание профсоюзных организаторов. Спрингер-Кемп приписывала своему союзу «выдающийся успех в деле улучшения положения женщин», хотя она была одним из его немногочисленных заметных лидеров-женщин. Несмотря на то что Международный профсоюз дамских портных объединял в основном женщин, руководили им мужчины, и вместо деятельного анализа гендерного неравенства он проводил политику (без учета гендерных факторов) «недопущения дискриминации». Верные профсоюзам Спрингер-Кемп и Ньюман заявляли, что лучший для женщин способ добиться равной с мужчинами оплаты – это переговоры при посредстве тред-юниона, а не законодательный, и выступали против принятия поправки о равных правах. Кроме того, обе они настаивали, чтобы нужды матерей и детей учитывались в договоре найма. Это было чрезвычайно важным требованием, поскольку в условиях бума рождаемости 1940–50-х годов все большему количеству работниц приходилось совмещать труд с деторождением, грудным вскармливанием и уходом за детьми. Поэтапный, полагающийся на обстоятельства подход Спрингер-Кемп и Ньюман можно критиковать за то, что он не бросал вызов гендерному порядку в целом. В этом их упрекали сторонницы движения за освобождение женщин, разочарованные теми компромиссами, на которые пошли женщины из профсоюзов в условиях крайне неблагоприятного статус-кво. Тем не менее важно отметить существование в феминистском движении традиции «борьбы за социальную справедливость», в которой эмигрантки, темнокожие женщины и женщины из рабочей среды принимали активное участие и добивались успехов.

Именно активисты рабочего движения неоднократно предлагали альтернативу поправке о равных правах – проект Закона о положении женщин (Women's Status Bill), внесенный в Конгресс в 1947 году. Если указанная поправка предполагала строгое равенство перед законом, то связанные с рабочим движением феминистки, выступавшие за социальную справедливость, требовали, чтобы к работницам относились сообразно их положению.

Ньюман называла сторонниц принятия поправки о равных правах «эгоистичными карьеристками». Те, в свою очередь, считали оппоненток обманщицами из профсоюзов, в которых хозяйничали мужчины. Эти противоречия наглядно проявились в ожесточенных спорах по поводу американского Закона о равной оплате труда (Equal Pay Act, 1963). В то время как феминистки, боровшиеся за социальную справедливость, рассчитывали добиться равной с мужчинами оплаты равного труда, Кэтрин Сент-Джон – конгрессвумен-республиканка, сторонница принятия поправки о равных правах и последовательница «уравнительного» феминизма – настаивала, что законодатель должен гарантировать женщинам равную с мужчинами заработную плату. В условиях американского рынка труда, в высшей степени разделенного по гендерному признаку, это неизбежно привело к тому, что законодательство применялось лишь к небольшому диапазону профессий, в которых функции мужчин и женщин в точности одни и те же.

Вопрос о том, чем именно является для женщины та рабочая должность, за которой ей платят зарплату, занимает центральное место в спорах между течениями феминизма. Активистки, которые предпочли сотрудничество с профсоюзами, часто сталкивались с негативным отношением к женским запросам и потребностям. Требование повышения заработной платы и улучшения условий труда женщин иногда копировало требования работников-мужчин, но в большинстве случаев в споре с участием женщин поднимались и вопросы о конкретных видах маргинализации трудящихся женщин, в том числе связанных с материнством и домогательствами на рабочем месте. Профсоюзы, в которых хозяйничали мужчины, неохотно занимались этими вопросами и не отдавали женщинам руководящие посты. Тем не менее рабочее движение стало важным союзником и источником сил и средств для тех, кто стремился превратить рабочее место в плацдарм для расширения прав женщин.

Рыночная площадь

Феминистки в рабочем движении занимали место оппозиции по отношению к «боссам» и нередко критиковали капиталистическую систему в целом и положение трудящихся в частности. Но женское движение не всегда и не везде противопоставляло себя миру предпринимательства и коммерции. В XIX веке во многих странах мы отмечаем в среде женщин, которые с трудом сводили концы с концами, модели повседневной мобилизации на базе мелкой торговли. Отсутствие альтернатив часто вынуждало небогатых женщин браться за случайный поденный труд – в роли прачек, торговок и секс-работниц. Это вкупе с подпольной торговлей позволяло им хоть как-то выживать, но женщинам постоянно приходилось уклоняться от попыток властей контролировать и регулировать их жизнь{114}114
  Maria Odila Leite da Silva Dias, Power and Everyday Life: The Lives of Working Women in Nineteenth-Century Brazil (Polity Press, 1995), 32–33.


[Закрыть]. Изучив положение трудящихся женщин (свободных и рабынь) в бразильском Сан-Паулу в XIX веке, Мария Одила Лейте да Силва Диаш продемонстрировала их уязвимость, а также расширение возможностей посредством участия в торговле. В Бразилии перед отменой (в 1888 году) рабства культурная значимость ручного труда снизилась. «Задиристые» трудящиеся женщины (свободные и рабыни) нашли общую платформу с другими торговками и сопротивлялись попыткам правительства контролировать их экономическую деятельность и обложить налогами. Они часто пользовались оружием слабых – распускали слухи, тянули резину, прибегали к манипулированию и разного рода уклонению.

Уклонение и затягивание времени особого успеха не принесли, и женщины перешли к открытой мобилизации и сопротивлению. Так, в управляемой англичанами Нигерии деревенские женщины были главными изготовителями и продавцами пальмового масла. У игбо, народа из дельты реки Нигер, женщины, занимавшие должности, например ому, и контролировавшие рыночную деятельность женщин (у мужчин эквивалентом выступали оби), обладали значительными полномочиями. Колониальная администрация попыталась вмешаться в эту сферу, чтобы укрепить положение мужчин-оби за счет сокращения полномочий женщин-ому. В 1920-х годах англичане, действуя через назначаемых ими «колониальных вождей» (warrant chiefs), увеличили налог на жилье (hut tax) и таким образом превысили полномочия действующей системы, в рамках которой женщин можно было заставлять платить. У женщин имелся инструмент воздействия на мужчин в виде коллективного оскорбления, и в 1929 году такого рода приемы пошли в ход для борьбы с чрезмерно высокими налогами и женской политической маргинализацией. К кампании протеста присоединилось более 10 000 женщин. Чтобы бросить вызов местной и английской элитам, они прибегли к традиционным формам оскорбительного поведения, например к обнажению{115}115
  Toyin Falola and Adam Paddock, The Women's War of 1929: A History of Anti-Colonial Resistance in Eastern Nigeria (Carolina Academic Press, 2011).


[Закрыть]. Манифестации опирались на народные традиции танцев и одержимости духами, а также моральный авторитет, основанный на разделении у игбо функций в сфере торговли. Один из источников отмечал, что рыночные торговки были «почти наги и несли только пучки травы на голове, поясе и коленях, а некоторые имели травяные хвосты…»{116}116
  1929 Commission of Inquiry, cited in Caroline Ifeka-Moller, «Female Militancy and Colonial Revolt», в Shirley Ardener, Perceiving Women (Wiley, 1975), 129.


[Закрыть]. Женщины издевались над «колониальными вождями», швыряя в них песок, и требовали, чтобы те уступили им свои головные уборы, символизирующие власть. Манифестации завершались градом оскорблений. В ходе восстания, иногда называемого «женской войной», женщины с мачете противостояли английским и местным солдатам.

Такого рода воинственность в итоге привела к кровопролитию. В декабре 1929 года солдаты открыли по протестующим огонь, погибла 21 женщина. Эти ритуализированные формы неповиновения в контексте попыток колониальных властей механизировать сельское хозяйство и установить контроль над торговлей (что вело, как правило, к укреплению власти мужчин, а также упрочению административной системы, от чего выигрывали опять же мужчины) демонстрируют важное значение рыночной площади как пространства женского активизма и иногда высокую цену доступа туда.

Знаменитые выступления 1929 года можно счесть эпизодом антиколониальной борьбы, окончившейся в 1960 году изгнанием англичан, и тут существенно, что возглавляли их женщины. Женщины игбо защищали свои места на рынке, предоставлявшие им известную свободу определять свое материальное положение, и опирались на женскую солидарность и инициативность. В эпоху, когда деятельность большинства самопровозглашенных феминисток была направлена в основном на доступ к профессиям, избирательному праву и равной с мужчинами оплате труда, это не называли феминистской деятельностью. Женские протесты опирались на традиционную моральную экономику игбо и традицию оскорблений, а не на легко узнаваемые феминистские практики. Тем не менее руководящая роль женщин и солидарность тесно переплетались с феминистскими подходами, что в дальнейшем обусловило важность протестов для нигерийских активистов.

«Женская война» вдохновила женское население нигерийского города Абеокута во главе с Фунмилайо Рэнсем-Кути на смелые притязания на торговлю. Харизматичная Рэнсем-Кути (1900–1978), учившаяся в Нигерии и Англии, в 1940-х годах состояла в Дамском клубе Абеокуты – патерналистской благотворительной организации, миссией которой было «поднять стандарт женских качеств». Рэнсем-Кути расширила поле деятельности, занявшись ликвидацией безграмотности среди рыночных торговок. Эти женщины, оказавшиеся крайне уязвимыми, жаловались на несправедливые налоги и на то, что инспекторы насильно раздевают их, чтобы определить возраст и, соответственно, налоговый статус. В 1946 году Дамский клуб переименовали в Женский союз, и Рэнсем-Кути стала носить одежду рыночных торговок из набивной ткани. Она организовала сопротивление налогообложению. Демонстрации при этом назывались «пикниками» (иногда они длились 48 часов), во время которых женщины отказывались работать и пели: к концу 1946 года во время «пикников» и других акций протеста было сочинено более двухсот песен. Манифестантки выказывали открытое неповиновение британской администрации и «колониальным вождям» огбони, отказываясь почитать «мужские» ритуальные предметы и привлекая внимание мировой общественности к арестам и применению полицией слезоточивого газа. Как рассказывает историк Шерил Джонсон-Одим, Рэнсем-Кути стала видной деятельницей движения панафриканизма и демократического социализма и посетила Китай, СССР, Гану и Сьерра-Леоне – в знак протеста против колониализма и несправедливого отношения к женщинам. Хотя Рэнсем-Кути с подозрением относилась к коммунистам, она установила связи с Международной демократической федерацией женщин – зонтичной организацией, финансировавшей женский активизм в сфере советского влияния. С 1966 года Рэнсем-Кути критиковала военный режим Нигерии, ее преследовала полиция. В 1978 году во время нападения полицейских на дом ее сына, музыканта Фела Кути, она получила травмы, от которых скончалась{117}117
  Cheryl Johnson-Odim, For Women and the Nation: Funmilayo Ransome-Kuti of Nigeria (University of Illinois Press, 1997).


[Закрыть].

Наследие Рэнсем-Кути в Нигерии, как и в многих других африканских странах, – это прежде всего сохранение глубокого понимания нужд женщин из рабочей среды и крестьянок. Некоторые авторы из стран Африки сомневаются в том, что феминизм вообще можно отделить от его предполагаемых западных и империалистических корней. Но Рэнсем-Кути не сомневалась, что цену колониального владычества в огромной степени уплатили именно женщины, и объясняла, что дело освобождения женщин тесно связано с «освобождением угнетенного и неимущего большинства нигерийцев»{118}118
  Ayesha Imam, «The Dynamics of WINning: An Analysis of Women in Nigeria (WIN)», в M. Jacqui Alexander and Chandra Talpade Mohanty (eds.), Feminist Genealogies, Colonial Legacies, Democratic Futures (Routledge, 1997), 282.


[Закрыть]. Это стало декларацией «Женщин в Нигерии» – организации, образованной в 1983 году для того, чтобы привлечь внимание к негативному влиянию на нигериек сырьевой экономики, инфляции и навязанной извне политики структурной перестройки. Экономические трудности усиливались, и снова бремя легло в основном на плечи женщин. В то время военный режим боролся с инакомыслием и протестами{119}119
  Ibid., 286.


[Закрыть]. «Женщины в Нигерии», стремясь расширить дискуссию, заговорили о таких женских проблемах, как доступ к воде, принуждение к браку, защита секс-работниц, образование для девочек.

Это потребовало объединения усилий с рыночными торговками, студентками, секс-работницами и крестьянками, а также осторожного – с учетом этнического и религиозного разнообразия страны – лавирования. «Женщины в Нигерии» настаивали на недоктринальном подходе, учитывающем усилия мужчин, в некоторых случаях выигрывающих от деятельности феминисток. Несмотря на случаи участия мужчин в феминистской деятельности, готовность «Женщин в Нигерии» принимать мужчин и сотрудничать с ними представляется необычной. Она основана на готовности разделить бремя преобразования гендерных отношений. У женщин, обремененных домашним трудом и страдающих от экономической маргинализации, было мало свободного времени, сил и средств. «Женщины в Нигерии» не только принимали помощь мужчин, но и поощряли их в этом – и требовали подобного участия, которое стало не только источником энергии и ресурсов, но и, по мнению «Женщин в Нигерии», платформой для фундаментального переориентирования мужского сознания. Нередко мужчин и «Женщин в Нигерии» связывала борьба за социальную справедливость, объединявшая оба пола. «Женщины в Нигерии», в свою очередь, рассчитывали, что мужчины примут более широкие обязательства перед феминистками{120}120
  Bene E. Madunagu, «The Nigerian Feminist Movement: Lessons from „Women in Nigeria“, WIN», Review of African Political Economy, 35:118 (December 2008), 666–672.


[Закрыть].

Вовлечение мужчин также стало ответом на специфическую местную проблему того времени: оно отражало сопротивление свойственному в 1980–90-х годах исламско-христианской Нигерии укрепляющемуся религиозному фундаментализму. Религиозные лидеры приступили к выработке обрядов, которые исключали женщин, и «Женщинам в Нигерии» – светской организации – было важно показать пример сотрудничества полов и функционирования смешанных пространств. Открытость организации, членство в которой не определялось какими-либо критериями, в силу разности целей и приоритетов, породила напряженность, однако эта же открытость стимулировала и внутренние усилия по созданию коалиций – вопреки преградам. «Женщины в Нигерии», экспериментируя с полной открытостью, нашли ответ на давний вопрос: кто может быть приверженцем феминизма?