Текст книги "Аня из Инглсайда"

3

Неделю, полную приятных дней, Аня завершила тем, что утром отнесла цветы на могилу Мэтью, а после обеда села в Кармоди на поезд, идущий в Глен святой Марии. Какое-то время она думала обо всем любимом, что осталось позади, а затем ее мысли, обгоняя ее, помчались ко всему любимому, что ждало ее впереди. И всю дорогу ее сердце пело, ведь она поехала к счастливому Инглсайду – дому, переступая порог которого каждый знал, что это милый и дорогой родной дом; к Инглсайду, вечно полному смеха и серебряных кружек, моментальных снимков и младенцев – драгоценных созданий с маленькими кудряшками и пухлыми коленочками; к Инглсайду, где комнаты готовы оказать ей самый теплый прием, где ее терпеливо ждут стулья и вспоминают о ней ее платья; к Инглсайду, где всегда отмечают все маленькие годовщины и шепотом рассказывают друг другу о маленьких секретах и сюрпризах…

«Какое это чудесное чувство, когда радуешься возвращению домой», – думала Аня, доставая из сумочки письмо от маленького сына – письмо, над которым она весело смеялась накануне вечером, когда с гордостью в душе читала его обитателям Зеленых Мезонинов… первое письмо, написанное ей одним из ее собственных детей. Для семилетнего человека, только год ходившего в школу, это было довольно неплохо написанное маленькое письмо, хотя орфография все же была несколько двусмысленной, а в одном углу красовалась большая чернильная клякса.

"Ди плакала всю ночь из-за того, что Томми Дрю сказал, что распотроншит ее куклу… Сюзан поет нам на ночь корабельные песни, но она не ты, мама… Вчера Сюзан позволила мне помочь ей сажать клумбнику".

«Как могла я быть счастлива целую неделю вдали от них?» – думала, испытывая угрызения совести, владелица Инглсайда.

– Как хорошо, когда кто-нибудь встречает в конце путешествия! – воскликнула она, сойдя с поезда в Глене и тут же оказавшись в объятиях Гилберта. Она никогда не могла быть уверена в том, что Гилберт встретит ее – кто-нибудь всегда умирал или рождался, – но без этого возвращение домой не казалось ей таким, каким оно должно быть… И на нем был такой красивый новый светло-серый костюм! («Как я рада, что надела эту тонкую блузку с оборками к моему коричневому костюму, хотя миссис Линд считала безумием надевать ее в дорогу. Если бы я ее не надела, то не выглядела бы так привлекательно для Гилберта».)

Инглсайд сиял развешанными на большом крыльце разноцветными китайскими фонариками. Аня весело пробежала по дорожке, обсаженной желтыми нарциссами, и крикнула:

– Инглсайд, я здесь!

И вот уже все они были вокруг нее – смеялись, восклицали, шутили, а на заднем плане, как всегда, присутствовала улыбающаяся Сюзан Бейкер. Каждый из детей, даже двухлетний Ширли, держал в руках свой букет, собранный специально для нее.

– Ах, какое приятное возвращение домой! Все в Инглсайде кажется таким веселым и счастливым. Как это замечательно, что вся моя семья очень рада меня видеть!

– – Если ты, мама, когда-нибудь еще уедешь из дома, – сказал Джем с самым серьезным видом, – то я возьму и заболею апенцитом.

– А как ты это сделаешь? – заинтересовался Уолтер.

– Ш-ш-ш! – Джем тихонько подтолкнул брата локтем и шепнул: – Апенцит – это когда где-то болит, я знаю… но я только хочу напугать маму, чтобы она больше не уезжала из дома.

А сколько всего Ане хотелось сделать первым делом – и обнять каждого, и выбежать в сад, чтобы в свете сумерек нарвать анютиных глазок – в Инглсайде их можно найти повсюду, – и поднять маленькую потрепанную куклу, валяющуюся на коврике, и услышать все колоритные и пикантные новости – каждый добавлял что-нибудь свое. Как Нэн надела на нос крышку от тюбика с вазелином, когда доктора не было дома, и Сюзан была в такой тревоге, что чуть с ума не сошла. «Уверяю вас, миссис докторша, дорогая, это был ужасный момент»… Как корова миссис Палмер съела пятьдесят семь тонких гвоздиков и пришлось вызывать ветеринара из Шарлоттауна… Как рассеянная миссис Дуглас пришла в церковь с непокрытой головой… Как папа прополол клумбы и выкопал с газона все одуванчики – «в промежутках между новорожденными, миссис докторша, дорогая; их у него было восемь за время вашего отсутствия»… Как мистер Том Флэгг выкрасил усы – «а прошло всего лишь два года с тех пор, как умерла его жена»… Как Роза Максвелл из Харбор-Хеда отказала Джиму Хадсону из Верхнего Глена, и он прислал ей счет, в котором указал все, что он потратил на нее… Как много народу было на похоронах миссис Уоррен… Как коту Картера Флэгга другой кот в драке откусил кусок прямо «оттуда, откуда растет хвост»… Как Ширли был найден в конюшне, где стоял прямо под одной из лошадей. «Никогда, миссис докторша, дорогая, я уже не буду прежней женщиной после такого испуга»… Как было, увы, слишком много оснований опасаться, что сливовые деревья поразила «черная болезнь»… Как Ди ходила целый день и распевала: «Мама едет сегодня домой, сегодня домой, сегодня домой» на мотив «Весело мы кружимся»… Как один из котят кошки Джона Риза родился с открытыми глазами и поэтому теперь косой… Как Джем по рассеянности сел на липкую бумагу от мух – прежде чем надел брюки… И как Заморыш упал в бочку с дождевой водой.

– Он чуть не утонул, миссис докторша, дорогая, но, к счастью, доктор услышал его визг и в мгновение ока вытянул его за задние лапы. («Мама, а как это в мгновение ока»?)

– Ну, он, похоже, вполне оправился после этого приключения, – заметила Аня, нежно проводя рукой по черно-белым, бархатным и округлым формам довольного кота с огромными челюстями, мурлыкающего на стуле у камина. Ни на один стул в Инглсайде нельзя было сесть, не убедившись предварительно, что на нем нет кота. Сюзан, не особенно жаловавшая кошек прежде, уверяла, что ей пришлось полюбить их в целях самозащиты. Что же касается Заморыша, так назвал его Гилберт год назад, когда Нэн принесла домой несчастного тощего котенка, подобранного в деревне, где его мучили какие-то мальчишки, и имя осталось, хотя было теперь совсем неподходящим.

– Но… Сюзан! Что случилось с Гогом и Магогом?.. Они не разбиты, нет?

– Нет, нет, миссис докторша, дорогая! – воскликнула Сюзан, сделавшись от стыда красной как свекла, и метнулась в буфетную. Вскоре она вернулась, держа в руках двух фарфоровых собак, неизменно председательствовавших у очага в Инглсайде. – Как это я забыла поставить их на место перед вашим приездом! Видите ли, миссис докторша, дорогая, вы уехали, а на следующий день к нам зашла с визитом миссис Дей из Шарлоттауна… а вы знаете, какая она чопорная и как следит за соблюдением приличий. Уолтер решил, что должен как хозяин развлечь гостью, и для начала показал ей собак. «Это Бог, а это Мой Бог», – сказал он, бедное невинное дитя. Я была в ужасе… хотя думала, умру от смеха при виде лица миссис Дей. Я, конечно, объяснила ей все, как могла, – мне не хотелось, чтобы она решила, будто мы семейство язычников, но я все же подумала, что будет лучше убрать собак в буфет с фарфором, подальше от греха, пока вы не вернетесь.

– Мама, мы не могли бы поужинать пораньше? – жалобно спросил Джем. – У меня сосет под ложечкой. И знаешь, мама, мы сегодня приготовили каждому его любимое блюдо!

– «Мы пахали», как сказала муха, которая во время пахоты сидела на шее у лошади, – усмехнулась Сюзан. – Мы решили, что ваше возвращение нужно отпраздновать, как полагается, миссис докторша, дорогая… Где же Уолтер? На этой неделе его черед звонить в колокольчик к обеду.

Ужин оказался настоящим пиршеством. А каким удовольствием для Ани было уложить каждого из детей в постель! Сюзан позволила ей уложить даже Ширли, поскольку это был особый случай.

– День сегодня не совсем обычный, – заявила она торжественно.

– О, Сюзан, обычных дней не существует! Каждый день имеет в себе что-то такое, чего нет ни в одном другом дне. Вы этого не замечали?

– Ваша правда, миссис докторша, дорогая. Даже в прошлую пятницу, когда дождь лил весь день и было так мрачно и уныло, на моей большой пунцовой герани показались наконец бутоны – и это после того, как она три года не хотела цвести. А вы обратили внимание на кальцеолярии, миссис докторша, дорогая!

– Конечно! В жизни не видела таких кальцеолярий, Сюзан. Как вам это только удается? (Ну вот, и Сюзан довольна, и я не солгала. Я действительно никогда не видела таких кальцеолярий… хвала небесам!)

– Это результат неусыпного внимания и постоянной заботы, миссис докторша, дорогая… Но думаю, что я должна еще кое о чем вам сказать. Мне кажется, что Уолтер о чем-то подозревает. Без сомнения, какие-то дети в Глене что-то такое ему сказали. Так много детей теперь знает гораздо больше, чем им следует знать… На днях он сказал мне очень задумчиво и озабоченно: "Сюзан, а младенцы очень дороги?" Я была ошеломлена, миссис докторша, дорогая, но я не потеряла головы. «Некоторые полагают, что младенцы – роскошь, – сказала я, – но мы в Инглсайде считаем их предметами первой необходимости». А в душе я упрекнула себя за то, что вслух выражала недовольство ужасными ценами в магазинах Глена. Боюсь, этим я обеспокоила бедного ребенка. Но теперь, если он заговорит с вами на эту тему, он не застанет вас врасплох.

– Вы с честью вышли из трудного положения, Сюзан, – сказала Аня очень серьезным тоном. – И я думаю, им всем пора узнать, чего мы ожидаем

Но лучше всего была та минута, когда к ней пришел Гилберт. Она стояла у своего окна, следя за тем, как туман крадется со стороны моря над освещенными луной дюнами и гаванью, вползая в длинную узкую долину, над которой стоял Инглсайд и в которой укрывалась от ветров деревня Глен святой Марии.

– Как это хорошо – прийти домой после долгого и трудного рабочего дня и найти тебя! Счастлива ли ты, Аня из Ань?

– Очень! – Аня наклонилась, чтобы понюхать усыпанные цветами ветки яблони, которые Джем поставил в вазу на ее туалетном столике. Она чувствовала себя окруженной любовью и заботой. – Гилберт, дорогой, приятно опять на неделю стать Аней из Зеленых Мезонинов, но в сто раз приятнее вернуться домой и быть Аней из Инглсайда.

4

– Безусловно нет, – сказал доктор Блайт. По тону, каким были произнесены эти слова, Джем понял все. Не стоило даже надеяться, что папа передумает или что мама попытается его переубедить. Было очевидно, что по данному вопросу папа и мама едины во мнении. Светло-карие глаза Джема потемнели от гнева и разочарования. Он свирепо уставился на своих жестоких родителей – тем более свирепо, что они были так раздражающе равнодушны к его свирепым взглядам и продолжали ужинать, как будто ничего ужасного не произошло и все было в полном порядке. Конечно, тетя Мэри Мерайя заметила его свирепые взгляды – ничто никогда не ускользало от ее мрачных бледно-голубых глаз, – но ее эти взгляды, кажется, лишь позабавили.

Весь день после обеда Джем играл с Берти Шекспиром Дрю – Уолтер ушел в старый Дом Мечты играть с Кеннетом и Персис Форд, – и Берти Шекспир сказал Джему, что все мальчишки из Глена пойдут вечером ко входу в гавань, в дом капитана Билла Тейлора – смотреть, как капитан вытатуирует змею на руке Джо Дрю. Он, Берти Шекспир, тоже пойдет, ведь Джо – его двоюродный брат, и не хочет ли Джем пойти вместе со всеми? Будет здорово интересно! Джем сразу же загорелся желанием присоединиться к Берти Шекспиру, а теперь ему заявляют, что об этом не может быть и речи.

– Хотя бы по той причине, – сказал папа, – что до входа в гавань слишком далеко. Эти мальчики наверняка вернутся домой очень поздно, а ты должен ложиться в восемь, сынок.

– Меня без всяких разговоров отправляли спать в семь каждый день, когда я была маленькой, – вставила тетя Мэри Мерайя.

– Ты должен подрасти, Джем, прежде чем сможешь уходить из дома так далеко по вечерам, – сказала мама.

– Ты сама сказала на прошлой неделе, что я уже большой! – возмущенно вскричал Джем. – Что я, по-твоему, младенец? Берти идет со всеми, а он мой ровесник.

– Столько случаев кори вокруг, – заметила тетя Мэри Мерайя мрачно. – Если бы ты пошел с этими детьми, Джеймс, ты мог бы заразиться корью.

Джем терпеть не мог, когда его называли «Джеймс». А она это делала постоянно.

– Я хочу заразиться корью, – заявил он раздраженно. Но затем, поймав взгляд папы, притих. Папа никому не позволял дерзить тете Мэри Мерайе. Джем ненавидел тетю Мэри Мерайю. Тетя Диана и тетя Марилла были восхитительные тети, но такая тетя, как тетя Мэри Мерайя, была чем-то совсем новым для Джема.

– Хорошо, – сказал он с вызовом, глядя на маму, чтобы ни у кого не было оснований предполагать, что он обращается к тете Мэри Мерайе, – если вы не хотите любить меня, никто вас не заставляет. Но как вам это понравится, если я уеду от вас и буду охотиться на тигров в Африке?

– В Африке нет тигров, дорогой, – сказала мама мягко.

– Ну тогда на львов! – закричал Джем. Они собираются вечно ставить ему на вид его ошибки, да? Они решили смеяться над ним, да? Ну, он им "покажет! – Что, скажешь, в Африке нет львов? В Африке миллионы львов. Африка кишит львами!

Мама и папа опять только улыбнулись, к чему тетя Мэри Мерайя отнеслась весьма неодобрительно. На детскую дерзость и раздражительность никогда не следует смотреть сквозь пальцы.

– Скушай-ка лучше что-нибудь сладенькое, – сказала Сюзан, раздираемая с одной стороны сочувствием к Джиму, а с другой – убеждением, что доктор и миссис докторша совершенно правы, не позволяя ему идти с шайкой деревенских мальчишек к старому капитану Биллу Тейлору, этому пьянице, имеющему самую дурную репутацию. – Вот твой имбирный пряник со взбитыми сливками, Джем, дорогой.

Имбирный пряник со взбитыми сливками был любимым лакомством Джема. Но в этот вечер пряник не обладал волшебной силой, способной успокоить мятежную душу.

– Не хочу! – сказал он, надувшись, а затем встал и вышел из-за стола. У двери он обернулся, чтобы бросить им последний вызов. – Все равно не лягу спать раньше девяти. А как вырасту, так не буду ложиться спать никогда – нив жисть ! Буду гулять всю ночь… каждую ночь… и растатуируюсь весь – с ног до головы. И буду таким плохим – хуже некуда. Вот увидите!

– «Никогда в жизни» звучит гораздо лучше, чем «ни в жисть», дорогой, – заметила мама.

Неужели ничем их не пронять?

– Я полагаю, никого не интересует мое мнение, Ануся, но если бы я так разговаривала в детстве с моими родителями, мне всыпали бы по первое число, – сказала тетя Мэри Мерайя. – Очень жаль, что березовой розгой так пренебрегают теперь в некоторых домах.

– Маленький Джем не виноват, – резко отозвалась Сюзан, видя, что доктор и миссис докторша намерены промолчать. Но если Мэри Мерайе Блайт и такое должно сойти безнаказанно, то она, Сюзан, желала бы знать причину. – Это все Берти Шекспир Дрю подстрекал его – расписывал, до чего будет интересно посмотреть, как сделают татуировку Джо Дрю. Берти Шекспир вертелся тут все время после обеда и стянул из кухни лучшую алюминиевую кастрюлю. Сказал, что они играют в солдат и ему нужен шлем. Потом они делали лодочки из кровельной дранки и промокли насквозь, пуская их в ручье. А потом они целый час прыгали по саду, производя самые невероятные звуки, – изображали лягушек. Лягушек! Неудивительно, что маленький Джем утомлен и сам не свой. Это наиблаговоспитаннейший ребенок, какой только жил когда-либо на свете, когда он не доведен до полного изнеможения, – в этом можете не сомневаться!

К досаде Сюзан, тетя Мэри Мерайя ничего не ответила. Она никогда не говорила с Сюзан Бейкер за едой, тем самым выражая свое возмущение по тому поводу, что Сюзан вообще позволяют садиться за стол с семьей.

Аня и Сюзан подробно обсудили этот вопрос еще до приезда тети Мэри Мерайи. Сюзан, которая «знала свое место», никогда не садилась за стол вместе со всеми, когда в Инглсайде были гости.

– Но тетя Мэри Мерайя не гостья, – сказала Аня. – Она член семьи – так же, как и вы, Сюзан.

В конце концов Сюзан уступила – не без тайного удовлетворения; ей хотелось, чтобы Мэри Мерайя Блайт видела, что она, Сюзан, не просто прислуга. Сюзан никогда прежде не встречала тетю Мэри Мерайю, но племянница Сюзан, дочь ее сестры Матильды, одно время работала в Шарлоттауне у мисс Блайт и рассказывала Сюзан все о своей хозяйке.

– Я не собираюсь притворяться, Сюзан, будто очень рада предстоящему визиту тети Мэри Мерайи, особенно сейчас, – сказала Аня со всей откровенностью. – Но она написала Гилберту – спросила, можно ли ей приехать на несколько недель. А вы знаете, как доктор относится к таким вещам…

– Он имеет на это полное право, – твердо заявила Сюзан. – Что же еще делать человеку, как не стоять горой за родню? Но что касается «нескольких недель»… Знаете, миссис докторша, дорогая, я, конечно, не хотела бы видеть все в мрачном свете… но золовка моей сестры Матильды тоже приехала к ней на несколько недель, а прожила двадцать лет.

– Я думаю, нам нет нужды опасаться чего-либо в этом роде, Сюзан, – улыбнулась Аня. – У тети Мэри Мерайи есть отличный собственный дом в Шарлоттауне. Но он кажется ей теперь слишком большим, и ей в нем очень одиноко. Ее мать умерла два года назад – ей было восемьдесят пять, и тетя Мэри Мерайя заботливо ухаживала за ней, а теперь очень тяжело переносит утрату. Давайте постараемся сделать ее пребывание здесь как можно приятнее для нее, Сюзан.

– Я сделаю все, что от меня зависит, миссис докторша, дорогая. Разумеется, нам придется добавить доску к столу, но, в конечном счете, всегда лучше удлинять стол, чем укорачивать его.

– Мы не должны ставить цветы на стол, Сюзан, поскольку, как я поняла, они могут вызвать у нее приступ астмы. А от перца она чихает и у нее слезятся глаза, так что нам лучше от него отказаться. Кроме того, она подвержена частым головным болям, поэтому мы должны постараться не шуметь.

– Господи помилуй! Я никогда не замечала, чтобы вы с доктором особенно шумели. А если мне захочется взвыть, так я могу пойти в кленовую рощу. Но если нашим бедным детям придется держаться тише воды ниже травы все время из-за головных болей Мэри Мерайи Блайт… то извините меня, но я считаю, что это уж слишком, миссис докторша, дорогая.

– Это всего на несколько недель, Сюзан.

– Будем надеяться, что так. Ну да что там, миссис докторша, дорогая, на этом свете нам приходится мириться с ложкой дегтя в каждой бочке меда, – таково было последнее слово Сюзан.

И тетя Мэри Мерайя приехала – строго спросив по приезде, давно ли они чистили дымоходы. Она, судя по всему, смертельно боялась пожаров.

– И я всегда говорила, что трубы в этом доме недостаточно высокие. Надеюсь, моя постель была хорошо проветрена, Ануся. Нет ничего хуже сырого постельного белья.

Она завладела комнатой для гостей… а затем исподволь и всеми остальными комнатами в доме, кроме комнаты Сюзан. Ее приезд ни у кого не вызвал бурных восторгов. Джем, едва взглянув на нее, пробрался на кухню и шепотом спросил: «Сюзан, а можно нам смеяться, пока она здесь?» Уолтера постигла бесславная участь: его пришлось срочно выпроводить из комнаты, так как при виде новой тети его глаза наполнились слезами. Нэн и Ди не ждали, когда их выпроводят, но убежали по собственной воле. Даже Заморыш, как уверяла Сюзан, ушел на задний двор, где его стошнило. И только Ширли не сдал своих позиций, бесстрашно глядя на гостью круглыми карими глазами из безопасного укрытия, обеспеченного ему коленями и объятиями Сюзан. Тетя Мэри Мерайя решила, что инглсайдские дети очень плохо воспитаны. Но чего же еще ожидать, если у них мать, которая «пишет для газет», отец, который думает, что они совершенства, только потому, что они его дети, и служанка, которая не знает, как вести себя соответственно своему положению? Но она, Мэри Мерайя Блайт, сделает все, что в ее силах, для внуков бедного кузена Джона, пока она находится в этом доме.

– Твоя молитва перед едой слишком короткая, Гилберт, – заметила она с неодобрением в голосе, в первый раз сев за стол в Инглсайде. – Хочешь, я буду читать молитву вместо тебя, пока я здесь? Твоей семье будет подан значительно лучший пример.

К превеликому ужасу Сюзан, Гилберт согласился, и вечером молитву произнесла тетя Мэри Мерайя.

– Скорее целая церковная служба, чем молитва, – фыркнула Сюзан, когда после ужина занялась в кухне мытьем посуды. Сюзан втайне была вполне согласна с той характеристикой, которую ее племянница дала Мэри Мерайе Блайт. «У нее, тетя Сюзан, такой вид, будто она всегда чувствует зловоние. Не просто неприятный запах, а именно зловоние». Глэдис, по мнению Сюзан, неплохо умела подметить главное и выразить свою мысль словами. Впрочем, любой, кто был менее предубежден, чем Сюзан, с готовностью признал бы, что мисс Мэри Мерайя Блайт выглядела совсем неплохо для своих пятидесяти пяти лет. У нее были, как она выражалась, «аристократические черты» в обрамлении глянцевитых, завитых и уложенных седых локонов, которые, казалось, бросали вызов маленькому твердому узлу седых волос на затылке Сюзан. Одевалась она со вкусом, носила длинные серьги из черного янтаря и модный кружевной воротничок, закрывающий ее худую шею.

«По меньшей мере, нам не придется стыдиться ее внешности», – думала Сюзан, вытирая тарелки. Но о том, что подумала бы тетя Мэри Мерайя, если бы узнала, какими соображениями утешает себя Сюзан, остается только догадываться.