Текст книги "Аня из Инглсайда"

14

Это была зима, которую Сюзан назвала «переменчивой» – многочисленные оттепели и заморозки украсили Инглсайд причудливой бахромой сосулек. Дети кормили семь голубых соек, которые прилетали каждый день в сад за угощением и позволяли Джему брать их в руки, хотя улетали от любого другого, кто пытался это сделать. В январе и феврале Аня засиживалась допоздна над каталогами семян. А затем над дюнами, гаванью и холмами закружились мартовские ветры, и кролики – так говорила Сюзан – принялись раскладывать пасхальные яйца[6]6
  В Англии и других западноевропейских странах кролики и яйца издавна были символами праздника Пасхи.


[Закрыть].

– Какой волнующий месяц – март! Правда, мама? – вскричал однажды Джем, который был братом всем ветрам.

Конечно, они предпочли бы обойтись без мартовских волнений, связанных с тем, что Джем уколол руку о ржавый гвоздь, – несколько дней положение оставалось довольно серьезным, а тетя Мэри Мерайя успела рассказать все истории о заражении крови, какие когда-либо слышала. Но именно этого, думала Аня, когда опасность миновала, и следует ожидать, если у вас маленький сын, вечно пытающийся экспериментировать.

И вот – апрель! Со смехом апрельского дождя, с шепотом апрельского дождя, с плавностью, стремительностью, напором, ударами, танцами, брызгами апрельского дождя.

– О, мама, посмотри, как хорошо мир умыл свое лицо! – воскликнула Ди в то утро, когда снова засияло солнце.

Бледные весенние звезды зажигались над затянутыми вечерней дымкой лучами, болото краснело побегами ивы-шелюги. Маленькие веточки на деревьях, казалось, вдруг утратили свою строгость и холодность, сделавшись нежными и томными. Появление первой малиновки стало целым событием, ложбина вновь была местом бурных восторгов, и Джем опять принес маме первые перелески – чем немало обидел тетю Мэри Мерайю, считавшую, что их следовало вручить ей. Сюзан начала наводить порядок на чердаке; Аня, едва ли имевшая за всю зиму хоть одну свободную минуту, облеклась в весеннюю радость, словно в одеяние, и буквально жила в саду, а Заморыш в весеннем экстазе крутился по всем дорожкам.

– Ты больше заботишься о своем саде, Ануся, чем о собственном муже, – заявила тетя Мэри Мерайя.

– Мой сад так добр ко мне, – отозвалась Аня мечтательно, а затем, осознав, каким образом можно истолковать ее замечание, начала смеяться.

– Ты говоришь престранные вещи, Ануся. Конечно, я знаю, ты не хотела сказать, будто Гилберт не добр к тебе, но что, если бы твои слова услышал кто-нибудь чужой?

– Дорогая тетя Мэри Мерайя, – сказала Аня весело. – Я, право же, не отвечаю за то, что говорю в это время года. Все вокруг знают это. Весной я всегда немного безумна. Но это такое восхитительное безумие. Вы обратили внимание на ту дымку над дюнами? Кажется, будто там танцуют феи. А наши желтые нарциссы вы заметили? У нас в Инглсайде еще не было таких великолепных нарциссов, как в этом году.

– Я не особенно люблю нарциссы. Они слишком лезут в глаза, – сказала тетя Мэри Мерайя, кутаясь в шаль и уходя в дом, чтобы уберечь свою спину от вечерней прохлады.

– А знаете ли вы, миссис докторша, дорогая, – в тоне Сюзан было нечто зловещее, – что стало с теми новыми ирисами, которые вы собирались посадить в тенистом уголке? Она посадила их сегодня после обеда, когда вас не было дома, посадила в самой солнечной части заднего двора.

– Ох, Сюзан! И мы не можем пересадить их. Она так обиделась бы, если бы мы это сделали.

– Если вы только дадите мне распоряжение, миссис докторша, дорогая…

– Нет, нет, Сюзан, оставим их пока там. Вы помните, как она плакала, когда я намекнула, что ей не следовало подрезать спирею до цветения.

– Но хулить наши нарциссы, миссис докторша, дорогая, да они славятся на всю округу!

– И вполне заслуженно. Взгляните, Сюзан, они смеются над вами из-за того, что вы обращаете внимание на тетю Мэри Мерайю… А настурции все же взошли на этой клумбе, Это так интересно, когда уже оставишь всякую надежду увидеть ростки и вдруг обнаружишь, что они появились из земли. Я собираюсь устроить небольшой розарий в юго-западной части сада. Само название «розарий» вызывает во мне трепет. Вы когда-нибудь видели такую голубую голубизну неба, Сюзан? Знаете, если теперь прислушаться очень-очень внимательно в вечерний час, то услышишь, как все маленькие ручейки весело болтают, обмениваясь новостями. Я была бы не прочь лечь сегодня спать в ложбине с подушкой из диких фиалок под головой.

– Вы нашли бы, что там очень сыро, – снисходительно заметила Сюзан. Миссис докторша всегда была такой по весне. Это пройдет.

– Сюзан, – начала Аня вкрадчиво, – я хочу отпраздновать день рождения на будущей неделе.

– Почему бы нет? – отозвалась Сюзан. Конечно, в семье нет никого, кто бы родился в последнюю неделю мая, но разве это препятствие, если миссис докторше хочется отпраздновать день рождения?

– День рождения тети Мэри Мерайи, – продолжила Аня, как человек, бросающийся навстречу опасности. – Гилберт говорит, что на следующей неделе ей исполнится пятьдесят пять, и я подумала…

– Миссис докторша, дорогая, неужели вы действительно хотите праздновать день рождения этой…

– Сосчитайте до ста, Сюзан, сосчитайте до ста, Сюзан, дорогая. Ей будет так приятно. Подумайте, есть ли в ее жизни какие-нибудь радости?

– Это ее собственная вина…

– Возможно. Но, Сюзан, я очень хочу устроить для нее праздник.

– Миссис докторша, дорогая, – сказала Сюзан тоном, не предвещавшим ничего хорошего, – вы всегда были так добры, что давали мне недельный отпуск всякий раз, когда я чувствовала, что нуждаюсь в нем. Возможно, будет лучше, если я возьму такой отпуск на следующей неделе. Я попрошу мою племянницу Глэдис прийти и помочь вам по хозяйству. И тогда – что касается меня – мисс Мэри Мерайя Блайт может праздновать хоть десять дней рождения.

– Если вам, Сюзан, так не хочется участвовать в этой затее, – медленно произнесла Аня, – то я, разумеется, откажусь от нее.

– Миссис докторша, дорогая, эта женщина навязалась вам на шею и собирается остаться здесь навсегда. Она извела вас, держит под башмаком доктора, отравила жизнь детям. Я не говорю ничего о себе, ибо кто я в конце концов такая? Она и отчитывала, и пилила, и оскорбляла подозрениями, и ныла, а теперь вы хотите праздновать ее день рождения! Ну, все, что я могу сказать, – это то, что, если вы хотите так поступить, нам просто придется взяться за дело и осуществить вашу идею!

– Сюзан, вы прелесть!

Началось обсуждение подробностей замысла. Сюзан, после того как дала свое согласие, была полна решимости не уронить честь Инглсайда – празднование дня рождения должно пройти так, чтобы даже Мэри Мерайя Блайт не нашла, к чему придраться.

– Я думаю, Сюзан, что мы устроим праздничный завтрак. Тогда гости уйдут не очень поздно, и вечером я смогу поехать вместе с доктором на концерт в Лоубридж. Мы сохраним все в тайне и сделаем ей сюрприз. Она не должна знать ничего о предстоящем празднике до самой последней минуты. Я приглашу всех, кто нравится ей здесь, в Глене.

– А кто бы это мог быть, миссис докторша, дорогая?

– Ну, тех, к кому она относится терпимо. И ее кузину Аделлу Кэри из Лоубриджа, и кое-кого из Шарлоттауна. У нас будет большой фруктовый торт с пятьюдесятью пятью свечками…

– Который, разумеется, предстоит испечь мне.

— Но, Сюзан, вы же знаете, что на всем нашем острове нет никого, кто мог бы испечь фруктовый торт лучше, чем вы.

– Я знаю, что я как воск в ваших руках, миссис докторша, дорогая.

Последовала неделя таинственных приготовлений. Весь Инглсайд жил в атмосфере секретности. С каждого было взято торжественное обещание не выдавать тайну тете Мэри Мерайе. Но Аня и Сюзан не учли, что есть еще и такая вещь, как слухи. Вечером накануне торжественного дня тетя Мэри Мерайя возвратилась из Глена, куда ходила с визитом, и застала их, довольно усталых, сидящих без света на застекленной террасе.

– Все в темноте, Ануся? Не могу постичь, как это кому-то может нравиться сидеть в темноте? На меня мрак нагоняет тоску.

– Это не темнота. Это сумерки. Свет и темнота соединились в любовном союзе, и необыкновенно прекрасен плод его, – сказала Аня скорее себе самой, чем кому-то другому.

– Надеюсь, что хотя бы тебе самой, Ануся, понятно, о чем ты говоришь. И значит, у вас завтра гости?

Аня резко выпрямилась в кресле. Сюзан, уже сидевшая очень прямо, не могла сесть еще прямее.

– Но… но… тетечка…

– Ты всегда предоставляешь мне узнавать новости от посторонних, – сказала тетя Мэри Мерайя, но, казалось, скорее с грустью, чем с гневом.

– Мы… мы хотели, чтобы это был сюрприз, тетечка.

– Не понимаю, Ануся, зачем вам собирать гостей в такое время года, когда погода так неустойчива.

Аня вздохнула с облегчением. Очевидно, тетя Мэри Мерайя знала лишь, что придут гости, но не подозревала, что это имеет какое-то отношение к ней.

– Я… я хотела собрать гостей, тетечка, до того, как отцветут весенние цветы.

– Я надену мое платье из темно-красной тафты. Вероятно, Ануся, если бы я не услышала эту новость в деревне, все твои нарядные друзья застали бы меня завтра в ситцевом капоте.

– О нет, тетечка, мы, разумеется, вовремя предупредили бы вас.

– Ну, если мой совет что-то значит для тебя, Ануся, – а иногда я почти убеждена, что не значит, – я хотела бы сказать, что впредь тебе лучше не быть столь уж скрытной. Между прочим, в деревне говорят, что это Джеймс бросил камень в окно методистской церкви.

– Это не он, – сказала Аня спокойно. – Он сказал мне, что не делал этого.

– Уверена ли ты, дорогая Ануся, что он не лжет?

– Вполне уверена, тетя Мэри Мерайя. Джем ни разу в жизни не сказал мне неправду.

– Ну, я подумала, что тебе следует знать, какие идут разговоры.

И тетя Мэри Мерайя удалилась с величественным видом, нарочито избегая Заморыша, который лежал на полу на спине в надежде, что кто-нибудь пощекочет ему животик.

Сюзан и Аня глубоко вздохнули.

– Пожалуй, я пойду в постель, Сюзан. Только бы завтра был погожий день. Не нравится мне что-то вид того темного облака над гаванью.

– Будет ясно, миссис докторша, дорогая, – успокоила Сюзан. – Так говорит календарь.

У Сюзан был календарь погоды на год вперед, с предсказаниями, сбывавшимися довольно часто, чтобы поддержать его репутацию.

– Оставьте боковую дверь открытой, Сюзан. Доктор скорее всего вернется из города довольно поздно. Он вызвался купить розы – пятьдесят пять золотистых роз. Я слышала, как тетя Мэри Мерайя сказала однажды, что желтые розы – единственные цветы, какие ей нравятся.

Полчаса спустя Сюзан, читая, как обычно, главу из Библии на ночь, наткнулась на стих:

«Не учащай входить в дом друга твоего, чтобы он не наскучил тобою и не возненавидел тебя»[7]7
  Библия: Притчи, гл. 25, стих 17.


[Закрыть]. «Даже в те времена», – подумала она и отметила место в книге веточкой кустарниковой полыни.

Аня и Сюзан встали рано, желая завершить последние приготовления, прежде чем тетя Мэри Мерайя спустится из своей спальни. Аня всегда любила вставать рано и ловить те таинственные полчаса перед восходом, когда мир принадлежит феям и древним божествам. Ей нравилось смотреть на бледно-розовое и золотистое утреннее небо за церковным шпилем, на полупрозрачное пламя восхода, разгорающееся над дюнами, на первые лиловые спирали дыма, поднимающиеся с деревенских крыш.

– День-то словно на заказ, – самодовольно заметила Сюзан, посыпая кокосовой крошкой апельсиновую глазурь на торте. – Попробую-ка я, миссис докторша, дорогая, сделать еще и эти сливочные шарики по новому рецепту. И непременно буду каждые полчаса звонить Картеру Флэггу, чтобы он ни в коем случае не забыл про мороженое. А еще надо успеть тщательно вымыть со щеткой ступеньки крыльца.

– Есть ли в этом необходимость, Сюзан?

– Миссис докторша, дорогая, вы пригласили миссис Эллиот, разве не так? Она увидит ступеньки нашего крыльца только безупречно чистыми! А вы займитесь украшением столовой, миссис докторша, дорогая, хорошо? У меня нет для этого врожденного таланта – красиво расставлять цветы.

– Четыре торта! Вот это да! – сказал Джем.

– Если уж у нас праздник, – заявила Сюзан высокомерно, – так это праздник.

Гости пришли в должное время и были встречены тетей Мэри Мерайей в платье из темно-красной тафты и Аней в платье из светло-коричневой вуали. Аня хотела надеть белое муслиновое, так как день был по-летнему теплый, но передумала.

– Очень благоразумно с твоей стороны, Ануся, – отметила тетя Мэри Мерайя. – Я всегда говорю, что белое – это только для молодых.

Все шло по плану. Стол выглядел великолепно – лучшая Анина посуда и экзотическая красота белых и фиолетовых ирисов. Сливочные шарики Сюзан произвели сенсацию – ничего подобного в Глене еще не видели; ее молочный суп был последним словом кулинарной науки; на салат-оливье пошли инглсайдские "куры, которые действительно куры"; затравленный Картер Флэгг прислал мороженое минута в минуту. И наконец Сюзан, неся перед собой торт с пятьюдесятью пятью зажженными свечами так, словно это была голова Иоанна Крестителя на блюде[8]8
  См.: Библия: Евангелие от Матфея, гл. 14.


[Закрыть]вошла и поставила его перед тетей Мэри Мерайей.

Ане, внешне безмятежной, улыбающейся хозяйке, уже довольно давно было не по себе. Хотя все, казалось, шло гладко, с каждой минутой углублялась ее уверенность в том, что их затея терпит крах. По прибытии гостей она была слишком занята, чтобы заметить, как изменилась в лице тетя Мэри Мерайя, когда миссис Эллиот сердечно поздравила ее с днем рождения и пожелала долгих лет жизни. Но когда все уже сидели за столом, Аня вдруг осознала, что тетя Мэри Мерайя отнюдь не выглядит довольной. Она явно побелела – не может быть, чтоб от гнева! – и за весь завтрак не произнесла ни слова, если не считать кратких и отрывистых ответов на обращенные к ней вопросы и высказывания гостей. Она съела только две ложки супа и три ложки салата; что же до мороженого, она вела себя так, будто его и не было на столе.

Когда Сюзан поставила перед ней торт с его мерцающими пятьюдесятью пятью свечками, тетя Мэри Мерайя отчаянно сглотнула, но все же не смогла подавить рыдание и в результате издала звук, похожий на судорожный кашель.

– Тетечка, вы не совсем здоровы? – воскликнула Аня.

Тетя Мэри Мерайя бросила на нее ледяной взгляд.

– Я вполне здорова, Ануся. Удивительно здорова для такого почтенного возраста.

В этот весьма удачный момент в столовой появились близнецы. Вдвоем они внесли корзинку с пятьюдесятью пятью желтыми розами и среди неожиданно воцарившегося молчания вручили ее тете Мэри Мерайе, лепеча поздравления и добрые пожелания. За столом зазвучал хор восхищенных голосов, но тетя Мэри Мерайя не присоединилась к нему.

– Бли… близнецы задуют свечи вместо вас, тетечка, – неуверенно и обеспокоенно выговорила Аня, – а затем… вы ведь разрежете торт?

– Не будучи совсем одряхлевшей – пока еще, – я, Ануся, могу задуть свечи сама.

Тетя Мэри Мерайя начала задувать свечи – нарочито усердно и размеренно. С таким же усердием и размеренностью движений она нарезала торт и отложила в сторону нож.

– А теперь я, вероятно, могу попросить позволения удалиться. Такая старая женщина, как я, нуждается в отдыхе после стольких волнений.

Со свистом пронеслась тафтяная юбка тети Мэри Мерайи. С грохотом упала корзина с розами, когда тетя Мэри Мерайя прошествовала мимо нее.

Со стуком проследовали вверх по лестнице высокие каблуки тети Мэри Мерайи. С шумом захлопнулась в отдалении дверь комнаты тети Мэри Мерайи.

Ошеломленные гости ели свои куски торта с таким аппетитом, какой могли мобилизовать, в напряженном молчании, нарушенном лишь рассказом миссис Мартин о каком-то докторе из Новой Шотландии, который отравил несколько своих пациентов, впрыснув им дифтерийную палочку. Остальные, чувствуя, что эта история, возможно, не в лучшем вкусе, не поддержали похвальную попытку миссис Мартин оживить беседу, и все ушли, как только смогли сделать это, не нарушая приличий.

Расстроенная Аня бросилась в комнату тети Мэри Мерайи.

– Тетечка, да в чем дело?

– Неужели было необходимо во всеуслышание объявлять о моем возрасте, Ануся? Да еще и приглашать сюда Аделлу Кэри… ей давно до смерти хотелось знать, сколько мне лет!

– Тетечка, мы хотели… мы хотели…

– Не знаю, какова была твоя цель, Ануся. Но одно я знаю очень хорошо – за всем этим что-то кроется… О, я читаю твои мысли, дорогая Ануся, но я не стану выпытывать. Я оставлю все на твоей совести.

– Тетя Мэри Мерайя, моим единственным намерением было доставить вам удовольствие, отпраздновав ваш день рождения. Мне ужасно жаль…

Тетя Мэри Мерайя приложила к глазам платочек и мужественно улыбнулась.

– Конечно, я прощаю тебя, Ануся. Но ты должна понимать, что после такой преднамеренной попытки оскорбить мои чувства я не могу больше оставаться здесь.

– Тетечка, неужели вы не верите…

Тетя Мэри Мерайя подняла длинную, худую, узловатую руку.

– Не будем обсуждать это, Ануся. Я хочу покоя… просто покоя. Пораженный дух – кто может подкрепить его?[9]9
  Библия: Притчи, гл. 18, стих 15.


[Закрыть]

Аня все же пошла в тот вечер на концерт вместе с Гилбертом, но нельзя сказать, что она приятно провела время. Гилберт отнесся к случившемуся спокойно. «А чего же еще ожидать от мужчины?» – как сказала бы мисс Корнелия.

– Я припоминаю, что она всегда немного болезненно воспринимала разговоры о возрасте. Отец частенько поддразнивал ее. Мне следовало предупредить тебя, но это как-то ускользнуло из моей памяти. Если она уезжает, то не удерживай ее. – «Приверженность к семье» помешала ему добавить: «Скатертью дорога!»

– Она не уедет. Это было бы слишком большой удачей, – недоверчиво покачала головой Сюзан.

На этот раз Сюзан ошиблась. Тетя Мэри Мерайя уехала на следующий же день, простив всех в минуту расставания.

– Не вини Анусю, Гилберт, – великодушно призвала она. – Я не считаю, что она сознательно пыталась нанести мне обиду. Я никогда ничего не имела против того, чтобы у нее были какие-то секреты от меня, хотя для такой чувствительной души, как моя… Но, несмотря ни на что, – добавила она с видом человека, признающегося в определенной слабости, – мне всегда нравилась бедная Ануся. Но Сюзан Бейкер – это совсем другое дело! Мой последний совет тебе, Гилберт, – поставь Сюзан Бейкер на место, чтобы она и пикнуть не смела.

Сначала никому не верилось в такое поразительное везение. Затем постепенно они начали осознавать, что тетя Мэри Мерайя действительно уехала, что снова можно смеяться, не опасаясь задеть чьи-либо чувства, и открывать все окна, не слыша ни от кого жалоб на сквозняки, и есть, не ожидая разговоров о том, что твое любимое кушанье может вызвать рак желудка.

«Я никогда еще не прощалась так охотно ни с одним гостем, – немного виновато думала Аня. – Но как хорошо снова быть самой себе хозяйкой».

Заморыш тщательно вылизывал свою шерстку, чувствуя, что есть все же радости и в кошачьем существовании. В саду зацвел первый пион.

– Мир прямо-таки полон поэзии, правда, мама? – сказал Уолтер.

– Июнь будет очень хороший, – предсказала Сюзан. – Так говорит календарь. Будет несколько свадеб и по меньшей мере двое похорон. Вам не кажется непривычным то, что можно свободно вздохнуть? Как подумаю, что я делала все, что от меня зависело, чтобы помешать вам отпраздновать этот день рождения, миссис докторша, дорогая, так заново осознаю, что существует всемогущее Провидение. И вы не думаете, миссис докторша, дорогая, что доктор с удовольствием поел бы сегодня жареного мяса с луком?

15

– Я сочла, душенька, что должна прийти и объяснить все насчет моего телефонного звонка, – сказала мисс Корнелия. – Это была ошибка. Мне очень жаль… Кузина Сара все-таки не умерла.

Аня, подавив улыбку, предложила мисс Корнелии стул на крыльце, а Сюзан, подняв глаза от кружевного воротничка, который вязала крючком для своей племянницы Глэдис, произнесла с педантичной вежливостью:

– Добрый вечер, миссис Эллиот.

– Сегодня утром из больницы пришло сообщение, что она скончалась прошлой ночью, и я сочла, что мне следует сказать вам об этом, поскольку она была пациенткой доктора Блайта. Но оказалось, что умерла другая Сара Чейз, а кузина Сара жива и, с радостью могу сказать, останется в живых… Здесь у вас так приятно и прохладно. Я всегда говорю, что если где есть свежий ветерок, так это в Инглсайде.

– Мы с Сюзан наслаждались очарованием этого звездного вечера, – сказала Аня, откладывая в сторону сборчатое платьице из розового муслина, которое шила для Нэн, и складывая руки на коленях. Повод для того, чтобы немного посидеть в праздности, отнюдь не был нежеланным. Ни у нее, ни у Сюзан теперь почти не оставалось свободного времени.

Скоро должна была взойти луна, и предвестие восхода казалось даже еще прелестнее, чем сам восход. Вдоль дорожки пылали ярким огнем тигровые лилии, а на крыльях мечтательного ветерка прилетел запах жимолости.

– Взгляните на эту волну маков, разбивающуюся о стену сада, мисс Корнелия. Мы с Сюзан очень гордимся в этом году нашими маками, хотя сами не имеем ни малейшего отношения к их появлению здесь. Уолтер случайно рассыпал там весной пакетик маковых семян, и вот результат. Каждый год нас ждет какой-нибудь восхитительный сюрприз вроде этого.

– Я неравнодушна к макам, – сказала мисс Корнелия, – хотя они цветут так недолго.

– Им дано прожить лишь день, – согласилась Аня, – но как великолепно, как роскошно они проживут его! Разве это не лучше, чем быть холодной, церемонной цинией, что живет чуть ли не вечно? У нас в Инглсайде нет циний. Они единственные цветы, с которыми мы не дружим. Сюзан не пожелала бы и разговаривать с ними.

– В ложбине кого-то убивают? – поинтересовалась мисс Корнелия. Действительно, доносившиеся оттуда звуки могли означать, что кого-то жгут на костре. Но Аня и Сюзан слишком привыкли к самым разнообразным крикам, чтобы это могло их обеспокоить.

– Персис и Кеннет были у нас в гостях весь день и завершают его пиршеством в ложбине. А что касается миссис Чейз, Гилберт сегодня с утра уехал в город, так что обязательно узнает, как обстоит дело в действительности. Я рада, что она поправляется, – рада и за нее, и за Гилберта. Другие врачи не соглашались с диагнозом, который он поставил в ее случае, и он немного волновался,

– Перед тем как Сару увезли в больницу, она предупредила нас, чтобы мы ни в коем случае не хоронили ее, пока не убедимся, что она действительно мертва, – сказала мисс Корнелия, величественно обмахиваясь веером и удивляясь, как это жена доктора ухитряется неизменно выглядеть так, будто ей совсем не жарко. – Понимаете, мы всегда немного боялись, что ее муж был похоронен заживо – он лежал в гробу словно живой. Но никто не подумал об этом до того момента, когда было уже слишком поздно что-либо исправить. Он был родным братом этого Ричарда Чейза, который купил старую ферму Муров и переехал туда из Лоубриджа нынешней весной. Ну и субъект! Говорит, что поселился подальше от деревни, чтобы обрести хоть какой-то покой, поскольку в Лоубридже ему приходилось вечно прятаться от вдов… – Мисс Корнелия могла бы добавить «и от старых дев», но не сделала этого, не желая задеть чувства Сюзан.

– Я познакомилась с его дочерью Стеллой – она ходит на репетиции церковного хора. Мы понравились друг другу.

– Стелла очень милая девушка – одна из немногих, которые еще не разучились краснеть. Я всегда любила ее. Мы с ее матерью были близкими подругами. Бедная Лизетта!

– Она умерла молодой?

– Да. Стелле было лишь восемь лет. Ричард воспитывал ее сам. А ведь он, если уж на то пошло, сущий язычник! Говорит, женщины важны только в биологическом отношении— что уж он под этим понимает, не знаю. Вечно он мудрствует!

– Но если речь идет о воспитании Стеллы, то он, кажется, неплохо справился с делом, – заметила Аня, считавшая Стеллу одной из самых очаровательных девушек, каких она только встречала.

– О, Стеллу невозможно испортить. И я не отрицаю, что голова у Ричарда набита никак не соломой. Но у него какие-то причуды в том, что касается молодых людей. Из-за него у Стеллы никогда не было ни одного поклонника. Всех юношей, пытавшихся поухаживать за ней, он просто запугивал своим сарказмом. Это самый язвительный человек, о каком только слыхивали. Стелла не может с ним справиться, и ее мать никогда не могла – не знала, как за это взяться. В нем слишком силен дух противоречия, но ни одна из них, похоже, так и не поняла этого.

– Мне показалось, что Стелла – очень преданная дочь.

– О да, она обожает его. Он чрезвычайно приятный мужчина, когда ему ни в чем не перечат. Но ему следовало бы подумать о том, как выдать Стеллу замуж. Он должен помнить, что не будет жить вечно, хотя если его послушать, можно подумать, что он на это рассчитывает. Конечно, он еще не стар – он женился очень рано. Но в их семье многие умирали от удара. А что будет делать Стелла, если он умрет? Просто завянет, вероятно.

Сюзан на мгновение подняла глаза от замысловатой розочки, которую вывязывала, и заявила самым решительным тоном:

– Я не одобряю старших, которые портят жизнь молодым таким вот образом.

– Возможно, если бы Стелла полюбила кого-нибудь, она не придала бы большого значения возражениям отца.

– Ошибаетесь, Аня, душенька. Стелла никогда не выйдет замуж за человека, который не нравится ее отцу. И это не единственный случай, когда родители портят жизнь детям. Я могу привести еще один пример – племянник Маршалла, Олден Черчиль. Мэри, его мать, полна решимости не давать ему жениться как можно дольше. Дух противоречия в ней даже еще сильнее, чем в Ричарде, – будь она флюгером, всегда указывала бы на север, когда ветер дует к югу. Ферма принадлежит ей, пока Олден не женится, а затем перейдет в его собственность. Каждый раз, когда он начинает интересоваться какой-нибудь девушкой, Мэри так или иначе ухитряется положить этому конец.

– Так ли уж все это ее рук дело, миссис Эллиот? – спросила Сюзан сухо. – Некоторые считают, что Олден очень непостоянен. Я слышала, его называют любителем пофлиртовать.

– Олден красив, и девушки сами бегают за ним, – возразила мисс Корнелия. – Во всяком случае, я не осуждаю его за то, что он бросает их, немного поводив за нос. Пусть это послужит им уроком! Но были одна или две хорошенькие девушки, которые ему очень нравились, но Мэри каждый раз вмешивалась в их отношения. Она сама говорила мне об этом, говорила, что она обращалась к Библии – она всегда «обращается к Библии» – и каждый раз открывала ее на какой-нибудь странице, начинавшейся стихом, который недвусмысленно предостерегал Олдена против женитьбы. Она выводит меня из терпения своими причудами! Ну почему бы ей не ходить в церковь и не быть приличным существом, как все мы в Четырех Ветрах? Но нет, ей нужно выдумать для себя свою религию, заключающуюся в том, чтобы «обращаться к Библии». Прошлой осенью, когда заболела ценная лошадь – она стоила добрых четыреста долларов! – Мэри, вместо того чтобы послать в Лоубридж за ветеринаром, «обратилась к Библии» и прочла стих: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно»[10]10
  Библия: Книга Иова, гл. 1, стих 21.


[Закрыть]. В результате она не пожелала послать за ветеринаром, и лошадь сдохла. Вы только представьте, Аня, душенька, толковать этот стих Библии подобным образом! Я называю это кощунством. И я без обиняков сказала ей об этом, но в ответ получила лишь сердитый взгляд. И телефон на ферме не хочет установить! «Вы думаете, что я буду говорить в коробку на стенке?» – спрашивает она с негодованием, когда кто-нибудь заводит разговор на эту тему.

Мисс Корнелия сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Причуды золовки всегда выводили ее из себя.

– Олден не похож на свою мать.

– Олден пошел в отца. Не было лучше человека… среди мужчин, я хочу сказать. Почему он вообще женился на Мэри, всегда оставалось загадкой для Эллиотов. Хотя они, разумеется, были донельзя рады, что она сделала такую хорошую партию – у нее всегда винтика в голове не хватало, и такая была тощая и длинная, точно жердь. Денег у нее, конечно, было полно – ее тетя Мэри завещала ей все, что имела, – но причина заключалась не в этом, а в том, что Джордж Черчиль действительно влюбился в нее. Не знаю, как Олден выносит чудачества своей матери, но он всегда был хорошим сыном.

– А знаете, мисс Корнелия, что мне сейчас пришло в голову? – сказала Аня с озорной улыбкой. – Вот было бы замечательно, если бы Олден и Стелла влюбились друг в друга!

– Это маловероятно, да и влюбись они, все равно из этого ничего не вышло бы. Мэри встала бы на дыбы, а Ричард указал бы на дверь простому фермеру, даже несмотря на то, что он сам теперь фермер. Но Стелла не та девушка, что может понравиться Олдену, – он любит румяных хохотушек. А Стеллу не интересуют молодые люди его типа. Я слышала, что на нее заглядывается новый лоубриджский священник.

– Он довольно анемичный и близорукий, – заметила Аня.

– И глаза у него навыкате, – подхватила Сюзан. – Они, должно быть, выглядят ужасно, когда он пытается бросать нежные взгляды.

– По крайней мере, он пресвитерианин, – сказала мисс Корнелия так, словно это обстоятельство могло примирить со многим. – Ну, мне пора. Я замечаю, что моя невралгия начинает мучить меня всякий раз, когда я остаюсь на воздухе после того, как выпадет роса.

– Я провожу вас до ворот.

– Вы всегда выглядите как королева в этом платье, Аня, душенька, – сказала мисс Корнелия восхищенно и без всякой связи с чем бы то ни было.

У ворот Аня встретив Оуэна и Лесли Форд и привела их на крыльцо. Сюзан исчезла, чтобы приготовить лимонад для только что вернувшегося домой доктора, а из ложбины стайкой примчались дети, счастливые и уже немного захотевшие спать.

– Вы производили жуткий шум – я слышал, когда подъезжал к дому, – сказал Гилберт. – Вся округа, должно быть, содрогалась от ужаса.

Персис Форд, откинув назад свои густые, цвета меда локоны, показала ему язык. Персис была большой любимицей «дяди Гила».

– Мы изображали воющих дервишей, так что, конечно, нам приходилось завывать, – объяснил Кеннет.

– Посмотри, на что похожа твоя рубашка, – сказала Лесли довольно сурово.

– Я упал в песочные куличики Ди. – В тоне Кеннета явно звучало удовлетворение. Он терпеть не мог эти накрахмаленные, безупречно чистые рубашки, которые мама заставляла его надевать, когда он шел в Глен.

– Мамочка, милая, – просительно сказал Джем, – можно мне взять те старые страусовые перья на чердаке? Я пришью их сзади к штанам. Завтра мы играем в цирк, и я буду страусом. А еще мы хотим, чтобы у нас был слон.

– Знаете ли вы, что нужно шестьсот долларов в год на то, чтобы прокормить слона? – очень серьезно спросил Гилберт.

– Воображаемый слон не стоит ничего, – терпеливо объяснил Джем.

Аня засмеялась:

– Хвала небесам, нам никогда нет нужды экономить в наших фантазиях.

Уолтер не сказал ничего. Он немного устал и был рад просто присесть на ступеньку рядом с мамой и прислониться темной головкой к ее плечу. Смотревшая на него Лесли подумала, что перед ней лицо гения, с отвлеченным, устремленным вдаль взглядом существа с далекой звезды. Земля не была его родиной.