Текст книги "Аня из Инглсайда"

– И кто же? – Ребекка Дью засмеялась от удовольствия, проникнувшись духом рассказа.

– У вас, мисс Дью, перевернулось бы сердце, если бы вы слышали молитву, которую он произнес в тот вечер. Он сам ее придумал – всю до единого слова. «Господь, пожалуйста, прости меня за то, что я надерзил Мэри Мерайе, и, пожалуйста, Господь, помоги мне всегда быть очень вежливым с тетей Мэри Мерайей». Я прослезилась. Бедный ягненочек! Я не одобряю непочтительного или дерзкого отношения молодых к пожилым, мисс Дью, дорогая, но должна признаться, что, когда Берти Шекспир Дрю бросил в нее однажды шарик из жеваной бумаги – он пролетел в дюйме от ее носа, – я перехватила Берти у ворот, когда он шел домой, и вручила ему пакет пончиков. Разумеется, я не сказала ему, за что. Он был ужасно рад, так как пончики не растут на деревьях, мисс Дью, а миссис Вторые Сливки их никогда не делает. Нэн и Ди… я не сказала бы об этом ни одной живой душе, кроме вас, мисс Дью. Доктор и его жена даже не предполагают, что такое возможно, иначе они положили бы этому конец. Так вот, Нэн и Ди назвали свою старую фарфоровую куклу с расколотой головой «тетя Мэри Мерайя», и всякий раз, когда эта женщина отругает их за что-нибудь, они идут и топят ее – куклу, я хочу сказать, – в бочке с дождевой водой. Много у нас было таких веселых утоплений, мисс Дью, в этом можете не сомневаться. Но вы не поверите, что эта женщина сделала однажды вечером, мисс Дью…

– Если речь идет о ней, я поверю всему, мисс Бейкер.

– Она не захотела ничего есть за ужином, так как на что-то разобиделась, но перед тем, как лечь спать, пошла в кухню и съела завтрак, который я приготовила для бедного доктора, съела все, до единой крошки, мисс Дью, дорогая! Надеюсь, вы не сочтете меня язычницей, мисс Дью, но я не могу понять, как это наш добрый Господь не устает от некоторых людей.

– Вы не должны позволить себе потерять ваше чувство юмора, мисс Бейкер, – твердо заявила Ребекка Дью.

– О, я очень хорошо знаю, что, когда жаба попадает под борону, в этом есть своя смешная сторона, мисс Дью. Вопрос в том, видит ли ее жаба. Я очень сожалею, мисс Дью, дорогая, что посмела докучать вам такими разговорами, но возможность высказаться принесла мне огромное облегчение. Я не могла сказать все это миссис докторше, но в последнее время все острее сознавала, что если не дам выход своим чувствам, то взорвусь.

— Как хорошо знакомо мне это ощущение, мисс Бейкер!

– А теперь, мисс Дью, дорогая, – сказала Сюзан, проворно вставая, – как насчет чашечки чая перед сном? И холодной куриной ножки, мисс Дью?

– Я никогда не отрицала, – сказала Ребекка Дью, вынимая свои хорошо пропеченные ноги из духовки, – что, пока мы не забываем о высших ценностях жизни, хорошая еда в умеренном количестве может доставить удовольствие.

12

Гилберт провел две недели в Новой Шотландии, стреляя бекасов, – даже Ане не удалось уговорить его отдохнуть целый месяц, – и Инглсайд встретил первые ноябрьские дни. Темные холмы с тянущимися вдоль них рядами еще более темных елей выглядели мрачными и суровыми в рано опускающемся на землю вечернем сумраке, но Инглсайд цвел огнями каминов и смехом, хотя прилетавшие с Атлантики ветры пели грустные песни.

– Почему ветер не весел, мама? – спросил однажды вечером Уолтер.

– Потому что он вспоминает все скорби мира от начала времен, – ответила Аня.

– Он стонет просто потому, что воздух такой сырой, – презрительно фыркнула тетя Мэри Мерайя, – а моя спина меня просто убивает.

Но бывали дни, когда даже ветер весело резвился в серебристо-серой кленовой роще, и дни, когда воздух оставался неподвижен и было только ласковое осеннее солнце, спокойные тени обнаженных деревьев, протянувшиеся через всю лужайку перед домом, и морозная скованность заката.

– Посмотрите на ту белую вечернюю звезду над ломбардским тополем в углу сада, – сказала Аня. – Всякий раз, когда я вижу такую красоту, мне хочется просто радоваться тому, что я живу.

– Ты говоришь такие странные вещи, Ануся. Звезды самое обычное дело на острове Принца Эдуарда, – заявила Мэри Мерайя, а про себя подумала: «Звезды! Что за вздор! Будто никто никогда не видел звезд. А знает ли Ануся, какой ужасный перерасход продуктов имеет место на кухне каждый день? Неужели она не знает о том, как безрассудно Сюзан Бейкер тратит яйца и добавляет топленое масло там, где вполне хватило бы того жира, что стекает с мяса во время жаренья? Или Анусе все равно? Бедный Гилберт! Неудивительно, что ему приходится работать без отдыха!»

Ноябрь ушел в серых и коричневых тонах, но к утру снег соткал свое старинное белое чудо, и Джем, сбегая вниз по лестнице к завтраку, с восторгом закричал:

– О, мама, теперь уже совсем скоро Рождество и к нам придет Санта-Клаус!

– Неужели ты до сих пор веришь в Санта-Клауса? – Тетя Мэри Мерайя приподняла брови.

Аня бросила встревоженный взгляд на Гилберта, и тот сказал серьезно и веско:

– Мы хотим, тетя, чтобы дети владели доставшейся им в наследство сказочной страной так долго, как смогут.

К счастью, Джем не обратил никакого внимания на тетю Мэри Мерайю. Ему и Уолтеру не терпелось выбраться в новый чудесный мир, куда зима принесла свое собственное очарование. Аню всегда огорчало, что красоту нетронутого снега так быстро портят следами, но этого было не избежать, к тому же для нее оставалась, и в избытке, красота вечерней поры, когда запад пламенел над побелевшими долинами и фиолетовыми холмами, а сама Аня сидела в гостиной перед горящими в камине поленьями горного клена. Она думала о том, как восхитителен всегда свет камина. Он был горазд на самые разные неожиданные шалости: то одна, то другая часть комнаты внезапно становилась видна, а затем вдруг снова исчезала в полумраке, в огне то появлялись, то пропадали удивительные картины, тени то подползали, то неожиданно отскакивали. Снаружи, за большим, не занавешенным шторами окном, на лужайке призрачно отражалось все происходящее в комнате, и тетя Мэри Мерайя сидела совершенно прямо – она никогда не позволяла себе «сидеть развалясь» – под высокой сосной.

Гилберт «сидел развалясь» на кушетке, стараясь забыть о том, что один из его пациентов умер в этот день от пневмонии. Маленькая Рилла пыталась съесть свои розовые кулачки, лежа в украшенной оборками корзинке. Даже Заморыш, подвернув под себя большие белые лапы, отважился замурлыкать на коврике у камина – к большому неудовольствию тети Мэри Мерайи.

– Кстати, о кошках, – сказала она, хотя никто и не говорил о них, – неужели все кошки Глена посещают нас по ночам? Как кто-то мог спать прошлой ночью под эти кошачьи завывания, я, право же, не в состоянии постигнуть. Конечно, моя комната выходит окнами на задний двор, так что, вероятно, я единственная, кто может всецело насладиться бесплатным концертом.

Но прежде чем кому-либо пришлось ответить ей, в комнату вошла Сюзан и сообщила, что встретила в магазине Картера Флэгга миссис Эллиот и та обещала зайти в Инглсайд, когда сделает покупки.

Сюзан, однако, не добавила, что миссис Эллиот с тревогой сказала:

– Что случилось с миссис Блайт, Сюзан? Я видела ее в церкви в прошлое воскресенье и нашла, что она выглядит очень усталой и озабоченной. Я никогда не видела ее такой прежде.

– Я могу сказать вам, что случилось с миссис Блайт, – ответила Сюзан мрачно и решительно. – У нее сильнейший приступ тети Мэри Мерайи. А доктор, похоже, не видит этого, хотя готов целовать землю, по которой ступает его жена.

– Что же еще ожидать от мужчины? – пожала плечами миссис Эллиот.

– Как хорошо! – сказала Аня, вскакивая, чтобы зажечь лампу. – Я так давно не видела мисс Корнелию. Теперь мы будем в курсе всех последних событий!

– Еще бы! – отозвался Гилберт довольно сухо.

– Эта женщина – злая сплетница, – суровым тоном заявила мисс Мэри Мерайя.

Но тут, вероятно впервые в жизни, Сюзан со страстью выступила на защиту мисс Корнелии.

– Неправда, мисс Блайт! И Сюзан Бейкер никогда не согласится спокойно стоять и слушать, как порочат доброе имя миссис Эллиот! Злая! Надо же такое сказать! Вам, мисс Блайт, когда-нибудь доводилось слышать пословицу – чья бы мычала…

– Сюзан! Сюзан! – воскликнула Аня умоляюще.

– Прошу прощения, миссис докторша, дорогая. Я признаю, что забыла свое место. Но есть вещи, которые нельзя стерпеть. – После этого дверь хлопнула, как двери редко хлопали , в Инглсайде.

– Ты видишь, Ануся! – сказала тетя Мэри Мерайя значительно. – Но я полагаю, что, пока ты согласна смотреть сквозь пальцы на такого рода выходки прислуги, никто ничего не сможет с этим поделать.

Гилберт встал и направился в библиотеку, где усталый человек мог рассчитывать хоть на какой-то покой. А тетя Мэри Мерайя, не любившая мисс Корнелию, отправилась в свою спальню. Так что, войдя в гостиную, мисс Корнелия застала там одну Аню, вяло и безвольно склонившуюся над корзинкой Риллы. Мисс Корнелия против обыкновения не стала сразу же выкладывать весь свой запас новостей. Вместо этого, отложив в сторону свою шаль, она села рядом с Аней и взяла ее за руку.

– Аня, душенька, что с вами? Я знаю, происходит что-то неладное. Вас изводит эта старая убийственно милая душа – Мэри Мерайя?

Аня сделала попытку улыбнуться.

– Ах, мисс Корнелия, я знаю, глупо с моей стороны обращать на это такое внимание, но сегодня один из тех дней, когда мне кажется, что я просто не могу больше выносить ее. Она… она буквально отравляет нам жизнь…

– Почему вы не скажете ей прямо, что она должна уехать?

– О, мы не можем сделать это, мисс Корнелия. Во всяком случае, я не могу, а Гилберт не хочет. Он говорит, что никогда больше не сможет уважать сам себя, если выставит за дверь родственницу.

– Вздор! – горячо и убедительно заявила мисс Корнелия. – У нее куча денег и отличный собственный дом. Просто сказать, что ей лучше уехать и жить в нем, – разве это называется «выставить за дверь»?

– Я знаю, но Гилберт… Не думаю, что он до конца понимает сложившуюся ситуацию. Его так часто нет дома, и, право же, все это такие мелочи, что мне даже стыдно…

– Понимаю, душенька. Те самые мелочи, которые оказываются ужасно большими. Конечно, мужчине этого не понять. У меня есть знакомая в Шарлоттауне, которая хорошо знает Мэри Мерайю Блайт, и она говорила мне, что мисс Блайт никогда в жизни ни с кем не могла подружиться… Что вам нужно, так это просто набраться достаточно силы воли, чтобы сказать, что вы больше не намерены мириться с ее присутствием.

– Я чувствую себя как во сне, когда пытаешься бежать, но можешь только волочить ноги, – печально отвечала Аня. – Если бы это было только иногда, но это каждый день… Завтраки, обеды и ужины превратились в какой-то кошмар. Гилберт говорит, что он больше не может резать ни жаркое, ни курицу.

– Это он заметил, – презрительно фыркнула мисс Корнелия.

– Мы теперь никогда не можем побеседовать за едой, так как она непременно скажет что-нибудь неприятное, едва лишь кто-то заговорит. Она постоянно делает замечания детям и всегда старается привлечь внимание к их недостаткам, когда у нас гости. Прежде мы так приятно проводили время за столом, а теперь! Ее раздражает смех, а вы знаете, как мы все любим посмеяться. Кто-нибудь обязательно заметит что-нибудь смешное – или, вернее, замечал раньше. Она ничего не может обойти молчанием. Сегодня она сказала: «Гилберт, не дуйся. Ты поссорился с Анусей?» И все только потому, что мы были молчаливы. Вы знаете, Гилберт всегда бывает немного подавлен, когда ему не удается спасти пациента, который, по его мнению, должен был выжить. А потом она прочла нам нотацию – предупредила, что мы не должны быть безрассудны и что не следует долго держать обиду друг на друга. Конечно, мы посмеялись над этим потом – но в ту минуту!.. Она и Сюзан не ладят друг с другом. И мы не можем помешать Сюзан бормотать себе под нос то, что вежливым никак не назовешь. И это было уже нечто большее, чем бормотание, когда тетя Мэри Мерайя заявила однажды, что в жизни не видела такого лгуна, как Уолтер, – она слышала, как он рассказывал Ди длинную сказку о своей встрече с человеком, живущим на Луне, и хотела в наказание за ложь промыть ему рот водой с мылом. В тот раз Сюзан дала ей генеральное сражение… А еще она внушает детям всевозможные отвратительные представления. Так, она рассказала Нэн о девочке, которая была непослушной и умерла во сне, так что Нэн теперь боится засыпать. А Ди она сказала, что, если та всегда будет хорошей девочкой, родители в конце концов, несмотря на ее рыжие волосы, полюбят ее так же, как любят Нэн. Гилберт по-настоящему рассердился, когда узнал об этом, и поговорил с ней довольно резко. Я так надеялась, что она обидится и уедет – хотя мне было бы очень неприятно, что кто-то покинул мой дом, чувствуя себя обиженным. Но она только сказала, что вовсе не хотела причинить кому-либо вред, и ее большие голубые глаза при этом наполнились слезами. Она слышала, что двойняшки никогда не бывают одинаково любимы, и ей показалось, что нам больше нравится Нэн и что бедная Ди чувствует это! В результате она проплакала всю ночь, и Гилберт счел, что был груб и жесток… и извинился.

— Чего же еще ждать от мужчины! – заметила мисс Корнелия.

– Ох, мисс Корнелия, мне не следовало бы говорить все это. Стоит мне вспомнить о том, сколько счастья в моей жизни, как я чувствую, что это мелочно с моей стороны – обращать внимание на подобные пустяки… пусть даже они лишают жизнь ее красок и свежести… К тому же тетя Мэри Мерайя не всегда такая противная – она довольно мила иногда…

– Рассказывайте кому-нибудь другому! – саркастически бросила мисс Корнелия.

– Да… и даже добра. Услышала как-то раз, что я хочу чайный сервиз, и заказала его для меня в Торонто – по почте! Ах, мисс Корнелия, он такой отвратительно некрасивый!

У Ани вырвался смешок, перешедший во всхлипывание. Затем она снова рассмеялась:

– Не будем больше говорить о ней. Мне уже не так тяжело теперь, после того как я выложила все это точно ребенок. Взгляните лучше на маленькую Риллу, мисс Корнелия. Какие у нее прелестные ресницы, когда она спит! И давайте, как всегда, поболтаем в свое удовольствие.

К тому времени, когда мисс Корнелия ушла, Аня окончательно вернула себе душевное равновесие, но все же еще какое-то время продолжала сидеть в задумчивости у горящего камина. Она не все рассказала мисс Корнелии. Она никогда ничего не рассказывала Гилберту. Их было так много, этих мелких неприятностей…

«Таких мелких, что невозможно жаловаться на них, – думала Аня. – И тем не менее это те мелкие неприятности, что, словно моль, прогрызают дыры в жизни и губят ее».

Тетя Мэри Мерайя с ее привычкой вести себя как хозяйка дома… Тетя Мэри Мерайя, приглашающая гостей и не предупреждающая об этом ни единым словом, пока они не подъедут к воротам… «Она делает все для того, чтобы я чувствовала себя чужой в собственном доме». Тетя Мэри Мерайя, передвигающая мебель, когда Ани нет дома. «Надеюсь, ты не возражаешь, Ануся; я подумала, что стол здесь гораздо нужнее, чем в библиотеке». Тетя Мэри Мерайя с ее по-детски жадным любопытством, ее бесцеремонно прямые вопросы о самом личном и сокровенном… «Всегда входит в мою комнату, не постучавшись, всегда принюхивается – нет ли где дыма, всегда взбивает подушки, которые я перед тем старательно примяла, всегда намекает, что я слишком много болтаю с Сюзан, всегда придирается к детям. Мы должны все время одергивать их, чтобы они вели себя хорошо, и все же нам это не всегда удается».

— Противная тетя Мевая, – отчетливо произнес Ширли в один ужасный день. Гилберт хотел дать ему шлепка, но Сюзан поднялась во всем своем оскорбленном величии и воспрепятствовала этому.

«Мы запуганы, – думала Аня. – Все в этом доме начинает вращаться вокруг вопроса: будет ли тетя Мэри Мерайя довольна? Мы не хотим признать это, но это правда. Все, что угодно, лишь бы она не вытирала слезы с великодушным видом. Так не может продолжаться».

Аня вспомнила слова мисс Корнелии о том, что Мэри Мерайя Блайт никогда ни с кем не дружила. Ужасно! И, сама столь богатая дружбой и друзьями, Аня внезапно почувствовала прилив сострадания к женщине, которая никогда не имела ни одного друга, у которой впереди не было ничего, кроме одинокой, тревожной старости, и никого, кто пришел бы к ней за покровительством и исцелением, за надеждой и помощью, за сердечным теплом и любовью. Конечно же, они могли бы быть более терпеливыми по отношению к ней. В конце концов, их раздражение лишь поверхностное. Оно не может отравить глубинные источники жизни.

– Просто у меня был ужасный приступ жалости к себе, – сказала Аня, вынимая Риллу из ее корзинки и с трепетом ощущая прикосновение маленькой округлой атласной щечки к своей щеке. – Теперь он прошел, и я испытываю благотворный стыд.

13

– Похоже, что в наши дни уже не бывает таких зим, как в старые добрые времена, правда, мама? – сказал Уолтер уныло.

Ноябрьский снег давно растаял, и на протяжении всего декабря Глен святой Марии оставался черным и хмурым берегом, омываемым серой водой залива, на поверхности которой ветер крутил завитки холодной как лед белой пены. Выдалось лишь несколько солнечных дней, когда гавань сверкала и искрилась в золотых объятиях холмов, но остальные дни были мрачны и суровы. Напрасно все надеялись, что снег выпадет еще до Рождества, однако приготовления к празднику шли своим чередом, и Инглсайд был полон таинственности, шепота, секретов и восхитительных запахов. В самый канун Рождества все было готово. Елочка, которую Джем и Уолтер принесли из ложбины, стояла в углу гостиной. Большие зеленые венки из еловых лап и плауна с завязанными на них огромными бантами из красной ленты украшали окна и двери. Лестничные перила были обвиты ползучей хвоей, а в кладовой Сюзан уже не хватало места для приготовленных яств… А потом, в конце дня, когда они уже смирились с тусклыми красками так называемого «зеленого» Рождества, кто-то выглянул в окно и увидел большие белые хлопья, густо повалившие с неба.

– Снег! Снег! Снег!!! – кричал Джем. – Это все-таки белое Рождество, мама!

Инглсайдские дети пошли спать совершенно счастливые. Было так приятно свернуться под одеялом в теплой, уютной постели и слушать, как за окнами в седой снежной ночи воет ветер. Тем временем Аня и Сюзан взялись за работу – предстояло нарядить рождественскую елочку. «И сами ведут себя как двое детей», – с пренебрежением подумала тетя Мэри Мерайя. Она весьма неодобрительно отнеслась к свечам на елочке: что, если дом загорится от них? Она весьма неодобрительно отнеслась к раскрашенным ватным шарикам: что, если близнецам вздумается съесть их? Но никто не обращал на нее никакого внимания. Они уже поняли, что только при таком условии жизнь с тетей Мэри Мерайей может быть выносимой.

– Готово! – воскликнула Аня, прикрепив большую серебряную звезду к верхушке гордой маленькой ели. – Ах, Сюзан, до чего она красива! И как замечательно, что все мы можем на Рождество снова стать детьми и ничуть не стыдиться этого! Я так рада, что выпал снег, но надеюсь, к утру метель уляжется.

– Метель будет завтра весь день, – авторитетно заявила тетя Мэри Мерайя. – Мне говорит об этом моя бедная разламывающаяся спина.

Аня прошла через переднюю, приоткрыла большую парадную дверь и выглянула… Мир исчез в белой страсти метели. Оконные стекла были серыми от налипшего на них снега. Высокая сосна казалась громадным, закутанным в белое призраком.

– Вид не очень обнадеживающий, – печально признала Аня.

– Пока еще погодой распоряжается Бог, миссис докторша, дорогая, а не мисс Мэри Мерайя Блайт, – заметила, выглядывая из-за ее плеча, Сюзан.

– Надеюсь, что никто, по крайней мере, не заболеет в ближайшие часы и не вызовет Гилберта, – сказала Аня, отворачиваясь от двери.

Сюзан в последний раз вгляделась в темноту, прежде чем запереть дверь, оставив за порогом штормовую ночь.

– Только посмей родить ребенка сегодня! – такое загадочное предупреждение бросила она в направлении Верхнего Глена, где миссис Дрю ожидала своего четвертого.

Несмотря на спину тети Мэри Мерайи, метель постепенно стихла, и к утру залило затерянную среди белых холмов лощину красным вином зимнего рассвета. Все дети встали рано, сияющие как звезды, и полные приятных ожиданий.

– Сумел ли Санта-Клаус пробиться к нам через метель, мама?

– Нет. Он был болен, и у него не хватило сил, – усмехнулась тетя Мэри Мерайя, которая была в хорошем – для тети Мэри Мерайи – настроении и не прочь пошутить.

– Санта-Клаус благополучно добрался до Глена, – сказала Сюзан, прежде чем детские глаза успели затуманиться слезами. – Вот как позавтракаете, так пойдите в гостиную и увидите, что он сделал с вашей елочкой.

После завтрака папа таинственным образом исчез, но никто не обратил внимания на его отсутствие, так как все были заняты разглядыванием елочки – яркой елочки, сияющей золотыми и серебряными шарами и зажженными свечами во все еще темной комнате, где вокруг нее громоздились пакеты всех цветов и размеров, перевязанные прелестнейшими ленточками. И тут появился Санта-Клаус – великолепный Санта-Клаус, весь в красном, с белой меховой опушкой, с длинной белой бородой и большущим животом… Сюзан затолкала три подушки под балахон из красного полубархата, который Аня сшила для Гилберта. В первый момент Ширли завизжал от ужаса, но, несмотря на это, не пожелал, чтобы его увели из гостиной. Санта-Клаус раздал подарки, обратившись к каждому из детей с небольшой шутливой речью, произнесенной голосом, который звучал странно знакомо даже из-под маски, а затем – под самый конец – его борода загорелась от свечки, что доставило тете Мэри Мерайе некоторое удовлетворение, хотя и не столь значительное, чтобы удержать ее от печального вздоха:

– Ах, теперь Рождество уже не то, что прежде, когда я была ребенком.

Она неодобрительно взглянула на подарок, который прислала Ане из Парижа маленькая Элизабет, – небольшую красивую бронзовую копию Артемиды[5]5
  Артемида – в древнегреческой мифологии богиня – покровительница охоты; то же, что в древнеримской мифологии Диана.


[Закрыть] с серебряным луком.

– Что это за бесстыжая девчонка? – осведомилась она с суровым видом.

– Богиня Диана, – ответила Аня, обменявшись легкой улыбкой с Гилбертом.

– А, язычница! Ну, тогда другое дело… Но на твоем месте, Ануся, я не оставила бы эту статуэтку там, где ее могут видеть дети. Иногда мне начинает казаться, что такое понятие, как скромность, исчезло из этого мира. Моя бабушка, – заключила тетя Мэри Мерайя с восхитительной непоследовательностью, столь характерной для большинства ее высказываний, – всегда носила не менее трех нижних юбок – и зимой, и летом.

Тетя Мэри Мерайя связала всем детям напульсники из бордовой пряжи отвратительного оттенка и такой же свитер для Ани; Гилберт получил от нее в подарок на редкость некрасивый галстук, а Сюзан – нижнюю юбку из красной фланели. Даже Сюзан считала нижние юбки из красной фланели чем-то безнадежно старомодным, но все же любезно поблагодарила тетю Мэри Мерайю.

«Возможно, эта юбка пригодилась бы какой-нибудь бедной миссионерке, – думала она. – Три нижние юбки! Ну и ну!.. Я льщу себя надеждой, что я вполне порядочная женщина, но мне нравится эта особа с серебряным луком. Может, одежды на ней и немного, но, если бы у меня была такая фигура, я не уверена, что захотела бы ее прятать… Ну а теперь посмотрим, как там наша начинка для индейки, хотя какая это начинка – без лука!»

Инглсайд в этот день был полон счастья – простого, старого доброго счастья, – даже несмотря на все замечания тети Мэри Мерайи, которой явно не нравилось смотреть на слишком счастливых людей.

– Мне только грудку, пожалуйста. (Джеймс, ешь суп бесшумно). Ах, тебе, Гилберт, никогда не нарезать индейку так, как это делал твой отец. От него каждый получал именно тот кусочек, какой хотел больше всего. (Девочки, девочки! Старшим хотелось бы иметь возможность хоть иногда вставить словечко. Меня воспитывать ли в соответствии с правилом «дети должны быть видны, но не слышны».) Нет, спасибо, Гилберт, салат – это не для меня. Я не ем сырого. Да, Ануся, я возьму чуточку пудинга, а пироги с изюмом и миндалем – это совершенно неудобоваримая пища.

– Сладкие пироги Сюзан – поэмы, так же как ее яблочные пироги – лирические стихотворения, – сказал доктор. – Дай мне по куску того и другого, моя девочка.

– Неужели тебе нравится, Ануся, что тебя называют девочкой в твоем возрасте? (Уолтер, ты не доел хлеб с маслом. Сколько бедных детей были бы рады получить этот кусок! Джеймс, высморкайся наконец и сиди тихо – я не выношу шмыганья носом).

Но все равно это было веселое и приятное Рождество. Даже тетя Мэри Мерайя немного смягчилась после обеда, сказав почти любезно, что врученные ей подарки довольно хороши, и даже выносила присутствие Заморыша с видом многотерпеливой мученицы, заставлявшим их всех немного стыдиться своей любви к этому коту.

– Думаю, что наши малыши приятно провели время, – сказала Аня в тот вечер с довольной улыбкой, глядя на узор, сплетенный деревьями на фоне белых холмов и закатного неба, и на детей, бегающих по лужайке и разбрасывающих крошки для птиц. Ветер негромко пел, складывая снег на лужайку и обещая метель на завтра, но Инглсайд взял от жизни свое.

– Вероятно, так оно и есть, – согласилась тетя Мэри Мерайя. – Навизжались они, во всяком случае, вволю. Что же до того, сколько они съели… Ну что ж, молод бываешь только раз, и я надеюсь, что у вас в доме большой запас касторки.