Текст книги "Павло Загребельный"

Как стать автором бестселлеров. Краткий курс в 11 лет. 1946—1957

Чтобы стать писателем, как говорит пример Загребельного, необходимо обзавестись жизненным опытом. А еще – учиться. После того как родной дядя отказал племяннику даже в работе корректором, демобилизованный лейтенант становится в Солошино колхозным бухгалтером. Дело было незнакомое, но его успокоили, что все верно сосчитает счетовод Нюся. Он отправил заявление в Днепропетровский университет. Отличник, фронтовик, участник боевых действий мог поступать без вступительных экзаменов. Загребельный получил письмо-извещение, размноженное на гектографе, о зачислении на первый курс и предписание иметь ложку, миску, полотенце.

2 сентября 1946 года первокурсник Загребельный зашел в аудиторию № 54 филологического факультета Днепропетровского университета. Там он увидел впервые Эллу Михайловну Щербань. Она стояла в белом платье, держась за спинку стула.

Почему 2 сентября? 1 сентября выпало на воскресенье. Почему останавливаюсь на цифрах? Загребельный всерьез изучал нумерологию. Элла Михайловна родилась 29 января 1929 года. 29-й сонет Шекспира – любимый сонет Загребельного. Павло Загребельный почитал магию чисел. Роман «Европа, 45» имеет 38 разделов, «Зной» – 44 раздела, «Зло» – 57, «Диво» – 22, «Разгон» – 40, «Львиное сердце» – 77. «Я, Богдан» первоначально состоял из 40 разделов, но два из них советская власть запретила.

Загребельный признавался, что факультет выбрал исключительно по незнанию: «Слово «филология» перевел как «любовь к науке». Хотелось просто чему-то учиться, а оказался в самой гуще будущих поэтов и поэтесс. Представьте: 120 человек ходят по коридорам и бормочут стихи. Мне показалось, что я попал в сумасшедший дом. Там я узнал, что филология – это совсем не то, что думал, а любовь к слову. Но учился лучше всех, университет окончил с отличием».

Студенту-отличнику в городе чугуна и стали в пору послевоенных лишений приходится непросто. За учебу необходимо было платить. Нужда заставляет обращаться к ректору университета доценту Л. И. Сафронову с просьбой освободить от платы за обучение, «т. к., кроме стипендии, не имею никаких материальных средств».

«Проживает по ул. Артемовской, 15, кв. 5, – зафиксировала в своем акте обследования условий жизни студента Загребельного комиссия в составе быторга, комсорга и студента курса, – находится в тяжелых материальных условиях. Проживает в подвальной комнате на уголке. Материальным средством к жизни является только стипендия. Имеет отца, помощи материальной от него не имеет. Отличник учебы, примерный общественник. Состояние здоровья – слабое. Часто болеет. Имел одноразовую помощь со стороны профкома ДГУ – в виде безвозмездной ссуды».

В голодном 1947 году в студенческой столовой кормили одной свеколкой с какой-то подозрительной подливой. А на лекциях по политэкономии преподаватели цитировали слова Вождя о том, что «советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства».

В январе 1948 года, когда маршал Константин Жуков пребывал в немилости у Генералиссимуса, арестовали его друга генерала Телегина. Зимним вечером студент Загребельный возвращается в свой подвал. Его хозяйка с перепуганными детьми съежились за ситцевой ширмой. Два сотрудника МГБ уже перевернули все вверх дном. Опешившего студента выводят на улицу, где его ожидает третий сотрудник, слепящий фонариком в глаза, и увозят «куда следует». Допрос в областном управлении Министерства госбезопасности продлится до утра. Вспомнили лейтенанту Загребельному и знакомство с генералом Телегиным, осужденным на 25 лет по 58-й статье, и службу в Западной Германии.

Этот период жизни Загребельного и сегодня не дает покоя назойливым, точно жуки колорадские, смердяковым-атланто-евроинтеграторам. Им не комфортно в Гамериках – Европах с Загребельным, который адъютанта Власова разоблачил и из-под носа англо-американских спецов немецкого ракетчика вывез на Родину для укрепления ее обороноспособности. Не могу понять – что тут неясно? Как говорил гений разведки Рудольф Абель (Вильям Фишер), лучшая конспирация – никакой конспирации. Вот первый том романа «Тысячелетний Николай», раздел «Охота на хлястики». Sapienti sat.

Откуда в названии «хлястики»? С обложки первого тома «Тысячелетнего Николая» смотрят на нас товарищ Сталин и маршал Ворошилов. Они в длинных шинелях прогуливаются по Кремлевскому валу. Кто когда увидел хлястик на сталинской шинели? «…Наш народ этот хлястик и есть. Мы все только хлястики на шинели вождя. Невидимые, неприметные да, собственно, и ненужные…»

Филологический факультет был одним из самых больших в Днепропетровском государственном университете: украинское, русское и иностранное отделения. Загребельный учился на факультете русской филологии и возглавлял студенческое научное общество, его заместителем был Олег Трубачев (1930—2002), ставший затем известным российским лингвистом.

«Однажды я случайно попал на заседание литературного кружка, старостой которого была Валя Малая, будущая жена Олеся Гончара, – рассказывал Павло о студенческой поре. – Гончар туда заявлялся как классик (он уже писал рассказы), к нему обращались за советом.

В основном там собирались шизофреники – молодые поэты, читавшие свои стихи вслух. Я не выдержал, стал критиковать. Так и прослыл критиком. Войдя в роль, согласился подготовить для редакции газеты критический материал об американских фильмах, попавших к нам из киноархивов Германии. Фильмы были разные – и вульгарные, и хорошие. Я написал статью об антипатриотическом влиянии картин на нашу молодежь. Статью написал в шутку, в духе советского лицемерия, но всем понравилось.

Вскоре начались сталинские стройки, и в Херсоне было созвано совещание писателей, коим предстояло воспевать стройку коммунизма – Каховскую ГЭС. Я туда поехал как критик, а тут как раз мой друг Юра Пономаренко женился, и в приданое невесте дали печатную машинку. «Юра! – сказал я. – У тебя – машинка, у меня – идея. Давай напишем рассказ».

Наш опус не только напечатали, но и передали по Всесоюзному радио из Москвы. Потом еще несколько рассказов – и опять удача. Так все и началось, как у дедушки Крылова. Однажды его спросили: «Как вы стали баснописцем?» – «Написал басню, какой-то господин похвалил. Если бы поругал, я бы это занятие бросил, а так – понравилось, продолжил сочинять дальше».

Накануне 7 ноября 1951 года Михаил Федорович и Елена Алексеевна Щербань отметили еще один праздник: свадьбу Павла Загребельного и Эллы, своей средней дочери. «Мы вместе учились, я влюбился в нее и ухаживал пять лет, что нынче не модно, – хранил он в памяти тот день. – Ее отец был первым секретарем Днепропетровского горкома партии, а Владимир Васильевич Щербицкий – первым секретарем Днепродзержинского горкома.

Щербицкий был моложе моего тестя на 14 лет, очень уважал его, часто приезжал посоветоваться. Тогда я впервые Владимира Васильевича и увидел. Несколько раз мы вместе встречали Новый год – еще в 60-е, а в 72-м он стал первым секретарем ЦК КПУ и был уже настолько загружен, что я его навещал очень редко, хотя думали, что от него не вылезаю. Но наши дочки дружили – они у нас одногодки».

Получив диплом с отличием, но без распределения на работу – «свободный», Загребельный с 1951 по 1953 год обивает пороги редакций в Днепропетровске. И везде получает от ворот поворот как «сидевший в плену», неблагонадежный. Тем временем 17 августа 1952 года родилась дочь Марина. Безработный отец ее нянчит, а мама преподает в техникуме, возвращается домой поздно. Отец возлагает на себя все семейные хлопоты, помогает маме проверять ученические тетради. Только после смерти Сталина в 1953 года Загребельного берут в днепропетровскую газету «Днепровская правда», где поручают сочинять статьи за подписью партийных вождей области. Одновременно он пишет рассказы, собирает материалы для будущих романов. С тех пор приучает себя к жесткому рабочему графику.

«Безграничный диапазон возможностей свободы оцениваешь и познаешь, лишаясь ее даже на короткое время. Сколько может вместить в себя человеческая жизнь? Одно принимаешь, другое отталкиваешь равнодушно, иногда ожесточенно, но всегда кажется, что никогда не будет недостатка в первично-молодых впечатлениях, знаниях и красоте, и ощущаешь уже не потребность в них, а как бы вечный голод, – утверждает он в романе «Разгон». – Тогда уплотняешь, конденсируешь, спрессовываешь свое время, подчиняешь его себе, сбрасываешь с себя неволю, неупорядоченность и снова дышишь свободой, но какого-то словно бы высшего порядка, лишенной ограничений и вынужденных запретов».

В начале 1952 года в Днепропетровске побывал редактор журнала «Вітчизна» (1950—1952), позже – член его редколлегии Леонид Новиченко (1914—1996). Загребельный попросил его об аудиенции и предложил четыре рассказа, которые они написали с Пономаренко. Поскольку Пономаренко родился на Дальнем Востоке и не знал украинского языка, рассказы были написаны на русском. Новиченко поинтересовался: «А вы можете их перевести?» Наутро начинающий литератор принес перевод. 28 февраля 1952 года он получит из Киева ответ Леонида Новиченко, написанный от руки: «Уважаемые товарищи Пономаренко и Загребельный! (Извините, не знаю, как вас «по отчеству», потому и обращаюсь так официально.) Еще раз прочитал ваши рассказы, подписывая их к печати, и не мог сдержаться… От души желаю вам больших успехов – у вас есть для этого все данные, а также, если вас начнут хвалить, – полного отсутствия «творческой» гордыни – злейшего врага рода литераторского. (Как видите, я уже «заглядываю вперед» – и это от большой уверенности в вашем литературном будущем.) С горячим приветом. Л. Новиченко».

Пономаренко переезжает из Днепропетровска в Москву. Становится специальным корреспондентом газеты «Известия» – второй по значимости в СССР после «Правды», заместителем ее главного редактора. Загребельного приглашают в 1954 году в Киев на должность заведующего отделом прозы журнала «Вітчизна». Сначала он перебирается в столицу сам. Ночует в редакции журнала или в квартире Бориса Комара, с которым подружился еще в Днепропетровске, когда Комар, заведующий отделом литературы киевского журнала «Зміна», туда приезжал. Позже он напечатал в «Зміні» один из первых рассказов Павла. Тогда же началась дружба семьи Загребельных и четы Чабанивских, Михаила и Лидии. Чабанивский (1910—1973), сотрудник редакции «Вітчизна», как и Л. Новиченко, рекомендовал Загребельного для работы в журнале.

На склоне лет отец вспоминал: те писатели, с которыми он познакомился очень давно, как только приехал в Киев, те личные связи прошли с ним через всю жизнь: «К сожалению, так случилось, что несколько очень близких мне друзей рано умерли. Моими друзями были Михаил Чабанивский, Василь Земляк, Диодор Бобырь». В 1991 году Загребельный пережил еще одну утрату: ушел из жизни Николай Зарудный. Василю Земляку (1923—1977), Николаю Зарудному (1921—1991) отец посвятил рассказ «Тризе» из «Неймовірних оповідань». Остались Борис Панасович и Зоя Дмитриевна Комар. Даже после сложной операции, опираясь на тросточку, Зоя Дмитриевна находила в себе силы наведываться к родителям и считала это своим долгом.

Диодор Бобырь (1907—1980) познакомил отца с переводом Библии на украинский пера Кулиша. В 1960-х Библию в этом, по мнению Загребельного, прекрасном переводе ему подарил Дмитро Павлычко. Она лежала на письменном столе отца в квартире на Мечникова с посвящением Павлычко Загребельному: «На молитву до свого народу!»

«Я узнал Загребельного как писателя в 1951 году из рассказа «Тихий угол», который появился… в «Огоньке». Туда попасть молодому писателю – все равно что пойти пешком с моего Дикого поля в Киев или в Мекку и Медину. Там печатались только Юрий Яновский и Олесь Гончар из украинских прозаиков и Андрей Малышко – из украинских поэтов. Обрадовался за своего ровесника, с которым познакомились в ноябре 1950 года на совещании писателей юга Украины в Херсоне и Каховке в связи с началом строительства Каховской ГЭС и южноукраинских каналов, – делится воспоминаниями Александр Сизоненко. – Новелла как раз и была об этом строительстве – скорее, это был очерк, но с характерами и настроениями живых, самобытных людей, с запоминавшимися художественными деталями. Например: «Туман был такой густой: камень бросишь – дырку в нем пробьешь!»

Но по-настоящему запомнился мне Павло новеллой «Учитель». Можно сказать, с этой новеллы или, скорее, рассказа с развернутым сюжетом он и начинается как оригинальный писатель со своей позицией, своим почерком, стилем. С расстояния стольких лет представляю себя присутствующим на зарождении этого рассказа. Павло тогда жил в Киеве один – заведовал отделом прозы в журнале «Вітчизна», дневал и ночевал в журнале, спал на своем служебном столе… Я приехал тогда из Николаева, и мы пошли с Павлом на какие-то торжества – их тогда, в 1954 году, было немало (праздновали 300-летие Переяславской рады. – Авт.). И там ансамбль скрипачей поразительно сыграл какое-то произведение Вивальди. Как же я удивился, когда увидел, что иронист Загребельный плачет! Он думал, что не видно его слез, – сидел неподвижно, наклонившись вперед, всматривался в музыкантов, а сам плакал… Я сделал вид, что не заметил его слез. Но с тех пор знаю: за иронией, скепсисом и даже сарказмом скрывается необычайно тонкая и впечатлительная душа. И прощал ему все его неудержимые эмоции, все колкости, без которых он – ну не может обойтись!»

Виктор Михайлович Глушков перебирается в Киев в августе 1956 года. Уже известный как ученый-алгебраист, он стал заниматься вычислительной техникой, прикладной математикой и кибернетикой. Ему было тридцать два года. С того времени и до последних дней своей жизни он работал на Украине. В 1962 году стал директором Института кибернетики АН Украины. Глушкову принадлежит идея издания первой в СССР «Энциклопедии кибернетики», вышедшей в 1974 году на украинском и русском языках. В 1975 году выходит роман Загребельного «Разгон», где герой, академик Карналь, повторяет судьбу и самого писателя, и Глушкова. Как Дон Кихот, он бросается на ветряные мельницы советской культуры, советской бюрократии.

Свою первую жилплощадь в Киеве Загребельный получает в коммуналке на ул. Мельникова, 1. С моей мамой и дочерью Мариной до конца 1950-х он живет в соседстве с добрым десятком других семей, с одной кухней, с печным отоплением. Там я и родился в 1957 году. До 1961-го родители перебираются в коммуналку на улице Гоголевской, 50. Семье Загребельных там досталось две комнаты.

В начале 1954 года Павла Загребельного принимают в Союз писателей Украины. 28 мая 1954 года он получает трудовую книжку, где в графе «профессия» значится – «писатель». С 1957 года Загребельный ведет отсчет изнуряющего, как марафонский забег, пути романиста. В 1957 году вышли в свет его повести «Дума о невмирущем», «Марево», своего рода итоговый по результатам занятий рассказами сборник «Учитель». На обложке сборника – факсимиле автора. К оформлению своих книг Загребельный всегда оставался неравнодушен.

Тогда же, в 1957-м, появляется его первый роман «Европа, 45». В 1957—1984 годах он издаст 19 романов, из них шесть – исторических. Роман «Первомост» (1969) повествует о том, как Батый пришел покорить Киев. Защитники города напрасно ожидали его приближения по тому же пути, по которому орда уже шла на Переяслав и Чернигов: кочевое войско никогда не движется по одной и той же дороге, по одному и тому же следу. Мир широкий, путей не счесть. Всякий раз коням нужна новая трава. Несут они своих грозных всадников от травы до травы. Жизнь их течет от травы до травы. Лета исчисляют не годами, а травами. Загребельного ждали 27 трав, до 1984 года, до романа «Изгнание из рая». После этого на советской Украине его станут издавать «со скрипом», а на Украине независимой, до начала нулевых, до его знакомства с издателем Александром Красовицким, о библиографии Загребельного нечего сказать. Почему его не печатали столько лет? «Сегодня торжествует смерд, – поделился Павло Загребельный в беседе с Андреем Чирвой в 1997 году. – А что ждать от смерда?»

Цветы на камне. Миллерсгорден. 1956
(Интермедия)

В 1956 году отец тяжело заболел, три месяца лежал в больнице, находился на грани жизни и смерти. Моя мама дневала и ночевала возле него. После выздоровления отец узнает, что в СПУ распостраняют туристические путевки в Швецию. Он решает показать маме Запад да и просто сделать ей подарок, отблагодарить за месяцы пережитых тягот. Деньги на путешествие чета Загребельных одалживает у Владимира Пьянова. Владимир Яковлевич, писатель, переводчик с румынского, сосед по Конче-Озерной, был истинным товарищем. Когда в 1989 году отец поздно вечером упал и сломал бедро, первым на помощь пришел Пьянов.

В Швеции они услышали о содержании пока еще секретного в Советском Союзе доклада Хрущева на XX съезде. Развенчали в нем «культ личности» по-большевистски. По сути: полуправда. По форме: издевательство. По окончании выступления председательствующий Булганин пригрозил залу: «Прения не открывать. Вопросы не задавать».

В декабре 1956 года Загребельный публикует очерк «В стране белых ночей». Раздел «Цветы на камне» он посвятил усадьбе Карла Миллеса – Миллерсгорден. В 1906 году малоизвестный скульптор Миллес купил в предместье Стокгольма гранитную скалу. Совсем голую скалу, твердую и неприступную. Спустя два года на ней вырос домик. Потом его расширяли, перестраивали. Украшали строгими, как античные пропилеи, крытыми галереями и переходами. В скале прорубили три широкие террасы. На них посадили деревья, разбили цветники, устроили бассейны и фонтаны. В усадьбе Миллес разместил художественные коллекции, которые собирал по всему миру. И свои работы. Воплощение древнегреческих мифов, библейских легенд, скандинавских саг.

Загребельный проиллюстрировал очерк собственными фотографиями скульптур шведского мастера: «Пегас и человек», «Рука Бога», «Голова индейца». Ему пришлась по душе их монументальность. Оказался близок и девиз на входе в Миллесгорден: «Дай мне возможность работать. Пока светит сонце».

Первые романы. Редактор «ЛУ». 1957—1963

«Европа, 45» (1957) становится бестселлером. Замечу, что первую премию – им. Т. Шевченко, из двух своих государственных премий в СССР, мой отец получит через 17 лет, в 1974 году. Чтобы издаваться большими тиражами, советскому писателю, не отягощенному государственной премией, нужно было родиться Юлианом Семеновым. Или Павлом Загребельным.

В 1959 году роман «Европа, 45» переводит на русский гонимый хрущевскими идеологами российский писатель В. Дудинцев. Роман выходит в Москве в журнале «Молодая гвардия» тиражом 58 500 экз. В 1961 году в одноименном московском издательстве – уже тиражом 115 000 экз.

Впредь темы своих романов Загребельный будет менять, используя сформулированные им самим раз и навсегда профессиональные приемы. Заканчивая роман, следует, как змея, сбрасывать с себя кожу и начинать готовиться к новому абсолютно свободным от того, что было. У Загребельного, как в студенческие годы, никогда не будет записных книжек – только разрозненные листочки. Мысли, приходящие ему в голову во время многочисленных собраний и заседаний, всю жизнь он будет записывать на клочках бумаги. Когда таких огрызков набиралось килограмма два-три, садился и монтировал книгу, как панельный дом. Где занимался Загребельный непосредственно рукописью? До покупки в начале 1980-х дома в Конче-Озерной – под Киевом, в Ирпене. (Исключая санаторий в начале 1960-х, поездки на месяц летом в Одессу (16-я станция), Крым (Коктебель) или в конце 1970-х в Карловы Вары.)

На склоне долины реки Ирпень еще до 1917 года киевский промышленник Чоколов возвел дом и мебельную фабрику. Советская власть фабрику отдала рабочим, а чоколовскую усадьбу – писателям для Дома творчества Литфонда. Там построили несколько двухэтажных коттеджей, столовую. Путевка в Дом творчества предоставляла писателю одну комнату, один общий санузел, трехразовое питание в столовой и бильярдную, где по вечерам показывали фильмы. В Ирпене, приступая к очередному роману, Загребельный брал лист бумаги и… начинал с Лермонтова: «Окончив труд дневных работ…» (Строки из стихотворения «Ты помнишь ли, как мы с тобою».) Такой был у него талисман, камертон для письма.

В начале 1960-х семья Загребельных переселяется в отдельную квартиру, на ул. Мечникова, 10/2, где живет до 1977 года, до переезда на улицу Репина, 5. А сам писатель прощается с семью годами журнальной текучки с каждодневными расшаркиваниями: «К сожалению, наш журнал недостоин напечатать ваше произведение, обратитесь в иные печатные издания». Когда в редакции журнала его сменила Маргарита Малиновская, она ужаснулась, найдя в архиве копии тысяч ответов Загребельного графоманам и старым большевикам – мемуаристам.

В марте 1961 года Загребельного назначают редактором киевской «Литературной газеты». Он вступает в КПСС – беспартийному рулить прессой не положено. При участии нового редактора газету переименовывают в нынешнюю «Литературную Украину» («ЛУ»). Впервые он подпишет номер как редактор 3 марта 1961 года. Через два года Загребельного снимают, не поставив его в известность, когда он лечит открывшийся тубуркулез в Крыму, в Алупке.

Уж очень «ЛУ» досаждала главе украинских коммунистов Подгорному и иным товарищам. В том числе и доброжелательной среде советских украинских писателей. Смотри-ка, и редактор, и два романа за два года напечатал: «Зной» – о послевоенном Днепропетровске, продолжение военных приключений «Европа. Запад» (1961).

«Отважный, непредсказуемый для ЦК партии Павло Загребельный в «Литературной Украине» дал наши стихи, – повествует в мемуарах ученик Александра Довженко Николай Винграновский, – отведя каждому отдельную страницу. 7 апреля 1961 года – «Николай Винграновский. Из книги первой, еще не изданной» мои, 5 мая – «Стихи врача Виталия Коротича», 18 июля – «Нож в Солнце. Феерическая трагедия в двух частях» Ивана Драча, 17 сентября – «Зеленая радость конвалий» Евгения Гуцало…

Тут по нам и всадили из всех пушек. Не было газеты – от «Советской Украины» до областных и районных, – которые бы не стали нас молотить. Одна впереди другой, они прямо-таки начали захлебываться, что мы – отщепенцы, деструктивисты, штукари и низкопоклонники-авангардисты. Особенно досталось Ивану Драчу и мне. Драча «ушли» из университета».

«…Незадолго до «Бабьего Яра» я уже написал стихотворение, которое, между прочим, в Киеве опубликовал Павло Загребельный, – у Евгения Евтушенко есть своя версия изгнания Загребельного из кресла редактора, – (за что пострадал – его сняли с должности редактора «Літературної України»)…

 
Мне говорят – ты смелый человек.
Неправда. Никогда я не был смелым.
Считал я просто недостойным делом
унизиться до трусости коллег.
Устоев никаких не потрясал.
Смеялся просто над фальшивым, дутым.
Писал стихи. Доносов не писал.
И говорить старался все, что думал.
Да, защищал талантливых людей.
Клеймил бездарных, лезущих в писатели.
Но делать это, в общем, обязательно,
А мне твердят о смелости моей.
О, вспомнят с чувством горького стыда
потомки наши, расправляясь с мерзостью,
то время очень странное, когда
простую честность называли смелостью!»
 

В предисловии к роману «Зло» автор вспоминает, как в 1963-м из Алупки, подлечив легкие в санатории «Горное солнце», привозит в родной журнал «Вітчизна» рукопись. «Какое зло может быть в счастливой советской отчизне?» – услышал. Заставили поменять название на советско-оптимистическое: «День для грядущего».

Загребельный не сидит сложа руки. Занимается будущими приключенческими бестселлерами о пограничниках, с 1962 года приступает к рукописи своего первого исторического романа «Диво». Познает волшебный мир театра, кино.