Текст книги "Аргентинский архив №1"

– Спасибо, – Хелленкоттер быстро поднялся, склонил голову в знак того, что прекрасно понял Президента. – Разрешите идти?

– Идите, – махнул рукой Трумэн. – Оставьте военные игрушки с Кореей военным, сами полностью сосредоточьтесь на аргентинской проблеме. Не хватало ещё, чтобы ей вплотную занялись русские… И да хранит вас Господь!

Старенькая, но проверенная временем «дакота[28]28
  «Дакота» (С-47, «Скайтрайн») – американский военно-транспортный самолёт, разработанный компанией «Дуглас Эйкрафт» на базе пассажирского DC-3, производившегося и в СССР под маркой Ли-2. Выпускался с 1941 года.


[Закрыть]», натужно воя двигателями, тащилась в пелене облаков на высоте не более шести тысяч футов. Негерметичный салон комфорта не добавлял, но чего было ожидать от обычного армейского грузовика, только с крыльями?

В грузовом отсеке на жёстких деревянных боковых сиденьях с возможным комфортом расположились трое джентльменов. Уолш украдкой рассматривал третьего спутника. С ним его познакомил Розенблюм только вчера, едва они вернулись на «станцию» в Сантьяго. Там их уже поджидал здоровяк ростом не менее шести футов и трёх дюймов, широкоплечий, загорелый, голубоглазый блондин, словно бы только что сошедший с германских плакатов общества «Сила через радость[29]29
  Национал-социалистическое объединение «Сила через радость» (нем. Kraft durch Freude, KДФ) – в нацистской Германии политическая организация, занимавшаяся вопросами организации досуга населения Рейха в соответствии с идеологическими установками национал-социализма.


[Закрыть]». Улыбнувшись ослепительной улыбкой, он протянул Редрику широченную ладонь и представился:

– Мартин. Мартин Бонненкамп.

Говорил он с лёгким немецким акцентом…

– Мартин представляет германскую… скажем так, информационную службу, с которой мы тесно сотрудничаем в последний год, – поспешил пояснить Розенблюм. Уолш понимающе кивнул.

«Ну почему меня это не удивляет?» – подумалось ему. Сразу же пришла на ум цитата британского политика Джона Палмерстона: «У Англии нет постоянных союзников и постоянных врагов – постоянны и вечны только её интересы». Поэтому он без каких-то особых внутренних метаний пожал руку немцу, с которым, возможно, ещё пять лет назад они сидели по разные стороны баррикад. Хотя, вряд ли, тому на вид было не более двадцати двух…

– Мартин будет отвечать за коммуникации с местными фольксдойче[30]30
  Фо́льксдойче (нем. Volksdeutsche) – обозначение «этнических германцев» до 1945 года, которые жили в диаспоре, то есть за пределами Германии. В нашем случае мы используем именно это понятие в противовес современному «мигрант».


[Закрыть], которые, паскуды, наверняка знают многое, но вряд ли станут делиться своими познаниями с недавними врагами на поле боя.

Уолш согласно кивнул. Проблема была с этим и в Чили, он не раз сталкивался с откровенно враждебным отношением местной германской диаспоры к американцам и англичанам, пытавшимся вести в этой стране свой немудрящий бизнес. Иное дело корпорации, тем на всё и всех наплевать.

– Кроме того Мартин прекрасно владеет приёмами рукопашного боя, силён и будет вполне адекватен в роли полевого агента…

Ну, уж в этом-то Уолш не сомневался. Бицепс этого шваба был в обхвате поболее ляжки самого Редрика.

– Добро пожаловать в команду, Мартин, – просто сказал Уолш, – Зови меня просто – Рэд.

– Так точно, сэр, – щёлкнул несуществующими каблуками мягких туфель немец. В своём морском реглане с надвинутым капюшоном он сейчас был больше похож на местного рыбака, нежели на жителя Старого Света. Если бы, конечно, не его блондинистость.

И вот они втроём направляются через Анды в страну пампасов и свирепых гаучо[31]31
  Гаучо – аргентинские скотоводы, аналог американских ковбоев.


[Закрыть]… Это всё, что на сегодня сам Уолш знал об это стране. Впрочем, не всё… Кроме гаучо там был ещё и президент – Хуан Перон…

Уолш ещё раз бросил взгляд на серость за иллюминатором и постарался вспомнить, что успел накопать на этого одиозного аргентинского политика.

Родился Перон в 1895 году, в селении Лобос неподалёку от Буэнос-Айреса. Папаша был вполне себе успешным землевладельцем, скотоводом, даже поработал в качестве судебного пристава. Благодаря своим связям и финансам он смог обеспечить сыну приличное образование. Будущий президент окончил сначала «Collegio Militar» (школу с военным уклоном), а затем и «Escuela Superior de Guerra» (военный колледж).

Таким образом, юному Перону была с детства определена карьера военного, и он её благополучно строил, пройдя путь от второго лейтенанта пехоты до капитана и поступив в военную академию в 1926 году, которую с успехом закончил в 1929 и где преподавал военную историю и стратегию, а также успел даже опубликовать несколько собственных книг по этому направлению – «Записки военной истории» и «Историю русско-японской войны» и другие.

В звании майора Хуан Перон участвовал в восстании против президента Аргентины Иполито Иригойена в 1930, а затем служил некоторое время личным секретарём военного министра в новом правительстве.

Став подполковником армии Аргентины, Перон успел поработать военным атташе в Чили, а в 1939–1940 годах пребывал в европейской командировке с миссией наблюдения за подготовкой ко Второй мировой войне ведущих держав. Ему предстояло определить условия нейтралитета своей страны и соотношение сил двух блоков – фашистского и демократического.

На ту пору Перон уже был весьма опытным дипломатом, политиком и разведчиком. Он избрал местом своей постоянной дислокации Италию, откуда выезжал в Германию, Францию, Испанию и Португалию.

Чтобы составить полную картину того, что происходило в Европе накануне Большой Войны, Перон встречался и с испанскими франкистами, и с республиканцами, посетил даже германо-советскую границу по линии бывшего Восточного фронта в Первой Мировой войне. Внимательно изучил тактику действия альпийских стрелков в Италии, посещал полугодичные курсы по прикладным и общественным наукам в университетах Турина и Милана. Беседовал с Муссолини и германскими военными высокого ранга. Проявлял интерес как к итальянскому фашизму, так и к «русскому коммунизму».

Такая адская смесь в голове талантливого политика и военного не могла не найти выхода, и, по возвращении на родину, Перон в 1941 году вступил в тайную офицерскую группу с целью свержения существующего порядка. Ведь ещё путешествуя по Италии, Перон опубликовал пять книг про Муссолини, описав его военные методы и тактику.

А 4 июня 1943 года грянув мятеж, в ходе которого Перон вместе с генералами Рамиресом и Раусоном свергли существующее правительство и установили в Аргентине новую власть.

Уолш усмехнулся по себе, оценив иезуитскую сущность Хуана Перона: в новом правительстве он вытребовал для себя всего лишь должность министра труда и социального обеспечения, что, согласитесь, странно для явно профашистского молодчика.

Новая хунта быстро покончила с существующим на то время консервативно-латифундистским, проанглийски настроенным режимом. Это было несложно, если учесть, что народные массы в подавляющем своём большинстве ненавидели богачей-землевладельцев и разжиревших на наёмном труде зажиточных скотоводов. Люди видели в них исключительно прихвостней британской короны, и в их глазах мятежники-фашисты выглядели истинными патриотами.

Поначалу хунту возглавлял генерал Педро Рамирес, но он всё больше поглядывал в сторону эмиссаров из Вашингтона, что не устраивало как вице-президента Фарреля, так и самого Перона. Объединившись, два этих деятеля 26 января 1944 года выступили за разрыв отношений с Японией и Германией и, заручившись таким образом сами поддержкой американцев, по-быстрому свалили Рамиреса, заменив его Фаррелем.

Перрон стал вице-президентом, по-прежнему занимаясь социальными вопросами. Он заручился поддержкой большинства профсоюзов, которые, с его лёгкой руки, стали быстро перестраиваться по образу и подобию синдикатов Муссолини. И когда в октябре 1945 года публично, на балконе президентского дворца слабовольный Фаррель, ничего не представлявший из себя как политическая фигура, расцеловал Перона и официально передал ему власть, народные массы бурно это поддержали.

Военные поняли, что их, как говорится, «…развели на голом месте», но сделать что-нибудь с новоиспечённым президентом было уже поздно: «дескамикадос[32]32
  Дескамикадос (исп. Descamicados) – «безрубашечники», голытьба.


[Закрыть]» видели в нём единственного народного вождя, а когда армейцы пытались задерживать Перрона или арестовать его, то толпа его просто отбивала у солдат.

Свою идеологию сам Перон называл «хустисиализмом[33]33
  Justicia (исп.) – справедливость. Соответственно – идеология справедливых.


[Закрыть]». Вновь выстраиваемая им система базировалась на союзе профобъединений, в которые записывали всех подряд с подачи госадминистрации. Началась массовая национализация: железные дороги, тяжелая и легкая промышленность, энергетика, инфраструктура, медицина и образование перешли в государственную собственность.

Полуразрушенная Европа крайне нуждалась в аргентинской продукции: мясе, зерне, стали… Сложилась благоприятная внешнеэкономическая конъектура, а поступавшие в страну доходы от торговли не морозились с стабилизационных фондах и не оседали в карманах власть имущих, а инвестировались в различные отрасли промышленности и социальную сферу. Ну, а когда и этих вливаний не хватало для того или иного проекта Перона, средства изымались у крупных собственников. Страна процветала, как никогда.

И уже на исходе сороковых годов Аргентина на полном серьёзе задумалась о вступлении в «ядерный клуб» держав – обладательниц ядерного оружия. И вот здесь-то в США вспомнили о слабо «фонящем» отсеке одной из интернированных из Аргентины германских субмарин. И не в шутку напряглись… В планы Белого Дома не входило расширение элитного «атомного междусобойчика» на ещё одного члена – непредсказуемую и профашистскую Аргентину. Под руководством не управляемого с Капитолийского холма Перона она могла серьёзно осложнить Штатам жизнь в Латинской Америке, в которой банкиры и предприниматели Дяди Сэма давно уже привыкли вести себя как на собственном заднем дворике. Этого в Белом Доме допустить не могли…

Из задумчивости Уолша вывел очередной выверт пилотов, бросивших машину в пологое пике. Редрик почувствовал свой желудок где-то в области горла, самолёт резко накренился на правое крыло и покатился к земле по какой-то немыслимой траектории.

Краем глаза Уолш отметил, что Розенблюм с Бонненкампом тоже не выглядели больше образчиками мужского вида из рекламных буклетов. Первый закрывал рот клетчатым платном и старательно пытался не выпростать свой желудок в собственные ладони. А немец просто наклонил голову к коленям и обхватил затылок ладонями, замерев в позе человеческого эмбриона…

На удивлённый взгляд американца он, бледно улыбнувшись, пояснил:

– Нас так учил инструктор на базе… Говорил, что при авиакатастрофе такое положение даёт максимум шансов на выживание при ударе.

Уолш пожал плечами и, поднявшись, двинулся к кабине пилотов. Пол был накренён под углом градусов в тридцать влево, поэтому приходилось всё время упираться в стену и хвататься за лямки на потолке. Одёрнув гофрированную дверь пилотской кабины, он сунул туда голову и чуть не отшатнулся: сквозь лобовые стёкла, казалось, прямо на него неслись тяжёлые грозовые тучи.

К нему обернулась голова второго пилота в очках-консервах и лётном шлеме.

– Что-то не так? – вполне обыденным голосом, только слегка на повышенных тонах в стремлении перекричать шум двигателей и стихии за окном, поинтересовался лётчик.

– Почему мы снижаемся так резко?

– Простая предосторожность, – невозмутимо пояснил пилот. – В Аргентине правительство не особенно любит янки. Поэтому мы приземлимся не на стандартном аэродроме, а на частном, принадлежащем одному местному скотоводу. У него пара-тройка собственных самолётов, и он иногда оказывает – не бесплатно, конечно, услуги местным контрабандистам. Ну, и нам от случая к случаю.

В этот момент самолёт пробил нижнюю кромку облачности, и снизу поплыла пампа, поросшая местами редким, но жёстким и густым кустарником. А впереди стелилась бескрайняя гладь Атлантики.

– Левее, на одиннадцать часов, – бросил командир, самолёт заложил плавный вираж, теперь и Уолш видел посадочную полосу, подсвеченную редкими кострами по сторонам с выложенным из белых полотнищ знаком «Т» в начале полосы. От берега океана до конца полосы было не более пары сотен ярдов.

Редрик осторожно прикрыл дверь кабины пилотов, пошатываясь, вернулся на своё место. Спутники посмотрели на него вымученно-вопросительно.

– Садимся, – коротко бросил Уолш и подал всем пример, ухватившись покрепче за скобу не стене, возле иллюминатора. Ему показалось, или действительно его товарищи испустили еле сдерживаемый вздох облегчения.

Самолёт в очередной раз скользнул вниз, за иллюминатором покатилась ровная грунтовая площадка, колёса грохнули о полосу, самолёт, резко снижая скорость, покатился по земле.

Розенблюм настороженно посмотрел на свой клетчатый платок, которым ещё минуту назад зажимал рот, потом махнул рукой и, стянув с головы шляпу, промокнул платком взопревшую лысину.

– Кто-нибудь знает, эти пилоты из нашей фирмы? – ни с того, ни с сего поинтересовался он.

Уолш только руками развёл…

29 июля 1950 года. Буэнос-Айрес. Американское посольство

Третий секретарь посольства Джозеф Баркли положил трубку на аппарат и глубоко задумался. В свои тридцать пять он мог бы быть вполне доволен жизнью, ну, по крайней мере, на данный момент.

Работа на тёплом месте (во всех отношениях), гольф по субботам с советником Райтли, красавица-жена, перспектива перевода куда-нибудь поближе к вожделенному Капитолию… Идиллия такая длилась почти три года, до сегодняшнего дня, когда ему позвонили из Вашингтона и сообщили, что границу Аргентины пересёк самолёт с агентами ЦРУ, которые благополучно приземлились на ранчо Каса Нуэстра в паре сотен миль от столицы Аргентины. Это ранчо, служившее американским спецслужбам временной базой, было Баркли прекрасно известно, и потому он вправе был ожидать в самое ближайшее время крушения всего своего столь устоявшегося миропорядка.

По опыту работы в посольстве он знал, что явление сотрудников этого секретного департамента в той или иной стране обычно сопровождалось если и не государственным переворотом, то, как минимум, глубокими потрясениями местной государственной системы. А этого Баркли хотелось сейчас меньше всего. Вот, например, годика через два, когда он покинет эту столь гостеприимную землю – на здоровье, а пока…

Рассеянно переложив на столе несколько ничего не значащих бумаг, Баркли опять поднял трубку и бросил коротко: «Зайди!». Дверь кабинета распахнулась, и внутрь бесшумно скользнул Алан Коуэн, его двадцатисемилетний помощник, до нельзя амбициозный тип, недавно присланный «на усиление» из Вашингтона. Коуэн прошёл классический путь юного дипломата: успешный Гарвард, работа в «свите» сенатора от штата Луизиана и вожделенное назначение в дипломатический корпус. Правда, в Европу, как это мечталось Алану, его не послали, но юное дарование это ничуть не смутило, бледный, как кожа скандинавки клерк с усердием выполнял любое поручение Баркли, в чём оказался практически незаменим. Казалось, не было такой услуги, которую не был бы готов оказать расторопный помощник. И выполнял порученное всегда с неизбывным рвением.

Преданно глядя на шефа белесыми глазами, поминутно смахивая со лба непокорную соломенную чёлку, Коуэн раскрыл свой неизменный блокнот в готовности стенографировать.

– Значит так, малыш, – Баркли вальяжно откинулся на спинку старинного, наверное, ещё викторианского кресла из тёмного палисандра. – Тут нас навестила весьма представительная делегация «рыцарей плаща и кинжала» … Во главе её некий Редрик Уолш, он заведовал их конюшней в Чили. Накопай-ка мне на него всё, что отыщешь в свободном доступе. Ну, и чего там нет – тоже… Всякие там слухи из Вашингтона и Большого Яблока[34]34
  Большим Яблоком американцы называют Нью-Йорк. По одной из версий, прозвище пришло из знаменитой джазовой композиции, где пелось дословно следующее «На древе успеха много яблок, но если тебе удалось завоевать Нью-Йорк, тебе досталось большое яблоко»


[Закрыть]. Покопай в своих связях в Комитете начальников штабов, среди сенаторов из военных, ну, не мне тебя учить.

– Что именно копать?

– Да всё… Мне почему-то до рези в кишках хочется знать, что эти парни в своей профессии больше предпочитают: плащ или всё-таки кинжал? И чего нам здесь от них ждать. Завтра после обеда я традиционно буду докладывать о ситуации в стране и городе послу Гриффису, он весьма щепетильно относится к предоставляемым фактам, так что ты, дружок, уж постарайся…

Коуэн по-армейски щёлкнул каблуками и кивнул белобрысой чёлкой:

– Конечно, советник Баркли. Как всегда, советник Баркли…

Секретарь усмехнулся. «Советник» … До этого статуса ему, конечно, ещё копать и копать… Лесть мальчишки… Но – приятно, приятно, что уж тут греха таить. И этот прилёт «шпионов» … Может, это шанс? Как там говаривал когда-то Сенека? «Шанс не кричит о себе. Он всегда рядом и тихонько ждёт, чтобы ты его заметил!».

– Свободен, – кивнул он Коуэну, и тот, мелькнув бледной тенью, растворился за дверью, которая даже и не хлопнула. Баркли хмыкнул: столичная школа…

Он встал и подошёл к большому окну, за которым уныло шлёпал потоками по мощёной дорожке многодневный дождь. Зима здесь, как всегда, если и была мягкой, то солнечной погодой не радовала… Южное полушарие, близость Антарктики… Скорей бы сентябрь… А ещё лучше – перевод куда-нибудь на Карибы. Дипломат помотал головой, отгоняя наваждение: судя по последним новостям, в ближайшее время работы будет невпроворот. Вот это и есть настоящий шанс поймать Бога за бороду.

Баркли вернулся в кресло и углубился в пришедшие из Вашингтона с последней дипломатической почтой документы.

29 июля 1950 года. Подмосковье. 101-я школа. Кабинет Ю.Б. Светлова

– Таким образом, американские спецслужбы начали наращивать свою военно-морскую группировку в Южной Атлантике. Официальная версия, озвученная Комитетом начальников штабов для прессы – глобальные учения совместно с британскими союзниками в районе Фолклендских островов. При этом следует заметить, что Фолькленды – исторически спорная территория между Англией и Аргентиной, и данные манёвры иначе как провокационными назвать никак нельзя.

Майор из информационной службы закрыл папку и замер, выжидательно глядя на Светлова. Тот переглянулся с присутствующим при докладе Судоплатовым.

– Ну, что на это скажешь, Павел Анатольевич?

Судоплатов развёл руками:

– Всё, как мы и предполагали. Перон вплотную подошёл к теме обладания атомной бомбой. Страна на пике экономического и социального подъёма, вся Европа есть у них с ладони – поставки зерна и мяса идут из Аргентины бесперебойно. Именно в такой ситуации наша миссия становится крайне важной.

– Есть ещё одна новость, – подал голос майор. Светлов повернулся к нему:

– Надеюсь, хорошая?

– Это как посмотреть, товарищ генерал-майор… В Аргентину нелегально прибыл на частном самолёте известный нам руководитель «станции» ЦРУ в Чили коммандер Уолш. С ним – ещё двое, чьи личности нами пока не установлены. Один – определённо этнический немец, второй явно из Европы. Приземлились на побережье, точное место нам неизвестно. Государственным аэропортом не воспользовались, что естественно. У Перона сейчас с американцами отношения натянутые. Мы предполагаем, что это как-то связано с нашим «архивом».

– Скорее всего, американцы решили сами перехватить физиков, пока этим всерьёз не занялись аргентинские спецслужбы. Хуану Перону пока было не до этого. Зато теперь – в самый раз, – проворчал начальник разведшколы, достал из ящика стола «Казбек» и подтолкнул пачку Павлу Анатольевичу Бросил докладчику:

– Можете идти, майор. Спасибо…

Майор по-уставному развернулся и покинул кабинет. Судоплатов от папиросы отказался:

– Что-то не до курева сегодня, Юра… Печёнкой чую, зашевелились наши «союзнички». По мне, так и эти манёвры они затеяли с единственной целью: отвлечь внимание от чего-то, что будет происходить на материке. Мы же перелёт этого Уолша почти прошляпили, если бы не наш человек в Сантьяго, так и были бы сейчас в полно неведении…

– Согласен, – кивнул Светлов. – Такие фигуры по шахматной доске просто так не передвигают. И кто такой с ним третий, который европеец? Кто у нас есть в Буэнос-Айресе? Я что-то не припомню своих там, из последних выпусков…

Судоплатов покачал головой.

– Там вообще беда, Юра… В Латинской Америке у нас очень слабые позиции. Дипломатические отношения в очень бледном виде сохранились после войны только с Мексикой, Уругваем и Аргентиной. В последней даже и посла-то нет, так, просто наблюдательная миссия, существующая с 1946 года. Правда, вопрос о назначении посла, как мне известно, рассматривается. Есть пара полевых агентов, можем кого-то из Чили или Бразилии подтянуть, но это почти нереально… нашим ребятам придётся работать в изоляции, полагаясь только на себя. Кстати, как там их подготовка? Продвигается?

Светлов усмехнулся.

– Идёт усиленными темпами. Талантливые ребята, тьфу, чтоб не сглазить…

Начальник разведшколы постучал по столешнице. Судоплатов рассмеялся:

– Юра, коммунист ты, а в бабушкины суеверия впадаешь…

– Знаешь, Павел Анатольевич, как один умный человек сказал: «Если вам перешла дорогу чёрная кошка – плюньте на приметы. Просто развернитесь и идите другим переулком». Так-то.

– Ну, с этим трудно не согласиться, – развёл руками «король диверсий».