Текст книги "Фарангис"

Глава 4

С самого начала образования Корпуса стражей Исламской революции (КСИР) Ибрахим и Рахим решили вступить в его ряды. Видя их в полном обмундировании и с ружьями в руках, я часто ловила себя на мысли, что хотела бы быть на их месте, и искренне считала, что им очень повезло.

В 1980 году, когда мне исполнилось 19 лет, я работала на землях по найму и в конце лета, завершив сбор урожая, готовилась вместе с односельчанами к осени. Порой до нас доносились слухи о том, что Саддам Хусейн со своими войсками планирует напасть на наши земли.

Двадцатиоднолетний Рахим и шестнадцатилетний Ибрахим в это время отправились на курсы по военной подготовке. Они оба, как, впрочем, и все остальные члены нашей семьи, были рослыми, сильными юношами, очень похожими друг на друга даже поведением и характером. Все еще надевая курдские костюмы, они часто приходили к нам домой в каком-то подавленном и удрученном состоянии и рассказывали о войне, невольно беспокоя этими разговорами маму.

– Поменьше гуляйте в ненужных местах, мальчики, – тревожилась она. – Я очень боюсь, что с вами может что-то случиться.

– Почему начинается эта война? – спрашивала я у братьев, видя их состояние. – Что мы такого сделали?

– Иракские войска планируют напасть на нас со стороны Касре-Ширин, – объяснял Рахим, который хорошо разбирался в военной тематике.

– Будьте осторожны, пожалуйста, – всерьез забеспокоилась я.

– Неужели ты думаешь, что мы умрем и позволим этим захватчикам отобрать у нас наши земли?

Взрывы, которые происходили в городе Касре-Ширин, располагавшемся недалеко от Гилянгарба, часто доносились до нас и вызывали очень большие опасения среди местного населения.

С тех пор единственной темой, которую обсуждали вокруг, были война и бомбежки. Мы постоянно видели потоки людей, которые с самыми необходимыми вещами в руках бежали из Касре-Ширин в Гилянгарб, проходя мимо нашего селения Гурсефид, которое располагается между этими двумя городами.

– Мы что, совсем потеряли честь?! – кричали мужчины. – Как мы можем так спокойно сидеть и смотреть на то, как иракцы забирают наши земли прямо у нас из-под носа?!

Однажды я увидела очень уставших и сильно испуганных людей, одежда которых была вся в грязи и пыли. Глава семьи подошел ко мне и спросил:

– Сестра, не могла бы ты поделиться с нами хлебом и водой?

Поспешив домой, я быстро вернулась с несколькими хлебными лепешками и водой и угостила всю семью. Видя, как жадно дети принялись есть и какими усталыми они все были, я предложила им зайти в дом и немного передохнуть, но взрослые ответили:

– Благодарим вас за помощь, но нам нужно спешить и идти дальше.

– Что случилось? Почему вы так торопитесь?

– Сестра, дай Бог, чтобы ты этого никогда не увидела и не испытала, – ответила женщина с маленьким ребенком на руках. – Весь город разрушен, и они продолжают наступать. От этого места тоже ничего не останется, если они дойдут. Бегите отсюда, пока не поздно, и спасайте свои жизни! Беспощадная война началась. Всех раненых, которые получили увечья от взрывов и осколков стекла, забирают в военные госпитали.

– Вам все же нужно отдохнуть. Лучше переждите немного, – настаивала я.

– Нет, нельзя. Время не ждет. Почему вы сами не убегаете? Чего вы ждете? Они ведь очень близко!

– Бежать? Но куда? – ответила я. – Здесь ведь наш дом.

Так меня и не послушав, они продолжили свой путь. Я смотрела им вслед, как вдруг ко мне подошел один из мужчин нашего селения.

– Кто это был? Очередные беженцы? – спросил он.

– Что за беженцы? О чем ты?

– Так называют людей, которые бегут во время нападения.

– Прекрати. Не стоит так их называть, – ответила я, задетая этим словом. – Посмотри на них, в каком они состоянии… Беднягам больше нечего делать. У них нет выбора…

Когда вести о нападении иракской армии стали официальными, в нашем селении началось собрание всех жителей.

– Наша гордость не позволяет нам сидеть без дела в таких условиях! – говорили мужчины. – Мы хотим сражаться!

– Позор нам вечный, если мы так и будем сидеть и смотреть на то, как чужаки забирают нашу честь и наши земли! – говорил мой дядя Аббас. – Мы должны выйти и сразиться с ними как мужчины! Мы должны сделать все возможное, чтобы остановить их!

Внезапно ко мне подошли и передали послание от моей мамы, в котором она писала: «Чем бы ты сейчас ни была занята, немедленно приди домой!». Мама никогда не просила меня так срочно бросать дела и бежать, поэтому, надев платок, я в сопровождении мужа поспешила в Авезин. Сердце мое забилось сильнее, когда я увидела сидящую на полу маму, обхватившую руками колени, и отца, прислонившегося к стене и слушающего, что говорят Рахим и Ибрахим.

– Фарангис! – воскликнула мама, увидев меня. – Помоги! Мальчики хотят пойти на войну!

– Не волнуйся, мама, – ответила я ей, крепко взяв за руку. – Пожалуйста, сначала объясните мне, что произошло.

– Рахим и Ибрахим сказали, что Саддам Хусейн хочет завоевать наши земли и наша армия не в силах остановить его. Им нужны новые солдаты.

– Но ведь Рахим и Ибрахим имеют право и возможность отправиться туда. – ответила я. – Что же вы предлагаете нам делать? Сидеть и смотреть, как они сносят наши дома и убивают наших людей?

Не встретив поддержки с моей стороны, мама взмолилась:

– Пусть тогда хотя бы один отправится на войну! Смилуйтесь надо мной и сжальтесь!

Посмотрев на кипящих от гнева Рахима и Ибрахима, я поняла, что никто и ничто не в силах остановить их.

«Боже! – запереживала я еще сильнее. – Что за беда свалилась нам на голову так неожиданно?!».

– А если с ними что-то случится? – продолжала мама. – Что тогда?

– Аллах велик! – сказала я, поднявшись на ноги. – Клянусь, я и сама готова пойти на войну!

– Соберитесь и не забудьте ничего дома, – неожиданно сказал отец, повернувшись к мальчикам. – Я пойду проведаю остальных.

Своими словами он словно поставил точку в нашем обсуждении, показав, что решение лишь одно.

В ту ночь во всем селении, в котором когда-то по ночам царили покой и умиротворение, поднялось безудержное смятение и паника. От нашей семьи набралось восемь человек: Рахим, Ибрахим, наши двоюродные братья Аббас и Хейдарпур, Алишах и Паша Бахрани, Шах-Хусейн Джаванмири, Мурад Ардашир Галедари. Все подготовили свои ружья, так как в те времена в каждой курдской семье было принято иметь огнестрельное оружие, и с воинственными, полными бесстрашия глазами занимались приготовлениями к войне. Казалось, что наши мужчины с таким количеством патронов и других боеприпасов прибыли из какого-то военного гарнизона. Те люди в селении, кто не мог позволить себе иметь ружье, отправились за ним в штаб КСИР.

Мой двоюродный брат Аббас сказал дяде Мухаммад-хану:

– Мы уходим! Если появится необходимость, присоединяйтесь к нам!

– Да хранит вас Всевышний, – ответил тронутый словами сына дядя.

– Мы не смиримся с тем, чтобы враги так нагло явились на наши земли и растоптали нашу честь! Мы не позволим забрать наши земли и сделаем для этого все, что в наших силах. Если же судьбой нам предписано не вернуться, то заранее просим у вас за всё прощения.

Я понимала, что, когда мужчина произносит такую речь, он намерен сражаться до последнего вздоха и либо умрет, либо до конца защитит свою честь и вернется победителем. Ибрахим и Рахим просили односельчан беречь наше поселение и при надобности отправляться в штаб за боеприпасами.

– Враг наступает со всех сторон. Будьте бдительны даже по ночам! – предупреждали они.

Я смотрела, как восемь человек из нашей семьи, включая моих родных братьев, уходят на войну, и сердце мое нестерпимо сжималось. Я не понимала, за что нам суждено столкнуться с такой бедой. Ощущая царившие вокруг тревогу и боль, я старалась быть сильной, чтобы помочь маме вынести эти трудные времена.

– Пожалуйста, прошу вас, – украдкой говорила я братьям, подойдя к ним ближе. – Будьте осторожны.

– А ты позаботься о маме с папой, – ответил Рахим. – Теперь ты – мужчина этого дома.

С зажженными лампами в руках и Коранами мы стояли на темной улице и провожали наших мужчин. Женщины вокруг плакали и произносили салаваты. Так, под голоса и всхлипывания матерей, жен и сестер наши молодые мужчины в курдских платках и с ружьями в руках начали свой путь в сторону Касре-Ширин. Я шла вместе с ними до Гурсефида, где они сели в машину на трассе и поехали дальше.

После отъезда Рахима и Ибрахима на войну мама проводила дни и ночи в слезах, и я даже не знала, за кого мне переживать больше: за братьев, от которых не было вестей, или за мать, которая так страдает и не может унять свое сердце. Мы пользовались любой возможностью, чтобы узнать о том, что происходит в зоне военных действий, и расспрашивали всех, кто имел хоть какую-то информацию.

Постепенно война стала все ближе и ближе подбираться и к нам. Мы видели падающие с неба снаряды, грохот взрывов которых, казалось, сотрясал всю землю. По вечерам для женщин стало традицией собираться вместе, они смотрели в сторону садящегося солнца, молились за своих близких и проклинали войну, которая так беспощадно обрушилась на наши головы.

– О Саддам! – молилась я. – Да не простит тебя Аллах за то, что по твоей вине так беспричинно проливается невинная кровь! Боже, отомсти Саддаму за всё то, что он сделал с нами.

По прошествии некоторого времени мы стали узнавать о разновидностях и названиях бомб и снарядов, которые падали неподалеку от нас. Например, один из видов бомб, которые по какой-то причине порой не взрывались, падая на землю по пять штук разом, назывался «хамса-хамса»[5]5
  «Хамса-хамса» – «пять на пять» (араб.) (прим. пер.).


[Закрыть].

Нас лишили обыкновенного спокойствия и тишины по ночам.

– Что с тобой? Все хорошо? – однажды взволнованно спросил у меня Алимардан.

– На сердце что-то тяжело. Этот бесчестный Саддам не даст нам спокойно жить.

– Хочешь, мы уедем отсюда и отправимся в город?

– То есть ты хочешь оставить наш дом иракцам? Ты хочешь, чтобы мы покинули это место?

– Война – очень страшная вещь… – печально сказал он, подойдя к окну. – Вдруг тебя убьют, или, не дай Бог, ты можешь попасть в руки врагов…

Я подошла к мужу, встала рядом с ним у окна и, тоже посмотрев на звезды, сказала:

– Запомни, что последним, кто покинет эту деревню, стану я. Для меня бегство равно смерти. Никогда не проси меня так просто оставить все и убежать. Я – Фарангис. И хоть я и женщина, я ничего не боюсь и, если понадобится, буду сражаться, как мужчина. Понимаешь?

– Что с тобой? Почему ты так говоришь? Ты ведь знаешь, что, как муж, я беспокоюсь за тебя. Я хочу твоего блага.

– Да, прости… Ты мой муж, но раз и навсегда прошу тебя, не требуй от меня трусости.

На следующее утро мы проснулись от ужасного грохота, который поднялся вокруг. Все жители Гурсефида выбежали в панике из своих домов и смотрели на ясное утреннее небо. Подняв глаза, я увидела огромное количество черных самолетов. Дети, думая, что это иранские самолеты, улыбались и радостно махали им рукой. Самолеты стали пролетать настолько низко, что я смогла разглядеть на них изображение чужого флага.

– Нет, это не иранские самолеты, – в ужасе прошептала я.

Самолеты тем временем все стремительнее приближались к земле, а мы стояли в оцепенении и не знали, что делать. Вдруг с них начали падать бомбы. Раздался оглушительный взрыв и резкий крик. Вокруг началась паника, земля дрожала, а люди заметались в поисках хоть какого-то укрытия. Еще никогда я не видела того, что творилось у меня перед глазами в тот момент, еще никогда не ощущала того, что испытала в тот день. Никто тогда не мог поверить, что на простых и безоружных людей в деревне кто-то способен наслать такое количество самолетов с бомбами.

Вместе с несколькими односельчанами я спряталась около одного из домов. Дети плакали в испуге.

Когда бомбежка прекратилась и самолеты улетели, мы вышли из своих убежищ и отправились к тем местам, куда упали бомбы. Повсюду были разбросаны куски снарядов, земля вокруг была черной, а воздух – полон пыли и песка. Женщины, видя, что произошло с селением, в слезах стали проклинать Саддама.

Через некоторое время к нам подъехало несколько военных автомобилей и машин скорой помощи. Нас стали расспрашивать о пострадавших, и, узнав, что раненых нет, они поспешили уехать, так как сказали, что жители Гилянгарба также подверглись бомбардировке.

Так как Гурсефид располагался по пути в город Гилянгарб, мы видели, как по близлежащей трассе проезжают ряды военных машин, и, остановив одну из них, спросили у военных:

– Расскажите о новостях? Что случилось?

– Вам нужно укрыться в каком-то безопасном месте, – ответил один солдат. – Враг идет в этом направлении. Мы едем навстречу им, чтобы остановить.

– Разбомбили Гилянгарб! Будьте осторожны и ни в коем случае не трогайте снаряды! – предупреждал другой.

Вечером, когда мы с соседями сидели на улице, прибыли несколько военных, которые привезли светильники и одеяла.

– Это вам, – сказал один из солдат, протягивая несколько одеял. – Пусть они останутся у вас.

– Почему вы раздаете это? – напряженно спросила я.

– Вам все это может понадобиться, если начнется бомбежка. Возьмите с собой всё необходимое и покиньте эти места.

После этих слов я поняла, что самое страшное еще впереди. Привычный уклад жизни в селении изменился, люди перестали беспокоиться о работе и заниматься хозяйством, все были заняты лишь подготовкой к войне. Хотя я слышала о том, что враг на войне беспощаден, даже в свои молодые годы я готова была облачиться в полное военное обмундирование и пойти бороться за нашу свободу. Но я была девушкой, и мне ничего не оставалось, кроме как смотреть на проезжающие мимо военные автомобили, направлявшиеся в сторону Касре-Ширин. Тем временем потоки людей, которые бежали в Гилянгарб, не заканчивались. Глядя на всех этих беженцев, я задумывалась о том, не стоит ли и нам последовать их примеру и оставить свои земли. Однако мысль о том, чтобы покинуть родной дом, сводила меня с ума.

Алимардан, словно не замечая того, что происходит вокруг, отправлялся на обработку земель. Однажды я попросила его не ходить, на что он ответил:

– Фарангис, я не могу не идти. Если я не пойду работать, нам нечего будет есть.

Услышав эти слова мужа, я больше не стала ему возражать, а после его ухода отправилась в Авезин, чтобы навестить родителей, размышляя по пути о нашей судьбе и о том, что нас ждет. Вдруг мои размышления прервали крики мужчины, который бежал с вершины холма в сторону нашего селения. Присмотревшись, я узнала в нем нашего родственника.

– Наши дома разрушены! – кричал он. – Иракцы захватили Касре-Ширин!

– Добежавшего в холодном поту мужчину тут же окружили жители поселения.

– Клянусь вам! Я говорю правду. Наши дома разрушены. Касре-Ширин пал, и теперь иракцы наступают в эти края. Скажите всем приготовиться, нужно собирать все вещи и бежать! Иракцы наступают, и ничто их не остановит.

Я сразу подумала о наших мужчинах, которые отправились на войну. Мое беспокойство за братьев возросло, а мама, услышав слова родственника, стала бить себя по бедрам и в стенаниях говорила своему брату:

– Наши сыновья… Мухаммадхан… наши сыновья! Что с ними?! Что с ними случится?!

Мой дядя Мухаммадхан встревоженно ходил взад-вперед и не мог найти себе места. Люди вокруг впали в еще более глубокое смятение и панику, не понимая, что им делать дальше.

– Мы пойдем мстить за наших детей! – не выдержав, закричал дядя Мухаммадхан. – Собирайтесь!

В толпе начались споры, кто-то был согласен с дядей, но некоторые воспротивились его идее.

– Машхади Фарман, – обратился дядя к соседу, – у тебя есть машина. Мой сын и племянники на войне! Помоги мне забрать их. Разве вы не видите, что наша армия слишком слаба, люди вынуждены бежать. Нам нужно вернуть людей, которые отправились на войну. Нужно вернуть всех! Возможно, они сейчас окружены и очень нуждаются в нашей помощи!

– Я готов поехать с тобой! – шагнул вперед Фарман.

– Нам нужны еще люди. Помощь никогда не лишняя! Поторопитесь, нам нужно сразу выезжать, – торопил всех дядя.

Пока мужчины в спешке собирали вещи, я принялась умолять дядю:

– Прошу вас… возьмите и меня с собой! Я не боюсь!

– Нет, Фарангис… ты должна остаться.

– Но, дядя… я помогу вам. Клянусь, что не стану вам помехой, – не сдавалась я и упрямо села в машину.

Дядя очень сердито посмотрел на меня и сказал:

– Выйди из машины, девочка.

– Нет.

– Пока ты не выйдешь из машины, мы никуда не поедем, – упрямился он, сев на землю.

В наш спор вмешалась толпа, все просили меня выйти из машины и торопили дядю. А он снова сказал:

– Если поедет Фарангис, то я никуда не поеду.

– Фарангис, выходи из машины, – просили меня соседи. – Дай мужчинам поехать за нашими мальчиками.

– Почему ты молчишь?! Она же твоя жена! – строго посмотрев на Алимардана, возмутился дядя.

– Фарангис, – жалобно сказал Алимардан. – Не мучай своего дядю.

Видя, что меня никто не поддерживает, я в полном разочаровании вышла из машины и встала вместе с остальными женщинами в стороне. Взяв свои ружья, все мужчины: мой дядя Мухаммадхан Хейдарпур, Фарман Этесамнежад, Алмас Шахвалийан, Ахмад Шахвалийан, Карим Фаттахи, Абдуллах Алихани, Али Марджани и еще один приезжий из Керманшаха – сели в машину.

Взволнованные женщины встали со своих мест и проводили грустными взглядами и салаватами автомобиль, поднявший за собой тучу пыли. Мы знали, что мужчины отравились в районы Бависи и Таджик, которые также наверняка были в руках вражеских сил.

Придя домой и совершив намаз, отец обернулся ко мне и, не поднимая головы, сказал:

– Руле, да примет Всевышний!

Я понимала, что он не мог поднять на меня взгляда, так как знал, что не сумеет сдержать слез.

– Что же будет, Фарангис? Где мои сыновья? Как же так… Столько несчастий и бед выпали на нашу долю…

– Мы сейчас совершили намаз, папа, – сказала я, с трудом выдавив из себя улыбку. – Всевышний нам поможет. Прошу тебя, не волнуйся.

– Читай салават, Руле.

Я очень боялась за отца и чувствовала, что ему сейчас как никогда нужно, чтобы я была рядом, поэтому сидела вместе с ним и молилась некоторое время. Затем встала, налила ему чай и, забрав из его рук четки, продолжила молиться за нас, снова сев рядом с ним.

– Папа, тебе нужно поспать, – сказала я ему через некоторое время, заметив, как сильно отец устал к концу дня.

* * *

На следующее утро было собрание всех жителей поселения. Никто больше не делился, как прежде, радостными новостями. Все обсуждали войну и были очень обеспокоены, и я чувствовала, что мы стали еще ближе друг другу. Казалось, мы все ощущали и одновременно боялись, что в любой момент что-то может стать причиной нашей разлуки и расставания. Люди сидели в круг и смотрели друг на друга в молчании, сжав колени и руки, как будто чего-то ожидая. Подобное ожидание хоть какого-то звука со стороны трассы или же вести для меня было хуже смерти. Мы все просидели так до вечера, обманываясь отчаянной мыслью о том, что вот-вот кто-то приедет и сообщит нам что-нибудь о наших родных и близких, которые отправились на войну. Но никто так и не появился…

Вечером я отправилась в родительский дом, чтобы навестить свою семью, и некоторое время провела с братьями и сестрами, которые очень обрадовались, увидев меня у крыльца дома, и не отходили ни на шаг. Я сидела во дворе и наблюдала, как играют Саттар и Джаббар, как вдруг увидела пыль, поднявшуюся со стороны трассы. Приглядевшись, я различила машину скорой помощи, которая на высокой скорости ехала в нашем направлении.

«Должно быть, появились какие-то новости», – в надежде подумала я.

Все жители, также услышав звук мотора машины, в тревоге поспешили к дороге, чтобы узнать о последних вестях. Из машины вышел мужчина, с ног до головы покрытый пылью и грязью. Его вид меня ужаснул, но, собрав волю в кулак, я подошла к нему и поздоровалась, в ответ получив от него лишь кивок головы.

– Скажи нам, что случилось? – спросил у него мой дядя Хешмат, выходя вперед. – Ты ведь не просто так сюда приехал. Не томи и расскажи нам обо всем.

– У меня плохая новость для вас… – опустив голову, пробормотал мужчина. – Я слышал, что две группы из вашей деревни отправились в зону боевых действий.

– Да! – резко ответил дядя Хешмат. – Мы все их ждем, но до сих пор о них нет никаких вестей.

– Все те, кто ушел… – не зная, как начать, выдавливал из себя водитель, мягко и виновато смотря в глаза дяди. – Их машина направилась в сторону Хосрави и попала под обстрел с самолетов. Все, кто был в машине, погибли…

Не успел он закончить, как вокруг раздались крики и плач убитых внезапным горем женщин. Земля, казалось, стала уходить у меня из-под ног. Мужчины закрыли ладонями лица и, содрогаясь, повалились на землю. Селение наполнилось невыносимой атмосферой боли и криками женщин, бивших себя по голове. Дети стояли с заплаканными лицами…

– Йа Хусейн! Йа Хусейн! – раздавались крики вокруг. Казалось, что для нас наступила ночь Ашуры[6]6
  Ашура – день мученической гибели имама Хусейна, внука Пророка Мухаммада. Этот день в мусульманском мире проходит с особой скорбью и траурными церемониями (прим. пер.).


[Закрыть].

Я посмотрела на отца и мать и, не в силах сдержать слезы, плача, прошептала:

– Мама, папа… мой дядя…

– Нам нужно отправиться туда и вернуть их тела! – сказал Машхади Илахи Марджани, глава нашего селения, которого все очень любили и с мнением которого всегда считались. Он был очень набожным и уважаемым человеком, всегда ходил с малым омовением и очень часто нараспев читал Коран. В тот день он потерял своего родного брата.

– Нельзя туда ехать! Единственное, что нас там может ждать, – это смерть! – выкрикнул кто-то из толпы. Но не успел тот человек закончить, как дядя Хешмат прервал его и встревоженно сказал:

– Даже если нас всех убьют, нам все равно нужно вернуть их тела!

В один миг все селение погрузилось в траур. Ночью никто не мог ни уснуть, ни есть. Люди лишь суетливо и бесцельно носились во все стороны. Порой мимо проезжали тракторы. Никто не понимал, что делать. Мы уже отправили на войну одну группу мужчин и вторую – чтобы они привезли их тела, теперь же третья группа готовилась отправиться на смерть.

– Их тела уже в руках врагов, которые захватили все те территории. Как нам привезти их?! – говорил кто-то из мужчин. – Лучше оставим это дело. Может быть, наши войска привезут их тела.

Однако дядя Хешмат и еще несколько односельчан говорили иначе.

– Нам нужно пойти за телами! Или мы умрем, как они, или вернемся с их телами!

– Позор нам, если тела дорогих нам людей останутся лежать на земле незахороненными! – говорил дядя Хешмат. – Мы станем посмешищем для наших врагов!

В результате мужчины, ратовавшие за возвращение тел, собрались в группу и отправились в путь на одном из тракторов. А мы стояли и, глядя им вслед, молились и читали салаваты, снова оставшись в своих домах в темноте, в ожидании и смятении. В раздумьях кто-то уснул на полу, прислонившись к стене, кто-то безудержно плакал и всхлипывал, читая обращенные к Богу молитвы.

Мои мысли о дяде Мухаммадхане, о нашем водителе, который когда-то давным-давно впервые отвез меня в паломничество в Кадамгах, и о других людях, которых мы так внезапно отдали в жертву жестокому року, не покидали меня и не давали покоя. В состоянии полного опустошения и неописуемой тоски мы были вынуждены оплакивать погибших, подготавливая дом к предстоящим траурным поминальным мероприятиям. Отец плакал и беспомощно смотрел на меня, а мама, казалось, превратилась в тень. Целыми днями она сидела в слезах, смотрела в одну точку, погруженная в свои мысли, и лишь изредка шептала: «Мухаммадхан… брат мой…».

Некоторые женщины во время подготовки дома, утирая слезы, читали вслух траурные стихи по погибшим.

Я тихо вышла из дома и, сев неподалеку на траве, плакала… Еще никогда я не видела небо таким черным и печальным… Мое сердце изнывало от боли, а голова была заполнена мыслями о дяде, с которым совсем недавно я спорила и даже поругалась.

«Он знал, что умрет, – думала я. – Знал, что больше никогда не вернется, поэтому и не позволил мне поехать с ними. Ох, дядя…».

– Руле… – раздался голос отца сзади.

Он подошел ко мне и, положив руку мне на плечо, сказал:

– Пойдем домой. Не сиди тут одна.

Но не успели мы зайти домой, как услышали шум трактора, раздававшийся со стороны дороги. В селении тут же поднялись крик и возгласы. Казалось, измученные горем люди не знали, как выразить свою радость от того, что не оставили тела своих погибших в руках врага.

Оставляя за собой тучу поднявшейся пыли и песка, трактор подъехал ближе, и из него вышел дядя Хешмат.

– Подойдите! – закричал он, поднявшись на трактор. – Наши родные вернулись домой!

Женщины заплакали и, не сдерживая своего невыносимого отчаяния, громко кричали, царапая себе лица от нестерпимой душевной боли, которая безжалостно сжигала их утомленные сердца. Мужчины постепенно поднимались на трактор и одно за другим вытаскивали тела… Среди погибших были мой дядя Мухаммадхан Хейдарпур, Алмас и Ахмад Шахвалийаны, Али Марджани, Карим Фаттахи, Фарман Этисамнежад, Абдуллах Алихани… Не хватало одного… Тот человек, у которого было какое-то воинское звание и имени которого я не помнила, ушел вместе с этими людьми, но не вернулся…

Наше селение потеряло семерых мужчин… семерых бесстрашных людей, отправившихся в самый разгар обстрела на захваченные врагом земли, чтобы вернуть своих родных, но нашедших там лишь собственную гибель. В ту горькую ночь, когда плакали даже дети, отовсюду раздавались стоны и крики, и никто так и не смог заснуть до самого утра…

Рано утром все жители собрались для прощания с покойными. Несколько мужчин покинули деревню, чтобы неподалеку от нее вырыть могилы, другие – отнесли тела к источнику, где, согласно исламским законам, необходимо было совершить омовение. У нас не было особо отведенного места для омовения тел перед погребением, поэтому семь храбрых мучеников лежали на земле у источника, ожидая своего часа. Их матери, сестры и дети все еще сидели у их тел и, обнимая, оплакивали столь дорогих и любимых людей, которых было уже не вернуть. Смотреть на это было невыносимо, еще никогда мы не лишались стольких людей одновременно. От всего происходящего обессиленной маме становилось так плохо, что она время от времени теряла сознание. Каждая ее слеза, сбегавшая из покрасневших, безжизненных глаз и текущая по исцарапанному лицу, пронзала мне сердце, словно иголка. Держась за голову, мама сидела рядом с телом дяди и повторяла:

– Брат мой… Прости… Прости меня…

– Дядя! – громко сказала я с налитыми кровью глазами, положив руку на его тело. – Я отомщу за тебя! Отомщу за твою кровь!

В этот момент, услышав внезапный гул двигателей самолетов, все испуганно подняли глаза к небу. Не успев встать на ноги, мы увидели, что на нас летят бомбы.

– Боже! Что они от нас хотят?!

– Берегитесь! – кричали мужчины. – Найдите укрытие! Бегите! Оставьте тела и спасайте свои жизни!

Собрав своих братьев, сестер и маму, я поспешно отвела их в укрытие и попросила лечь на землю. Снаряды падали вокруг и тотчас взрывались. Заметив, что самолеты отлетели от деревни, заходя на повторную атаку, я крикнула семье:

– Бежим к скалам! Торопитесь!

Через некоторое время, когда мы добрались до небольшого каменистого ущелья, раздались новые взрывы.

– Закройте руками головы! – кричала я. – Защищайте голову и дышите ртом!

Дети дрожали, и я пригибала их головы к земле, чтобы они ничего не видели. Словно невинные овечки, увидевшие волков, они трепетали и испуганно прижимались друг к другу.

Тем временем воздушная атака не прекращалась, самолеты носились в небе, снова и снова возвращаясь, чтобы сбросить новые бомбы. Я думала о телах наших родных, которые, незахороненные, лежали на земле у ручья, и, не выдержав, вскарабкалась на скалу и принялась кричать:

– Безбожники! Что вы хотите!? Что вам нужно от нас?! Вы и так погубили наших родных! Теперь вы не даете нам их похоронить! Да накажет вас Аллах!

Я не могла унять свои чувства, боль и ярость, кипевшие в душе, не давали мне покоя.

– Проклятые! – кричали мужчины. – Оставьте нас в покое! Дайте нам похоронить наших мучеников!

Увидев, что самолеты стали отлетать в сторону, кто-то закричал:

– Поторопитесь! Нельзя оставлять ни одно тело на земле! Они могут вернуться!

Мужчины в спешке выбежали из убежищ и стали омывать тела погибших в источнике.

– О Авезин, – плакала я. – Омой своими водами наших любимых… Смой с них боль и страдания…

Завершив омовение, мужчины начали заворачивать тела в белоснежные саваны, когда в небе вновь появились самолеты, гул двигателей которых оглушал нас, а взрывы, казалось, сотрясали все вокруг. Но никто не тронулся со своих мест, мужчины продолжали начатое дело. Кто-то, постоянно поглядывая на небо и наблюдая за падением новых снарядов, рыл ямы, кто-то раскрывал саваны и обматывал ими тела. Казалось, все дали себе слово во что бы то ни стало с почетом и уважением предать тела мучеников земле.

– Никуда не уходите даже во время бомбежки! – кричала я. – Ценой нашей жизни мы будем стоять здесь и не позволим надругаться над телами наших близких! При каждом приближении самолетов ложитесь на землю и прикрывайте головы!

Согласно мусульманским обычаям, нам предстояло совершить намазы по усопшим и только после этого похоронить их. Когда хоронили моего дядю, сердце мое сжалось еще сильнее.

– Дядя, прости меня, – шептала я. – Мой дорогой и смелый дядя…

Я вспомнила, как в последний раз ругалась с ним, а он сказал всем: «Если Фарангис поедет с нами, то уезжайте без меня! Я никуда не поеду!». Он будто бы знал, что у той дороги нет обратного пути.

Когда все тела по очереди были захоронены, мы немного успокоились, но мысль о том, что у нас до сих пор нет никаких вестей о первой группе отправившихся на фронт, вновь всколыхнула наши сердца.

– Где наша первая группа? – спрашивали все вокруг. – Живы ли они? Вдруг они попали в плен?

Но никто не мог ответить на эти вопросы…

В смятении я отправилась к дяде Хешмату, которого обнаружила сидящим в компании нескольких мужчин.

– Фарангис, что случилось? – взволнованно спросил он, поспешно подойдя ко мне.

– Ибрахим, Рахим… и остальные… где они? – спросила я, опустив голову. – Ты думаешь, они погибли? Мы не сможем ничего узнать о них?

– Ничего не известно… С помощью Аллаха они еще вернутся к нам! Иранские военные формирования отступили назад.

– Дядя, что ты думаешь о том, чтобы отправиться за ними?

– Фаранг, – немного помедлив, ответил он, – не береди мою боль и не ухудшай наше положение… прошу тебя. Мы даже не знаем, где они. Через несколько часов мы отправимся в штаб и попытаемся разузнать о каких-то сообщениях и новостях.

Постепенно толпа людей, собравшаяся для похорон, стала расходиться по домам. Я пробыла в Авезине до вечера, а затем вернулась в Гурсефид с Алимарданом, чтобы отдохнуть, так как нам предстояло подготовиться к траурным обрядам следующего дня.