Текст книги "Фарангис"

* * *

Под раздававшиеся из магнитофона коранические айаты и молитвы все занимались подготовкой к траурному мероприятию и готовили еду в больших казанах. Вдруг нас прервал сосед, неожиданно ворвавшийся в комнату.

– Что вы сидите?! Вы в трауре просиживаете время здесь, тогда как враги уже в наших домах! Идите и сами посмотрите! Иракцы заходят в Гурсефид! Как же счастливы те, кто умер и не увидел этих дней.

Выбежав на улицу, мы увидели людей, которые в панике выбегали из своих домов, а вдали виднелись танки и иракские машины, двигавшиеся в нашем направлении. Немного поодаль от них, со стороны трассы, к нам приближались солдаты в иракской военной форме, разговаривавшие на арабском и курдском языках.

Меня охватил такой гнев и ненависть, что я ударила себя по груди.

«Из-за вас мы потеряли дорогих нам людей! – подумала я. – Да уничтожит вас Аллах!».

– Бегите! Не стойте на месте! – кричали нам наши мужчины.

Мне тогда было всего 19 лет, и всё, что я могла сделать, – это накрыть волосы хиджабом и смотреть, как приближаются враги.

– Мы ничего не имеем против вас! – закричал один из иракских солдат на курдском. – Зайдите в свои дома!

Танки, повернувшие в сторону селения, издавали своими гусеницами ужасающий звук, нагонявший панику на и без того испуганных жителей. Многочисленные шеренги танков с иракскими флагами показались и на самой трассе. Казалось, они разъезжали не по земле, а по нашим сердцам.

«Где же наши военные силы?» – думала я тогда.

Смуглые солдаты в форме, чем-то похожей на иранскую, с омерзительными улыбками на лицах вызывали у меня особое раздражение и желание расстрелять их всех.

Дети, спрятавшись за спинами матерей, украдкой смотрели на приближавшихся солдат. Заметив, как один из них двинулся в нашем направлении, я приготовилась бежать, как вдруг он обратился к нам на курдском наречии:

– Сколько пути отсюда до Керманшаха?

Голос этого солдата привел меня в ярость.

«Как он смеет с такой уверенностью думать, что дойдет до Керманшаха?!» – подумала я, ощущая, как слезы приливают к глазам и как трудно становится дышать. Я ничего не ответила ему.

– Иншалла! – засмеявшись, сказал солдат. – Скоро мы дойдем и до Керманшаха!

В тот момент я осознала, что нам больше негде оставаться и укрытия больше нет, единственное, что можно было предпринять, – это побег. Медленно и незаметно я ушла из места скопления солдат и поспешила что есть силы к своей семье в Авезин, чтобы сообщить обо всем близким. Всю дорогу я бежала, не оглядываясь. Ноги то и дело путались в длинном подоле платья, в ушах до сих пор раздавался шум танков, но ничто не могло меня остановить.

Вокруг начали греметь выстрелы и взрывы, воздух наполнился пылью, поля были охвачены огнем, дым и пламя участили мое дыхание и сжигали сердце. Страх и паника охватили меня, но я продолжала бежать, боясь, что меня преследует кто-то из иракцев. Путь, который я обычно проходила за 10 минут, тогда казался мне бесконечным.

Пока я бежала, я думала о сестрах Симе и Лейле, боясь, что кто-то из мерзавцев мог к ним прикоснуться.

«Я должна бежать быстрее! – говорила я себе. – Мне надо их спасти!».

Зайдя в дом, наполненный запахом чечевицы, я застала мать за готовкой.

– Мама! Скорее! Иракцы здесь! Нужно бежать!

Услышав мои крики, из комнаты вышел отец.

– Это правда? Где они?

– Торопитесь! Нам нужно бежать к горам! Солдаты уже в Гурсефиде и скоро дойдут до Авезина!

– Уходите одни, – ответила мама. – Заберите детей и уходите отсюда, я никуда не пойду.

– Они убьют тебя! – не ожидав услышать такой ответ, закричала я. – Если ты остаешься, то тогда останемся и все мы!

Увидев мое состояние, мама поднялась, отставила кастрюлю в сторону и начала второпях собирать детей.

– Хорошо, Фаранг. Мы уходим ни с чем? Нужно оставить всё здесь?

– Не переживай, мы еще вернемся! Наши войска отбросят врагов назад.

Выходя из дома, я увидела дядю Ахмада Хейдарпура, который на своей машине, наполненной продовольствием для траурного мероприятия в Авезине, только что прибыл к нам.

– Дядя, нужно бежать! Наши дома разрушены! Враги захватили все! Сейчас не время проводить траурные мероприятия, нам нужно подумать о своих жизнях! – кричала я в ужасе и без передышки.

– Я увидел в пути иракцев, – ответил дядя с красными от злости глазами. – Но нам нужно сначала все спрятать.

Под испуганный плач моих маленьких братьев и сестер мы поспешили спрятать все вещи в доме, накрыв их тканями и различными строительными материалами. К тому времени к нам подоспел Алимардан со своими родителями, дядей Ахмадом и детьми. Быстро покончив с делом, мы побежали в сторону горы Чагалванд.

Мы были не одни. Женщины, старики и дети направлялись к той же горе в попытке спастись от захватчиков. Преодолев один из холмов, я немного успокоилась, но нам предстояло перейти еще несколько других.

– Боже! Отомсти за нас! – молилась я во время пути.

Видя, как плачут сестры, я пыталась их как-то утешить:

– Не плачьте, Лейла… Сима… Все будет хорошо. Я рядом.

Лейле тогда было 12 лет, Джомэ – 13, Саттару – 10, а близняшкам Симе и Джаббару – по 5.

С высоты я увидела, что юноши нашего селения остались в Авезине и силой заставляют жителей уходить в сторону горы. Увидев нас, они махали руками еще энергичнее, прося поторопиться и побыстрее оказаться на горе.

Ненадолго остановившись, чтобы перевести дыхание, мы увидели, как со стороны степи под грохот взрывающихся снарядов надвигалась иракская армия, впереди наступали многочисленные танки, а позади них шла пехота. Солдаты уже прибыли в Авезин. Стали раздаваться крики. Военные не давали оставшимся жителям выходить и приказывали не покидать дома. А те, кто успел выбежать из своих домов, мчались изо всех сил к горе. На некоторых не было даже обуви.

– Доченька, как же они были близки! – с ужасом сказала мама, увидев, что происходит внизу.

– А ты думала, что я обманывала, когда просила бежать?

Поднявшись на вершину горы, мы остановились и стали наблюдать за тем, как военные, словно саранча, заполнили наше селение, к тому времени охваченное густым дымом и огнем.

Глава 5

Приближалась ночь. Мы сидели, прижавшись друг к другу, среди каменистых скал на вершине горы и не хотели разговаривать. Алимардан, дядя, отец и несколько мужчин, которые были с нами, не знали, что делать. Часть людей хотела вернуться в селение, другие были категорически против этой затеи.

– Хотя бы вы останьтесь с нами! – просили испуганные женщины. – Мы совсем одни. Как нам защитить себя, если нагрянут иракцы?

Ночью грохот танков и взрывов снарядов не прекращался ни на минуту. Иранские войска держали оборону и со стороны Гилянгарба вели артиллерийский обстрел, двигаясь в сторону Гурсефида, который наряду с Авезином превратился в зону активных боевых действий.

В темноте охваченные страхом дети вздрагивали от каждого звука и беспомощно дрожали, поглядывая то друг на друга, то в сторону, откуда раздавались вспышки и взрывы. Мысли женщин, собравшихся вместе, прервали слова одной из жительниц Авезина:

– Что это за беда свалилась нам на голову? За какие наши грехи нас постигло такое наказание?

– Что это за слова? Разве это из-за наших грехов мы вынуждены претерпевать такое? На нас напал безбожник, началась война, и нам нужно быть сильными! Необходимо сопротивляться, чтобы одержать победу над ними.

– Будучи безоружными? – спросила женщина, утирая платком слезы. – У них столько танков и техники. Как нам остановить их?

После этих слов я окинула взглядом всех женщин и почувствовала, как сильно они устали и как безнадежно смотрят в будущее.

– Мы уходим! – не выдержав, крикнул один из мужчин.

– Не уходите! – плакали и кричали женщины. – Как нам быть без вас?!

Однако никакие уговоры уже не могли остановить полных решимости мужчин. Перед уходом дядя Ахмад положил руку мне на плечо и сказал:

– Фарангис, в тебе живет доблесть, подобная мужской. Прошу тебя, позаботься обо всех.

Сердце мое затрепетало от его слов. Я стояла как вкопанная и смотрела на дядю, Алимардана и других мужчин, пока они собирались и принялись спускаться вниз по склону горы.

До самого рассвета никто не сомкнул глаз. Вдруг мы обратили внимание, что вражеские танки и солдаты стали по какой-то причине возвращаться к Гурсефиду. На одном из холмов, расположенном ближе к Гилянгарбу, я увидела дядю Хешмата, который поспешно поднимался к вершине, направляясь в нашу сторону. Через некоторое время, оказавшись рядом с нами, он на минуту снял с плеча ружье и остановился, чтобы отдышаться, но, заметив наши вопрошающие и взволнованные лица, сказал:

– Наши войска отбросили врагов и не позволили им войти в Гилянгарб. Эти иракцы думали, что за двадцать дней дойдут до Тегерана, но и представить себе не могли, с кем имеют дело, – засмеялся дядя. – Мы не мертвы и готовы сражаться! Теперь они остановлены и не могут наступать.

– Каким образом иракцев заставили отступить? – спросила одна из женщин.

Сев на один из больших каменных валунов, дядя Хешмат продолжил:

– С помощью кулаков и платков.

– Кулаков? Что ты имеешь в виду?

– Жители Гилянгарба, и женщины, и мужчины, собрались возле реки, чтобы отстоять свои земли. Заранее наполнив песком все имевшиеся дома мешки, женщины отправились за своими платками, в которые тоже завернули горстки земли. С помощью всего этого они изменили русло реки, воды которой стали течь в сторону иракцев, превратив все земли в непролазную глину. Наступавшие танки и машины застревали и не могли выбраться. Ох, если бы вы только видели это зрелище и их несчастные лица! Сколько потехи было для нас наблюдать за тем, как они мучаются!

Посмеявшись, дядя с высоко поднятой головой продолжил:

– Сегодня наш народ стал победителем, и я горжусь нашими людьми! Все взяли в руки оружие и сражаются.

– Откуда у них оружие? – удивленно спросила я.

– Люди сами принесли всё, что имели у себя дома, – ответил дядя, подняв свое ружье. – Корпус стражей также открыл свои двери и раздал людям всё имевшееся оружие и боеприпасы. С помощью Аллаха мы смогли дать отпор врагам. Иракцы вырыли окопы возле села, поэтому будьте осторожны и не ходите туда. Мы еще придем к вам и сообщим обо всех новостях.

После ухода дяди вдохновленные и воспрянувшие духом женщины вместе со стариками и детьми принялись читать суры из Корана, а мама тихонько сказала:

– Брат мой, да хранит тебя Всевышний…

Все люди, бежавшие на гору и заполнившие ее до самой вершины, что-то да прихватили с собой из дома во время бегства и делились с односельчанами всем, что имели. Однако к полудню следующих суток все запасы еды оказались истощены, мы очень проголодались и ждали кого-нибудь с радостной вестью и пропитанием. Палящий зной еще сильнее утомлял нас и заставлял испытывать жажду, но мы понимали, что нужно проявлять терпение.

В полночь я увидела тень мужчины, поднимавшегося к нам на вершину горы.

– Мама, – сказала я. – Кто-то приближается к нам. У него в руках ружье.

– Как ты думаешь, это иракец? – взволнованно спросила она, всматриваясь в темноту.

– Отойдите все в сторону, – предупредила я. – Спрячьтесь среди скал.

Сама же, взяв в руки острый осколок камня, притаилась у большого валуна и принялась ждать. Внезапно послышался голос:

– Эй, люди! Не бойтесь! Это я – Ибрахим!

Узнав голос родного брата, я не смогла сдержать радость и выпрыгнула из своего убежища.

– Боже, хвала Тебе! – вскрикнула мама, подняв руки к небу. – Боже, хвала Тебе! Мой сын вернулся!

По мере приближения брата я заметила в его руках хлеб и кастрюлю с едой.

– Не хотите отведать чечевицы? – смеясь, кричал он.

Это была та самая кастрюля, которую мама сняла с огня дома. Мама ринулась к Ибрахиму и в слезах принялась целовать воскресшего сына.

– Брат мой! Братик мой! – восклицала я, обнимая его и не желая отпускать.

Отец, плача, приблизился к нам и, обняв сына, поцеловал его глаза. Ибрахим же в наших объятиях лишь продолжал хохотать.

– Полно вам уже! – говорил он. – Мама, все, перестаньте! Я уже рядом. Прости меня, прости, что заставил так переживать.

– Где ты был до сих пор? – спросила мама. – Мы так переживали. А где Рахим?

Услышав имя брата, Ибрахим немного переменился в лице.

– Когда напали иракцы, мы разделились и начали отступление. С Рахимом все хорошо, я это знаю от людей, которые видели его.

– Боже, верни всех молодых в их семьи, – взмолилась мама, облегченно вздохнув при этой новости.

– Уже несколько дней я ничего не ел, – сказал Ибрахим, трогая живот. – Я вроде бы принес еду, но никто что-то не торопится поесть! Положите мне тоже!

Все засмеялись и принялись делить еду, которую он принес.

– Как же вы могли такую еду оставить дома?! – продолжал шутить Ибрахим. – Трусишки, вы в страхе оставили такую еду!

– Прекрати, Ибрахим. Поверь, ты бы на нашем месте поступил так же, – улыбаясь, отвечала ему я.

– Вернувшись в Авезин, я никого не обнаружил дома, но зато нашел кастрюлю с едой и хлеб. Схватив все с собой, я отправился к этой горе, сообразив, что вы, должно быть, прячетесь здесь.

С не сходящей с лица улыбкой я завороженно смотрела на брата, на его пыльное лицо и бороду, на рваную одежду и была несказанно рада тому, что вижу и слышу его.

Дети радостно макали хлеб в чечевичную подливку и ели с большим аппетитом, а Ибрахим тем временем продолжал делиться с нами последними новостями.

– Сейчас наши войска расположены перед иракскими, и все силы сконцентрированы в Гурсефиде. Жители города Гилянгарб взяли в руки оружие и защищаются. Фаранг, ты знаешь Асгара Бехбуда?

– Я где-то слышала это имя.

– Он сформировал группу и начинает наступление на иракцев. Сафар Хошраван и Али Акрам тоже возглавили свои небольшие народные ополчения и идут сражаться.

Когда мы закончили есть, Ибрахим тихо обратился ко мне:

– Фаранг, ты в ответе за всех этих людей. Будь осторожна. Не переживайте, Рахим тоже скоро вернется.

Сердце мое сжалось, когда я поняла, что брат снова собирается уходить. Я крепко обняла его и сказала:

– Ибрахим, прошу, береги себя. Найди Рахима, и позаботьтесь друг о друге. Если с тобой, не дай Бог, что-то случится, мы не переживем.

Он поцеловал родителей и в темноте скрылся среди скал в направлении иракских танков. Видя брата уходящим, я изо всех сил сдерживала желание пуститься за ним вслед и, как в старые времена, когда он был еще совсем маленьким, хотела оберегать его и защищать. Я вспомнила, как весело мы проводили время и как хорошо нам было. Как же быстро закончилось наше детство…

Все потихоньку заняли свои места, а я расположилась на одном из больших камней и смотрела в сторону Гилянгарба, со стороны которого доносились звуки выстрелов. Сидя там до самого утра, я размышляла о том, что эти со свистом пролетавшие у подножия горы пули в этот момент могут унести жизни дорогих нам людей.

После восхода солнца началась новая волна бомбежки. Иранские и иракские самолеты периодически появлялись в небе и сбрасывали на землю очередные снаряды. Время шло, никто из взрослых не смел говорить о своих нуждах, но дети, уже изрядно изголодавшиеся, плакали и жаловались, что очень хотят есть. Сидевший недалеко от меня отец встал и посмотрел на меня. По его взгляду поняв, что он хочет что-то сказать мне, я поспешила к нему.

– Руле, – тихо начал он. – Пойдем домой и принесем что-нибудь поесть?

– Пойдем, – твердо и без тени сомнения ответила я. – Я готова.

Отец знал, что я не боюсь, но я поймала на себе взгляды испуганных и усталых женщин, взволнованно посмотревших на нас с отцом.

– Не волнуйтесь, – улыбнувшись, сказала я им. – Обещаю вернуться не с пустыми руками. Будьте осторожны и сохраняйте бдительность.

Ни секунды не мешкая, мы с отцом начали спускаться с горы. Пригнувшись, мы осторожно переходили один холм за другим и прислушивались к малейшему звуку, доносившемуся до нас. Вокруг было тихо. Лишь река, протекавшая неподалеку, доносила до нас звуки своего игривого журчания, а птицы – свой звонкий щебет.

Когда мы дошли до первого дома в селении, вокруг не было ни единого звука. Селение было погружено в какое-то траурное и томящее молчание, подобное тому, что царит на кладбище. Тазики с одеждой, оставленные женщинами, все еще лежали на берегу реки, вокруг были разбросаны резиновые сандалии. Увидев наш дом, я почувствовала, как сжалось мое сердце от тоски.

– Наш милый дом… Совсем заброшенный… – шептала я, вытирая слезы, подступившие к глазам.

Мы вошли внутрь, собрали в мешки немного муки, риса, соли и масла. Осматриваясь вокруг, я стала думать о том, что еще можно забрать с собой.

– Руле! – воскликнул отец, заметив мое судорожное метание. – Нам надо поторопиться. Здесь небезопасно.

– Я все это заберу обратно, – сказала я, держась за стену. – Я не допущу того, чтобы наш дом достался врагам!

Выйдя за отцом во двор, я случайно заметила тот самый топор, который мы сделали когда-то с Гахраманом, и тут же подумала, что с его помощью можно будет нарубить дров и разжечь костер. Забрав топор, под блеяние овец, доносившееся из некоторых домов, мы тихо и незаметно вышли из дома и направились обратно в наше временное убежище на горе тропой, которая сначала вела к реке. Мы шли прячась и максимально осторожно, как вдруг отец, шагавший впереди меня, неожиданно обернулся ко мне с выражением лица человека, впавшего в глубокое смятение и панику. Посмотрев вперед, я увидела причину испуга в глазах отца. Спиной к нам стояли два вооруженных рослых иракских солдата: один из них был босой и собирался отпить воды, а другой – копошился в своей сумке. Я знаком велела отцу пригнуться к земле и постараться не издавать ни единого звука. Тысяча мыслей в тот момент пронеслась в моей голове, я понимала, что, если мы хоть на долю секунды замешкаемся, нам конец. Отец, казалось, испустил дух, с мертвенно-бледным, цвета извести, лицом он сидел на земле без движения.

«Соберись, Фарангис, – напряженно говорила я себе, чувствуя, как во рту все пересохло. – Будь как мужчина. Это и есть твой час».

Оставив на земле мешки с едой и твердо взяв в обе руки топор, я решительно поднялась и направилась в сторону солдат. Приблизившись к одному из них, который уже стоял босиком в воде, я подняла топор и подобно тому, как срубаю сухие ветви с деревьев, нанесла удар по его голове. Раздался хруст, и солдат рухнул в реку, окрасив ее воды своей багряной кровью. Я резко обернулась ко второму солдату, который испуганно смотрел на меня. В тот момент, бросив быстрый взгляд на обомлевшего и замершего отца, я подумала, что не допущу, чтобы мы стали чьими-то заложниками, и немедленно стала оглядываться вокруг. Топор мой остался в голове сраженного солдата, и я судорожно начала искать вокруг себя новое оружие. Заметив, что солдат тянется за автоматом, висевшим у него за спиной, я резко нагнулась, подняла острый речной камень и бросила ему в голову. Солдат вскрикнул и отступил на несколько шагов назад. На его голове показалась алая кровь. Все еще держа в одной руке автомат, ладонью другой руки он вытер свой лоб и испугался, увидев много крови, к тому времени уже залившей все его лицо. Полыхая от гнева, я с криком бросилась на него, схватила за руку, которая показалась мне меньше моей, и вывернула ее за спину.

– Что ты делаешь?! – закричал оживший отец. – Оставь его!

От боли солдат, так же как и я, дрожавший, начал звать на помощь, чувствуя, что, к его удивлению, я оказалась сильнее и скоро вывихну ему руку. Ощутив это, я сама испугалась, но тут же подумала о своем погибшем дяде, всех тех, кого мы недавно потеряли, и сразу воспрянула духом. Захватив со спины обе руки солдата, не перестающего звать на помощь, я обездвижила его.

– Папа! – крикнула я, посмотрев на опешившего и шокированного отца. – Возьми ружье и топор! Папа! Поторопись!

Немного помешкав, отец сделал так, как я сказала, и, порвав часть мешка, поспешил ко мне на помощь, чтобы связать руки солдата, измазанные в его собственной крови. Я отошла немного в сторону, чтобы перевести дух, и, взяв из рук отца ружье, прицелилась в солдата.

– Двигайся! Если увижу, что делаешь лишние движения, нажму на курок! – угрожала я, говоря то по-персидски, то на курдском.

Испуганный солдат, все еще потрясенно смотревший на труп своего сослуживца, поднялся и медленно зашагал. Я вела его впереди себя, то и дело толкая дулом ружья.

– Фарангис, прошу тебя, оставь его. Могут прийти другие, и мы уже не сможем спастись… – уговаривал меня отец.

В ответ я лишь с уверенностью и резкостью молча посмотрела на отца, и он больше не стал меня отговаривать.

В начале пути я то и дело оборачивалась и осматривалась по сторонам, чтобы убедиться, что за нами нет погони. Своего пленного, который время от времени что-то говорил на арабском, я безжалостно вела в гору. По его интонации и испуганному виду было понятно, что он молит о пощаде, но, помня обо всех наших погибших, я была непреклонна в своем решении не освобождать его. Напротив, от злости, которая меня обуяла, я, казалось, готова была придушить этого высокого и худощавого иракца голыми руками.

На горе нас встретили с удивлением и возмущением, дети, увидев пленного солдата, начали плакать, а моя мать, заметив у меня в руках ружье, закричала:

– Зачем ты привела его сюда? Он принесет нам одни проблемы! Что ты наделала?! За ним вернутся, и нас всех убьют!

Все остальные бойко поддерживали позицию мамы.

– Фарангис, – обратилась ко мне Лейла. – Что ты с ним сделала? Почему у него кровь? Освободи его.

Поведение односельчан обидело меня: кто-то жалел пленного, а кто-то очень боялся возможных смертельных последствий, к которым могло привести его присутствие среди нас.

– Не могу поверить! Неужели вы жалеете их? – возмущалась я. – Мы не должны испытывать ни капли жалости к ним, ведь это они убили наших близких! Это по их вине мы вынуждены бежать из собственных домов!

– Хвала Всевышнему за все, что у нас есть! Фарангис поступила правильно! – поддержала меня жена дяди. – Замолчите! Чего вы боитесь? Вместо того, чтобы поблагодарить и похвалить Фарангис, вы все ополчились на нее!

– Что ты говоришь? – обратился к ней отец, все еще обеспокоенный всем, что произошло. – На нас теперь лежит грех. Дело не только в этом пленном, Фарангис убила еще одного солдата, труп которого до сих пор лежит в реке.

От обиды, которую я испытывала в душе, от слов родителей, которые меня не поддерживали, у меня, казалось, полыхало сердце.

– Клянусь! – продолжала я. – Была бы моя воля, я бы их всех перебила! Это они убили наших родственников, выгнали нас из домов и сделали несчастными! Представьте, что бы они сделали со всеми нами! Слушайте меня внимательно… Это наш пленник, и я лично отвечаю за него. Поэтому прошу вас не беспокоиться и ничего не предпринимать, я сама сделаю все, что необходимо.

Услышав мои слова, односельчане, столпившиеся вокруг пленного, немного успокоились и стали расходиться, а я тем временем отвела солдата в сторону и посадила у одной из скал.

– Если ты только шелохнешься, я убью тебя так же, как твоего друга! Понял меня?

Мне показалось, что он понял, о чем я говорю, так как молча смотрел на меня и не двигался.

Оставив пленного, я отошла к краю скалы, чтобы перевести дыхание и немного успокоиться, глядя с высоты на наше селение, на наши земли, кладбище… Как много произошло за такое короткое время… От осознания всего случившегося у меня закружилась голова, и я сказала про себя:

«Ради вас, погибших, я готова убить их всех и отдать в жертву свою собственную жизнь…».

Я обернулась на голос солдата, который к тому времени сидел у скалы среди людей, столпившихся вокруг него. Он повторял:

– Ма! Ма!

Я не знала, что означает это слово, но догадалась, что ему хочется пить, так как он указывал взглядом на бочонок, стоявший неподалеку от него.

– Грешно морить пленного жаждой, – сказала одна из женщин, обернувшись ко мне.

Проходя мимо солдата, я почувствовала, как он в страхе вздрогнул, так как не знал, чего от меня ожидать. Я налила воды из бочонка и принесла ему попить.

Вспомнив, что одна из наших односельчанок умеет говорить по-арабски, я попросила ее встать рядом с пленником и переводить все, что он будет говорить.

– Не двигайся и делай все, что тебе говорит эта девушка, – сказала она ему. – Иначе она тебя убьет.

Я пристально посмотрела на иракца и, убедившись, что тот не предпринимает никаких действий и согласен с тем, что ему сказали, принялась обыскивать его карманы. Достав все принадлежащие ему вещи, я передала их матери, сняла с него часы и кольцо, на которое он тоскливо и с сожалением посмотрел, и приступила к осмотру его сумки, так как понимала, что мне необходимо обыскать его полностью. В сумке я обнаружила его личные фотографии и фотографии его троих детей и, почувствовав, как задрожали мои руки, поспешила отвлечься и не терять присутствия духа. Но взгляд на окровавленного иракца вновь смягчил меня и заставил сжалиться.

– Надо перевязать ему голову, – сказала я отцу, – и приложить к ране молотую куркуму с травой, которую мы принесли.

Не двигаясь, пленник наблюдал за тем, как я обрабатываю ему рану и перевязываю голову отрезком ткани.

– Фарангис, отпусти его! – постоянно твердила Лейла, дергая за подол платья. – Это же грех!

– Отпустить его?! – резко переспросила я и строго посмотрела на сестру. – Отпустить его, чтобы он нас всех перебил? Если бы мы были его заложниками, ты думаешь, он бы нас отпустил?

Испугавшись этих слов, Лейла больше ничего не ответила, а меня отвлекли крики и слезы детей, которые жаловались на голод.

– Давайте приготовим детям поесть, – предложила я женщинам, которые сидели на земле, обхватив колени.

Совместными усилиями мы собрали хворост, разожгли костер, на котором установили кастрюлю с подсоленной водой и высыпали в нее порезанную картошку, рис и томат.

– Ты только посмотри на нее. Как будто ей нет дела до жизни, которую она отняла, – услышала я голос одной из женщин. – Она как ни в чем не бывало стоит и помешивает еду в кастрюле.

В тот момент мне хотелось ответить ей, но я остановила себя, почувствовав какой-то холод в груди. Я подумала про себя: «Теперь мой дядя не под холодной землей».

Завершив готовку еды, я заметила, что со стороны одного из холмов в нашем направлении идет дядя Хешмат с ружьем в руках и ведет двух пленных иракских солдат. Все встали со своих мест и следили за приближением новых гостей.

– Дядя, у нас тоже есть пленный, – сказала ему я, подойдя ближе.

Пленных дяди, молодых и изнуренных юношей, которые умоляли накормить их, так как они уже несколько дней ничего не ели, мы посадили вместе с моим пленником и дали поесть и попить. Видя, как они жадно и торопливо набивают рты едой, дети вокруг стали смеяться.

– Они говорят, что уже пять дней ничего не ели, – переводила женщина, знающая арабский.

Когда пленным налили чай, они стали бойко общаться друг с другом, тем самым разжигая во мне большое любопытство.

– О чем они говорят?

– Они боятся тебя! – рассмеялась женщина. – Говорят, что будут спать по очереди, а не то ты убьешь их.

Вечером, когда все легли спать, один из пленных, как они и договорились, продолжал сидеть прямо и сохранял бдительность. Я тоже не спала и следила за ними.

– Когда я говорила, что ты стала волчицей, я не врала, Фарангис, – сказала мне мама, увидев, что я не собираюсь спать.

Через некоторое время отовсюду стали раздаваться звуки выстрелов и взрывов, и дядя, подозвав меня к себе, сказал:

– Фарангис, подготовь пленных. Мы передадим их нашим солдатам.

Взяв в руки оружие, мы с дядей повели троих пленных вниз по склону.

– Фарангис, будь осторожна, – услышала я голос матери. – Не причиняй им вреда.

– Фаранг, дай им вернуться домой, – снова умоляла Лейла. – Освободи их.

Пройдя немного вниз по горе, дядя Хешмат обернулся ко мне и сказал:

– Я пойду за подмогой. Подожди меня здесь.

Через некоторое время дядя вернулся на внедорожнике в сопровождении незнакомого иранского военного.

В машине я позже заметила еще двух солдат из Корпуса стражей революции, которые помогли нам отвезти пленников в лагерь Сабетхах, где нас встретили другие солдаты: Сафар Хошраван, Алиакрам Парма, а также Немат Кухпейкар. Об этих троих молодых солдатах я уже не раз слышала.

В лагере царила суматоха и было очень много солдат, среди которых особое удивление вызывала я – девушка, находящаяся в присутствии трех иракских военнопленных.

– Двоих этих солдат взял в плен я, а этого – моя племянница, – объяснял всем дядя.

Передав пленных и отдав все, что нами было конфисковано, мы подписали кое-какие бумаги и приготовились уходить, как вдруг дядя обратился к одному из наших солдат.

– Разве нам не дадут какое-либо свидетельство о том, что мы привели пленных?

– Алиакрам Парма сказал, что свидетельство вам непременно выдадут, но на данный момент у нас нет ни бумаги, ни ручек.

– Хорошо, я понимаю. Ничего страшного. Самое главное, что мы передали вам пленных.

Упомянутый Алиакрам Парма спустя некоторое время погиб в бою и так и не успел отдать нам свидетельство о передаче трех пленных иракских солдат.