Текст книги "Костер и Саламандра. Книга 1"

Я свистнула Тяпку.

– В Зал Совета? – удивился Раш.

– Простите, мессир, – сказала я. – Тяпка – моя вторая пара глаз и ушей, мы охраняем королеву, поэтому – ага, в Зал Совета. Никому не помешает: она же не умеет лаять.

И он не стал спорить, только сделал в блокноте пометку.

* * *

Зал Совета, громадный и роскошный, в белом мраморе колонн и лазуритовой облицовке стен, под высоченным куполом, изображавшим райское позлащённое небо, был прямо-таки набит битком. В Большом Совете было триста человек, и все триста этих важных мессиров были здесь, смотрели на нас во все глаза – и не все дружелюбно. Кресла у них располагались по кругу, как в амфитеатре, а Виллемине полагался резной трон из тёмного, очень старого дерева, стоящий в центре, на возвышении, под балдахином из синего бархата.

Замечательный трон, надо сказать. Понравился мне: от него исходила сила, ощущаемая Даром, и я подумала, что очень кстати будет сказать о преемственности власти. Конечно, Церл на этом троне наверняка не сидел… но кое-кто из дома Путеводной Звезды, думаю, тоже кое-что представлял собой. Мне показалось, что древняя мощь окружает трон, как незримый щит.

За троном стояли полукругом несколько кресел – для ближайшего круга. Раш показал мне на одно из них. Я села, уложила Тяпку, приготовилась слушать, взглянула на Зал – и всё, что Вильма собиралась сказать, выдуло из моей головы.

Я смотрела в Зал – а в Зале, кроме трёхсот живых важных мессиров, был один мёртвый.

Призрак.

И не какой-либо, а призрак висельника!

Вильма поздоровалась с мессирами членами Совета, предложила им сесть и начала говорить о том, как на её душе тяжело от страшной потери. Говорила, что любила покойного Гелхарда как второго отца, что он был ей заступником, наставником и просто близким человеком и что она приложит все силы к тому, чтобы сделать всё, что Гелхарду обещала. Мессиры расчувствовались, кто-то даже всплакнул и полез за платочком – а над одним из них висел призрачный мертвяк!

Слишком короткая верёвка не доставала до свода, поэтому повешен он был просто за воздух. Он был одет в грязную рубаху, манишку и затасканные панталоны, его язык свешивался чуть не до груди, вдобавок у него не было левой руки по локоть. И какая-то призрачная дрянь, изображающая то ли мочу, то ли сукровицу, текла с него на холёного господина внизу.

И из обрубка руки тоже капало. Но господин, натурально, не замечал: он был член Совета, но простец.

Вильма говорила о том, как прекраснейший государь Гелхард ценил мир и спокойную честную жизнь в Прибережье и как для неё это тоже важно, – а я глаз от мертвяка не могла отвести.

Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь увижу натуральное привидение не где-нибудь, а в одном из главных залов королевского Дворца, средь бела дня, когда вокруг множество людей. У меня в голове не укладывалось, что такое вообще возможно.

Я всегда очень спокойно относилась к привидениям, но всему же есть предел!

Вильма как раз говорила, что она слабая женщина, робкая, что, как все женщины, мечтает о душевном покое и нуждается в защите и думает, что Прибережье находится под надёжной защитой наших армии и флота, – и тут я заметила, что закатившиеся глаза висельника не так уж и закатились.

Он ухитрился встретиться со мной взглядом.

Ну конечно же!

Для кого же ещё устраивать такие представления! Сумерки знают: во Дворце – некромант. Ну, давайте, собирайтесь скорее, неприкаянные души! Приходите на некроманта посмотреть, себя показать – глядишь, получите шанс обрести покой…

И тут Тяпка толкнула меня носом в колено.

Я, не глядя, показала ей «лежать», но она ткнула меня ещё раз.

Я опустила глаза – и увидела, как ко мне, оставляя на благородном паркете призрачный след гнилой крови, ползёт отрезанная рука висельника. Тяпа смотрела на неё и подрагивала от беззвучного рычания.

Обалдеть, подумала я. Да ты совсем обнаглел, как тебя там… и тут озарение ударило в меня, как молния. Я содрогнулась от ужаса. Мысль была слишком чудовищная.

Я – дурёха. Без памяти, без разума.

Рука славы.

Умница удавленник не просто жалуется мне на горькую судьбинушку. Он предупреждает, прости ему Господи тяжёлые грехи и прими на лоно Своё! Показывает, что с ним сделали.

Рука славы – это не некромантия. Это чернокнижие.

Валор когда-то говорил мне: «Деточка, чернокнижие – опаснейшее искушение для души. Некоторые сделки таковы, что не в силах и власти человека потом за них сполна расплатиться, и плата растягивается на вечность. Для особенно мерзких обрядов не нужен талант, нужны лишь решимость, злоба, отчасти – глупость… и не стоит даже заглядывать в эту бездну».

Я выслушала. Согласилась с ним. Но потом прочла Узлы Душ, хоть и чувствовала, что становлюсь совсем пропащей. Ведь Церл… это скользкая дорожка, но Церл – мой предок…

Это может неожиданно пригодиться и мне.

И в один прекрасный момент оно мне пригодилось.

Тяпка.

И вот второй случай.

Я не должна была сообразить. Об этом лучше вообще не знать. Но если ты знаешь – ты вооружён. Я понимала, как может использоваться одна из самых мерзких сил.

Я смотрела в зал, на холёного мессира в благородной седине – и видела, как призрачная кровь стекает по этой седине на его невозмутимую физиономию. И эта кровь означала совсем другую кровь.

И другую смерть.

Я не слышала, как Виллемина закончила свою речь. Меня колотило мелкой противной дрожью: если я права – это как медленно действующий яд. И моя королева – следующая.

– Я хочу, чтобы вы запомнили, прекрасные мессиры, – сказала Вильма на прощанье, – я всегда рада выслушать любого из вас. И позвольте мне надеяться, что я могу попросить у вас помощи.

Члены Совета смотрели на неё влюблёнными глазами: моя государыня так здорово изображала беспомощную девочку, что все верили, даже прожжённые упыри политики.

Раш подал Вильме руку, чтобы она спустилась с трона, – и мы вышли из Зала Совета, сопровождаемые гораздо более дружелюбными взглядами, чем в начале. Но висельник был на своём месте, а под креслом холёного мессира натекла лужа призрачной крови.

– Прекраснейшая государыня, – восхищённо сказал Раш, – вы всё сделали правильно, лучше и ждать было нельзя. Просто отлично.

Виллемина рассеянно кивнула.

– Да, наверное, – сказала она, – но, знаете, мессир Раш, мне было… – и покосилась на меня. – Как-то очень неуютно было, я хочу сказать. Будто кто-то злобно смотрел мне в спину. Как будто я не понравилась Залу, – и рассмеялась коротким нервным смешком. – Я глупая, Карла, дорогая?

– Ты чуткая, – сказала я. – Раш, мне нужно поговорить с Броуком. Срочно. Государыня в опасности – и ещё я, кажется, нашла убийцу короля.

Вильма ахнула, Раш отшатнулся:

– Но, леди Карла… ведь государь умер от болезни…

– Теперь я уверена: от проклятия. Броука. Срочно.

Раш пропал давать распоряжения. Я взглянула на Вильму.

– Ты командуешь, как полководец, – сказала Вильма. – Ужасно… неужели это правда? Ты… учуяла?

– Мы с Тяпкой, – сказала я. – Мы – королевские сторожевые псы. Я тебе присягала – и я не дам причинить тебе вред. И мы выловим всех здешних гадов.

* * *

Надо отдать должное Броуку: он пренебрёг всеми мыслимыми приличиями и прибежал. Буквально. А с ним прибежали несколько юношей, чьи лакейские ливреи меня уже не обманывали: дворцовая стража.

– На вас лица нет, Карла, – сказал Броук. – Что случилось?

– Пойдёмте в Зал, – сказала я.

Я боялась, что не найду нужное кресло, но призрачная кровь так и стояла под ним, а от лужи вела размазанная дорожка почти до самого трона.

– Раш, – спросила я. – Вот тут – кто сидел?

– Барон Штарх, – сказал Раш удивлённо. – Смотритель Дворца и дворцовых служб. А что?

– Дворца и служб – значит, под его началом всякие ремонтники, строители… те, кто чинит поломанное и делает всякие разные штуки… чистит камины, латает крышу, вставляет стёкла… Так?

– Да. – Раш ещё больше удивился.

– Превосходно, – сказала я. – Мне нужно поговорить с камергером Гелхарда. Быстро.

Один из парней Броука сорвался бегом и пропал.

– Вильма, – сказала я, – можно ты останешься здесь? Здесь безопасно, я знаю. Посиди на троне, ладно? Почему-то трон тут – самое безопасное место. Мессир Раш останется с тобой и будет тебя охранять, а я должна разнюхать, где спрятали отраву.

– Ты меня восхищаешь, – сказала Вильма, садясь. – Но как ты узнала?

– Потом расскажу тебе, потом. Пока – просто посиди тут, пожалуйста.

Я бы оставила с ней и Тяпку, но мне казалось, что Тяпка с её сверхъестественным нюхом будет полезнее мне. И мы с ней вышли из Зала – как раз чуть не столкнулись с камергером.

Вид у него был совершенно измученный. Он, наверное, пытался уснуть: на него-то свалилось не меньше, чем на нас, подумала я. Мессир Дюшар ведь и короля хоронит – к которому относился с неслужебной симпатией, чисто дружеской, и готов был для больного наизнанку вывернуться, чтоб тому было полегче, – и оставляет придворную должность. Ему на похоронах придётся камергерский жезл ломать – тоже совершенно не радостно…

– Вы хотели меня видеть, леди Карла? – спросил он удивлённо и устало.

– Мессир Дюшар, вы хорошо помните, когда государь заболел? – спросила я.

Камергер задумался.

– Вот прямо заболел, начал жаловаться на боли – под Новогодье, – сказал он. – Но я вот что скажу… уже с конца лета государь мой стал быстрее уставать, перестал за работой сидеть допоздна… Осенью тоже недомогал, я думал, простужается…

– Спасибо, – сказала я. – Понятно. А теперь вспомните, не случилось ли в конце лета что-то такое чинить, перебирать… Для чего нужно бы было разбирать стены, пол, камин? Не во Дворце вообще, а в личных покоях государя? В его кабинете, в библиотеке, в спальне?

– В спальне, – кивнул камергер. – Государыня Ленора попросила государя ковёр снять с пола в спальне… там ковёр раньше был саранджибадский, палевого цвета, с голубыми цветами…

– Мессир! – да что ж он тянет! – Только ковёр?

– Так ведь, когда сняли ковёр, её величество огорчилась, что паркет исцарапанный.

– Сильно исцарапанный?

– Ну… – камергер смутился. – Государыня сказала, что исцарапанный, велела заменить. Государь тогда уезжал в Голубые Гавани, на верфи…

– И пол заменили?

– Конечно, – снова кивнул камергер. – Златолесской мозаикой, очень красивой.

– А больше ничего такого? – спросила я на всякий случай, хотя уже всё поняла, поняла даже, почему ничего не почувствовала: я ведь ни разу не была в спальне короля.

И он в последние дни старался остаться в кабинете или любимой маленькой гостиной, дремал в кресле… которое я изрисовала своей кровью… ох…

– Нет, больше ничего серьёзного, – сказал камергер. – Только по мелочам: бельё, посуда…

Я повернулась к Броуку, который слушал очень внимательно:

– Пойдёмте в спальню… а вам я благодарна, мессир Дюшар, идите отдыхать.

Мне хотелось бежать, я всё время ускоряла шаги. Броук подстроился к моему темпу:

– А что Штарх?

– Пока только подозреваю. Мне нужны улики, – сказала я. Мне было очень страшно. – В спальню за мной не входите, но и дверь не закрывайте: мне может понадобиться помощь.

Он ещё не понимал, но Тяпка с ходу поняла: она сделала стойку уже на пороге.

А когда я открыла дверь в спальню – отшатнулась: зло висело над постелью короля, как клубы чёрного дыма. Здесь нельзя было жить, нельзя было спать, сюда было опасно даже просто заходить. Меня снова начало трясти, как от холода.

– Ищи, – приказала я Тяпке.

Она сунулась под кровать – и тут же выскочила, заюлила вокруг меня, показывала «вот туда, вниз».

– Надо отодвинуть, – сказала я. – Но опасно. Кто храбрый?

Парни Броука отодвинули тяжеленную королевскую кровать под балдахином с пышными складками. Паркет из дерева цвета тёмного янтаря, со светлыми вставками в виде фантастических цветов, был впрямь красивый, но это уже не имело значения. Тяпка танцевала и скребла тёмную паркетную плашку.

– Дайте мне нож, кто-нибудь, – сказала я, ужасно досадуя на себя: элементарного при себе нет с этой придворной жизнью.

Они тут же протянули мне аж несколько штук – и я выбрала один… сама не знаю почему. Дар потянул.

– Всё, – сказала я. – Спасибо. Теперь уходите, здесь будет опасно.

Но они не ушли, только отодвинулись к стенам, а Броук остановился в дверном проёме – я была рада. Мне казалось, что они смогут помочь, если что-то пойдёт не так.

А ещё мне снова пригодилась Церлова метода!

Я порезала левую руку, чуть-чуть, капнула кровью на пол – и кровь вскипела, будто попала на раскалённое железо. Дар взметнулся во мне так, что, казалось, оставшаяся в жилах кровь тоже вот-вот вскипит. Я запела Слово Защиты и принялась выцарапывать вокруг нужного куска паркета двойную звезду, чтобы зло не хлынуло наружу потоком, – и в царапинах вспыхивало остро-зелёное пламя, будто я поджигала яд.

Паркет был подогнан очень старательно и плотно, плашка к плашке – у меня не вышло подцепить лезвием щель. Я стала бить ножом наискосок, отрывая щепки. Раз, два – и нестерпимая вонь тухлого мяса. Дым, чёрный и кровавый, потёк в трещины и повис тяжёлыми клубами, не поднимаясь вверх.

Я выломала плашку.

Мёртвая рука была завёрнута в штандарт дома Путеводной Звезды. Я содрогнулась от ледяного ужаса и полоснула запястье и ладонь – кровь брызнула струёй, выжигая мерзкие чары.

Я пела, резала себя и почти не чувствовала боли. Уничтожала. Заклинала чёрное зло развернуть остриё на чёрное сердце, в котором зародилась ненависть. Найди, найди это чёрное сердце, вернись туда и останься там именем… и про себя перечислила пяток имён… Оттуда. Тех.

На секундочку мне стало легче дышать. Я подняла глаза – и увидела знакомого висельника. Бедолага смотрел на меня с надеждой, несчастный безумец, из которого сделали орудие ада, – и я вернула ему руку, а для верности попросила за него Господа.

Он ушёл туда, где ему быть надлежит, а я ещё пела, выжигая остатки проклятия кровью и Даром, пока не поняла, что – всё.

Что я просто сижу на полу, а рядом полусгнившая рука мертвеца и несчастный штандарт, запылённый и пропитанный гнилой кровью. Меня тошнит и качает. Я вся в крови, клешня болит нестерпимо – но порезы уже начали закрываться.

– Леди Карла, – хрипло окликнул Броук от двери, – вам нужна помощь? Позвать медиков? Мне показалось, что вы вскрыли себе вены.

– Я в порядке, – сказала я. – Пить хочу. Воды.

Мне притащили воды в кувшине. Начали искать чашку, но я отняла у них кувшин и, обливаясь, выпила почти всю воду. Дар постепенно ложился, но всё внутри ещё горело.

– Слушайте инструкции, Броук, – сказала я. – Руку надо будет похоронить на кладбище Бедных Ангелов, в братской могиле… ну, конца прошедшего лета, точнее я не скажу, да и не важно. Без памятника, только номер, кажется, семнадцать. В ней безродный самоубийца, в общем. Можете могилу не вскрывать, просто закопать руку в ней или рядом. Штандарт надо вычистить и положить в гроб государя, под цветы. Это вообще-то ничего не изменит, даже, подозреваю, наоборот… но пусть мой король улыбнётся, когда справедливость исполнится… дальше… Штарх принёс сюда вот это, он предатель и убийца. А тот, кто ему платил… он и так заплатит, без вашей помощи…

– Леди Карла, а вы? – спросил кто-то из парней Броука. – Вы что-то бледная…

– Бледная – красиво, – улыбнулась я, отъезжая в сон, как в туман. – Спать.

Кто-то подхватил меня – но я так и не поняла кто.

* * *

Я проснулась оттого, что меня осторожно потрясли за плечо.

Открыла глаза – и довольно мутно увидела милое и встревоженное лицо Вильмы.

Зажмурилась и помотала головой. Всё тело ломило, саднили порезы, а в голове будто кружились какие-то серые перья. Сил не было вообще, хотелось лежать на мягком, бездумно, не шевеля даже пальцем, молча… но просто так не стала бы меня будить моя королева.

– Чёчилось? – спросила я.

– Дорогая, нужна твоя помощь, – сказала Вильма. – Леноре худо, до такой степени худо, что лейб-медики в ужасе. И Броук сказал, что это может быть… следствие. Ты ведь сможешь понять, так это или нет? Ведь если это… откат… значит, сама Ленора как минимум заказчик?

Я вздохнула и попыталась сесть. Вышло не очень. Вильма подала мне руку, поддержала спину, я села – и увидела себя чистой, в белой сорочке. Видимо, так удивилась, что Вильма улыбнулась.

– Мы с Друзеллой тебя помыли и переодели, – сказала она. – Я побоялась звать фрейлин. Сейчас возможно всё что угодно – я уже ничего не понимаю и почти никому не верю.

– Мне бы встряхнуться, – сказала я хмуро. – Это был не такой уж и простой обряд.

Друзелла принесла кувшин с водой и таз, я умылась – стало немного легче.

– Есть ещё кое-что алхимическое, леди Карла, – сказала Друзелла. – Вам передал мессир Сейл, сказал, что это придаст вам сил.

Я задумалась, верю ли я лейб-медику покойного Гелхарда, – и в конце концов решила, что пить не буду. Сама как-нибудь очухаюсь.

Тяпка полезла обниматься – и я её обняла и потрепала, потому что Тяпка была молодец и храбрая собака. Я окончательно уверилась в мысли, что надо непременно брать её с собой при любой возможности. От собачьих нежностей мне ещё немного полегчало – и я принялась одеваться.

– Очень тяжело? – сочувственно спросила Вильма. – Стражи говорили, что это выглядело… как тяжёлый бой.

– Прямо рада, что ты не видела, – сказала я. – Они тебе сказали, что руку славы эти уроды завернули в штандарт королевского дома?

– Я тоже под ударом? – спросила Вильма на диво спокойно.

– Нет, – сказала я. – Ты Вильма Междугорская, у тебя кровной связи с домом Путеводной Звезды нет, – нагнула её голову и шепнула в ухо: – Вот будь ты впрямь беременна от Эгмонда – прилетело бы и тебе. Но так – нет. Зато под ударом Эгмонд.

– Ничего себе… – поразилась Вильма. – И ты думаешь?..

– Ничего пока не думаю, – сказала я, влезая в туфли. – Надо посмотреть, что там с Ленорой: проклятие Гелхарда отрикошетило или впрямь откат от чернокнижия… кстати, а откуда ты знаешь про откат?

– Из Узлов Душ, – сказала Вильма, глядя на меня ангельскими глазами.

– Ты впрямь росла в своеобразной обстановке, – сказала я.

– Во всяком случае, в нашем доме никто не боялся некромантов, – сказала Вильма задумчиво. – И я сейчас думаю… что, возможно, очень многого не знала о нашем доме… Я ведь была принцесса-невеста. Меня не посвящали… во всякое такое…

– Междугорье никогда ожиданий не обманывало, – сказала я. Ухмыльнулась, с удовольствием чувствуя, что ухмылка вышла довольно-таки ужасная. И взяла нож, тот самый. Нож пришёлся мне по руке – после такого обряда уже согрелся об меня, о Дар. Я думала, что он хорошо сработает.

И ещё я подумала, что надо будет ножны заказать. И улыбнулась уже мечтательно.

Вильма улыбнулась в ответ:

– Пойдём?

– Так, – сказала я. – А тебя звали?

– Ты не хочешь меня взять? – огорчилась моя королева.

– Это интересно, но опасно, – сказала я. – Прости. Я всё до мелочей расскажу тебе потом.

Она вздохнула. Но я знала, чем её утешить. У меня был истинно драгоценный друг – и я приказала:

– Тяпка, охраняй нашу Вильму.

Виллемина была умница, умница, всё понимающая с первого слова. Она осталась без споров, обнимая за шею мою собаку. Я пошла одна, только пара стражей в ливреях и фрейлинка из подчинённых Друзеллы меня сопровождали.

– Леди Карла, – сказал по дороге один из стражей, такой же чёрный, как и я. Он тщательно брил бороду – и физиономия у него казалась синевато-смуглой. – Я бы хотел поговорить с вами после… ну, после всего этого поговорить. По секрету.

Он помогал двигать королевскую кровать, вспомнила я. Какие-то интересные выводы сделал?

– Хорошо, – сказала я. – Поговорим. У меня очень много важных дел, так что вы напомните, если я забуду.

Он обрадовался и кивнул.

Мы перешли в галерею, ведущую в покои Леноры, – и я услышала, как…

Чрево адово, надо было бы сказать «как она кричит», но это были не крики. Ленора выла, скулила, как раненое животное, – у меня по коже дёрнул мороз от этих звуков.

Я не могла себе представить, что человеческое существо может так выть – и что оно должно при этом чувствовать.

Я побежала.

* * *

В будуаре Леноры народу было – как тюльки в рыбацкой похлёбке. Сейл, ещё медики, духовник Гелхарда, родственницы Леноры, фрейлины… Но они все не могли к королеве-матери даже подступиться. Она лежала на ковре – и я даже представить себе не могла, чтоб человека могло сводить такими судорогами. Её лицо, руки, шея, ступни – двигались каким-то кошмарным образом, будто под кожей протягивали узловатый канат. Ленора была багровая от напряжения, глаза вылезали из орбит… я только удивилась, что у неё хватает сил так громко кричать.

О рикошете речь не шла.

Откат. Чёрное зло нашло чёрное сердце. Это она приказала Штарху замуровать в пол руку славы – и более того: похоже, обряд провела тоже она, иначе откат зацепил бы её слегка, далеко не в такой степени.

– Леди Карла, – взмолилась Оливия, вся в поту от ужаса, – мессир Броук сказал, что именно вы можете помочь…

Сам Броук стоял в стороне, незаметный такой, тихий – наблюдал. Чуть кивнул мне, будто хотел сказать, что мне можно работать дальше.

– Помочь всерьёз не могу, – сказала я. – Если я правильно думаю, могу только облегчить, чуть-чуть. Но мне надо знать. Уберите отсюда всех лишних. И ковёр из-под Леноры уберите, я не смогу на ковре рисовать ножом.

Как они поднимали Ленору с ковра…

Ей, наверное, было нестерпимо больно от прикосновений, потому что она перестала скулить и начала пронзительно орать и выдёргиваться из чужих рук. У неё вздулись вены на висках, на руках и ногах они вообще были похожи на узловатые верёвки, распирали чулки, рукава, шевелились – и я уже думала, что лучше б ей сейчас и помереть, но Те, видимо, решили, что так было бы слишком просто.

И я думала: зачем она туда полезла? Кто её надоумил? Кто научил этому кошмарному обряду, который получится у любого простеца – но последствия будут совершенно катастрофическими для всех, кого зацепит?

Ленору положили на паркет. Слава Творцу, здесь он был гладкий, гладкий и блестящий, как зеркало, удобный. И я так поняла, что в сложившейся ситуации я могу только одно: прикрыть Ленору от Тех на некоторое время. Больше ничего не сделаешь: это уже её дела – и с Теми, и с Творцом. А мне наука: не лезь в чернокнижие, не лезь!

Надо было разрезать ладонь – и я разрезала клешню, а потом ею, кровью по этому сияющему паркету, нарисовала контур гроба вокруг Леноры. Видимо, кровь сработала сразу, потому что она перестала кричать, только стонала.

Я резанула ещё раз, для Тех – и принялась выцарапывать окровавленным ножом те самые священные трилистнички, которые рисовала на спинке кресла Гелхарда: раз сработало тогда – сработает и сейчас.

Сработало лучше, чем я могла себе представить: я видела, как у Леноры расслаблялись, разжимались скрученные судорогой мышцы. Она даже посмотрела на меня с благодарностью – не понимала, что происходит.

Прошептала:

– Дайте воды…

Оливия тут же протянула, но я забрала у неё и передала сама.

– Леди Ленора, – сказала я, – пейте, но лежите спокойно. У вас есть немного времени – если не будете пересекать линии, нарисованные кровью.

Благодарность из её взгляда испарилась, взгляд стал подозрительным:

– Немного?

– Броук, – сказала я, – всех надо убрать из комнаты. Тут, как я понимаю, речь сейчас пойдёт о довольно-таки тайных вещах.

Люди Броука немедленно всех выставили. Минаринда пыталась что-то возразить, но её просто вывели под руки. В будуаре задержались только Броук, Сейл – всё-таки он был член Малого Совета, ясно – и я. И то, что осталось от Леноры.

– Жёстко лежать, – пожаловалась она.

– Меньшая из ваших бед, леди, – сказала я. – Сейчас я буду задавать вопросы, а вы будете отвечать. Исключительно правдиво. Потому что, если вы скажете правду, у вас может появиться призрачный шанс на… ну, на лёгкую смерть хотя бы. И на сравнительно светлое посмертие. Но ложь этого шанса лишит с гарантией.

Ленора прищурилась – и я снова поразилась, каким грубым может выглядеть её лицо.

– Это ты устроила, ведьма? – прошипела она.

– Нет, – сказала я. – Это ты устроила. Гелхард умирал несколько месяцев, а ты, видимо, всю его боль ощутишь в лучшем случае за несколько часов. В худшем – за несколько дней. Те, кто учил тебя чернокнижию, рассказывали, что адским силам нужно платить? А рассказывали, что проклятие может откатиться к проклинавшему?

– Я ничего не понимаю в этом, – злобно сказала Ленора. – Я ничего не знаю.

– Я даже не буду стирать защитные знаки, – сказала я. – Это ничего не изменит. Либо кровь свернётся, либо ты сама сотрёшь: человек же не может лежать неподвижно. И всё вернётся.

– Собираешься меня пытать, гадина? – сказала Ленора, как сплюнула.

– Пытаюсь тебе помочь. Но ты, кажется, не хочешь.

Ленора усмехнулась и вытянула руку за линию – и тут же вдёрнула её обратно, задохнувшись и всхлипывая.

– Ленора, – сказала я снова, – кто учил тебя чернокнижию?

– Какая разница, – прошептала она, пытаясь лечь удобнее: ей было не расслабиться. – Это неважно… Его уже нет…

– Ты учила наизусть или есть записи?

Ленора молчала, глядя в потолок.

– Я поняла. Где записи?

– Не помню. Не знаю.

– Пойду я, пожалуй… Потом поищет моя собака.

– В трюмо! – взвизгнула Ленора с болью и злобой. – Под часами с фазаном есть ящичек. Часы… поставить на полдень…

Броук моментально оказался рядом с трюмо, перевёл часы, прелестные часы перелесской работы с бронзовой фигуркой фазана среди цветов. Ящик выскочил, и Броук протянул руку…

– Нет! – приказала я. – Не трогайте, опасно.

Он отшатнулся. К чести Броука, у него была отличная реакция – и он даже не думал спорить. А я испортила этот гримуар ко всем псам адским! Смочила нож в своей крови – и глубокими разрезами начертила на кожаном чёрном переплёте знак развоплощения.

Убила защиту.

Аж зелёный дым повалил – но только на пару минут. И когда он рассеялся, мне стало гораздо легче дышать в этом адовом будуаре.

Я взяла опустевшую книжку, где остались только буквы и прочее, что можно увидеть глазом. Придвинула стул ногой – и стала листать.

Писал некромант, ясно. С мозгами, сдвинутыми набекрень настолько жестоко, что меня замутило.

Это был учебник чернокнижия для простецов. Совершенно кромешные обряды: узнать тайну, вызвать или уничтожить влечение, убить. Обряды подобрали простые, безотказные и вызывающие неотвратимый распад души у того, кто ими пользуется, даже если речь не шла о порче на смерть.

Такой учебник точно составляли не для королевы.

– Откуда? – спросила я, поднося гримуар к лицу Леноры.

– Это моей няни, – сказала Ленора устало. – Она давно умерла. Я нашла его случайно… в её вещах.

Меня передёрнуло.

– А ты знала, что твоя няня – чернокнижница?

– Я всегда знала, что она может, – сказала Ленора. – И мать сказала мне: Тайса может, она защитит тебя и поможет в сложной ситуации. Она помогала.

– Только прожила недолго, – кивнула я. Нашла текст про руку славы, открыла на нём, показала Леноре. – Ты убила Гелхарда этим?

Лицо Леноры исказилось так, будто у неё снова начались судороги. И я вдруг поняла, что происходит с её лицом в такие моменты: с душой уже было совсем худо. Сколько же раз она использовала эту дрянь…

– Этим, – сказала Ленора и ухмыльнулась, как упырь.

– Проклят и уничтожен род, – кивнула я. – Я всё поняла. Эгмонду тоже не жить.

Ленора рванулась ко мне так, что села. Сморщилась от боли, но, видимо, пока терпимой:

– Чушь! Я сделала это для него! Для принца Перелесского! Если бы не междугорская девка…

– Ленора, – сказала я, – ты проговорила слова «проклят и уничтожен род», а Эгмонд – тоже из дома Путеводной Звезды. Он же законнорождённый? Сын Гелхарда?

Вот тут до неё и дошло. Она снова завыла, раздирая ногтями лицо, – зрелище было кошмарное, но я поняла, что мне тут уже ничего не поправить.

– Штарх знал, зачем делает то, что делает? – спросила я. – Ты ему заплатила?

Ленора взглянула на меня, как мертвец из могилы, – глазом, в который натекла кровь:

– Знал! Обещала ему замок в Малиновых Садах, Дом-на-Озере – и восемьдесят тысяч сверху. Половину заплатила.

– Откуда деньги?

– Прислал брат… У, будь всё проклято! Чрево адово!

Я посмотрела на Броука:

– Я забираю книжку, мессир. Попытаюсь в ней разобраться. А здесь я ведь не нужна больше?

– Я понял, Карла, дорогая, – сказал Броук. – Истинно вам цены нет.

Я устало кивнула. Ленора подвывала и скулила, но, думаю, от тоски и злобы: пока ещё моя кровь на чертеже была достаточно свежа, чтобы держать защиту. В окна уже глядела глубокая пасмурная ночь – поспать бы…

– А что посоветуете мне? – спросил Сейл. – Что делать с Ленорой? Вы говорили правду, леди Карла? Она безнадёжна?

– Можно помочь ей умереть, – сказала я. – Но я не умею. Может оказаться, что до отведённого срока, пока Те не возьмут с неё всё, что она задолжала при жизни, её нельзя будет убить ни ядом, ни петлёй, ни железом. Сжечь только, а это… ну… не легче.

– Она вправду прокляла Эгмонда заодно с государем? – спросил Броук.

– Думаю, он из-за этого слетел с нарезки в последние месяцы, – сказала я. – Вы же видели, мессир: она завернула руку славы в королевский штандарт. Скорее всего, Эгмонд умер бы после коронации, медленно и больно, как Гелхард. Ему, можно сказать, повезло: теперь он умрёт быстрее. Думаю, одним ударом – после похорон государя. Вы ведь положили в гроб штандарт?

Броук кивнул.

– Ну вот, – сказала я. – Умрёт, когда гроб покроет земля. Надеюсь, не очень страшной смертью. Спасти от такого проклятия нельзя – иначе я бы всё сделала, но спасла бы Гелхарда.

Сейл понимающе и печально покачал головой.

Броук внезапно жутко усмехнулся.

– Нет в нашем государстве некромантии, – сказал он саркастически. – А уж перелесцы и вовсе перестали верить в этот средневековый вздор: внушают нам, отсталым, что и некромантия, и чернокнижие – салонные игрушки экзальтированных дамочек, со скуки. Ну и дураки верят, глупые мужики строчат доносы про чёрных котов и прогулки по кладбищам… Ах, Карла, Карла… в какую бездну я смотрю! Руки вам целовать – ничего больше не остаётся.

– Виллемина уже давно смотрит в эту бездну, – сказала я. – Не беспокойтесь, мессир Броук. Теперь вы знаете – а значит, можно будет придумать защиту. А пока мне отдохнуть бы чуточку… сюда уже всех можно, фрейлин, кого угодно… тут чисто.

– Идите, дорогая, – сказал Броук. – Лачерс вас проводит.

– Не надо, я сама, – сказала я и кончиком лезвия, оставляя белые полоски на окровавленной клешне, нацарапала маленькую звёздочку вызова друга.

Валор встретил меня за дверью.

– Мы все поражены, деточка, – сказал он. – Ужасно.

– Валор, – сказала я и протянула окровавленную руку, – поцелуйте меня, пожалуйста. У меня будет немного сил – и я смогу спать без кошмаров. А потом я вам всё расскажу. Обсудим… в деталях…

До спальни он меня донёс. Как в детстве.